Любимые стихи

[annie*forever*]

........

Изменено 22 апреля 2005 пользователем annie*forever* (история изменений)

[Mambaru]

Из любимого.

Любит? не любит? Я руки ломаю

и пальцы разбрасываю разломавши

так рвут загадав и пускают по маю

венчики встречных ромашек

Пускай седины обнаруживает стиржка и бритье

Пусть серебро годов вызванивает уймою

надеюсь верую вовеки не придет

ко мне позорное благоразумие

....

[Mambaru]

Люка, подпись у тебя все-таки замечательная.

[GKE]

Это-ряд наблюдений. В углу-тепло.

Взгляд оставляет на вещи след.

Вода представляет собой стекло.

Человек страшней, чем его скелет.

Зимний вечер с вином в нигде.

Веранда под натиском ивняка.

Тело покоится на локте,

как морена вне ледника.

Через тыщу лет из-за штор моллюск

извлекут с проступившим сквозь бахрому

оттиском "доброй ночи" уст,

не имевших сказать кому.

И. Бродский

[GKE]

Заря пылала, догорая,

Солдатики шагали в ряд.

Мне мать сказала, умирая:

-Надень мальчишеский наряд.

Вся наша белая дорога

У них, мальчоночков, в горсти.

Девчонке самой легконогой

Все ж дальше сердца не уйти!

Мать думала, солдаты пели.

И все, пока не умерла,

Подрагивал конец постели:

Она танцовщицей была!

...И если сердце, разрываясь,

Без лекаря снимает швы,-

Знай, что от сердца голова есть,

И есть топор-от головы...

М. Цветаева

Изменено 23 апреля 2005 пользователем GKE (история изменений)

[Lyuka]

ТУРЧАНКА (Сельская элегия)

* * *

Спят мать, отец, уставшие за день.

Сквозь щели ветхих, одряхлевших стен

В покои рвется с диким свистом вьюга.

О Боже, как метель трясет лачугу!

Подсвет дрожащий свечки у окна

Склонилась дева юная, одна,

И тайно вышивает тихой ночью

И молча шьет она, и плачет молча.

В субботу прошлую, когда с села

Она в часовню на молебен шла,

Купила тайно в городе на рынке

Шелка, златые нити и бусинки.

И по ночам, едва отец и мать

Усталые уже ложатся спать,

Она узоры вышивает снова

И шьет, и плачет, не роняя слова…

* * *

- О дева, для кого все это шьешь?

Армяночка, о ком ты слезы льешь?

Неужто с парнем тем, ушедшим в горы,

Умчалось сердце и осталось горе?

- Я о себе рыдаю, братец мой,

И тайну занавесила я тьмой,

И нет любви, и горе стынет в сердце,

И никого вокруг, чтоб опереться.

- О дева, для кого шелков узор,

И что печалит твой девичий взор?

Неужто для своей же бедной свадьбы

Ты вышиваешь шелковое платье?

- Ах, братец, я тоскую не о том.

Изменницей мне стать, коль брошу дом.

Средь этих гор пустынных, хладных, мокрых

Кто стариков и лань мою присмотрит?

* * *

Но вот улыбкой озарилась вдруг:

Сума готова и окончен труд.

И распрощавшись с косами своими

Она сплела из них свое же имя.

Взглянула втайне – спят ли старики?

Задув свечу, направила шаги

К той двери, за которой злилась вьюга,

И вышла, переполнена испуга.

Брат втайне ожидал ее в ту ночь

И, силясь холод ночи превозмочь,

Свои доспехи очищал, чтоб скоро

Уйти, укрыться, удалиться в горы.

Прильнула дева к брату своему

И на плечо повесила суму…

И молодец, послушный долгу сердца,

Ушел на бой… Ушел навстречу смерти…

* * *

Армянка, о тебе моя печаль!

Ты – луч, который светит по ночам,

Обманутой надежды шепот милый,

Цветок, что горе стелет на могилу.

И свет тебя покинул голубой –

Тот свет, что именуется – Любовь.

Ты – чрево, жизнь дарующее только

Беднягам – для погибели жестокой.

И сквозь мечи, и сквозь огнистый смерч,

Сквозь море крови, пересилив Смерть,

Подняв дитя, ты плачешь благородно

И возвещаешь: «Будет жить народ мой!»

* * *

А время шло. И дева каждый день,

Едва заря сгоняла ночи тень,

Шла в горы – лань свою пасти и долго

Взирать с тоской на дольнюю дорогу.

И старики, уже почуяв смерть,

Согбенные, печальные, чуть свет

Шли в старую, далекую часовню,

Чтоб Господу о сыне молвить слово.

Однажды поутру, в горах, она

Услышала, как кто-то застонал,

Пошла на помощь – но четыре руки

Схватили, увели ее в испуге.

И дева шла покорно, не ропща,

И не могла слезу пролить душа…

- О дева, среди гор пустынных, мокрых

Кто ж стариков и лань твою присмотрит?!

* * *

И Бек воскликнул: «В ночь сию я рад,

Се – праздник мой, пусть факелы горят,

В серебряной священной чаще – Солнце

Мое пусть в кровь сегодня окунется.

Внесите в зал мою добычу всю,

И пусть она в священном том тазу

Блистает вся, не ведая о страхе,

И ей – благословение Аллаха!

И выстройте моих наложниц в ряд,

И пусть они колени преклонят,

И та, кого я давеча приметил,

Пусть от меча погибнет в чаше этой.

Пусть все поют, слезам пощады нет,

И плачущий пойдет за ней вослед,

Из чаши той святой, из влажной крови

Пусть озарится мир Исламом новым.

* * *

Безропотно уже все разбрелись,

Огни давно погасли. Лишь от искр

Дымилось все, как при погроме неком,

И ладанник казался человеком.

В величии, безмолвна и горда,

Стояла дева посреди, одна, -

Покрыта бликами огня и крови

И обнаженна, как копье героя.

…Кому оплакать, уведенных нас,

Красавицы среди Красавиц! Страсть

Должна пред вами преклониться разом,

Пред вами должен возродиться Разум…

Невинных и нетронутых пока,

Уводят вас туда, в шатры врага,

Чтоб обронили под его покровы

Вы слезы ваши вместе с каплей крови…

* * *

И Бек запел: «Владычица ты, милая!

Тебе – шелков дамасских изобилие!

И в мрак ночей ты – Солнце мне, о милая!

Как на тебя глядеть – душа трепещет!

Взошедшая моя Турчанка милая!

Ты – жаждущих очей моих бессилие!

Царица сердца моего, о милая!

Как обрести тебя, рука трепещет!

За что же так безжалостна ты, милая?!

Кромсаешь душу зубками – не милуешь!

Глаза твои, как храмы светят, милая!

Как погасить их? – сердце, ах, трепещет!

Ты 0 шлем мой пламенно-волшебный, милая,

Рубашка-огнь, изменница остылая!

Мое ты сердце жжешь в огне, о милая!

Как пригвоздить тебя? – мой меч трепещет…»

* * *

…Не улыбнулись более глаза.

Перед рассветом влажная слеза

Так глубоко лицо избороздила,

Что не спасло бы никакое диво:

Ни ожерелья, ткани, жемчуга,

Ни пышные дамасские шелка,

Ни роз бенгальских аромат и влага…

Не улыбнулась более Турчанка…

Она в своем же Естестве и Чреве,

В своей же Жизни и в своем же Гневе

Ислама зарождение носила

И задушить его была не в силах…

И размышлять она уж не могла

Про стариков далеких и про лань…

Но Бек сказал: «Тебя, моя отрада,

Аллах благословил – увидишь брата…»

* * *

И ночью поздней появился Бек:

-О милая, когда я шел к тебе,

Мне козни подготовил сей бедняга.

Его тебе я в дар принес, однако…

Стан девы задрожал и онемел,

И взор узрел узоры на суме,

И прядь волос меж нитями златыми,

И девы окровавленное имя…

И пред глазами развернулась тьма,

Вскочила птицей дикой, без ума,

Вонзила в Бека острие кинжала…

«Так получи!» – истошно закричала.

«А это – мне…» - И как в безумном сне,

Сквозь бесконечный сумасшедший смех

Она схватила брата череп бледный…

- И слились первый смех и вздох последний…

* * *

Преградила путь мне горная река.

Труп отца я отдал бешеной воде.

Не увидит больше солнце старика,

Не найдет нигде,

Не найдет нигде.

Ну, прощай, священник, с Богом уплывай.

Позабудь о бренном, о земном забудь.

Ты искал кратчайший путь в желанный рай.

Вот он, этот путь.

Вот он, этот путь.

Рассветет однажды, и речная гладь

Лебедей приветит с небом заодно.

Песня с уст сорвется – ну, а горевать

Не о чем давно,

Не о чем давно.

Правда, может статься, вдруг со дна всплывет

Желтоватый череп – ну и что с того?

Поцелуй влюбленных он на миг прервет.

Только и всего.

Только и всего.

* * *

И, удивленный сном их беспробудным,

На головы их робко положил

Я голову свою. Глаза смежил

И сном забылся медленным и трудным.

Но великан вдруг подошел ко мне,

Потряс плечо мое рукой суровой:

- Что, сумасшедший, видишь ты во сне?

Поведать сон свой мне теперь попробуй.

«Я вижу сто старинных городов,

Сто башен древних там, за желтой далью,

И сто колоколов с глухой печалью

Висят, не зная певческих трудов.

Я вижу горы в пепле и песок

Пустыни дальней – мертвенный и бледный,

Я вижу крепости – стоят над бездной,

Пред временем закрыты на замок.

Надгробья наши вечным сном залиты.

А надписи на них: «Здесь погребен…»,

Истоптанные тысячью племен,

Который век не покидают плиты.

Но, как по знаку, медленным зевком

Колокола свой сон прогнали грешный.

Все сто колоколов во тьме кромешной

Вдруг шевельнули пыльным языком.

Приподнялись надгробья молчаливо,

Себя усильем тайным напрягли,

И сто князей легко и горделиво

На белый свет явились из земли.

И шествует Завет земли моей,

И нет ему ни смерти, ни изгнанья,

И нет ему преград. На расстоянье

Он отпер все ворота крепостей.

И семь веков идут князья – ни страх,

Ни слабость не царят над шагом стройным.

И цепи, как ручьи, на их ногах.

Щиты их ржавы, а глаза спокойны.

Летит по ветру одеяний бязь…

На том, кто впереди, в роскошном блеске

Толь знаменитый пурпур королевский,

Толь рода кровь… Не разгляжу я, князь…

И руки обагренные свои

Я протянул к ним с душною мольбою:

«Возьмите и меня, князья, с собою –

Служить Завету с верою в крови!»

Но вот рассвет взмахнул своим крылом,

И сто князей в могилы вновь спустилось.

И с ними вновь земля моя простилась.

И мир не вспоминает о былом…

Все сгинуло. И мне не до речей.

И нужно в щели в этот час сиянья

Скрыть, как сове, свое существованье

От справедливых солнечных лучей».

[sina]

Осип Мандельштам

* * *

Бессоница, Гомер, тугие паруса...

Я список кораблей прочел до середины...

Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,

Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи

На головаx царей божественная пена...

Куда плывете вы? Когда бы не Элена,

Что Троя вам одна, аxейские мужи??

И море и Гомер все движимо любовью..

Куда же деться мне? И вот, Гомер молчит..

И море Черное витийствуя шумит

И с страшным гроxотом подxодит к изголовью...

[sina]

Осип Мандельштам

* * *

Я ненавижу свет

Однообразных звезд.

Здравствуй, мой древний бред,-

Башни стрельчатой рост!

Кружевом, камень, будь,

И паутиной стань,

Неба пустую грудь

Тонкой иглою рань!

Будет и мой черед, -

Чую размах крыла.

Так, но куда уйдет

Мысли живой стрела?

Или, свой путь и срок,

Я, исчерпав, вернусь:

Там - я любить не мог,

Здесь - я любить боюсь...

[sina]

Осип Мандельштам

Век

Век мой, зверь мой - кто сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

Кровь - строительница - хлещет

Горлом из земных вещей,

Захребетник лишь трепещет

На пороге новых дней.

Тварь, покуда жизнь хватает,

Донести хребет должна,

И невидимым играет

Позвоночником волна.

Словно нежный хрящ ребенка,

Век младенческий земли

Снова в жертву, как ягненка,

Темя жизни принесли.

Чтобы вырвать век из плена,

Чтобы новый мир начать,

Узловатых дней колена

Нужно флейтою связать.

Словно нежный хрящ ребенка,

Век младенческий земли

Снова в жертву, как ягненка,

Темя жизни принесли.

И еще набухнут почки.

Брызнет зелени побег,

Но разбит твой позвоночник,

Мой прекрасный жалкий век.

И с бессмысленной улыбкой

Вспять глядишь жесток и слаб,

Словно зверь, когда-то гибкой,

На следы своих же лап.

[sina]

Осип Мандельштам

* * *

О, как же я хочу,

Нечуемый никем,

Лететь вослед лучу,

Где нет меня совсем!

А ты в кругу лучись,-

Другого счастья нет,

И у звезды учись

Тому, что значит свет.

Он только тем и луч,

Он только тем и свет,

Что шепотом могуч

И лепетом согрет.

И я тебе хочу

Сказать, что я шепчу,

Что шепотом лучу

Тебя, дитя, вручу.

[sina]

БУМАЖНЫЙ СОЛДАТИК

Один солдат на свете жил,

красивый и отважный,

но он игрушкой детской был:

ведь был солдат бумажный.

Он переделать мир хотел,

чтоб был счастливым каждый,

а сам на ниточке висел:

ведь был солдат бумажный.

Он был бы рад - в огонь и в дым,

за вас погибнуть дважды,

но потешались вы над ним:

ведь был солдат бумажный.

Не доверяли вы ему

своих секретов важных,

а почему?

А потому,

что был солдат бумажный.

В огонь? Ну что ж, иди! Идешь?

И он шагнул однажды,

и там сгорел он ни за грош:

ведь был солдат бумажный.

1959

[sina]

Осип Мандельштам

* * *

Когда удар с ударами встречается,

И надо мною роковой,

Неутомимый маятник качается

И хочет быть моей судьбой,

Торопится и грубо остановится,

И упадет веретено, -

И невозможно встретиться, условиться,

И уклониться не дано.

Узоры острые переплетаются,

И,все быстрее и быстрей

Отравленные дротики взвиваются

В руках отважных дикарей...

И вереница стройная уносится

С веселым трепетом, и вдруг

Одумалась и прямо в сердце просится

Стрела, описывая, круг.

[Lyuka]

Дед, как же так?!

Обещал мне прожить до 9 мая...

Как же так?!

Криком просится воля чужая,

Слез стена блеклый взор застилает,

Дрожь души изнутри выжигает,

Как клешнями сердечко мое разрывает…

А ведь помнишь когда-то летом

На опушке с мохнатой елью,

Собирали мы землянику,

И горстями душистую ели.

Как с восторгом нашла я рыжик,

А потом и груздек мохнатый...

То-то времечко было тогда,

Но это было когда-то...

"Эй, малая, иди за червями!" -

Ты кричал мне,

"Пойдем на рыбалку"

Взяв лопату и ржавую склянку

В огород я неслась спозоранку;

И над гладью чистой реки

Доносилось

"Подсекай и тяни!"

А как плавать учил умело,

Терпя все мои огрехи,

И когда я плыла, всех пловцов обгоняя,

Ты кричал и смеялся:

"Ух, торпеда шальная!"

Как же так?!

Я начищу тебе ордена

И костюм из шкафа вытащу

День Победы ты чтил всегда,

Просыпался, как будто сызнова.

Шел с гордыней,

Расправив стан,

Так, что юношей вновь казался,

Был бы мальчиком генерал,

Что тебе на пути повстречался...

Как же так?! Ведь ты обещал

Дожить до 9 мая

Нам идти на парад…

Только с кем я пойду?

Не знаю...

Это бред

Ведь тебя больше нет

28.04.2005г.

[annie*forever*]

Вижу выцветший флаг над таможней

И над городом желтую муть.

Вот уж сердце мое осторожней

Замирает, и больно вздохнуть.

Стать бы снова приморской девчонкой,

Туфли на босу ногу надеть,

И закладывать косы коронкой,

И взволнованным голосом петь.

Все глядеть бы на смуглые главы

Херсонесского храма с крыльца

И не знать, что от счастья и славы

Безнадежно дряхлеют сердца.

<февраль> 1913

[annie*forever*]

Сказал, что у меня соперниц нет.

Я для него не женщина земная,

А солнца зимнего утешный свет

И песня дикая родного края.

Когда умру, не станет он грустить,

Не крикнет, обезумевши: Воскресни!

Но вдруг поймет, что невозможно жить

Без солнца телу и душе без песни.

…А что теперь?