100 лет тут,100 лет там- не болшой период

[Толерант]

Сароян родился в США.

Армения( та Армения), для него была малой родиной.

Он болел за ту Родину, за тех людей которые жили там,.. и были изгнаны,избиты,уничтожены турецкими варварами.

Прошло сто лет почти.

Читаю некоторые очерки Вильяма,нашего Сарояна..

Сто лет назад,сто лет потом...

Ни каких изменении..

Отрывок от Сарояна....

Он (Андраник Озанян) вошел в кабинет тихо, почти стесняясь. Так тих

и застенчив может быть только великий человек. Мой

дядя вскочил из-за стола, обожая и любя Андраника в

эту минуту больше, чем кого-либо другого на свете, и

в его лице любя всю погибшую нацию, всех умерших и

живых, рассеянных по всему миру. Вскочил и я, любя

его, как и мой дядя, но только его одного, Андраника,

великого человека, ставшего ничем, солдата, бессиль-

ного перед светом, где царит дешевый и фальшивый

мир, человека, преданного вместе с его народом, с Ар-

менией, от которой осталось одно воспоминание.

Он говорил негромко, с час или около того, и ушел,

а когда я взглянул на дядю, то увидел, что в глазах у

него стоят слезы, а рот перекошен, как у маленького

ребенка, которому мучительно больно, но он ни за что

не позволит себе закричать.

Вот что выпало на нашу жалкую долю в тот недо-

брый пятнадцатый год. Спустя много лет то же самое

произойдет с другими народами, малыми и больши-

ми, потому что этот путь никудышный, гибельный. Да-

же если твой народ настолько могуществен, что может

победить на войне, то все равно в итоге его ожидает

смерть, не в одном, так в другом воплощении. Смерть,

а не жизнь – вот единственный результат. И всякий раз

она обрушивается на людей, а не на нации, потому что

есть только одна нация – нация живущих. Так что же

мы не сойдем с выбранного пути? Почему не покончим

с этим, почему мы продолжаем обманывать самих се-

бя? Неужели нет другого способа показать свою силу,

кроме как числом, на войне? Так что же мы не положим

этому конец? Что у нас на уме, что мы задумали сде-

лать со всеми теми простыми, добрыми, прекрасными

людьми, которые встречаются в каждом городе? Турок

и армянин – братья, и они это знают.

Немец и француз, русский и поляк, японец и кита-

ец – все они братья. Все они суть маленькие простые

смертные люди, подвластные року. Зачем же им уби-

вать друг друга? Кто от этого в выигрыше? Я люблю

то пьянящее чувство, которое просыпается во мне, ко-

гда моя душа и тело противостоят какой-нибудь гроз-

ной силе. Но почему этой силой должны быть наши же

братья, почему не что-то другое, менее ранимое и уяз-

вимое, чем смертное человеческое существо? Почему

эта треклятая война не может быть противоборством

более благородного свойства? Разве все благородные

задачи человечества уже решены? И ничего другого,

кроме как убивать, не осталось? Все знают, сколько

еще нужно переделать всяких дел, так что ж мы не по-

кончим с этим мартышкиным трудом?

После войны правительства великих держав преда-

ли Андраника и Армению, но воины Армении не поже-

лали предавать самих себя. Им было не до смеха. Они

говорили: «Лучше умереть, чем позволить своему соб-

ственному благоразумию затянуть себя в новую каба-

лу!» Продолжать войну было бессмысленно, но пре-

кратить войну означало бы погубить народ. В любом

случае они шли на самоубийство, потому что в мире

у них не осталось больше друзей. Правительства ве-

ликих держав были заняты дипломатическими пробле-

мами. Их война была окончена, наступило время раз-

говоров. Для воинов же Армении настало время либо

погибнуть, либо добиться великой победы. Но армянин

слишком умудрен, чтобы верить в великие победы.

Этими воинами были националисты, дашнаки. Они

сражались за Армению, за армянский народ, потому

что не знали, как иначе можно сражаться за жизнь,

достоинство и родину. По-другому в мире не быва-

ет. Только пушками. У дипломатов не нашлось време-

ни заниматься Арменией. Выбранный дашнаками путь

был плох; он был ни к черту, но это были великие люди

и делали они то, что должны были делать. И тот армя-

нин, который их презирает и ненавидит, либо невеже-

ствен, либо предатель. Они совершили смертельную

ошибку, я знаю, то была смертельная ошибка, но это

был единственный возможный выход. Короче, войну

они выиграли. (Войны никогда не выигрываются, про-

сто это слово используют исключительно для эконо-

мии места и времени.) Так или иначе, нация не поги-

бла целиком. Жители Армении мерзли, голодали, стра-

дали от болезней, но солдаты выиграли свою войну, и

Армения стала страной с правительством, с политиче-

ской партией – дашнаками. (Грусть накатывает, когда

вспоминаешь о тысячах убитых, но я славлю солдат,

тех, кто погиб, и тех, кто выжил. Всех я славлю и лю-

блю, а тех, кто пошел на компромисс, я всего лишь лю-

блю.) То была роковая, но благородная ошибка, позво-

лившая Армении стать Арменией. Конечно, это была

очень маленькая, очень незначительная страна, окру-

женная со всех сторон врагами, но зато на протяжении

двух лет Армения была Арменией, Ереван – ее столи-

цей. Впервые за тысячи лет Армения была Арменией.

Я знаю, как глупо этим гордиться, но ничего не могу

поделать с собой, горжусь, и все тут.

Воевали, разумеется, с турками. Все прочие враги

хотя и были начеку, но не так активны. Когда же под-

вернулся удобный момент, один из этих врагов (не из

ненависти, а во имя любви) в одночасье совершил то,

что туркам не удавалось сделать сотни лет. (Турки бы-

ли честнее: их ненависть была неприкрытой.) Это бы-

ли русские. Те, новоиспеченные. Вообще-то это были

те же самые, прежние русские, только они придумали

новую теорию о братстве людей на земле. Они навя-

зались Армении в братья, взяв ее на мушку. Но если

они искренне верили в свою идею, никто на них не в

обиде. Они убили всех командиров армянской армии,

но и за это их никто не винит. Очень немногим в Арме-

нии захотелось становиться братьями этих самых но-

вых русских, но армяне голодали и были измотаны вой-

ной, поэтому восстание против русских было коротким

и трагичным. Оно моментально захлебнулось. Но, по-

хоже, миру просто не хотелось, чтобы у армян была

своя страна, даже через тысячи лет, даже после того,

как больше половины армян Малой Азии были истре-

блены. Просто этого не хотелось русским. И вышло,

что командиры армянской армии оказались преступ-

никами, вот их и расстреляли. И все. Русские братья их

расстреляли, и дело с концом. А потом сказали армя-

нам, что им нечего опасаться. Турки их больше не по-

тревожат. Проникнутые братскими чувствами русские

солдаты маршировали по улицам армянских городов и

говорили всем, что бояться нечего. У каждого солдата

была винтовка. В Армении царила атмосфера велико-

го братства

[Толерант]

Я сидел в кабинете дяди, далеко-далеко, в Кали-

форнии. «К черту, – сказал я, – кончено, можно начать

забывать Армению. Андраник умер. Страна погибла.Большевики убили ее.

Великие державы суетятся вокруг новых проблем. К

черту, к черту, я – не армянин, я – американец».

Ну, если откровенно, я и то, и другое, и ничто. Я лю-блю Армению, и я люблю Америку, я принадлежу им

обеим, но я всего-навсего житель Земли, как и вы, кто

бы вы там ни были.

Я пытался забыть Армению, но не смог. Моя роди-

на Калифорния, но я не могу забыть Армению. Так что

же все-таки такое наша родина? Какое-то особенное

место на земле? Реки? Озера? Небо? Может, луна там

восходит как-то по-другому? А солнце? Или наша ро-

дина – это деревья? Виноградники? Травы? Птицы?

Скалы? Холмы? Горы? Равнины? Температура возду-

ха весной, летом и зимой? Пульс живой природы? Мо-

жет, это дома и хижины, улицы городов? Столы, сту-

лья, чаепития и разговоры? Может, это персик, созре-

вающий на ветке в летнюю жару? Может, это мертвые

в земле? Может, это те, кто еще не родился? Может,

это речь? А может, напечатанное слово родного языка?

Написанная там картина? Песня? Танец? Или родина

– это молитва, вознесенная в благодарение за воздух,

воду, землю, огонь и жизнь? Может, родина – это глаза

людей, их улыбки, их горе?

Не могу сказать наверняка, знаю только, что все это

растворено в нашей крови, как воспоминание. Все это

живет в человеке. Ведь я был в Армении, был, видел

своими глазами, я знаю. Я побывал там, и вот что я от-

туда вынес: человек на земле – не что иное, как тра-

гичное смертное существо, будь он хоть король, хоть

нищий. Я хочу, чтобы люди прозрели, уразумели, нако-

нец, эту истину и прекратили убивать друг друга, пото-

му что я верю в то, что существуют и другие достойные

способы становиться великими. Я верю, что возможен

исход, результатом которого будет жизнь, а не смерть.

[Толерант]

Величие Сарояна наш народ, его народ всегда поймет..

Виноград на армянских виноградниках еще не со-

зрел, зеленели листья и лоза была точь-в-точь как ка-

лифорнийская, и лица армян Армении как две капли

похожи на лица армян Калифорнии. Реки Араке и Кура

медленно несли свои воды по плодородной земле Ар-

мении точно так же, как реки Кингс-ривер и Сан-Хоакин

текут по долине, где я родился. И солнце было теплым

и добрым и ни в чем не уступало калифорнийскому.

И ты словно везде и нигде. Все оказалось другим, и

вместе с тем одно вполне могло сойти за другое: слово

за слово, камешек за камешек, листок за листок, око

за око, зуб за зуб. Это была не Армения и не Россия.

Там жили люди и не только люди, там жило все, и оду-

шевленное и неодушевленное: лоза, деревья, скалы,

реки, улицы, дома, целая страна с городами и села-

ми, все и ничто, и земля. И это было грустно. Автомо-

биль трясло по грунтовой дороге, ведущей к древней

армянской церкви, в Эчмиадзин. Крестьяне, мужчины,

женщины и дети, стояли босиком на старинном камен-

ном полу, возведя глаза на крест, били поклоны и вери-

ли. А армянские марксисты, снисходительно и немно-

го стесняясь, посмеивались над наивным недомысли-

ем и глупой верой своих собратьев. По дороге в Ере-

ван, сидя в автомобиле, я так глубоко переживал пе-

чаль своей страны, Армении, что в память об Армении

мне запал только тихий голос генерала Андраника во

время его разговора с моим дядей, слезы на глазах дя-

ди и болезненная гримаса, исказившая его лицо после

ухода Андраника.

1936