О том, чего не знаем

[lilit]

думала в каком разделе постнуть статью

решила в ДК, тут контингент сурьезный

Эксперт № 14 11-17 Апреля 2005

Олег Храбрый

Американский ревизор

США вступили в эпоху мощного воздействия корпоративных связей на все ветви власти. Результатом этих процессов стала приватизация функций национального государства и его ослабление, отделение общества от политики и рождение феномена «легальная коррупция».

Если бы Чарлза Льюиса не было, его стоило бы придумать, — в таком духе писала о руководителе некоммерческой аналитической организации «Центр общественной чистоты» (Center for Public Integrity, CPI) газета «Чикаго трибьюн». Этот аналитический институт с постоянным штатом из 35 исследователей — явление уникальное даже для Америки. Созданный Чарлзом Льюисом в 1988 году, центр стал, пожалуй, единственным некоммерческим и непартийным проектом, который занялся исследованием функционирования властных элит не только в США, но и во всем мире. «Следи за тем, что они делают, а не за тем, что они говорят» — кредо Льюиса в отношении политики и политиков. Именно это и стало основным принципом работы его команды. За годы своей деятельности центр опубликовал 14 книг и свыше 300 материалов о расследованиях по фак-

там коррупции как в Америке, так и во всем мире. На глобальный уровень проект вышел в 1997 году, когда Льюис организовал Международный консорциум журналистики расследований — беспрецедентную корреспондентскую сеть из 92 ведущих журналистов в 48 странах мира.

Политика для Льюиса и его центра — это не рекламные листки и предвыборные лозунги. Это скрытое от избирателя действо, развивающееся по своим собственным законам. Чтобы понять, как функционируют элитные группы, нужны были совершенно новые методы— газетные расследования уже давно «стреляют мимо цели». Льюис совместил журналистские методы работы с научным подходом к информации. Его книги — это путешествие внутрь политического мифа, частью которого является и он сам, главный обличитель и ревизор. Вскрывая и разоблачая механизмы функционирования власти, он остается участником большой политической игры — борьбы старых корпораций и новых, одних властных группировок с другими. И именно эта борьба инициирует то, что сегодня принято называть общественным контролем.

Признание пришло к Льюису после публикации книжной серии под названием «The buying of the president» (можно перевести как «Сколько стоит президент») — этот сиквел рассказывал о механизме финансирования предвыборных кампаний всех кандидатов в президенты США с 1996-го по 2004 год. Это стало нападением на ключевые элитные группы, за что в политике приходится платить свою цену. Чарлз Льюис известен в Америке как самый дотошный ревизор, который не служит ни богу, ни дьяволу. Удостоенный десятков наград и премий мирового уровня, у себя на родине он остается одиночкой и сторонним наблюдателем за процессами, на которые не имеет серьезного влияния.

Корреспондент «Эксперта» беседует с выдающимся  американским  журналистом и исследователем в его офисе в Вашингтоне, пытаясь заглянуть внутрь американского мифа.

—В чем особенность Америки с точки зрения журналиста, который всю жизнь профессионально занимался расследованиями? Легко ли здесь добывать нужную информацию ?

— Центр, которым я руководил до прошлого года и продюсером которого являюсь, всегда работал с большим объемом документов. В Америке информация доступна. Эта доступность и определяет качество работы журналиста. Вот нашему центру удалось заполучить почти все заключенные по Ираку контракты. Мы знали, что они не засекречены, не спрятаны в бюджете. Но когда правительство, госдеп и Пентагон попытались помешать нам получить доступ к некоторым из них, мы подали на них в федеральный суд. Центр добился, чтобы контракт правительства на сумму семь миллиардов долларов, заключенный с компанией «Халлибертон» без всякого конкурса, был обнародован. Мы его немедленно поместили на наш сайт в Интернете. Мы исследовали деятельность Пентагона и выяснили, что сорок процентов всех оборонных контрактов были заключены без конкурса. Речь идет о 362 миллиардах долларов налогоплательщиков, отданных частным компаниям. И это происходит в обществе, где главное— конкуренция. Как нам удалось это выяснить? Мы проанализировали 2,5 миллиона документов, часть из которых была открыто выложена на сайте Пентагона. В большинстве стран мира получить доступ к такого рода информации просто невозможно. В США в последние пять—десять лет благодаря новым компьютерным технологиям стало возможно обрабатывать миллионы файлов информации, которые были накоплены за последние двадцать-тридцать лет. Такие базы данных можно предлагать общественности, чтобы люди самостоятельно на основе обработки большого количества данных проводили свои собственные расследования — без посредничества журналистов. С информацией стало очень интересно работать.

— Вы начинали свою карьеру в 70-х. Вы могли бы сравнить: каково было тогда что-то раскопать, инициировать расследование, повлиять на общество и каково это сегодня?

—  Середина семидесятых была эрой «Уотергейта». Все молодые журналисты и репортеры в Америке хотели быть вудв ордами и бернстейнами, хотеди раскрыть свой собственный «Уотергейт». Многие в это  время  предпочитали  использовать псевдонимы. Потом настало некоторое затишье — по крайней мере, до последних лет. Картина сегодня весьма бледная. Единственная хорошая новость, как я уже сказал, это новые технологии, Интернет, демократизации информации, информационный коктейль из десятков миллионов сайтов, развитие блогов. Информация распространяется мгновенно и относительно дешево, учитывая ее глобальное влияние. Распространять информацию могут теперь не только профессиональные журналисты, но и обычные люди. В этом суть революции. И она потрясающа. Если же говорить о профессиональном уровне журналистов, то здесь произошли коренные изменения. Небольшие расследования иногда проводят журналисты небольших провинциальных газет. Когда делаешь несколько сюжетов в день, расследованиями невозможно заниматься физически. И даже если кому-то удается раскопать что-то реально интересное, шанс, что эксклюзивная информация будет опубликована собственником издания, невелик. Из разных соображений: на издание или телевизионный канал подадут в суд и разорят; будет потерян рекламодатель; можно задеть интересы могущественных людей; расследование проводить очень затратно. Журналистика расследований находится сегодня в депрессивном состоянии. Интернет, конечно, великая штука, но на нем заработать трудно. Большинство интернет-сайтов и блогов носят в основном характер комментариев — так дешевле и проще. Даже такие сайты, как drudgereport (он был очень популярен во время скандала с Моникой Левински), содержат в основном ссылки на другие интернет-сайты, а публикуемая информация часто недостоверна. Человек пользуется технологией, сидя в спальне или в офисе. Но разве это можно назвать журналистскими расследованиями?

— В вашей книге «Сколько стоит президент» очень много инсайдеровской информации, часть которой могла бы поставить крест на карьере ряда упомянутых политиков. А какое влияние вы оказываете на общественность своими расследованиями сегодня? Есть ли вообще какое-либо влияние?

—  Справедливое замечание. Не смейтесь, но эту работу кто-то должен был сделать, общество должно знать, что происходит. И важно, что общество уже знает — книга «Сколько стоит президент» была национальным бестселлером в течение трех месяцев. Ее прочитали. Некоторую информацию, которую публикует мой центр, никогда никто не читает. Проблема вот в чем — две трети американцев верят, что Саддам Хусейн разрушил торговый центр в Нью-Йорке. Большинство тех, кто голосовал за Буша в ноябре прошлого года, считают, что в Ираке было найдено оружие массового уничтожения. СМИ стали слабыми — наши политики поднаторели в том, чтобы искусно манипулировать общественным мнением, научились создавать свою реальность. Несмотря на весь ажиотаж вокруг моей книги, она потерялась в информационном шуме. Это исследование было абсолютно неангажированно— не было направлено против Буша или Кэрри. У нас была внутренняя информация по всем схемам финансирования главных кандидатов. Мы рассказали о том, чего нельзя узнать на сайтах политиков или из их рекламных плакатов. Это были подлинные истории о том, кто эти люди и какие люди стоят за ними — на основе открытых данных и сотен интервью с теми, кто их знал. Но я бы поставил вопрос иначе: как вы думаете, почему именно наш центр занялся этими  исследованиями,  а  не,  скажем, «Нью-Йорк таймс» или главные телевизионные каналы? Почему этим занималась некоммерческая  организация?  Почему именно наш центр решил выяснить, что происходит вокруг контрактов на восстановление Ирака? Прочие СМИ не могли этим заниматься и не занимались. Почему? Это означает, что властная структура задавила четвертую власть — СМИ. Средства массовой информации не были склонны или, может быть, не были способны смотреть на президентскую кампанию под таким углом. Если бы СМИ были в состоянии делать свою работу, никакой нужды в нашем центре не было бы. У нас есть одна фундаментальная проблема— общество поразительно апатично. Около ста миллионов американцев вообще не участвуют в голосовании. Девяносто шесть процентов не делают никаких пожертвований ни кандидатам в президенты, ни партиям. Сорок процентов не могут назвать имя вице-президента США.

В семидесятых годах звук на телевизоре в среднестатистическом доме включали не надолго — на 19 секунд в день. Не так уж много. Сегодня — только 6 секунд. Так что люди мало того что газеты перестали читать, они уже и новости по телевизору не смотрят. Телевизионная аудитория трех главных новостных каналов в два раза меньше сегодня, чем десять лет назад. Люди получают нужную им порцию новостей в комедийных шоу поздно ночью. Я не шучу. Именно так передается основной поток новостей в Америке. Именно так большинство американцев узнают сегодня о том, какие инициативы выдвинул Белый дом. Можно дурачить аудиторию как угодно в течение долгого времени — недели, месяцы и даже годы — СМИ даже не удосужатся все перепроверить. Потому что в принципе никто не слушает СМИ. В 1906 году писатель Элтон Синклер написал знаменитую книгу под названием «Джунгли» о чикагских мясных бойнях. Это была фантастика, но в ней была поставлена актуальнейшая проблема качества пищи. Тогда в течение трех недель был разработан федеральный закон, который был немедленно принят конгрессом и подписан президентом Теодором Рузвельтом: были введены жесткие правила упаковки мяса и ограничения по срокам годности пищи. Если бы сегодня такая книга появилась в печати, ее прочли бы очень немногие, никто бы не стал задавать вопросов, законодательные инициативы были бы похоронены в зачатке еще в сельскохозяйственных комитетах, потому что их контролируют в основном агропромышленные фирмы и упаковщики мяса. Президент не стал бы касаться этих вопросов, потому что главная электоральная поддержка республиканцев— на среднем Западе, в большинстве сельскохозяйственных районов, среди фермеров. Никто не хочет их беспокоить. В лучшем случае СМИ выпустили бы короткую историю, которая обречена затеряться среди множества других историй. Я не пытаюсь создать депрессивную атмосферу, но в нашем обществе эффект от информации невелик. Скандал в Абу-Грейбе утратил актуальность в течение считанных недель. Центр подготовил второй доклад по пыткам в этой иракской тюрьме, мы разместили всю засекреченную информацию по этому делу на нашем сайте. Тысячи страниц! Мы думали, что нас за это немедленно арестуют. Мы считали, что поступаем очень мужественно. Мы тогда озаботились, чтобы у нас был хороший адвокат. Никто ничего не заметил, всем было наплевать. СМИ проигнорировали. Оппонент Буша не проронил ни слова.

— Не новая ли это тактика — прятать истину в большом потоке информации?

— В 2003 году у нас появился даже новый телевизионный канал. Его продюсер и главный менеджер — Пентагон. Если вы хотите узнать, что нового происходит в Пентагоне, где и как проходит очередная военная операция, пожалуйста, смотрите этот канал. Он существует на деньги налогоплательщиков. Не дело военных управлять телевизионным каналом. Все это превращается в шоу о том, какие мы крутые, что убиваем столько людей в день. Тенденция такова— правительственные агентства создают свои собственные новости и платят журналистам за то, чтобы те рассказывали их истории. В США такого раньше не было — ни в 70-е, ни в 80-е, ни в 90-е. И мы видим только верхушку айсберга. Я делал исследование по Ираку для нашего Центра: изучал все, что говорили Джордж Буш и Дик Чейни с 1999-го по 2004 год, искал все упоминания слова «Ирак». Я насчитал 700 упоминаний. Причем ни разу ни Буш, ни Чейни не заявляли, что именно Саддам разрушил всемирный торговый центр. Они говорили в основном, что «он ужасный человек», «он нам не нравится», что «без него мир будет лучше». Но, как правило, в каждой такой речи упоминалось «911». В результате сложилась устойчивая ассоциация: Ирак — Саддам — «911». И вот уже, по всем опросам, большинство американцев считают, что связь существует. СМИ публикуют развернутые стенограммы выступлений Кондолизы Райс, Пола Вулфовица, Доналда Рамсфелда, Дика Чейни, самого президента. И есть лишь несколько рыбок, которые плывут против течения, апеллируя к докладам, в которых говорится, что все это надуманно, что все это просто смешно. Один или два раза в течение двенадцати-четырнадцати месяцев появляются репортажи о том, что официальная пропаганда лжет, что нет в Ираке никакого оружия массового поражения, что не существует связи с «Аль-Каидой». Можно представить себе, какой шок испытывают те, кто плывет против течения, когда они видят, как все общество «взято на крючок». Возникает вопрос: хочет ли американское  общество  вообще  знать правду? Ведь достаточно читать такие издания,  как  «Экономист»,  «Нью-Йоркер», «Нью-Йорк таймс», чтобы понимать, что происходит. Но большинство американцев не читают этих газет и журналов. В США триста миллионов человек. Тираж «Нью-Йорк таймс» — один миллион, распространяется в основном в Нью-Йорке, в вотчине демократов. Так что это очень интересная проблема, как американцы получают информацию. И почему они так плохо и неверно информированы. И что вообще произошло с истиной.

— То, что мы сейчас обсуждаем, касается общества или власти? Что такого особенного в поведении общества? Оно всегда и читало и, одновременно, не читало газеты и книги. Создается ощущение, что в Америке возникла своего рода «номенклатура», которая способна оказывать серьезнейшее влияние на СМИ и на общество.

—Я не историк. Хотел бы им быть. Америка была основана собственниками. Женщины, черные рабы и те, кто не обладал собственностью, не могли голосовать. Отцы-основатели принадлежали к влиятельной и богатой элитной группе, все знали, сколько акров земли им принадлежало, сколько тысяч рабов. И именно такая элита правила Америкой. Исторически с 1960-х годов публичное участие в политике нарастало. И даже последние выборы показали, что явка в шестьдесят процентов — это удивительный результат. При этом процесс отделения людей от политики в США идет, и он не связан напрямую с явкой на выборы. Во многих странах мира процессы носят иной характер— элиты отделяют себя от общества. Они уводят свои активы в офшоры, уходят от налогов, не участвуют в общественной жизни. В большинстве стран мира они живут, отгородившись от общества глухой стеной. В 90-х годах в США частная охрана превзошла по численности государственную полицию. Разрыв между богатыми и бедными резко увеличился в течение последних десяти-тридцати лет — да так, что подобного не было ни в 30-х, ни в 80-х. В Америке произошли радикальные перемены в экономике и финансах — все корни громких корпоративных скандалов были заложены в 90-х. Потому что и республиканцы, и демократы дали зеленый свет нескольким промышленным группам на дерегулирование. Узнать, кто владеет транснациональными корпорациями с оборотом пять триллионов долларов, стало невозможно. В мире не стало подотчетности, такое понятие, как «финансовое преступление», размылось. Корпорация «Энрон» дерегулировала себя в двадцати пяти штатах — добилась изменения законодательства, снижения налогов в Техасе при Буше-губернаторе, пыталась получить режим особого благоприятствования при Клинтоне. Успехи были на всех фронтах. Когда в конце 80-х — начале 90-х разразился скандал с корпоративной сетью ВСС1 (все ее активы были выведены в офшоры), правительству понадобилось пять лет, чтобы заметить, что в банковской сфере десятков стран творится полный хаос. Федеральный резерв и другие госинституты оказались очень тяжелы на подъем и реагировали очень медленно. Это что касается элит и способности власти реагировать. Государство оказалось некомпетентно и не способно защитить общество. Например, оно хочет сегодня приватизировать два-три миллиона федеральных рабочих мест. Пока мы получили такой результат: если частная военная компания получает государственный контракт, государственный оборонный бюджет оказывается под контролем частной военной компании. И на вопрос, сколько частных военных компаний обслуживает Пентагон, отвечает все та же частная военная компания. Государство было нейтрализовано. Зато правительство вышло из этой схватки абсолютным победителем. Приватизация превратилась в один из самых мощных источников коррупции по всему миру. Общество в этих условиях чувствует себя все более отстраненным от правящей элиты. Потому что правительство и финансовые элиты воспринимаются теперь как одна команда.

—Но что происходит с демократией, когда капитал выходит на глобальный уровень?

— Капитализм, как отметил консервативный комментатор Джордж Уил на самом пике корпоративных скандалов, не может функционировать без демократии и торжества закона. Всегда нужны определенные правила игры. Но некоторые бизнесмены вполне свыклись с представлениями, что правила игры нужны в той мере, в какой они оказываются полезными их бизнесу. С подъемом глобальной кооперации, которая началась в 60-70-х годах, правительства постепенно превращались в бутафорию. Если я губернатор и начинаю жаловаться на ту или иную компанию, и она снимается и уходит, я проиграю следующие выборы, потому что я потерял рабочие места в моем штате. А общество не желает терять рабочие места. Конечно, никто не хочет, чтобы твой губернатор становился обслугой корпораций, но страх потерять работу еще сильнее. В душе каждого человека идет эта борьба.

Серьезный удар наносится прежде всего по судебной системе. Верховный суд в Америке заявил недавно, что арестовывать людей и не говорить, на каком основании они арестованы, содержать их под стражей неопределенное время — это не то, что должно происходить в этой стране. Все это идет вразрез с принципами, на которых стоит Америка. В этом еще жива демократия, когда кто-то может встать в суде и сказать: эй, погоди-ка! Но иногда и на суд

нельзя рассчитывать. Различными лоббистскими группами в Америке прилагается очень много усилий с целью наполнить суды «своими людьми». Судей выбирают пожизненно. Когда вы усаживаете в кресло судьи сорокалетнего человека, «своего человека», вы можете быть уверенным, что он будет всякий раз на вашей стороне в течение тридцати лет. Ведь как заведено: вы приглашаете судей высшего суда или районных судей на выходные на какой-нибудь фешенебельный курорт; они снимают свои мантии, играют с вами в теннис, плавают, загорают. Вы выезжаете с ними на прогулки, заказываете для них билеты на самолеты первого класса. Так они становятся дрессированными. Миллионы долларов тратятся таким образом, чтобы оказать влияние на судей. Судей практически не проверяют на предмет коррупции— это сообщество живет очень секретно.

Повторюсь, все, о чем я говорю, — лишь частности глобального процесса дерегулирования. Так происходило не только в США — во всем мире. Обе партии Америки способствовали этому всеми силами. Клинтон и Гор все время говорили о том, что правительство нужно «заново изобрести». Это был своего рода эзопов язык, описывающий глобальные тенденции. Продажа муниципальных земель, передача частным компаниям функций правительства, завершение эпохи вэлфера — все это началось еще во времена Франклина Рузвельта. Эти процессы начали демократы. Люди-то думают, что дерегуляционные меры были впервые предприняты администрацией Роналда Рейгана. На самом деле радикальные шаги по дерегулированию были сделаны в 1978 году администрацией демократа Джимми Картера.

— В течение последних пяти-шести лет влияние неоконсерваторов на американскую политику резко возросло. И именно в это время резко возросло влияние на политику различных транснациональных корпораций. Это случайное совпадение?

— Эти процессы еще никем не изучены. Но факт остается фактом: впервые в истории США мы имеем двух бизнесменов на самых высоких постах, оба из одной индустрии — газ и нефть. Это президент и вице-президент. Сеть корпоративных и чиновничьих связей первого кабинета Буша— Чейни в десять раз больше, чем сеть кабинета Клинтона. Мы имеем самых корпоративно мыслящих, с большим бизнес-опытом членов кабинета, их замов и замов их замов со времен президента-республиканца Кальвина Куладжа. Мы отчетливо видим беспрецедентное за всю историю Америки внедрение в правительство и в политику мощнейших корпоративных связей. Сам президент получил МВА в Гарварде, имеет опыт в бизнесе и делегирует полномочия и функции вниз как будто совету директоров крупной корпорации. Вице-президент был главой совета директоров одной из самых крупных глобальных компаний с многомиллиардными оборотами. И обоих многие наверняка назовут неоконсерваторами. Но в действительности реальными неоконсерваторами являются Ричард Перл и Пол Вулфовиц. Они были приведены Бушем и Чейни. Очень интересно было бы изучить, как идеология неоконсерваторов смогла повлиять на взгляды президентской команды, на нынешнего президента, как им удалось захватить Белый дом. Вулфовиц был советником Буша, консультировал его по снижению налогов еще в 1999 году—до того, как тот стал президентом. Он как-то сказал моему знакомому профессору из Института Джонса Хоп-кинса, что военная операция против Ирака неизбежна. Это было еще до выборов 2000 года. Профессор недоумевал: «Я что-то не заметил, чтобы кандидат в президенты Джордж Буш нечто подобное заявлял. Ты хочешь сказать, что он намерен развернуть военную операцию, что это его приоритетная задача?» Вулфовиц ответил: «Нет. Но она станет его задачей». Это был частный разговор. И главной темой обсуждения на первом заседании кабинета в январе 2001 был Ирак. Так что речь идет о переплетении внутренних интересов неоконсерваторов с идеологией и взглядами человека, который является сегодня президентом. Буш изначально считался консерватором, но его внешнеполитические взгляды еще не были сформированы. Именно он назначил большинство неоконов на высокие посты. И мы видим совпадение бизнес-интересов крупных корпораций с политическими целями неоконов. Этого не было ни во времена Клинтона, ни во времена Буша-старшего. Посмотрите, что произошло с советником по национальной безопасности Брентом Скоукрофтом: после выборов он был уволен на том основании, что не поддержал войну в Ираке. То есть некоторые умеренные республиканцы-центристы абсолютно разошлись с президентом. Они сохраняют более или менее тесные связи с его отцом. Но даже в администрации Рейгана неоконы не имели такого влияния. Тот факт, что влияние корпораций и неоконсерваторов на политику растет, — скорее совпадение. И этому нет аналогий в нашей современной истории.

— Оппоненты неоконсерваторов утверждают, что те абсолютно равнодушны к экономике. Они действуют против экономических законов и правил. Но в то же время государство вытесняется корпорациями. Так что тогда они понимают под «экономикой»?

— Я встречался с Вулфовицем, когда он работал в Институте Джонса Хопкинса. Я думаю, что он искренне верует в свою идеологию. Он идеолог. Он не проституирует, когда речь идет о демократии на Ближнем Востоке. Это в какой-то мере религиозный фанатизм, горячка. Он лично не замешан в финансовых махинациях. Он вполне состоятельный человек, но не богатый. Разбогатеть не было его целью. Раньше он работал деканом в школе. Но есть другие неоконы, которые очень близки администрации и которые вложили большие деньги в оборонные контракты различных компаний. И они действительно имеют кровный коммерческий интерес в той агрессивной политике, которая проводится сегодня. Ричард Перл несколько раз был фигурантом громких скандалов. Известный журналист Сеймур Хирш писал о них. Перл даже был вынужден подать в отставку с поста главы совета по оборонной политике. Рамсфелд вложился в акции высокотехнологичных фирм и оборонных предприятий, которые работают в тесной связке с правительством, и заработал на них сотни миллионов долларов. Посмотрите на таких людей из Саг1у1е Огоир, как Джеймс Бейкер и Фрэнк Карлуччи. В техническом смысле они не считаются неоконами, но совпадение ли тот факт, что свои состояния они сделали прежде всего на оборонных контрактах? Я не думаю, что это совпадение. Карлуччи был в прошлом министром обороны. Одним из холдингов Carlyle является United Defence. В течение нескольких недель после «911» эта компания заработала несколько сотен миллионов долларов, предлагая людям все те услуги, которые были актуальны в контексте атак на Нью-Йорк. Наш центр много писал о том, что многие политики в окружении президента сделали состояния на Ираке. Например, менеджер президентской предвыборной кампании Буша 2000 года Джо Олбау открыл фирму, чтобы лоббировать интересы американских компаний в Ираке. На его интернет-сайте помещено объявление: позвони мне, и я помогу тебе получить контракт в Ираке. Брату президента Нейлу навсегда запрещено заниматься бизнесом в сфере «вклады и кредиты»: он был замешан в махинациях. Нейл Буш получил два миллиона долларов от китайской компании, занимающейся полупроводниками. Причем он сам признавался, что ничего не смыслит в полупроводниках. По данным газеты «Лос-Анджелес таймс», он получил девять миллионов долларов за один час встречи с президентом Тайваня. Все эти люди очень хорошо себя чувствуют, потому что имеют доступ в самые высокие кабинеты власти. В этой стране вполне законным считается сколотить состояние во время работы на государственной службе. Это означает, что вы очень сообразительны. Так что мы постоянно говорим в США о коррупции «в других странах», «в третьем мире», «в новых демократиях», а у нас этого вроде бы и нет. Это очковтирательство чистой воды. У нас сложился феномен — я называю его «легальная коррупция». Наша система «декриминализирует коррупцию». В Америке очень много можно прочитать о коррупции режима Сухарто в Индонезии, но вряд ли найдешь исследования такого же уровня об американской коррупции. Здесь это просто капитализм и свободный рынок. Им же семьи нужно кормить. Эй! Это очень важные люди! Никто даже не жалуется. Все эти темы — почти табу в американской прессе.

—  Но что это может значить для судьбы двухпартийной системы в США?

— Приватизация государства имеет под собой и другую подоплеку. Традиционно рабочие профсоюзы всегда считались опорой демократической партии. Все государственные служащие объединены в профсоюзы. Если вы приватизируете госфункции, вы наносите удар по профсоюзам, затрагиваете интересы демократов. Приватизация государственных рабочих мест корпорациями ведет к практике мощных откатов во время предвыборных кампаний. Шестьдесят-семьдесят процентов выделенных на выполнение контрактов средств из госбюджета так или иначе оказываются в распоряжении республиканцев. Так что вы строите собственный класс доноров и убавляете класс ваших оппонентов. Все это происходит постепенно — и никогда не обсуждалось во время президентских кампаний. Всякий, кто следит внимательно за этими процессами, может видеть совершенно точно, что они делают. Класс наемников-контрактников в Вашингтоне подмял под себя политический процесс. Они стремительно богатеют. Они стали союзниками одной политической партии, которая может доминировать в политике десятилетиями. Это сценарий, о котором знают такие люди, как советник президента Карл Роув. Многие люди сравнивают Буша с президентом Мак-Кинли, потому что после Маккинли республиканцы правили в США 30 лет. А такую личность, как Карл Роув, часто сравнивают с тогдашним политическим боссом республиканцев Марком Ханной, который обеспечил Маккинли победу. Я не знаю, как будут развиваться события. Я знаю только, что все это уродливо и депрессивно.

—Журналистов и исследователей, которые занимаются расследованиями, в других странах могут шантажировать, избивать, даже убивать, если они касаются темы функционирования власти, семьи, кланов. Это значит, что они имеют влияние. Вас же здесь никто не трогает. Это значит, что вы не имеете реального влияния?

— То, о чем вы говорите, по большей части верно. Но это не значит, что я перестану жаловаться.

Москва-Вашингтон

[lilit]

Эксперт # 22 13-19 июня 2005

Александр Горянин *

*Журналист, писатель, историк. Автор книг «Разрушение храма Христа Спасителя» (Лондон, 1988), «Мифы о России и дух нации» (Москва, 2002). Соавтор учебника «Оте-чествоведение» (Москва, 2004). Номинировался на премии имени Ивана Петровича Белкина и «Национальный бестселлер».

Русская демократия - не новодел

Утверждают, что решающей предпосылкой прорывного развития той или иной страны в XXI веке является наличие  в ней традиций свободы и собственности. Строгих доказательств нет, но звучит правдоподобно.  А потому зададимся вопросом: соответствует ли Россия этим требованиям?

О том, что свобода и собственность — чуждые для России понятия, хоть раз да слышал у нас едва ли не каждый. В более развернутом виде это звучит примерно так: историческая Россия никогда не знала прав человека, демократического выборного представительства, справедливого суда, соперничества политических партий и прочих либеральных благ; личность у нас, в отличие от счастливого Запада, всегда была бесправна. Вторая гипотеза о том, что Россия никогда не знала настоящих собственников, — тоже приобрела в последнее время некоторую популярность. Чтобы не томить читателя, скажу сразу: все это не соответствует действительности. А то, что множество людей у нас скорее согласны, чем не согласны с этими утверждениями, есть следствие исполинской фальсификации, которой уже два с лишним века.

Предельно критическое отношение к России и ее истории обычно выдают за стремление к истине, повторяя слова Чаадаева: «Я не могу любить Родину с закрытыми глазами». Что ж, давайте последуем совету Петра Яковлевича. Сделаем усилие, преодолеем интеллектуальную лень. Откроем глаза.

Это же знает каждый

То, что люди «твердо знают» о своей стране, не обязательно соответствует действительности, но это «знание» едва ли не важнее действительности. Французы твердо знают, что на земле нет женщин красивее француженок, американцы убеждены, что их страна — самая свободная в мире, немцы совершенно уверены, что немецкое качество невозможно превзойти, японцы не сомневаются, что они — самый трудолюбивый народ среди живущих. И хотя все эти постулаты неверны, их носители уже своей убежденностью заставляют окружающих поверить, будто дело обстоит именно так.

А что «твердо знают» у нас? Что у нас был Иван Грозный — самый кровавый тиран всех времен. Что Петербург «построен на костях». Что главное изобретение России — «потемкинские деревни».

По подсчетам историка Р. Г. Скрынни-кова, знатока эпохи Ивана Грозного, при этом царе было безвинно казнено и убито от трех до четырех тысяч человек. Скрын-ников настаивает, что это был массовый террор, и с ним нельзя не согласиться. Однако если всмотреться в европейскую историю, то рядом с Людовиком XI, Ричардом III, Генрихом VIII, Филиппом II, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Екатериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем и массой других симпатичных европейских персонажей наш Иван Грозный будет выглядеть вполне кротким. В центре Лондона вы можете полюбоваться на памятник Кромвелю. А Ивану Грозному русское сознание вынесло приговор, отменить который невозможно. Среди 109 фигур на памятнике Тысячелетию России в Новгороде, в число которых попали опальные Алексей Адашев и Михаил Воротынский, а также князья Литовской Руси Кейстут и Витовт, места царю Ивану не нашлось.

Мы можем гордиться своей нравственной планкой: англичане легко простили своей Елизавете 1 умерщвление 89 тыс. человек, а мы не прощаем и не простим царю Ивану загубленные четыре тысячи.

Теперь о Петербурге «на костях». Впервые это выражение было пущено шведами в середине XVIII века (еще бы: это у них отняли устье Невы, это шведские пленные прорубали первые просеки будущих улиц), а затем воспроизведено бесчисленное число раз — главным образом жалостливыми отечественными авторами. Правда, документальных доказательств этой «общеизвестной истины» никто никогда не представил, и первая же проверка (Буровский А. М. Петербург как географический феномен. — СПб., 2003) показала: город на костях — ничем не подтвержденный вымысел.

Басня о «потемкинских деревнях» — порождение зависти. В 1787 году Екатерина II показывала австрийскому императору Иосифу, польскому королю Станиславу Понятовскому и иностранным послам свои новые причерноморские земли и Крым. Гостей потрясли приобретения России, особенно на фоне неудач Австрии в турецких делах. Потряс и размах строительства — в Херсоне, Николаеве, Севастополе, — особенно верфи, со стапелей которых в присутствии гостей были спущены первые корабли. Прошли годы, как вдруг участник путешествия Гельбиг (тогда посол Саксонии) написал, что селения по Днепру были декорациями, которые перевозили по ночам на новое место, а скот перегоняли. Технически это было невозможно, но просвещенная публика в таких вещах несильна. Детский восторг, охвативший Европу, не поддается описанию. Какая психологическая компенсация! У стиснутых своей географией стран появилась возможность сказать себе: все русские победы, приобретения, крепости, корабли, вся Новорос-сия — это просто намалевано на холсте! Анекдот о «потемкинских деревнях», возможно, самый успешный в мировой истории. После Гельбига прошло двести лет, но вот заголовки статей о России, которые я нашел сегодня на ИноСМИ.Ру: «Политика потемкинских деревень в России» (Christian Science Monitor); «Нераспространение по-русски — потемкинская деревня» (National Review,); «Экономический рост потемкинского пошиба» (Welt am Sonntag); «Потемкинский валовой внутренний продукт» (The Wall Street Journal); «Потемкинская демократия» (The Washington Post); «Потемкинская Россия» (Le Monde); «Григорий Явлинский: „Россия построила потемкинскую деревню"» (Die Welt); «Елена Боннер: Владимир    Потемкин»    (The  Wall  Street

Journal). Дело не только в штампах мышления, но и в силе страсти.

Откуда что пошло

Обратите внимание: из перечисленных статей две принадлежат перу наших соотечественников. Они тоже свято верят в «потемкинские деревни». Да что там, в это верят у нас почти все. Как это могло случиться?

Печально, но факт: есть нации кичливые и некичливые. Первые склонны к бесконечному восхищению собой, вторые более скромны, к тому же редко подвергают критическому анализу восхищение первых. К сожалению, они вполне способны усваивать отрицательные мифы о себе.

В течение почти двух веков подряд наши благодушные дворяне, выезжая за границу, из любопытства покупали там антирусские памфлеты, дефицита которых Европа не знала с той поры, как знакомство с географической картой перестало быть в этой части мира достоянием немногих. Жанр просто не мог не возникнуть, ибо карта (особенно в широко принятой тогда равноугольной цилиндрической проекции Меркатора) рисовала совершенно устрашающую картину того, как огромная Россия нависает над суту-

ленькой тонкошеей Европой. То, что подобные сочинения находили в России благодарных читателей, заранее согласных с каждым словом автора, не должно удивлять. Еще в 1816 году издатель исторического журнала «Пантеон славных российских мужей» Андрей Кропотов подметил, что французские гувернеры из числа «примерных (у себя на родине. — А. Г.) негодяев» развивают в своих русских воспитанниках «невольное отвращение» к отечественным законам и нравам. Особо обильный урожай антирусских памфлетов дала Крымская война.

Поскольку французский, а часто и немецкий наши дворяне знали с детства (английский тогда почти не учили), каждый памфлет, будучи ввезен в Россию, прочитывался многими. Отсюда и вера в басни про «потемкинские деревни», про дивизию, которой Павел I велел маршировать прямиком на Индию и которая была остановлена уже чуть ли не у Твери, про указ о назначении митрополита Филарета командиром гренадерского полка, который (указ) якобы подмахнул пьяный Николай I. А главное — про кровавую и деспотическую страну. Подобные настроения не могли не затронуть и отечественных историков. Интеллигент внушаем и

почтителен к «Европе», так что начиная со второй половины XIX века многие либералы, сами того не замечая, уже смотрят на свою родину сквозь чужие, изначально неблагосклонные очки. Вздор мало-помалу перетекал в российскую публицистику, впитывался сознанием в качестве доказанных истин.

Среди наших историков были, конечно, и другие тенденции, но западный взгляд (особенно на протяжении шести с лишним либеральных и радикальных десятилетий от воцарения Александра II до 1917 года) брал верх. «Русская история стала искажаться задолго до коммунистической власти: страстная радикальная мысль в нашей стране перекашивала русское прошлое соответственно целям своей борьбы» (А. И. Солженицын).

Взгляд на «плохую» отечественную историю был радостно подхвачен большевистскими смердяковыми, попал в школьные учебники, упрочился в подкорке у правых и левых (пусть и с разными мотивировками) и до сих пор преодолевается крайне медленно. Современный российский учебник «Отечественная история» для 10-х классов (сочинительницы Жарова Л. Н. и Мишина И. А.) описывает рубеж XIX-XX веков в таких замечательных выражениях: «полуазиатская деспотическая власть царя... забитость крестьянства»; «российское государство, вырываясь из оков варварства...» и проч.

То, как в стране принято освещать свой исторический путь, бесконечно важно для духа нации. Повсеместно школьники учат не историю вообще, а национальную версию истории (см.: Ферро М. Как рассказывают историю детям в разных странах мира / Пер. с франц. — М., 1992). За что хвалит современный французский интеллектуальный мэтр Ален Бе-зансон школьный учебник, написанный знаменитым историком Эрнестом Лавис-сом? Вот за что: «Парижская коммуна казалась ему столь печальным эпизодом, что он даже не упомянул о ней, не желая, чтобы школьники что-нибудь об этом узнали».

Это относится не только к учебникам. Совсем неспроста у классических историков Англии полностью отсутствует критическая рефлексия. Один из самых известных среди них, Джордж Тревельян, даже не упоминает о чартистском движении в своем тысячестраничном труде «Социальная история Англии» (1942; есть русский перевод: М., 1959). Вы не встретите у Тревельяна ничего, что бросало бы слишком явную тень на социальные отношения в его стране в каком бы то ни было веке. В том же духе писал его родной дед, знаменитый английский историк Томас Маколей, так писали и пишут все «большие» английские историки.

Тирания или демократия?

Наши традиции демократии и народного представительства старше самого русского государства: Лаврентьевская летопись говорит об изначальности обычая сходиться на вече. Что же до выборных органов власти, ныне даже школьникам известно, что при раскопках Новгорода находят избирательные бюллетени на бересте. Сравнивая средневековые города-республики Северной Европы, видишь, что системы выборного правления в Новгороде и Пскове были заметно демократичнее, чем в близких, казалось бы, по устройству «вольных имперских городах» Германии: в Новгороде выбирали не только посадника (должность вроде президентской) и тысяцкого (помощник посадника по военным и торговым делам, глава войска), но и архиепископа. Такого в Германии не было.

Власть в допетровской Руси, исключая верховную власть государя и власть воевод в городах с уездами, была представлена выборными органами. В городах структурами гражданского общества были «сотни» и слободы с выборными старостами. Выборные должностные лица — земские и губные старосты — управляли вместе с целовальниками (тоже выборными), соответственно, волостями и губами. Губа представляла собой судебный округ и включала один-два уезда. Губные старосты (именовались также «излюбленными старостами») расследовали особо опасные уголовные преступления, исполняли административные обязанности (землеотвод, межевание и т. д.). Выборными были земские судьи с дьяками. Земские власти ведали важнейшими для населения делами, среди прочего — проведением мирских выборов. Старосты избирались из местных дворян, а их помощники — целовальники — из местных крестьян и посадских людей. Выбирались также сотские и пятидесятские. Слово «целовальник» сегодня звучит забавно (особенно сочетание «губной целовальник»), но объясняется просто: вступая в эту выборную должность, человек приносил присягу, целуя крест.

Историк В. Л. Махнач проводит следующие параллели: «Если земский староста подобен испанскому алькальду, то губной староста подобен англосаксонскому шерифу. Он [также] избирался из местных дворян, а губные целовальники — из местных крестьян. Власть имела под собой мощную демократическую базу.

Это была не бюрократическая, а антибюрократическая система правления».

Даже в таком крупном городе, как Нижний Новгород, весь «аппарат» городового воеводы состоял из дьяка с подьячим. Вниз, начиная от воеводы, вертикаль власти представляла собой выборное самоуправление. По участию низового демократического элемента в местном самоуправлении допетровская Россия опережала ту же Англию, где лишь реформы 1888-го и 1894 года покончили с монополией аристократии в местном самоуправлении.

Поучительна история Земских соборов. Первый из них был созван в 1549 году. Созывались они до 1684 года. За 135 лет существования этого органа было созвано 57 соборов. Соборы созывались, среди прочего, и для избрания царей. Шесть царей было избрано на соборах. Соборы созывались царем по своей инициативе или по инициативе населения, созывались сословиями или по инициативе сословий в отсутствие царя. Настоящим торжеством сословного представительства стали всесословные выборы царя Михаила Федоровича Романова на Земском соборе в 1613 году.

Существовала разработанная система выборов в соборы с избирательными округами, институтом выборщиков, наказами избирателей. Избирательным округом считался каждый город со своим уездом. Выборы проходили в форме избирательных собраний. Выбирать имели право выборщики — полные налогоплательщики или люди, несшие службу. Составлялся протокол собрания (именовался «выбор за руками»), который заверяли все участники. Местные власти не имели права вмешиваться в выборы. Имущественного ценза для выборных не было, но, поскольку соборы могли длиться годами, а жалованья выборным не полагалось, малоимущие отсеивались уже этим.

Собору подлежала верховная законодательная власть и компетенция в вопросах кодификации права: Судебник 1550 года и Уложение 1649 года были приняты соборами. Не просто утверждены, как может подумать кто-то, — соборы по многу месяцев занимались кодификационной работой. Например, в Уложение 1649 года на соборе было внесено 80 новых статей на основе челобитных от выборных. Не зря этот кодекс законов прослужил, с обновлениями, до 1845 года.

Кстати, о Судебнике 1550 года. В своей книге «Народная монархия» Иван Соло-невич, кажется, первым привлек внимание к тому факту, что русский Судебник 1550 года содержит положения, на век с лишним опередившие то, что считается главной вехой на европейском пути к Правам Человека. Русским интеллиген-

там, пишет он, тыкали в нос английский Habeas corpus act, забывая упомянуть, что в России подобный акт был введен на 129 лет раньше английского: по Судебнику 1550 года власти не имели права арестовать человека, не предъявив его представителям местного самоуправления — старосте и целовальнику, иначе последние по требованию родственников могли освободить арестованного и взыскать с представителя администрации соответствующую пеню «за бесчестье».

Не было парламента или не было слова «парламент»?

Вернемся к соборам. Они имели право законодательной инициативы, ведали вопросами церковного устроения, налогообложения, внутреннего управления, торговли и промышленности. Земский собор 1682 года принял важнейшее решение об уничтожении местничества. Во время «бесцарствия» собор брал на себя полноту верховной власти в России.

Собор ведал и проблемами внешней политики, войны и мира. В 1566 году он должен был решить вопрос, продолжать Ливонскую войну или заключать мир на условиях, предложенных противником. Собор высказался против их принятия, и война продолжилась.

Иного рода решение было принято на так называемом Азовском соборе 1643 года, созванном для ответа на вопрос: «Азов от казаков принимати ли? И войну с Турцией и Крымом начинати ли?». Нескольким группам выборных надлежало «крепко помыслить», и каждая группа должна была дать мотивированный письменный ответ («сказку»). Прочтя «сказки», царь отказался от мысли о войне.  Казаки  прервали  пятилетнее «Азовское сидение» и вернулись на Дон.

Вопрос об удовлетворении просьбы гетмана Богдана Хмельницкого о принятии Украины в состав России решал собор 1653 года. Это был трудный вопрос, так как принятие Украины означало две неизбежные войны — с Польшей и Крымом (получили в итоге и третью — со Швецией) . Были противники принятия — в первую очередь западник и сторонник союза с Польшей дипломат Афанасий Ордин-Нащокин, все Милославские, родственники жены царя Алексея Михайловича. Это была не первая просьба Хмельницкого: собор 1651 года не дал своего согласия.

В допетровской Руси был еще один кандидат на звание парламента, к тому же гораздо более древний, чем Земские соборы. Начиная по крайней мере с X века главным законосовещательным органом в русских княжествах была Дума. Здесь вершились все государственные дела, и, не «поговорив с боярами», великий князь (а затем царь) не предпринимал ничего важного. В 1389 году великий князь Дмитрий Донской, победитель Орды, говорил перед смертью своим дружинникам-боярам: «Я родился пред вами, при вас вырос, с вами княжил». А сыновьям завещал: «Слушайтесь бояр, без воли их ничто не творите».

Как пишет специалист по русской истории XIV-XVII веков А. Л. Янов, «долгий путь отделяет этот завет от статьи 98 Судебника 1550 года, налагавшей юридический запрет на принятие царем законов без согласия бояр. Почти два века понадобилось вольным княжеским дружинникам, чтобы его пройти, но они справились с этим».

Хотя протоколы не велись, известно, что заседания Думы проходили в прениях, достигавших порой чрезвычайной живости. Нередко бывали «встречи» — возражения царю. Об Иване III рассказывали, что он даже любил «встречу» и жаловал за нее. Из слов Ивана Грозного в письме Курбскому видно, что «встречи» в совете его деда доходили до раздражения, до «поносных и укоризненных словес» государю.

Мы никогда не узнаем, как развивались бы российский парламентаризм и самоуправление, если бы не переворот Петра I. Сложнейшее общество XVII века Петр уничтожает упрощением. Петр стал разрушителем русских демократических традиций. При нем не только прервалась практика созыва Земских соборов, он уничтожил их основу — низовое земство, бюрократизировав низшую сферу самоуправления. В 1711 году он положил конец и Думе как ненавистному боярскому учреждению. Западник Петр создал почти полностью бюрократическое государство, где власть принадлежала чиновникам, а роль выборных лиц была минимизирована.

Западник Петр стал и главным закре-постителем. До него крестьянина нельзя было продать, крестьянин был юридически прикреплен к земельному наделу (который считал своим), но и наделы были неотчуждаемо прикреплены к крестьянам. Крестьянин был связан с землей, а не с господином. Все это изменилось при Петре и его преемниках. Петр внедрил столько чужеземного, так сильно вестер-низировал верхушку общества, что свое, допетровское, в последующие времена даже на уровне обсуждения начало восприниматься (и отвергаться) как нечто отсталое. Екатерина II в значительной мере восстановила самоуправление, но уже не демократическое (с целовальниками из крестьян, с представителями городских сословий во главе слобод), а чисто дворянское. За образец брались системы аристократического самоуправления, существовавшие в то время в Пруссии, Австрии, Англии. Но в этих странах они складывались таковыми на протяжении веков, им еще предстоял долгий путь к демократизации.

Но, несмотря на все это, Россия не выходит за пределы схемы, присущей почти всему европейскому континенту. Упрощенно эта схема выглядит так: сословное представительство (XV-XVII века) — абсолютизм (XVII-XVIII века) — эволюция к конституционализму (XIX век; в России захватила сверх того еще первые шесть лет XX века).

Наша демократия — не новодел

Вече и Дума, собор и земство, Городское собрание и Государственный совет, из-

любленный староста и земский целовальник, старшина и гласный, предводитель дворянства и городской голова — все это элементы нашего наследия, нашей богатейшей политической цивилизации.

Недавно А. Колесников потешался в Газете.Ру: по его словам, в президентском послании 2005 года «Россия фактически объявлена исторической родиной либерализма». Этого в послании нет, в нем сказано: «Выстраданные и завоеванные европейской культурой идеалы свободы, прав человека, справедливости и демократии в течение многих веков являлись для нашего общества ценностным ориентиром. В течение трех столетий (гораздо дольше! — А. Г.) мы вместе с другими европейскими народами рука об руку прошли чрез реформы Просвещения, трудности становления парламентаризма... это мы делали вместе, в чем-то отставая, а в чем-то иногда опережая европейские стандарты».

Свое недоумение по поводу того, что мы кого-то могли опередить, г-н Колесников передает тремя восклицательными знаками. Но вот пример. В 1917 году Временное правительство узаконило неслыханную и небывалую до того нигде в мире полноту политических и социальных прав российских женщин, включая избирательные. Англия пришла к тому же на 11 лет позже.

Уважать свой путь

Тирания никогда не чувствовала себя в России уютно и уверенно. Чешский эмигрант бывший коммунист Милан Кундера в середине 80-х выступил со статьей «Трагедия Центральной Европы». Статью с наслаждением напечатали «Нью-Йорк Тайме», «Ди Цайт», «Монд» и другие дружелюбные к России издания. Виновниками трагедии Кундера объявил русских. Русским Кундера отказывал в праве считать себя жертвами коммунизма. В спор с ним вступил Иосиф Бродский, напомнивший неприятные для Кундеры вещи: «К чести западного рационализма, призраку коммунизма пришлось, побродивши по Европе, отправиться на восток. Но нужно также отметить, что нигде этот призрак не встретил больше сопротивления, начиная от „Бесов" Достоевского и кончая кровавой баней гражданской войны и большого террора, чем в России... На родине же г-на Кундеры призрак устроился без таких проблем».

Всего два десятилетия назад нам в России казалось, что вырваться из тоталитарной западни невозможно в принципе, однако Россия сделала это. Она вернула себе демократические свободы, открытое общество, политический плюрализм, многопартийную систему, рыночную экономику — то, чего она лишилась в 1917 году. Этот опыт России уникален. Свой тоталитаризм она победила сама — в отличие от Германии, Италии, Японии, где тоталитарные режимы были сокрушены внешними силами.

Мы склонны преувеличивать возраст либеральных и демократических институтов Запада. У собирателей в ходу глагол «застарить» — то есть с помощью особых приемов добиться того, чтобы картина, рисунок, статуэтка, ковер казались более древними, чем они есть. Но застаривают не только предметы, заста-ривают политические понятия — причем из тех же соображений: чтобы задрать цену, играя на благоговении перед древностью. Именно по этой методике нас неустанно стращают сугубой древностью западноевропейских демократий. От нас ждут, что мы сочтем их восходящими если не к каменному веку, то уж как минимум ко временам эллинских полисов (а это застаривание на два с лишним тысячелетия!), причем восходящими без всяких разрывов. Нынешние западные демократии раньше нас сфотографировались на фоне Акрополя, а значит, должны быть признаны его строителями.

От нас ждут, что мы сделаем примерно такой завистливый вывод: у них, у благословенных людей Европы, всегда были многопартийные демократии. По контрасту с этими счастливцами, придумавшими кабинки для тайного голосования едва ли не одновременно с плугом, есть совсем другие народы, не дозревшие до такого чуда даже сегодня.

На самом деле можно спокойно оставить историкам череду утомительных, малогигиеничных (в незнакомой с баней Европе) и кровавых веков борьбы между монархами и баронами за привилегии. Красивы эти века только в кино, да и права рядовых людей от этой борьбы приросли ненамного. Нынешнюю европейскую модель демократии, уважения личности и гарантий от произвола нельзя проецировать даже в XIX век, а тем более считать ее тысячелетней. Данная модель сложилась в основном в последние десятилетия.

История западной цивилизации не настраивает на особый оптимизм — настолько кровопролитной и зверской была ее практика. И не только в далеком прошлом — в XX веке тоже. А по размаху кровопролитий и зверств XX век превзошел любое прошлое. По большому счету, нет гарантий, что эта цивилизация не вернется к привычной для себя практике. Тем более странным выглядит ее самолюбование.

Развернув приемы западных (и не очень западных, как Кундера) толкователей России в обратном направлении, очень легко изобразить исторический путь западноевропейских стран как кромешный ад. И все же мы не будем этого делать. Будем уважать трудный путь этих стран к гуманизации общественных порядков, к выработке механизмов защиты достоинства и прав людей. Но будем уважать и свой путь к тем же целям.

[Nakomichi]

Первую статью я в свое время с удовольствием прочел, что касается второй- "Эксперт" являясь достаточно уважаемым(в том числе и мной) изданием, тем не менее имеет очень сильную великоррускую(не хочется говорить шовинстическую) ориентацию и довольно часто(особенно после "национализации") скатывается в подобный бред. Национализм Привалова конечно же нужно приветсвовать, но все должно иметь свои границы, особенно если это касается консервативного общественно-делового издания, которое претендует(не без оснований) на роль эксперта.

[lilit]

Эксперт №34(480)

12 сентября 2005 года

В долине реки Русской

Олег Леонов (Заместителъ главного редактора ин¬тернет-газеты RВС daily.)

Самый закрытый в мире клуб занимает горную долину в Северной Калифорнии Здесь в перерывах между возлияниями и уходом за тысячелетними секвойям! американская элита принимает важные политические и экономические решения.

Теория заговора» сегодня популярна как никогда. Масоны, иллюминаты и другие тайные общества, о деятельности которых все время рассказывает писа¬тель-конспиролог Дэн Браун, в частнос¬ти разгадавший «Код да Винчи», стали предметом широких спекуляций. Все¬возможным закрытым и супервлиятель¬ным клубам западной элиты посвящены десятки сайтов. Вот только искать на них информацию о том, что действи¬тельно происходит «за закрытыми две¬рями», бесполезно. Бульварное чтиво и сайты для параноиков захватывают в плен всякого, кто достаточно любопы¬тен, чтобы попытаться понять, что про¬исходит на самом деле. Все остальные — у кого здравомыслие и осторожность бе¬рут верх над любопытством — сторонят¬ся этой темы, опасаясь пополнить ряды маргиналов. Однако и истинным при¬верженцам теории заговора отчаивать¬ся не стоит — время от времени плот¬ный полог секретности, скрывающий «мировую закулису» от взглядов посто¬ронних, удается приоткрыть.

Клуб Bohemian Grove («Богемская ро¬ща») — одна из самых странных структур в разветвленной сети «всемирного заго¬вора». О нем говорят куда меньше, чем о пресловутом Бильдербергском клубе или о Трехсторонней комиссии — но именно в Bohemian Grove состоит чуть ли не поло¬вина богатейших людей Америки. Бывшие и нынешние руководители спец¬служб, президенты и сенаторы являются членами клуба, расположенного в релик¬товых секвойных лесах Северной Кали¬форнии. Кандидаты на вступление в клуб готовы ждать этого события по нескольку десятков лет. Здесь в обстановке, явно не соответствующей серьезности ситуа¬ции — обитатели Bohemian Grove живут в палатках, не пользуются туалетами и зло¬употребляют алкоголем, — решались многие важнейшие вопросы мироустрой¬ства. Во всем этом автор сумел убедиться лично, проникнув на тщательно охраняе¬мую территорию клуба.

Как добраться

Самолет Delta Airlines, пассажирам которо¬го за пятичасовой перелет из Атланты на ужин достались лишь стаканчик воды, бис¬квитик и коробочка калифорнийского изюма, приземлился в международном аэ¬ропорту Сан-Франциско. Группа из семи молодых людей, прибывших из России, оживленно разговаривая, быстро двину¬лась в сторону проката автомобилей. Пяте¬ро из россиян держали в руках музыкаль¬ные инструменты. Через полчаса группа выскочила из подземного гаража аэропор¬та на двух серебристых машинах-близне¬цах — Dodge Stratus и Chrysler Sebring. На большой скорости, постоянно перестраи¬ваясь из ряда в ряд, машины выехали на 101-й хайвей (101 North), пронизываю¬щий всю Калифорнию с севера на юг. Про¬летев на предельной скорости знаменитые «Золотые ворота», парящие над океаном в густом тумане, машины направились на север, в сторону графства Сонома.

Приблизительно через 60 миль (око¬ло 100 км), когда было уже далеко за полночь, серебристая двойка съехала по указателю на River Road и, не обращая внимания на ограничивающие скорость знаки, направилась в сторону города Monte Rio по 116 Guerneville Hwy. До¬ехав до развилки 116 и Bohemian Hwy, машины свернули налево, пересекли зе¬леный металлический мост, каждый пи¬лон которого украшен американским флагом, и на втором левом повороте по¬вернули на Bohemian Ave, которая в ито¬ге привела к воротам Bohemian Club. На въезде в клуб висела грозная табличка «частная собственность, только для чле¬нов клуба». Ее серьезность подчеркивал огромный джип местного шерифа, вни¬мательно изучающего всех прибываю¬щих в клуб. Гостей из России уже ждали: шериф не обратил на них никакого вни¬мания. Преодолев еще несколько КПП, на которых обе машины тщательно дос¬матривались грозными секьюрити, группа россиян оказалась на тщательно охраняемой территории клуба.

Вариант «Рахманинов»

Bohemian Grove занимает целую горную долину, выходящую к Русской реке (Russian River). Местность, выбранная американской элитой для загородного от¬дыха еще в конце XIX века, была еще бо¬лее русифицированной, чем Аляска. Даже сегодня благодаря выходцам из России она изобилует названиями вроде Москов¬ская улица, город Севастополь и так да¬лее. Идея создания Bohemian Grove при¬надлежала пятерым журналистам из Сан-Франциско, открывшим в 1872 году в этом городе Bohemian Club, который, по задумке его основателей, должен был слу¬жить «убежищем от грубой ковбойской культуры». По мере расширения заведе¬ния его деятельность стала привлекать слишком много внимания, и поэтому его члены решили переехать в более спокой¬ное место, в качестве которого были выб¬раны окрестности Monte Rio. В течение нескольких десятилетий «богемцы» ак¬тивно скупали земли в интересующем их районе и к началу XX века стали полно¬правными владельцами горной долины площадью порядка 100 кв. км. Сегодня клуб объединяет порядка 2000 человек, которые регулярно проводят здесь сво¬бодное время, а в конце июля обязатель¬но собираются на ежегодную «сходку».

Незаметно позаимствованный список всех членов Bohemian Grove с указанием мест на карте, где их можно найти, пора¬жает воображение. В клубе состоит боль¬шая часть республиканских «ястребов», контролирующих Белый дом: экс-прези¬дент Джордж Буш-старший, нынешний министр обороны Доналд Рамсфелд, бывшие госсекретари Колин Пауэлл и Джеймс Бейкер, главный американский дипломат Генри Киссинджер, бывший глава Федеральный резервной системы Пол Волкер — список можно продол¬жать. В целом с начала XX века каждый республиканский президент США попа¬дал в Bohemian Grove — правда, по исте¬чении президентского срока.

Не менее внушителен и список дело¬вой элиты — Дэвид Рокфеллер, предсе¬датель совета директоров Exxon Mobil Эд Таланте, один из главных акционеров Chevron Texaco Сэмуэль Армакост, пред¬ставители основавшей Hewlett-Packard семьи Артур и Волтер Хьюлетты, владе¬лец одной из крупнейших американских компаний, занимающихся недвижимос¬тью, г-н Бехтель и так далее. Потратив несколько часов на сверку имеющегося списка обитателей Bohemian Grove со списком богатейших людей США Forbes 400, можно прийти к выводу: боль¬шинство владельцев компаний из «ста¬рых» отраслей экономики — оборонная промышленность, недвижимость, сырье и так далее — входят в одно общество и регулярно встречаются под калифорний¬скими секвойями.

Неудивительно, что в США, пытаю¬щихся убедить весь мир в наличии абсо¬лютно прозрачной системы управления бизнесом и государством, впрочем, как и в равноправии рас и полов, деятельность Bohemian Grove никак не афишируется. Для того чтобы попасть в клуб даже в ка¬честве гостя, нужно иметь здесь очень влиятельного покровителя, который зая¬вит вашу кандидатуру в специальном со¬вете, соберет рекомендации и убедит своих соратников в вашей полезности и безопасности для Bohemian Grove. Жур¬налистов, за исключением руководства американских медиаимперий, пока не проронивших о деятельности клуба ни слова, к Bohemian Grove вообще близко не подпускают. Сами «богемцы» тоже о себе никогда ничего не рассказывают: при вступлении в клуб дают подписку о неразглашении всего происходящего в Grove.

Правда, несмотря на все строгости, все же есть как минимум два способа проник¬нуть в Bohemian Grove. Вариант пер¬вый — «Рембо» — подходит для людей с хорошей специальной подготовкой и предполагает скрытную высадку на бере¬гу Тихого океана в районе Козлиной ска¬лы (Goat Rock), неподалеку от пляжа шта¬та Сонома. Далее нужно двигаться вверх по течению Русской реки, которая через 20-30 км выведет к северной границе Ро¬щи. Как показывает опыт, несмотря на от¬сутствие видимых препятствий вроде ко¬лючей проволоки или смотровых вышек, проникнуть таким образом в клуб проб¬лематично — все искатели приключений моментально оказывались в ближайшем полицейском «обезьяннике».

Вариант второй — «Рахманинов» — проще и, как выяснилось, эффективнее. В конце июля выступать перед членами Bohemian Grove был приглашен духовой квинтет Российского национального ор¬кестра (РНО) — в свое время Сергей Рах¬манинов часто посещал клуб, да и русское прошлое Северной Калифорнии, видимо, дает о себе знать. Президент фонда РНО Сергей Марков согласился рискнуть сво¬ими связями в Bohemian Grove ради не¬большой авантюры— было решено ус¬троить «маскарад». Автор попал в Рощу под видом скромного администратора квинтета.

Избранные бойскауты

Первое, что бросается в глаза сразу после въезда в Bohemian Grove, — вызывающе небрежно прибитый к одной из секвой почерневший деревянный крест. На ум

сразу приходят многочисленные истории о тайной жизни клуба. Достаточно наб¬рать в любом интернет-поисковике соче¬тание «Bohemian Grove», и вы сразу же погрузитесь в атмосферу всемирного за¬говора. Очертания совы — эмблемы клу¬ба — можно найти, например, вокруг зда¬ния Капитолия и на долларовых купюрах, а сам по себе этот символ якобы олицет¬воряет культ Молоха. Помимо этого, мож¬но найти исчерпывающую информацию о том, что в клубе сохранились давно за¬бытый культ ханаанитов, друидов, а так¬же осколки древнеегипетской цивилиза¬ции и Вавилона. Кроме того, обитателей Bohemian Grove подозревают в соверше¬нии человеческих жертвоприношений, организации тайных ночных оргий, похи¬щении детей и много еще в чем.

И всем этим обширная оккультная дея¬тельность, пик которой приходится на ко¬нец июля, в клубе не исчерпывается. В ин¬тернете также можно найти упоминания о масонских обрядах, совершаемых при све¬те факелов вокруг 15-метровой каменной совы на берегу озера. О специальной программе по «обнулению» памяти у су¬мевших проникнуть в запретную рощу чу¬жаков. О связи Рощи с обществом Skull & Bones (смотри кинофильм «Чере¬па») и т. д. Сами обитатели Bohemian Grove, когда им задаешь вопросы о тайной жизни клуба, лишь улыбаются и говорят: «Что, и в России уже о нас узнали?»

Жизнь обитателей Рощи действитель¬но выглядит довольно странно. Мобиль¬ный телефон здесь бесполезен — в райо¬не нет ни одного ретранслятора. Пользо¬ваться имеющимися на территории Рощи стационарными телефонами можно не более пяти минут в день. Следующее та¬бу — женщины, которым категорически запрещен доступ в клуб. Исключение бы¬ло сделано лишь в последние годы для об¬служивающего персонала — в противном случае клуб засудили бы за дискримина¬цию по половому признаку при приеме на работу. Правда, поведение женщин строго регламентировано и им разреше¬но показываться только в определенных

местах. Нарушение карается немедлен¬ным увольнением.

Большая часть посетителей Bohemian Grove живет в брезентовых палатках (есть и простые деревянные срубы), сгруппированных в небольшие лагеря, носящие названия то «Друиды», то «От¬шельники», то «Пропавшие ангелы» (все¬го чуть больше 120). Самым престижным считается «Мандалай», где числятся Ко-лин Пауэлл и Доналд Рамсфелд (Джордж Буш-старший оказался в более скромном лагере «Деревенщины»). Единственное удобство — электрические одеяла. По территории клуба люди перемещаются на грузовичках Chevrolet, выпущенных в 50-х годах, но при этом передвигающихся абсолютно бесшумно, лишь тихо поскри¬пывая рессорами, и выглядящих так, словно они только что сошли с конвейера. Каждая дверь грузовичка украшена эм¬блемой совы и монограммой ВС (Bohe¬mian Club).

Свободное время отдыхающие в Роще американские «пенсионеры» проводят за¬бавно. Они много едят — обычный обед состоит из семи блюд— и еще больше пьют. Благодаря выделяемым местными секвойями эфирным маслам негативные последствия неумеренного потребления спиртного практически не ощущаются. Для упрощения возлияний в клубе разре¬шено не пользоваться туалетами — их вполне заменяют деревья.

Впрочем, кроме застолий у «богемцев» есть и другие занятия. Каждый член клу¬ба осваивает новую профессию. Кто-то становится лесничим и ухаживает за сек¬войями, возраст которых уже перевалил за две тысячи лет, кто-то делается гидро¬логом, кто-то следит за местной фауной... Члены ВС часто организуют тематичес¬кие экскурсии для гостей (в основном по природоведению). Еще раз в год кружок местной самодеятельности устраивает красочное оперное представление с фа¬кельным шествием.

В общем, элита дурачится, что по-чело¬вечески понятно: нагрузки на психику в жестко ориентированном на успех обществе колоссальные, у многих бизнесменов, выстроивших с нуля свои империи, прос¬то не было детства. Достигнув того воз¬раста и положения, когда бороться вроде бы уже не надо, обитатели Рощи ребячат¬ся на всю катушку. А существующая вок¬руг клуба конспирологическая паранойя и явственно ощутимый привкус ненор¬мальности, остающийся после посещения Bohemian Grove, — всего лишь издержки высокого статуса членов клуба и след¬ствие витающего в воздухе «духа избран¬ности», уходящего корнями в протестан¬тизм (кстати, подавляющее большинство членов клуба классические WASP— бе¬лые англосаксы-протестанты). Будь на их месте подростки-бойскауты, никаких вопросов ни у кого бы не возникало.

Настоящая Америка

Bohemian Grove наглядно демонстрирует особенности структуры американского общества. Несмотря на громкие заявле¬ния об одинаковых возможностях, проз¬рачности бизнеса и политической систе¬мы, несмотря на все разговоры о демок¬ратии, сами США живут в кланово-оли¬гархической модели капитализма. Актив¬ная деятельность клана Бушей, развер¬нувшего войну в Ираке, а потом активно раздающего выгодные контракты род¬ственным компаниям, лишь наиболее очевидный из примеров. Америка остает¬ся страной, где богатые увеличивают свое состояние во много раз быстрее бедных. Согласно недавнему исследованию бри¬танского журнала Economist, начиная с 1979 года средний доход рядовой амери¬канской семьи вырос на 18%, тогда как состояние богатейшего 1% населения страны утроилось.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что большинство вопросов в стране решается не на публичных заседаниях конгресса или собраниях акционеров, а в ходе неформальных встреч наподобие ме¬роприятий в Bohemian Grove. В клубе, например, регулярно проходят Lakeside Talks (беседы на берегу), представляю¬щие собой тематические заседания групп по интересам. Сидя на травке, все снача¬ла внимательно слушают основного док¬ладчика, потом приступают к дискуссии. Именно так родилась идея Манхэттенского проекта, положившего начало ядерной программе США. Причем, как утвержда¬ют авторитетные исследователи, амери¬канская система взаимоотношений внут¬ри деловой и политической элиты до боли напоминает «азиатскую» модель. А попу¬лярные на Западе документы, доскональ¬но расписывающие права и обязанности сторон, на определенном уровне большой роли уже не играют. Главный аргумент при принятии решений — рекомендации и веское слово кого-то из тусовки.