Գրական նյութեր Մեծ Եղեռնի մասին

[cartesius]

Սիրելի հայրենակիցնե´ր:

Մոտենում է Մեծ Եղեռնի իննսունամյակի նշման օրը: Առաջարկում եմ այդ կապակցությամբ այստեղ հավաքել ամեն մի ձևի բանաստեղցություններ, երգեր և ուրիշ Եղեռնի հետ կապված գրական նյութեր, ամեն մի լեզվով: Շատ հնարավոր է, որ այդպիսի ձևով ստեղծված փոգք գրադարանը կօգնի մեզ ու մեր ուրիշ հայրենակիցներին մյուս տարվա ընթացքում տարածել և հիշեցնել աշխարհին 90 տարի առաջ տեղի ունեցած անմարդկությունն ու գազանությունը:

Շնորհակալություն

Կարտեզիուս

[cartesius]

Егише Чаренц

ВЕТЕР

Порыв,

Опять порыв.

Протяжный крик — бредов.

Мир безобразен, темен, беспросветен...

И табунами желтых скакунов

Несется по земле осенний ветер.

Порыв,

Опять порыв —

Осенняя беда.

Клубится пыль, взлетают к небу смерчи,

Как будто ошалевшие стада

От ужаса несутся прямо к смерти.

Порыв,

Опять порыв.

Осенний город — мертв.

На всем беды, не всем несчастья признак.

И если вдруг прохожий промелькнет,

Он в этой мгле и сам, как желтый призрак.

Как долгие осенние дожди,

Идут уныло улицы сквозь город.

И никакой надежды впереди.

Все безобразно. Всюду грязь и холод.

Порыв,

Опять порыв.

Осенний ветер — зол.

Он мечется, беснуется, лютует,

В агонии свершая произвол,

И для него преград не существует.

Там загрохочет, там задребезжит,

Там всякий хлам проносит меж домами

И сам зловеще птицею летит,

Рождая гром железными крылами.

Порыв,

Опять порыв.

Удар, еще удар.

Но, видя как дома слепы и серы,

Осенний ветер смотрит на бульвар

Зрачками крови жаждущей пантеры.

А там деревья с ужасом в глазах,

Как в рубища одетые старухи,

Рвут волосы на желтых головах

И горестно заламывают руки.

Они стары, беспомощны. И впредь

Уже им крон широких не раскинуть.

Их ветер мнет. И слышите, как смерть

Хрипит над ними:

“Сгинуть,

Сгинуть,

Сгинуть...”

Пускай же вам не затуманит взгляд

В осеннем ветре, злобном и коварном.

Примите боль деревьев, что стоят

Распятьями по горестным бульварам.

О, будье сердобольны! Час настал!

Спасайте мир, что солнечен и светел,

Пока и вас самих не растоптал,

Беспечных ваших душ не разметал

Ревущий над землей осенний ветер.

Перевод Игоря Ляпина

[cartesius]

Рубен Севак

КРАСНАЯ КНИГА

РЕЗНЯ И БЕЗУМНЫЙ(Сценический монолог)

ХОХОТ

БЛУЖДАНИЕ

КРАСНЫЙ СУД

ТЕ, КТО ИДУТ

СТАРЫЙ СВЯЩЕННИК

РЕКА

БОГ

ПЕСНЯ В НОЧИ

ПРЕСТУПЛЕНИЕ

ЗАВЕТ РОДА

* * *

Ха-ха-ха, ха-ха-ха, эх!

Душит мучительный смех.

С трупом отца на плечах

По полю смерти в лучах

Ночи иду. В тишине

Прошлое липнет ко мне.

Старый священник, тяжел

Труп твой печальный. Нашел

Я себя в щели сырой –

Не был спасен ты дырой.

Кто над тобою занес

Смерть? Ты удавлен как пес.

Выгнав меня за порог,

Ты и подумать не мог,

Что возвращусь я опять

Долг свой последний отдать.

Ха-ха-ха, ха-ха-ха, эх!

Душит мучительный смех.

Жизнь глуповата, а тут

Умники – те, что идут

(Жены и четки с собой)

К церкви воскресной толпой

Пред Богоматерью жечь

Бледные столбики свеч,

Петь и молиться при том

Чинным постящимся ртом,

Чтоб всю неделю потом

Радость и ином находить –

Врать, воровать и блудить.

Ха-ха-ха, ха-ха-ха, эх!

Душит мучительный смех.

Жизнь глуповата, а тут

Души господ, что живут,

Зная лишь роскошь и лоск.

Свой они девственный мозг

Не утруждают ничем.

Думать о смерти? Зачем?..

Здесь их дешевый софизм,

Их продувной эгоизм,

Мысли единой угар:

Был бы полнее амбар!..

Здесь бездыханная рать.

Свадеб уже не играть…

Ха-ха-ха, ха-ха-ха, эх!

Псы прерывают мой смех

Мрак безнадежности густ.

Чавканье слышу и хруст,

В пастях сомкнувшихся их –

Верткое мясо живых…

Нет ни друзей, ни родных,

Лечащей нету руки…

А молодые быки

С поднятой вверх головой

Мчатся тропой полевой,

Скрывшись в далеких лесах

С пламенем в красных глазах…

* * *

И всю ночь кружу я, позабыв обитель.

Глупый я, глупый.

Ум ты забрал мой – жизнь возьми, Спаситель,

Боже наш глупый.

Но предсмертным взглядом смотрят

отовсюду –

глупый я, глупый!

Что же, умирайте, я еще побуду

в жизни этой глупой.

С поля смерти темень уношу я, бедный,

тени своей глупой.

Меня не убили – закричали вслед мне:

«Глупый он, глупый!»

Что ж, смотрите в оба, маясь хрипом смерти,

смерти этой глупой.

Вся в крови история – нет глупей, поверьте,

ее глупой, глупой.

* * *

Край какой, год какой от рожденья Христа?

На том свете икнется какому владыке?

Был он добрым, была его совесть чиста,

А подробности жизни исчезли, как блики.

Даже имя коня я его позабыл…

Ночь была. Дан приказ примечательный был –

Чтоб в семи городах за семь дней без пощады

Всех мальчишек убить, кому нету семи,

А постарше не трогать… И старшие, рады,

Королю благодарно сказали: «Возьми

Наших девушек лучших – одну из семи.

Всем за семь. Пусть послужат тебе для услады.

В дар себе и своим приближенным прими…».

Ах, потеха с числом замечательным семь!

Венценосцы свои обживая палаты,

Эту старую мудрость забыли совсем…

В этот хаос смотрю, неуклюже стою.

Как назвать мне пристойней прогулку сию?

Не зачем было тем черепа рассекать,

У кого они вечной полны пустотою

И дрожаньем? Подобною ночью густою

Эти спины по полю зачем рассыпать

И мешать рассыпаться им в низких поклонах?

И зачем изгонять из Аркадии оных?

Эти пошлые жизни кого привлекли?

Эти пошлые люди костьми полегли…

Если б вы им оставили глаз – только глаз! –

О, владыки, они бы молились за вас!..

А чего вы добились в конце-то концов?

О, владыки, зачем умерщвлять мертвецов?..

Расплодили сирот, тьмою усыновленных,

И идут они по миру, телом малы.

Но читаешь легко в их глазах опаленных:

Их душа горячее кипящей смолы.

Нет у них ничего – ни родни и ни Бога,

Нет у них даже горсти родимой земли.

Есть у них только слезы, пустая дорога,

И протянуты руки за коркой. Нашли

Они зверя, ища человека. Калеки,

Они веры лишились – навеки, навеки!..

Осторожно! Они никому не простят.

Они встанут однажды на сгнивших костях!

Утверждая мечом свой закон непреклонный,

Свою волю объявят на Красном Суде.

Как узнать в них сирот, тьмою усыновленных?

Как узнать в них бедняг, погибавших в нужде?..

Этот день непременно придет, и тогда

О беда вам, беда вам, беда!..

* * *

«Вот мы идет! – Они кричат. – Ваш крах

Уж близок. Топот сотрясает воздух.

И дышащая тьма у нас в глазах,

И запах крови раздувает ноздри!»

«Вот мы идем! – Кричат. – И колесо

Страданий наших мы вперед толкаем.

И дрожь стоит от наших голосов.

Мы по живым идем и повторяем:

«Вот мы идем!» Дороги не закрыть

пред яростью могучей нашей силы.

Идем, чтобы заставить говорить

Бесчисленные общие могилы.

Вот мы идем, подобные стреле,

Во тьму вонзенной в яростном протесте.

И в страхе мы, и страх несем земле

Мы – распаленные посланцы мести.

Мы – шпага и закон. Своих твердынь

Мы не оставим в лапах пораженья.

Мы – новые паломники святынь

И сумерек светлейшее рожденье.

Вы соскоблили с наших юных кож

Для свадеб и грехов себе палаты.

Вы продавали нашей крови дрожь

За плату, что потребует расплаты.

Захлопните сердца. Сейчас для них

Продолжится кровавейшая повесть.

Точите меч о зубы чад своих,

О собственную каменную совесть.

Вот мы идет, и рушится судьба

От этого кошмарного парада.

Мы – трупы, мы – пустые черепа,

Но мы идем, и что для нас преграда?»

* * *

Мне нужно поспешить и постараться,

Пока не наступил рассветный час,

как следует укрыть от зорких глаз

Сиятельного солнца тело старца.

Пока не наступил рассветный час…

Ты говорил, отец: «В смиреньи суть.

Оно одно – кратчайший путь до рая».

Но армянину часто, уверяю,

Нож курда укорачивает путь.

Нож курда укорачивает путь…

Я по телам шагаю с мертвецом.

Остановиться я уже не в силах.

И кажется, что кровь свернулась в жилах

И в стопы ног сползла глухим свинцом…

И в стопы ног сползла глухим свинцом…

* * *

Преградила путь мне горная река.

Труп отца я отдал бешеной воде.

Не увидит больше солнце старика,

Не найдет нигде,

Не найдет нигде.

Ну, прощай, священник, с Богом уплывай.

Позабудь о бренном, о земном забудь.

Ты искал кратчайший путь в желанный рай.

Вот он, этот путь.

Вот он, этот путь.

Рассветет однажды, и речная гладь

Лебедей приветит с небом заодно.

Песня с уст сорвется – ну, а горевать

Не о чем давно,

Не о чем давно.

Правда, может статься, вдруг со дна всплывет

Желтоватый череп – ну и что с того?

Поцелуй влюбленных он на миг прервет.

Только и всего.

Только и всего.

* * *

По воде легко небеса плывут.

О, резни слепой нечестивый суд!

У луны в ночи неподвижен взгляд.

Млечный путь молчит, грозди звезд висят.

С них во мгле пустой, с них во тьме ночной

Каплет свет густой, словно сок хмельной.

Умереть? Но как? На твоих глазах,

Средь других бедняг и в слепых слезах?

Высоко твой трон, и высок твой гром.

Грозди звезд висят над твоим челом.

Гниль слюны во рту накоплю тайком

И тебя, мой враг, одарю плевком.

Но высок твой трон – не достичь плевком.

Пустота кругом, высота кругом.

И семь арок в ряд над тобой стоят.

И земли моей твой не видит взгляд.

И твоих, чужих, нам не видно глаз.

Недосуг тебе снизойти до нас.

Золотым путем по ступенькам вниз

Ты спустись в наш дом, поскорей спустись!

Черной бездны тьма – эшафот глухой.

Не сойди с ума на дороге той.

Спрячь горячий свет, и глаза твои

Не увидят смерть и поля в крови.

Я глупец – кому сей поток словес?

Умер бог давно на верху небес.

Труп, о Боже, твой так зловонен, гнил.

Он унизил сон вековых светил.

Так огромен он, так велик твой труп,

Многолик твой труп и безлик твой труп.

* * *

- Умерли розы,

Умерли розы.

Умерли каждым

Своим лепестком.

Умерли розы,

Умерли розы –

Я по умершим

Иду босиком.

Высохли росы,

высохли росы.

Сколько печали

В розах родных…

Умерли розы,

Умерли розы.

Как же на свете

Жить мне без них?

Видишь, мой Боже,

С темною мукой,

С темною мукой

Розу зову.

Где моя роза?

Где моя роза?

Как я разлуку

переживу?

Кличу с любовью

Смерть к изголовью.

Пусть моя роза

Ляжет на грудь.

Тихо отправлюсь,

Мирно отправлюсь

С розой умершей

В грустный наш путь.

* * *

Кто эта девушка, одетая тоскою?

Куда безумной поступью такою

Она спешит, не ведая пути?

Вокруг тела, и стоны впереди.

Кто этот полумертвый, на котором

Она застыла онемевшим взором?

Крик. Он подняться пробует. И страстью

Одерживает верх над темной властью

Небытия… Объятья. Рот в крови

К устам ее прирос в пылу любви.

И поцелуй зацвел сквозь смерть и страх

Соленой розой на ее устах.

Есть чертов круг, и нет страшнее круга:

Любовь и смерть в объятиях друг друга!

Пальнул я. Черепа вобрали пули.

Я крикнул тем, что навсегда уснули:

«Эй, друзья,

ответит пусть

мне из вас

хоть кто-нибудь –

где он, в рай кратчайший путь?»

-Вот он, этот путь!

* * *

И, удивленный сном их беспробудным,

На головы их робко положил

Я голову свою. Глаза смежил

И сном забылся медленным и трудным.

Но великан вдруг подошел ко мне,

Потряс плечо мое рукой суровой:

- Что, сумасшедший, видишь ты во сне?

Поведать сон свой мне теперь попробуй.

«Я вижу сто старинных городов,

Сто башен древних там, за желтой далью,

И сто колоколов с глухой печалью

Висят, не зная певческих трудов.

Я вижу горы в пепле и песок

Пустыни дальней – мертвенный и бледный,

Я вижу крепости – стоят над бездной,

Пред временем закрыты на замок.

Надгробья наши вечным сном залиты.

А надписи на них: «Здесь погребен…»,

Истоптанные тысячью племен,

Который век не покидают плиты.

Но, как по знаку, медленным зевком

Колокола свой сон прогнали грешный.

Все сто колоколов во тьме кромешной

Вдруг шевельнули пыльным языком.

Приподнялись надгробья молчаливо,

Себя усильем тайным напрягли,

И сто князей легко и горделиво

На белый свет явились из земли.

И шествует Завет земли моей,

И нет ему ни смерти, ни изгнанья,

И нет ему преград. На расстоянье

Он отпер все ворота крепостей.

И семь веков идут князья – ни страх,

Ни слабость не царят над шагом стройным.

И цепи, как ручьи, на их ногах.

Щиты их ржавы, а глаза спокойны.

Летит по ветру одеяний бязь…

На том, кто впереди, в роскошном блеске

Толь знаменитый пурпур королевский,

Толь рода кровь… Не разгляжу я, князь…

И руки обагренные свои

Я протянул к ним с душною мольбою:

«Возьмите и меня, князья, с собою –

Служить Завету с верою в крови!»

Но вот рассвет взмахнул своим крылом,

И сто князей в могилы вновь спустилось.

И с ними вновь земля моя простилась.

И мир не вспоминает о былом…

Все сгинуло. И мне не до речей.

И нужно в щели в этот час сиянья

Скрыть, как сове, свое существованье

От справедливых солнечных лучей».

[Sehnsucht]

Balakian's 'The Burning Tigris' Wins Raphael Lemkin Prize

(Colgate University)--Peter Balakian’s The Burning Tigris: The Armenian Genocide and America’s Response has been awarded the 2005 Raphael Lemkin Prize for best scholarly book in the preceding two years on the subject of genocide, mass killings, gross human rights violations, and the prevention of such crimes.

The award is given by the Institute for the Study of Genocide at John Jay College of Criminal Justice/CUNY Graduate Center in New York City. The prize, which comes with a cash award, commemorates Raphael Lemkin, the legal scholar who pioneered the international legal concept of genocide.

Helen Fein, chair of the prize committee, called The Burning Tigris “a book of enduring scholarly value and of important contemporary meaning.”

Previous winners include Samantha Power’s A Problem From Hell: America and the Age of Genocide (winner of the Pulitzer Prize), and Alison Des Forges's Leave None To Tell The Story: Genocide In Rwanda.

The Burning Tigris was a New York Times bestseller and a Times notable book of 2003. Balakian is the author of seven other books, including Black Dog of Fate, which won the 1998 PEN/Albrand Prize for memoir, and June-tree: New and Selected Poems.

Balakian is the recipient of honors and awards including a Guggenheim fellowship, a National Endowment for the Art, the Anahit Literary Prize, and an Ellis Island Medal of Honor.

He has appeared widely on national television and radio. Translations of his work have been published throughout Europe. He is the Donald M. and Constance H. Rebar Professor of the humanities and professor of English at Colgate, where he was the first director of Colgate’s Center For Ethics and World Societies.

Link

[Sehnsucht]

кто-нибудь читал?