Новая Европа

[Толерант]

Говорять ограбили даже полицейских)).

Эти же ( жандармы) наивные потомки благородного Вольтера, а тухлые -дети османоарабских бараноВерблюдолюбов.

[Desperado Хайский]

Год назад на президентских выборах во Франции победу одержал безликий лидер социалистов Франсуа Олланд — политик, страдающий отсутствием харизмы, которого даже однопартийцы прозвали «Пустышкой». Однако очень неплохие шансы в схватке за Елисейский дворец имела дочь легендарного Жан-Мари Ле Пена Марин, унаследовавшая от отца пост руководителя ультраправой партии Национальный фронт. Корреспонденту «Однако» Александру Терентьеву-мл. удалось побеседовать с первой леди французской политики (не отдавать же, в конце концов, этот титул подружке Олланда, скандальной журналистке Валери Триервейлер) во время её визита в Москву. Ле Пен — 42-летняя блондинка, телегеничная и импульсивная. В отличие от отца, который разговаривает в простонародном стиле, она любит демонстрировать свою принадлежность к высшему свету. В правых СМИ её сравнивают с Жанной д’Арк, изображение которой, как известно, является эмблемой Национального фронта. Как и Орлеанская дева, Ле Пен сражается за «традиционную Францию», которую стремится разрушить собственная элита, находящаяся под влиянием англосаксов.

— Начнем с французской политики. Что, на Ваш взгляд, изменилось с приходом нового президента — социалиста Франсуа Олланда?

— По характеру, конечно, флегматик Олланд не имеет ничего общего с гиперактивным Саркози. Но в политическом смысле он его наследник. Только посмотрите: ни в вопросах миграции, ни в отношениях с Евросоюзом не произошло никаких изменений. Франция по-прежнему зависит от исламских фундаменталистов, обосновавшихся в Париже и других городах страны, и еврократов, призывающих закрывать глаза на то, что творится в арабских кварталах. Не меняется и политическая система Пятой республики. Национальный фронт, который получил на президентских выборах 17% голосов, в парламенте имеет всего двоих представителей. Такой вот парадокс французской демократии. Во Франции на самом деле нет партии Олланда и партии Саркози, есть одна правящая партия, которая разыгрывает перед избирателями театральную пьесу, изображая жаркие предвыборные баталии. В реальности ничего не меняется. Взять хотя бы историю с однополыми браками. Да, легализовали их социалисты, но они лишь продолжили линию Саркози, который ввел лобби геев и лесбиянок в школы, навязывая ученикам так называемую теорию людей, согласно которой в мире нет мужчин и женщин, а есть лишь бесполые люди. Странная идеология... Очень характерно также, что, по словам голлистов, в случае если они вернутся к власти, закон об однополых браках никто пересматривать не будет.

— Почему вообще борьба за права геев стала сейчас темой № 1 для западной элиты?

— Нынешняя волна гомофилии — это один из элементов глобализации. Глобалисты пытаются превратить мир в огромный безликий рынок и уничтожают все преграды на своём пути. Такой преградой является национальное суверенное государство, такой преградой являются и другие традиционные институты, в первую очередь семья. Ведь семья позволяет человеку обрести индивидуальность, а индивидуальность — это то, чему нет места в новой всемирной империи, заражённой вирусом коммерциализации.

— В международной политике, пожалуй, самый острый вопрос сейчас — сирийский кризис. Какова Ваша позиция по Сирии? Согласны ли вы с популярным на Западе тезисом, что «Асад должен уйти»?

— Я искренне рада, что Россия заняла твёрдую позицию в сирийском вопросе и всеми силами препятствует интервенции в эту страну. Национальный фронт — единственная партия во Франции, которая также противостоит планам США. Мы, кстати, были категорически против и интервенции в Ливию. В июне на саммите «восьмёрки» Путин заставил отступить других лидеров, и это вызвало резонанс в европейском обществе. Теперь, возможно, европейцы будут иначе смотреть на ситуацию в Сирии. Россия не одинока, точно так же как не одинок и Национальный фронт. И хотя, кроме нас, ни одна политическая сила во Франции не противится американской экспансии, мы знаем, что отражаем мнение европейских народов, обманутых элитами и только сейчас начинающих пробуждаться ото сна.

— Почему западные элиты так настойчиво добиваются смены режима в Дамаске?

— Западные страны, к сожалению, все больше попадают под влияние таких государств, как Катар и Саудовская Аравия. Именно они поддерживают исламских фундаменталистов на Ближнем Востоке и, когда те приходят к власти, манипулируют ими, продвигая собственные экономические интересы. Через территорию Сирии, как известно, катарцы хотели провести газопровод и нефтепровод, чтобы транспортировать свои углеводороды в Европу. Друг России Башар Асад им в этом отказал и за свою несговорчивость дорого поплатился. Что касается конкретно Франции — наша элита давно уже пляшет под дудку Катара. Мы с распростёртыми объятиями принимаем гостей из этой страны, предоставляем Дохе налоговые преференции. Недели не проходит, чтобы какой-нибудь высокопоставленный французский чиновник не ездил в Катар. А ведь это государство, поддерживающее террористов, на территории которого расположена штаб-квартира радикального афганского движения «Талибан». Политика Франции на Ближнем Востоке становится всё более противоречивой. Вот, к примеру, ситуация в Мали: французы ввели войска, чтобы прекратить выступления исламских фундаменталистов, которым они сами же поставляли оружие. Это словно утка, которую просят взлететь, предварительно оторвав ей голову.

— Чем вызваны такие противоречия?

— Нужно, чтобы вы понимали, что Франция давно уже несвободная страна. Массовая миграция из мусульманского мира привела к тому, что мы постоянно живём в страхе: как бы наши геополитические или геостратегические интересы не вошли в противоречие с ценностями новых граждан. Мы теряем независимость в суждениях, мы боимся быть неверно понятыми на нашей же собственной территории. Сегодня исламский фундаментализм — это не только религия. Это политика. Политико-религиозные группы исламского толка пытаются сейчас изменить французские законы так, чтобы они отражали их образ жизни, их взгляды, которые совершенно отличаются от наших. Французы пытаются этому противостоять. Но они преданы своими элитами, которые находятся в плену политкорректных заблуждений. А тем временем в стране становится всё больше людей, исповедующих ценности исламского фундаментализма, которые противоречат индивидуальной и общественной свободе. В частности, растёт приток мигрантов из стран Магриба. До тех пор пока на вопрос о национальной принадлежности жители парижских пригородов будут отвечать «я мусульманин», нам не удастся возродить французское величие.

— Что Вы думаете о кризисе еврозоны?

— Кризис еврозоны — это не катастрофа, не цунами, не ураган, который вдруг ни с того ни сего налетел на европейские страны. Это — следствие довольно тяжёлых политических и экономических ошибок, за которыми стоят крупные банки и корпорации, а зачастую и государства, до неприличных размеров раздувшие свои долги. Это — следствие перекоса в сторону финансового сектора. Соединённые Штаты, которые добились для доллара привилегированного положения в мировой валютной системе, заполнили планету виртуальными деньгами, создавая финансовые пузыри, которые убивают настоящую экономику, рабочие места. И теперь банки и финансовые институты предлагают самим гражданам «платить за кризис». Мы видели это на Кипре. Это настоящее ограбление по-европейски. Европейские элиты на корню куплены глобалистским лобби и не желают учитывать интересы народов. Уровень коррупции небывалый. У нас каждый день какое-нибудь громкое коррупционное дело, в котором оказываются замешаны судьи, высшие чиновники, политики, министры... И думаю, это только начало.

— Многие в Европе считают, что кризис позволит ФРГ выстроить «четвёртый рейх»...

— Я занимаю довольно умеренную позицию и не склонна демонизировать Германию. ФРГ защищает свои интересы, и каждая страна имеет на это полное право. Единственное, чего я не понимаю, — почему руководители французского государства не делают то же самое. И когда национальные интересы Франции противоречат немецким интересам, постоянно уступают Берлину. А ведь мы — независимая страна и не должны позволять мадам Меркель диктовать нам свои условия. Посмотрите, как ведёт себя Вашингтон.

— Как объяснить волну русофобии, которая охватила современную Европу?

— Вы абсолютно правы. Это настоящая холодная война, которую ЕС ведёт против России. Это политическая, экономическая, пропагандистская война. Мы слишком требовательны по отношению к России, намного требовательнее, чем по отношению к тому же Китаю, который, безусловно, не является демократическим государством. Это настоящие двойные стандарты. Чем же это объясняется? Думаю, Европа, к сожалению, окончательно склонилась перед Америкой, превратилась в маленькую законную дочку Вашингтона. Мы почему-то решили, что можем оказывать влияние на остальной мир только с помощью НАТО и Соединённых Штатов. А американцы категорически не приемлют российской модели, которая является альтернативой, своеобразным вызовом англосаксонской системе. Русские пытаются построить «стратегическое государство», защитить свою национальную индустрию, сохранить свои ценности, свою идентичность, не хотят, чтобы им кто-то диктовал, определял их поведение на мировой арене. У Москвы есть свобода и в том, что касается монетарной, денежной политики. Она весьма успешно отстаивает свой суверенитет, и это вызывает раздражение в Вашингтоне. Это не имеет ничего общего ни с нарушениями прав человека, ни с преследованием оппозиции. США волнует лишь то, что Россия совершенно непохожа на остальные страны.

— Как в дальнейшем будут развиваться франко-российские отношения?

— Всё будет зависеть от того, кто станет следующим французским президентом. Если этот пост займу я, связи между Парижем и Москвой будут углубляться. Мы сможем более тесно сотрудничать в области научных исследований, развивать совместные медицинские, военные, аэродинамические проекты. У нас общие стратегические интересы, общая история. Франция не раз заключала тесный политический альянс с Россией. И могла бы сделать это снова. Вместо того чтобы сохранять неестественные отношения с англосаксонскими странами, культура которых нам не так близка, как культура России.

http://www.odnako.org/blogs/show_27204/

[cartesius]

«Я не гомофобка, но закон об однополых браках вредит всему человечеству» ("The Independent", Великобритания)

Кто она, Беатрис Бурже – самая опасная женщина во Франции?

Джон Личфилд (John Lichfield)

По мнению французского правительства, Беатрис Бурже – самая опасная женщина во Франции. Напротив, заявляет сама Бурже. Это социалистическое правительство Франции представляет угрозу для всего человечества, помешавшись на идее об «уничтожении основ цивилизации».

Бурже является представительницей аморфного движения Printemps Français (Французская весна), которое якобы связано с крайне правыми традиционалистами-католиками. Это движение возникло недавно на базе мощных уличных протестов во Франции против однополых браков. Министр внутренних дел Франции Манюэль Вальс (Manuel Valls) думает о запрете «Французской весны» после того, как движение призвало в прошлом месяце своих сторонников бороться с выступающими за однополые браки политиками, средствами массовой информации и группами давления. По его словам, это является призывом к насилию и «пренебрежением к демократии».

50-летняя Бурже редко дает интервью, но она согласилась встретиться с корреспондентом Independent в кафе на западе Парижа неподалеку от стадиона «Парк де Пренс». Бурже рассмеялась в ответ на предположение о том, что она является «склонной к насилию католической фундаменталисткой.

«Я в разводе. Как я могу быть католической экстремисткой? Я никогда не голосовала за правых радикалов. Я решительно против любого рода насилия, - заявила она. – «Французская весна» это в большей степени состояние души, чем движение. Мы выступаем за нарушающее закон, но ненасильственное сопротивление. То есть, мы намерены не подчиняться государству, которое навязало стране закон, искажающий и подрывающий истинные основы человеческого общества и цивилизации».

«Когда мы говорим о борьбе, мы выступаем не за насилие и не за терроризм. Мы говорим о пассивном сопротивлении, как у Ганди. Мы, например, превращаем в настоящий кошмар жизнь министров, когда они совершают поездки или появляются на публике».

Бурже одета в джинсы, серый джемпер, белую футболку и короткий черный плащ. Ее вполне можно принять за достопочтенную «маман», ожидающую детей из католической школы одного из зажиточных районов Парижа. Или за бизнес-леди с собственной фирмой.

Она и есть «маман» и бизнес-леди одновременно. Бурже работает консультантом по бизнесу, давно уже участвует в общественных кампаниях по вопросам семьи и католической религии. Она в разводе, была во втором браке, и она мать двоих детей. Эта дружелюбная и мягкая женщина подробно излагает изощренную теорию заговора. «Человеческие ценности» поставлены под угрозу «программой», которую проводит обширная коалиция из политиков левого толка, феминисток, лоббистов гомосексуализма, масонов и международных капиталистов. Закон об однополых браках это побочный продукт «гендерной теории», импортированной из США. Ее авторы стремятся искоренить женское и мужское начало и превратить нас всех в социально бесполых, либерально-либертарианских, безнравственных глобальных потребителей безо всяких корней.

Особо грозной Бурже не кажется, хотя министр внутренних дел Вальс не единственный, кто называет ее опасной.

Беатрис Бурже была одним из четырех представителей широкого народного движения против однополых браков Le Manif pour Tous. В марте ее выгнали оттуда после того, как она призвала группу воинственно настроенных демонстрантов отколоться от официального марша протеста и не подчиняться запрету на проведение демонстраций на Елисейских полях.

Сатирик и активистка Фрижид Баржо (Frigide Barjot), ставшая самой известной личностью в движении Manif pour Tous, обвиняет «Французскую весну» в агрессивности. Она заявляет, что эти люди несут прямую и косвенную ответственность за те многочисленные угрозы, что звучат в ее адрес с тех пор, как она якобы начала проявлять чрезмерную мягкость и бесхребетность после принятия в прошлом месяце закона об однополых браках. Беатрис Бурже публично критикует свою бывшую коллегу Баржо, называя ее «мультяшным медвежонком, спешащим на помощь». Однако она отрицает связь между «Французской весной» и теми угрозами расправы, которые получает Баржо.

Французские СМИ, опираясь на полученную от правительства информацию, называют «Французскую весну» непрочным альянсом в составе крайне правых католиков, националистов и роялистов, включая апологетов коллаборационистского правительства Виши времен Второй мировой войны. Бурже говорит, что все это ерунда. По ее словам, некоторые крайне правые группировки любят говорить о своих связях с «Французской весной», так как это придает им «респектабельности».

Так кто же они такие, члены движения «Французская весна»? Кто лидер этого движения? Как оно финансируется? На сей счет обычно откровенная Бурже говорит весьма расплывчато, что для нее совершенно нехарактерно.

Она зарегистрировала в интернете доменное имя для «Французской весны», однако лидером этого движения не является, а является его «официальным представителем». Это движение родилось из «стремления различных людей в провинции» занять более жесткую, более конфронтационную позицию, чем та, которой придерживается Баржо и ее Manif pour Tous. По словам Бурже, «Французская весна» не является и не будет политическим движением. Это не зародыш французского «движения чаепития».

«Причина, по которой Манюэль Вальс и остальные члены правительства лгут о нас, заключается в том, что мы их пугаем, - говорит Бурже. – Они понимают, что мы не собираемся никуда исчезать. Они надеялись, что протесты понемногу утихнут, но теперь они боятся, что мы и дальше будем указывать на то, насколько опасен этот закон для человечества и особенно для детей».

Бурже заявляет, что она не гомофобка. «Гомосексуалисты это просто люди, пытающиеся разобраться, кто они такие, как и все мы, - говорит она. – Я могу понять, почему они хотят вступать в браки. Но этот закон в том виде, в котором он появился во Франции, идет гораздо дальше. Он дает гомосексуальным парам право на усыновление детей, а это коренным образом меняет понятие о семье и разрушает понимание детей о том, откуда они происходят…»

На последнем крупном марше протеста, который состоялся в прошлом месяце, был один транспарант с довольно странным и малопонятным призывом «Нет непрослеживаемости происхождения». Но почему усыновление гомосексуальными парами опаснее усыновления гетеросексуальными парами? Кто, например, биологические родители двух прелестных дочерей-вьетнамок ветерана французского рока Джонни Холлидея и его жены?

«Когда детей усыновляет гетеросексуальная пара, она выполняет или имитирует роль биологических родителей, - отвечает Бурже. – Если же детей усыновляет гомосексуальная пара, она опровергает естественное происхождение человечества. Она говорит, что дети появляются не от отношений между мужчиной и женщиной. Дети это собственность, товар, нечто такое, что можно выбрать и приобрести – как машину или ожерелье».

Это не случайный побочный продукт закона, утверждает она. Это закон является побочным продуктом «международной программы» по навязыванию «гендерной теории», которая гласит, что нет фундаментальных различий между мужчиной и женщиной, а есть только «гендерные роли», навязанные обществом. «Позволяя гомосексуальным парам усыновлять детей, закон целенаправленно отвергает важность женского и мужского начала как основополагающего элемента строения человечества», - заявляет Бурже.

Сколько человек из 400 тысяч участников последнего марша (организаторы утверждали, что их был 1 миллион) верят в такие абстрактные и трудные для понимания доводы? Разве это не исключительно утонченное выражение мысли о том, что мы испытываем внутреннее отвращение к гомосексуализму, а следовательно, и к гомосексуальным бракам?

«Вовсе нет, - отвечает Бурже. – Это не абстрактные доводы. У вас может быть иная точка зрения. Но вы попросили меня прийти сюда и разъяснить мои взгляды. А я считаю, что этот закон является частью губительной программы по навязыванию гендерной теории».

В свою очередь, продолжает она, это просто часть глобальной либерально-либертарианской кампании по замене истинных человеческих ценностей на ценности эгоистические, и по «низведению человечества до положения не помнящего своих корней, глобализованного потребителя-производителя».

Бурже настаивает на том, что она демократка. Вместе с тем, говорит она, если политики принимают законы против «естественной справедливости», у граждан появляется право подчиняться своей совести и отвергать их законы. «Французская весна», говорит она, планирует серию «мирных партизанских акций», которые заставят правительство Франции пожалеть о том, что оно вообще начало думать об однополых браках.

Оригинал публикации: 'I’m no homophobe – but the law on gay marriage undermines humanity': Is

Опубликовано: 10/06/2013

Читать далее: http://www.inosmi.ru/world/20130612/209954447.html#ixzz2c1ZHXhom

Follow us: @inosmi on Twitter | InoSMI on Facebook

[Bagirka]

Уважаю умных людей, - вне зависимости от их позиции. С ними можно говорить и приходить к разумному компромиссу, без истерик и киданий в крайности в ту или иную сторону.

[cartesius]

Europe according Turkey

http://alphadesigner.com/mapping-stereotypes/

[Bagirka]

Бедная Германия, - ее даже больше жалко чем Прибалтику....

[Ман]

Нас назвали "нытики".

[cartesius]

Нас назвали "нытики".

Скорее "абижники" :innocent:

[cartesius]

Конец эпохи невинности

19 августа 2013, 12:04

Английский писатель и критик Мартин Эмис предлагает американцам и европейцам перестать нянчиться с исламом, наплевать на политкорректность и посмотреть правде в лицо.

http://esquire.ru/martin-amis

Религия — тема скользкая. На Западе для религиозной веры сегодня нет убедительных оправданий — если не считать ими невежество, реакционность и сентиментальность. К Востоку это не относится: мы признаем, что во многих крупных странах религиозные убеждения определяют суть почти каждого человека. И мы согласны, что вера — это всемирно-историческая сила. Мы также видим, что во всех религиях существуют свои террористы — христианские, еврейские, индуистские, даже буддийские. Но эти религии нас не слишком беспокоят. Нас беспокоит ислам.

Хочу, чтобы меня поняли правильно. Мы уважаем пророка Мухаммеда, эту блестящую историческую личность, которая соединяет в себе революционера, воина и правителя. Это и Христос, и Цезарь «с Кораном в одной руке и с мечом в другой», как писал о нем Уолтер Баджот (британский экономист XIX века. — Esquire). Мы уважаем Мухаммеда. Но мы не уважаем Мухаммеда Атту (лидер террористической атаки 11 сентября 2001 года. — Esquire). Мы уважаем ислам. Но исламизм? Трудно уважать духовную силу, призывающую к нашему уничтожению.

Наша сегодняшняя реальность — невероятна и непредставима еще в конце 1990-х годов. Это было время, когда Америка могла позволить себе роскошь целый год заниматься Моникой Левински. Теперь нам кажется, что Моника с Биллом жили в эпоху невинности. С тех пор мир потерпел моральное крушение, сопоставимое по духовным последствиям с Великой депрессией 1930-х. Со стороны Запада — колоссальная сдача позиций, усовершенствованная техника допроса, Гуантанамо, Абу Грейб, две войны, десятки тысяч трупов. Все это надо трезво сопоставить с достижениями противостоящей идеологии. Мне придется еще раз сказать то, что не очень хорошо усвоено: самые фанатичные исламисты хотят уничтожить всех и каждого, кроме самих фанатичных исламистов, при этом любой моджахед считает необходимым избавиться от всех немусульман — либо обратить в свою веру, либо убить.

Исламисты убеждены, что всякому, кто ради «общего дела», разорвет себя бомбой на куски, уготован рай. Сэм Харрис в книге «Конец веры: религия, террор и будущность разума» подчеркивает полноту и быстроту «спасения», которое обеспечивает себе террорист-самоубийца. «Мученичество — единственный способ для мусульманина избежать сурового разбирательства, которое предстоит в День Суда, и проследовать прямо на небеса. Вместо того чтобы столетиями гнить в земле, ожидая допроса, который будут вести гневные ангелы, мученик мгновенно возносится в сад Аллаха...». Помимо девственниц, «подобных жемчугу хранимому», Коран обещает террористу-смертнику вино «из текущего источника — от него не страдают головной болью и ослаблением», а также райское бессмертие его родственникам. И это не единственное его благодеяние для клана, который мог до недавнего времени рассчитывать на вознаграждение в 20 000 долларов из Ирака плюс 5000 из Саудовской Аравии.

Терроризм смертников — поразительно чуждое нам явление, чуждое настолько, что западное общественное мнение оказалось неспособно рационально на него отреагировать. Естественно, мало кому хочется подвергать критическому анализу набожность палестинской матери, которая, вырастив одного террориста-смертника, выразила желание, чтобы ее младший сын пошел по стопам брата. Но пора по крайней мере перестать с уважением относиться к ее «гневу». Пора удивиться силе глубоко укоренившейся и яростной идеологии, силе патологического культа смерти.

О самодостаточности или крайнем нелюбопытстве исламской культуры говорили многие. Исламские державы позднего средневековья едва замечали существование Запада, пока они не начали проигрывать ему сражения. Традиция интеллектуальной автаркии была настолько прочной, что ислам оставался безразличен даже к легкодоступным и явно полезным новшествам, в том числе, что невероятно, к колесу. Но ислам оказался-таки восприимчив к европейскому влиянию — к влиянию Гитлера и Сталина. Черты сходства между исламизмом и тоталитарными культами прошлого столетия увидеть нетрудно. Антисемитские, антилиберальные, антииндивидуалистические, антидемократические и, самое главное, антирациональные, эти культы тоже были культами смерти, которая служила для них движущей силой и топливом. Главное различие — в том, что рай, который нацисты и большевики хотели сотворить, был земным, и почву для него должны были удобрить миллионы трупов. Смерть для них все-таки была смертью. Для исламистов смерть — это желанная цель и святыня; смерть — это начало.

Взрывы смертников — это больше чем терроризм. Это хорроризм (от англ. horror — «ужас». — Esquire). Это предельное зло. Террорист-смертник разжигает ожесточение против людей и в своих потенциальных жертвах. Вспомним поразительно скорую расправу с бразильцем де Менезишем в Лондоне. Или панику на мосту в Багдаде 31 августа 2005 года, спровоцированную ложным слухом. Это и есть плоды сверхтеррора: стоит шепнуть несколько слов, и тысяча человек гибнет в давке.

В июле 2005 года я летел из Монтевидео в Нью-Йорк с моей шестилетней дочерью и ее восьмилетней сестрой. Теперь я знаю, что шестилетние девочки могут выглядеть подозрительно, но к моей младшей дочери это не относится. Тем не менее я полчаса ждал, пока сотрудник службы безопасности методично обыскивал ее рюкзачок, разглядывая каждый цветной мелок, прощупывая игрушечного утенка.

Хорошо бы найти более точное слово, чем «скука», для того обессиливающего оцепенения, которое меня охватило.

Мы с дочерьми благополучно прибыли в Нью-Йорк. Там на некоторых станциях метро в порядке борьбы с терроризмом полицейские обыскивали всех пассажиров. И мне невольно представилось будущее, в котором поездка на городском автобусе равнозначна полету на самолете компании El-Al (израильская авиакомпания. — Esquire). В безопасности Лонг-Айленда я смотрел телерепортажи из моего родного города, где находились еще трое моих детей. Показывали лондонцев, идущих 8 июля на работу пешком, напряженных и зорких (на следующий день после взрывов в Лондоне 7 июля 2005 года. — Esquire). В тот момент я понял, как прав был Эрик Хобсбаум, сказавший в середине 1990-х, что терроризм составляет часть атмосферного «загрязнения» западных городов. Это рентабельная программа. Взорвешь в Нью-Йорке — загрязнишь Мадрид. Взорвешь в Мадриде — загрязнишь Лондон.

Подозреваю, что эпоху террора будут вспоминать и как эпоху скуки. Не той скуки, какую испытывают пресыщенные и избалованные, а сверхскуки, дополняющей сверхтеррор смертников и придающей ему законченность. Скука — это нечто, чего наш противник не ощущает. Поясню: противоположность религиозной веры — это не атеизм. Это независимость сознания. Говоря об эпохе скуки, я имею в виду не очереди в аэропортах и не обыски в метро. Я имею в виду глобальную потерю независимости сознания.

Как фундаменталистский иудаизм и средневековое христианство, ислам тотален. Это означает, что он притязает на личность в полном объеме. Личности в нем не существует вовсе, есть только умма — сообщество верующих. Аятолла Хомейни в своих многостраничных сочинениях часто возвращается к этой теме. В большинстве религий, замечает он, верующие считают, что, если они соблюдают все формальные требования, в остальное время могут вести себя более или менее как им вздумается. «Ислам не таков», — твердит нам Хомейни. Ислам следует за тобой повсюду — на кухню, в спальню, в ванную, а после смерти — в вечность. «Ислам» означает «покорность» — отказ от независимости сознания.

В 2002 году общий валовой внутренний продукт арабских стран был меньше, чем ВВП Испании; исламские страны далеко отстали от Запада и Дальнего Востока во всех показателях производства, в создании рабочих мест, в технологии, в грамотности, в продолжительности жизни, в развитии человека, в интеллектуальной жизнеспособности. Плюс такие факторы, как тирания, коррупция, отсутствие гражданских прав и гражданского общества. Что не так? Мой ответ таков: всему виной иррационализм, темная логика, лишающая исламский мир таланта и энергии половины его населения. Импульс к рациональному анализу среди мусульман сейчас, несомненно, очень слаб. Но что будет, если мы потратим часть из следующих 300 миллиардов долларов (стоимость военных операций США в Ираке и Афганистане. — Esquire) на подъем самосознания в исламском мире?

Ожесточенность присуща всем религиям и всем идеологиям. Каждая система верований включает в себя долю иллюзии и поэтому не может защищать себя только на сознательном уровне. На нечто обидное или смущающее верующий реагирует гормонально. Никогда не забуду выражение лица привратника иерусалимской мечети Купол Скалы, когда я легкомысленно предложил, чтобы он пренебрег каким-то календарным запретом и пустил меня внутрь. Его лицо, до этого прохладно-приветливое, превратилось в маску, и эта маска заявляла, что он теперь имеет полное право убить и меня, и мою жену, и моих детей. Я понял тогда, что выражение «глубоко верующий» — грубое надругательство над понятием глубины. Нельзя назвать что-то глубоким только потому, что это единственное, что есть в наличии; скорее это глянец, прикрывающий пустоту. Тысячелетний ислам — идеология, наложенная на религию. Одна иллюзия на другую. Здесь не просто тенденция к ожесточенности. Ожесточенность — это все, что здесь есть.

В случае религии, то есть веры в сверхъестественное, в игру вступает прошлое — не 2000 лет, а приблизительно пять миллионов. И тем не менее, пришло время проявить нетерпение. С интеллектуальной и нравственной точки зрения оппозиция к религии уже занимает сильное положение. Независимо мыслящим людям пора теперь бороться и за сильное положение в духовном смысле.

[Bagirka]

ВсЁ, теперь его убьЮт...... :whistle: А статья преотличнЙешая, и показывающая реальную, а не надуманную проБлему в Европе.

[sasori]

Терроризм смертников — поразительно чуждое нам явление, чуждое настолько, что западное общественное мнение оказалось неспособно рационально на него отреагировать. Естественно, мало кому хочется подвергать критическому анализу набожность палестинской матери, которая, вырастив одного террориста-смертника, выразила желание, чтобы ее младший сын пошел по стопам брата. Но пора по крайней мере перестать с уважением относиться к ее «гневу». Пора удивиться силе глубоко укоренившейся и яростной идеологии, силе патологического культа смерти.

[cartesius]

Мартин Эмис - англичанин и агностик.

Раввины, в отличие от мулл, не проповедуют убийства всех "неверных" и не благославляют террористов-смертников.

[Sarkis]

Мартин Эмис - англичанин и агностик.

Раввины, в отличие от мулл, не проповедуют убийства всех "неверных" и не благославляют террористов-смертников.

А им и не надо проповедовать. Отношение к гоям заложено в их книгах, например, в Шулхан Арух. И смертники им тоже не нужны, прекрасно расправляются с врагами отточенными тысячелетиями методами. Нам бы поучиться у них.

[sasori]

Мартин Эмис - англичанин и агностик.

Раввины, в отличие от мулл, не проповедуют убийства всех "неверных" и не благославляют террористов-смертников.

[cartesius]

Ну да ну да.. "Стрелу времени" он под влиянием агностицизма писал конечно же..

Бениньи, снявший фильм про концлагеря и сам сыгравший еврея, разумеется тоже не итальянец... :whistle: