Армения-Молокане

[*Sashik*]

Сейчас мне уже кажется, что этого не было. Не может быть таких мест, таких людей. В XXI веке немыслимо столь полное погружение куда-то в начало XIX столетия. Тут фотоаппарат не то что запретен (а он-таки часто запретен), но даже и не уместен. «Неловко как-то, – сказал мне Сергей Максимишин, – я же не папарацци». Все-таки – всегда с разрешения – он снимал. Наверное, есть места еще дальше в глубь жизни – где-нибудь в Австралии, в Юж­ной Америке, но эти-то часах в трех езды от Еревана, в горах между Ди­ли­жа­ном и Ванадзором, в селах Фиолетово и Лермонтово. А глав­ное – в этой Австралии ведь чужие. А эти – свои. Мои.

Мои дальше некуда. Русские молокане в Армении – это прошлое моей семьи. Я возил с собою фотографию своего прадеда Алексея Петровича Се­ме­нова и его жены Марии Иванов­ны, живших в Армении. По­ка­зывал молоканам, и они теплели, даже уг­рю­мый фиолетовский пре­свитер Ни­колай Ива­но­­­вич Суко­ви­цын. Не на­­столько, правда, потеплел, чтобы сфотографироваться. Но в собрание допустил, сказав: «Братья и сестры, у нас гость, Петр, его мать из наших».

Мать моя, действительно, выросла в молоканской семье. Наш пре­док, тамбовский помещик Иви­нский, увлекся идеями молокан, распустил крепостных, отказался от собственности и ушел в секту Семена Уклеина, сменив в его честь фамилию на Семенова. В 1830–1840 годы тамбовские молокане перебрались в Армению, как раз тогда занятую Россией. Там мой прадед жил в Еленов­ке – теперь это город Севан у одноименного озера. Оттуда его сын, мой дед Михаил, уехал в Туркмению, где родилась и выросла моя мать – но это уже другая история.

На обратной стороне прадедовской фотографии надпись: «На память родным в Ас­хабад, 8 ав­густа 1894 года, Еле­новка. Снято 3 ок­тября 1889 года». Пыш­но­бо­ро­дый прадед с молодецкими усами – в длин­ном сюртуке-сибир­ке, прабабка в плат­ке и белом переднике. Чинные.

Молокане, возникшие в России во второй половине XVIII века, были чем-то вроде православного протестантства. Их самоназвание – духовные христиане. Слово «молокане», которое посторонние возводят к тому, что эта секта употребляет в пост молоко, – из Первого послания апостола Петра: «Как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко». Они сами – без посредников-церковников – читают и толкуют Писание. Общину возглавляет выборный пресвитер. Нет попов, нет церкви, нет икон, нет креста – как созданий не Божеских, а человеческих. Крест, к тому же – орудие врагов Христовых. Оттого молокане и не крестятся, и крестины называют «кстины». Крещение водой отрицается – отсыл к словам Иоанна Предтечи: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною... будет крес­тить вас Духом Святым и огнем».

У молокан – несколько толков, подвидов, и сейчас в движении преобладают радикальные прыгуны, сильно потеснившие так называемых постоянных, более умеренных. Прыгуны – оттого, что «входя в дух» (в молитвенный экстаз), подпрыгивают, воздевая руки, и произносят нечто на неведомом языке. Это я видел на собраниях в Фиолетове – о чем позже.

Зажи­точ­ность у моло­кан всегда счи­талась добродетелью, они невероятно трудолюбивы и добросовестны, законопослушны и миролюбивы (в Фиолетове помнят лишь одно убийство: лет семь назад, в драке – умышленного же не было никогда). Наконец, они не пьют. Где еще есть компактно проживающие общины русских людей, триста лет непьющих? Моя мать, прошедшая фронт врачом-хирургом, умудрилась сохранить отвращение к алкоголю, отчего я много натерпелся в молодости.

Пресвитер прыгунов Николай Иванович – гладкий прямой пробор, глубоко посаженные внимательные глаза – считает, правда, что нынешние разболтались. «Как молодежь? – Да не очень. Балуются. – Попивают? – Да бывает. – А погуливают? – Да нет, даже пьяный к жене идет. – А как женятся? Родители договариваются? – Нет, родители только согласие дают, а так по любви». По любви-то, может, и по любви, но без общины, без воли пресвитера здесь не делается ничего серьезного.

Без иерархии невозможна никакая организация. Молокане отвергли священников, храм, церковное устройство – однако взамен создалась другая, но тоже структура. Даже еще более жесткая, поскольку в обычном православии власть распределяется между разными уровнями, здесь же выстраивается та самая вертикаль, о которой мечтает российское руководство. Все – семейные, рабочие, общинные дела – совершается только с одобрения пресвитера. Сельский староста Фиолетова, то есть официальный глава админист­рации, Алексей Ильич Новиков, в доме которого мы жили, спокойно говорит: «У меня власти примерно процентов десять, остальное – у Николая Ивановича».

Инструмент давления, способ наказания – отказ в совершении обряда: брака или кстин. Фактически – исключение из собрания. Алексей Ильич когда-то посмел развестись с женой. Разводов здесь не признают. Как сказал нам Новиков: «Я у них получаюсь пролюбодей». Он перешел к постоянным, на собрания ездит в Дилижан. Его 33-летний сын Паша не женат, мы спросили почему, и услышали в ответ историю словно из каких-то старых книг. У Паши был пятилетний роман с местной девушкой, но ее не отдали за сына «пролюбодея», она вышла за другого. И никто в селе за Пашу не выдаст.

Вообще молоканские нравы стали за последние десятилетия суровее. Это понятно: современная жизнь с ее доступными соблазнами грозит размыванием, разрушением старого уклада, и чтобы выжить, нужно обособляться еще более. Вот культурологическая коллизия: чем выше уровень цивилизованности, тем больше вероятность исчезновения; сохранение уникального человеческого вида связано с ужесточением своего и отторжением всего чужого.

Когда-то в Фиолетове был клуб, сейчас бетонный куб с выбитыми стеклами пуст. В прежние времена молодежь ходила туда в кино и даже на танцы. Вот женился – все, с ерундой покончено. Теперь ходить некуда, да и порядки строже. Телевизоров не держат. Только у «пролюбодея» Новикова над крышей вызывающе торчит спутниковая тарелка. Его жена, мордовская молоканка Сара Абрамовна (ветхозаветные имена в ходу), смотрит по вечерам, кое-что нравится, не все: «Вот эту не люблю, Толстую из «Школы злословия», такая важная».

Мирского чтения почти не встретишь. Зато на столе в каждом доме прыгунов – непременно три раскрытые книги. Это не значит, что их читают ежедневно, но они лежат в полной готовности: Ветхий Завет, Новый Завет и «Дух и жизнь» – «Богодухновенные изречения Макси­ма Гавриловича Рудометкина, Царя Духов и Вождя Сионского Народа Духовных Христиан Моло­кан Пры­гунов. Написаны им в тяжких страданиях монастырских заточений Соловецком и Суздальском в период 1858–1877 годов».

Три книги трактуются символически: Ветхий Завет – фундамент веры, Новый Завет – стены, Ру­­до­­меткин – крыша. На мо­лит­венном собрании прямо говорится о том, что Максим Гав­рилович – составная часть Трои­цы: «Отец, Сын и Дух Святой в лице помазанника и ­стра­дальца нашего».

Рукописи Рудометкина, которые он тайно передавал на волю из заточения в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, семья Тол­мачевых в начале ХХ века вывезла в Лос-Анджелес, запекши их в хлеб. В порту Поти сказали при досмотре, что везут родной хлебушек в Штаты, таможенники и растрогались. Эти вот книги и читают. Правда, когда мы были гостях у 71-летнего Павла Ионовича Дьяконова, он вдруг открыл нижние ящики комода и показал нам книги – оставшиеся от детей, теперь взрослых, живущих в других краях. Нормальный пестрый набор: Дюма, Тургенев, Ира­сек, «Айвенго», «Сказания о титанах» Голосовкера, «Над пропастью во ржи», «Дочь Монтесумы».

Нынешние дети читают только на уроке в школе, дома никогда – сказала учительница русского языка и литературы Алла Васильевна Рудометкина. Она живет в Ванадзоре, как большинство преподавателей – их привозят и увозят на микроавтобусе. В Фиолетове, с его населением в 1500 человек – десятилетка. В 9-м и 10-м классах – по шесть человек, в 8?м – 28, но продолжат из них учиться, объясняют преподаватели, не больше десяти. Сейчас двое собрались в вузы: один в Тамбов, другой в Москву. Никто из Фиолетова никогда не получал высшего образования, хотя есть квоты для поступления без экзаменов. Сейчас вот один юноша учится в Туле, уже на втором курсе – посмотрим.

Учителя рассказывают, что дети в школу приходят отдыхать: дома много работают по хозяйству. Когда посевная или уборочная – вовсе не появляются. Соответственно и отношение к учебе.

Выражение детских лиц и впрямь беззаботное. Светловолосые и ясноглазые – здесь, в армянских горах, они кажутся пришельцами. Так оно исторически и есть – пришли, не смешались, не исчезли. Пройдут годы – эти девочки и мальчики потемнеют от ветра, солнца и забот, как их матери и отцы, но сейчас Максимишин поминутно толкает меня, восклицая: «Ты посмотри, какие лица!»

Пока он устраивает фотосессию в коридоре, директор Валерий Богданович Мирзабекян показывает мне школу. Прошусь по-маленькому. Он выводит меня во двор, идем к добротному бетонному домику. Директор открывает дверь ключом и любуется произведенным эффектом: за пределами Еревана такого не встречалось – не привычное повсеместно в провинции солдатское очко, а унитазы, белоснежный кафель, никелированные краны. Сортир построили американцы, и поскольку канализации в Фиолетове нет, они же соорудили вакуумное автономное устройство. А так как народ непривычен, тем более дети, тут же начавшие разбирать блестящие детали, домик под ключом, открывается для VIP’ов.

Уборную устроили американские благотворительные организации. Газ – то есть, тепло – в школу провели тоже они, раньше ученики шли на уроки с поленьями под мышкой. Армяне подарили компьютер, выделили премии по 100 долларов нескольким ученикам. Американцы же создали в здании администрации медицинский пункт. Они сажают лес в тех местах, где он был вырублен в 1990-е. А что Россия?

Кого ни спросишь – да и спрашивать не надо, сами говорят наперебой – это главная обида: от России ничего. Российский посол сказал, посетив молоканские деревни: «Россия – не дойная корова». Все в Фиолетове помнят и цитируют эти слова. А когда просили помочь с устройством подготовительных классов, консул ответил: «Ваши дети – вы и платите».

Не совсем понятно на фоне декларируемой заботы о соотечественниках за рубежом. И каких соотечест­вен­никах! Фиолетово, сплошь русское (на полторы тысячи – всего одиннадцать армян: это они держат единственный магазин, в котором продается и спиртное), и отчасти соседнее Лермонтово со смешанным населением – подлинные этнографические заповедники. Только не искусственные, не музейные, а живые. Любая цивилизованная страна сюда слала бы ученых за учеными. Один только феномен трехсотлетнего непития стоит пристального изучения.

А язык! Таня, дочь Алексея Ильича, болтает с заглянувшей подругой: «Ты яво не видывала? – Видала. Пячальный такой. – Зачем? – Ня знаю. Шумела яму, он ничаво. – Ну, ты мне звонкани, ча­во узнаешь». («Звонкануть» надо по мобильному – обычной телефонной связи тут нет.) «Помогаитя», «вязёт», «текёть», «надысь», «в мыслях своих», «пошел в собранию». Но вдруг – «зять у меня люксусовый». За­писывать и записывать.

Этим занимается, ка­жется, одна только Ирина Владимировна Дол­женко из академического Института археологии и этнографии в Ереване, лучший знаток молокан. Она любезно согласилась поехать с нами, чем бесценно помогла: молокане давно знают ее и уважают. Времени интересовать­ся здешним укладом, быть может, не так уж много: сколько продержатся в своей уникальности молокане – неизвестно. Потихоньку уезжа­ют в Ереван, где ценятся их трудолюбие и честность. Я видел там объявление на стене: «Малаканская бригада: ремонт, уборка квортир и пр.». В школе, точно, неважно учились. Молодежь ездит на заработки: больше всего в Краснодарский и Ставропольский края – там молокан столько, что возможно жить компакт­но среди своих. Ездят и в Тюмень, в Сургут, и в Восточную Сибирь – обычно на шесть месяцев. Вот Танин муж отправился куда-то на Амур. Все это, как правило, временно: кто уезжает насовсем – тот «затаптывает следы предков». Но против времени не пойдешь – есть и те, кто затаптывают.

И главное, некогда зажиточные фиолетовские молокане на глазах у себя беднеют.

Сократились побочные заработки. Прежде держали овец, сейчас некуда сбывать шерсть. Коров держат ради молока и мяса, для себя: молокане по-ветхозаветному не едят свинину. Скот гонят пастись в горы: туда-обратно 15–20 км в день. Так что коров в Фиолетове подковывают! Вырезают подковы из стального листа. Нечто подобное я видел в Исландии: стальные башмаки для коров – по той же причине горного рельефа.

Раньше почти в каждом доме были дачники-азербайджанцы: здесь высокогорье, летом прохладно. «Азер­бижане любили тут жить, за комнату платили 80 рублей в месяц», – говорит Алексей Ильич. После карабахской войны об этом нет и речи.

При этом больше 60 человек в Фиолетове не берут пенсии – потому что это не заработанные деньги. Такие не принимают и гуманитарной помощи. По соседству от новиковского дома пашет впряженным в лошадь плугом Василий Федорович Шубин с дочерью Татьяной – он как раз из этих. Говорю: «Вы же всю жизнь платили налоги, значит, честно заработали пенсию». Он, не прекращая пахать, отвечает: «Я это возложил на четырех дочерей, я их выкормил, пусть теперь меня кормят».

Однако без дополнительного можно жить. все труднее без основного – без капусты. На любом рынке Армении знают, что это такое – молокани копуста. Когда-то знали по всему Советскому Союзу. Капусту поставляли даже в Приморье. У каждого был свой участок рынка: Новиков, например, возил всегда в Астрахань. Теперь таможенные и пограничные поборы обессмысливают торговлю. Прежде семья могла сделать на капусте 25 тыс. рублей в год.

Два опытных работника способны нашинковать (здесь говорят – «нарезать») тонну в день. В бочку из дуба или лиственницы закладывают 700–800 кг капусты, 40 кг моркови, соль. Большой объем – это очень важно. Придавливают 50-килограммовым гнетом. Через две-три недели – готово.

Для еды раскладывают по трехлит­ровым банкам – «баллонам». Раньше пробовали добавлять яблоки – но вкус все-таки не тот, добавляют только морковку. Вкусно необычайно! Секрет молоканской капусты – она здесь сладкая.

Андрей Васильевич Королев, молодой, с длинной рыжей бородой, то и дело многозначительно взглядывая вверх, говорит: «Чем ближе к Арарату, тем всё лучше. Коньяк, например, вот и капуста».

Королев явно расположился ко мне, переходит на «ты», что необычно для молокан, смотрит в раскрытый ворот рубахи: «Молодец, что креста не носишь, молодец, мне говорили, что у тебя мать из наших». Торопливо просвещает: «Ты про Льва Толстого слыхал когда-нибудь? Ну вот, Лев Толстой был наместник царя, он и перевел Максима Гавриловича из Соловков в Суздаль. Он и книги писал, Толстой-то, ты поищи, почитай».

В Фиолетове и теперь ежегодно заготавливается 5–6 тыс. тонн капусты. Только сейчас процентов 70 пропадает. Сеют, собирают, режут, складывают, выбрасывают. Предлагали поставлять капусту частям российской армии в Армении: что, казалось бы, разумнее – но получили отказ. Как там сказал посол: «Россия – не дойная корова».

Грустная историческая судьба. Моло­кан преследовали с самого воз­ник­новения в XVIII веке, потом в 1805-м либеральный Алек­сандр I подписал указ о ­свободе их вероис­поведания, но уже при Николае I снова начались гонения. Переселение на Кав­каз стало выходом для всех: власти заменили дорогостоящие военные гар­низоны поселениями трудолюбивых трезвых русских людей, церковь избавилась от смущающей умы и души секты, молокане обрели дом и свободу веры.

В Армении возникли Еле­новка (Севан), Ни­ки­­­ти­но (Фи­олетово), Воскресенка (Лер­мон­тово). Но тогдашний кавказский наместник князь Воронцов был последним представителем цент­ральной власти, который покровительствовал молоканам. В 1857 году был арестован основоположник течения прыгунов Максим Гаврилович Рудометкин, скончавшийся в заточении в Суздале. Сейчас молокан в России не преследуют, но явно не любят, а армянские молокане России не нужны. Так и живут, сами по себе.

Сами по себе и умирают. Кладбище на холме, откуда захватывающий вид на оба хребта, между которыми лежит Фиолетово, – Ламбакский и Халабский, со снежными вершинами на трехкилометровой высоте. Крестов нет и на могилах – на стояках трапециевидные железные, реже деревянные, ящички с дверцами, вроде почтовых: открываешь – там надпись: «Здесь покоится...»

Где покоятся мои прадед и дед – неизвестно. В 1930-е начали опускать уровень Севана, строить гидроэлект­ростанции, и рус­ское село Еленовка неузнаваемо преобразилось в армянский город Севан – не найти, где похоронен Алексей Петрович Семенов. Тем более, его сын Михаил Алексеевич: деда в те же 1930-е арестовали в Ашхабаде, а в каких местах расстреляли – неведомо. Впрочем, у молокан посещать могилы не принято, не принято ухаживать за ними – умер и умер.

У них и свой календарь: справляют Пасху, но не празднуется Рождество. Отмечаются ветхозаветные Кущи и Судный день. А так-то праздники – каждую субботу и воскресенье: молитвенные собрания.

С разрешения пресвитера Николая Ивановича иду в молельный дом – одноэтажный, в три окна по фасаду. В сенях лавки и крючки для шапок и верхней одежды. В зале – стол для пресвитера, помощника и престольных: так называется ближайшее окружение пресвитера (по окончании собрания: «Престольные, останьтесь»). Ряды лавок, женщины отдельно. По стенам – вышитые полотенца треугольником и вензелем ДХ: «духовные христиане». Одеты все празднично, нарядно. Мужчины: выглаженные брюки, пиджак, часто жилет, обязательно – рубаха навыпуск с тонкой подпояской. Женщины: белый платок, иногда с веточным узором, длинная юбка с тюлевым передником, чаще всего с кружевной оборкой.

Читаются тексты из Евангелия, потом из Рудометкина. Поют не только псалмы, но и песни – на знакомые мотивы, которые годами неслись из репродукторов по всей стране, слова только другие. Что-то полузабытое брезжит за припевом «Выше, выше вздымайте знамя!» За бодрой «Оставь, Петр, рыб ловити, / Пойдем со Мной Бога молити». За загадочной «Скрозыдон, скрозыдон, / Скрость пройдем, скрость пройдем. / Всех страдальцев изведем / И скоро все в Сион пойдем» (изведем – это о чем же? или в смысле «выведем»?). А вот – из моего детства: «Если готов ты молиться за грешных, / Знай, твоя участь счастливей других – / За старых, болезных, о Боге забывших.../ Встань на колени, молись ты за них». Господи, это же «Рулатэ-рула», финская песня, переложенная на русский Владимиром Войновичем, которую в 1960-е гоняли от Калининграда до Камчатки: «В жизни всему уделяется место, / Вместе с добром уживается зло. / Если к другому уходит невеста, / То неизвестно, кому повезло». Молокане, как и другие сектанты, всегда использовали готовые мелодии – прежде народные, потом популярные: удобно.

После псалмов пресвитер говорит о грехах, и женщины, прикрывшись носовыми платками, рыдают в голос. Рыдания громкие, глаза сухие.

Во время пения двое мужчин и одна женщина выпрямляются и сначала легонько, потом сильнее, подпрыгивают на месте, плавно водя поднятыми над головой руками – как на рок-концертах. Это оно, «хождение в духе». Таких, «действенников», обычно не больше пяти-десяти процентов в собрании. Еще реже «пророки» – эти могут переходить на глоссолалию, на ангельские языки, способны провидеть будущее. Без­условный молоканский пророк в Армении сейчас только один – слепой Иван Иванович Иванов в Се­ва­не. В Фиолетове есть пророк, но не для всех – Владимир Алексеевич Задоркин, из максимистов. Я был и у них в собрании. «Максимисты» – от имени Максима Рудометкина, но название удачное: они и максималисты тоже, еще радикальнее прыгунов.

Часа через три собрание заканчивается. На стол под полотенце – чтобы не видно было, кто сколько – кладут деньги на общинные нужды. Кто-то из престольных объявляет: «Михаил Александрович Толмачев приглашает на дело». Имеются в виду сегодняшние кстины. Дни рождения тут отмечать не принято. Именин нет: нет святцев. Так что остаются брак, поминки («поминки») и кстины.

Идем по улице Центральной (их всего две, вторая – Погребальная – ведет в сторону кладбища) к дому Толмачевых – тех самых, чьи предки спасли рукописи Рудометкина. Вдоль забора уже стоят 28 самоваров и 15 чугунов со сваренной в мясном бульоне домашней лапшой, которую накануне толмачевские женщины катали вместе с соседками.

В большой комнате семья становится на колени перед пресвитером, он простирает руку, нарекает ребенка, и после псалмов и песен все выходят на улицу: торжественная часть кстин состоялась, в доме накрывают к трапезе. По дороге заглядываю в другие помещения и вижу то же, что в других молоканских домах: высоченные кровати с тремя-четырьмя подуш­ками одна на другой под тюлевым покрывалом. Постель многослойная: матрац, тюфяк с овечьей шерстью, пуховая перина, одеяло, сверху ковер. Без таких кроватей нельзя, но спят на других, эти – для благолепия.

Человек двести рассаживаются на лавках за длинными столами. Сначала вносят самовары, конфеты, сыр. Потом подается лапша в эмалированных тазиках. Едим по четверо-пятеро из одного – деревянными ложками. За сменой блюд следит не присаживающийся хозяин, который вполголоса говорит куда-то назад: «Не управились еще». Но вот: «Подровнялись» – и несут вареное мясо, которое принято есть руками. Всем розданы полотенца – утирать пот после чая и руки после мяса. Под конец – компот.

Беседуем с соседями по столу. Устроить кстины и поминки, объясняют они, сравнительно дешево, почти все свое. Дорого жениться. Там застолий – семь: магарыч, сватовство, проведывание невесты, сундук, курица, рубаха, свадьба. Если выдерживать уровень, встанет в тысячи полторы долларов, это не считая затрат на приданое. И ведь нет расходов на спиртное.

Нет, все-таки кажется, что не может быть таких мест, таких людей. В XXI веке немыслимо столь полное погружение куда-то в начало XIX столетия. Но ведь есть. Мы видели.

А я так вообще – оттуда, как ни удивительно себе самому. На какой-то чудесной машине времени навес­тил ровесников прадеда.

На следующий день уезжаем из Фиолетова, обгоняя грузовик, в котором парни и девушки направляются по случаю воскреснья на пикник. Они приветливо машут, зовут с собой, куда-то в сторону Гнилой балки и Кислой воды (в сочетании с самим именем села Фиолетово – пейзажик; откуда, кстати, у бакинского комиссара, воронежского крестьянина Ивана Фиолетова, такая фамилия?). Мы бы пересели в грузовик, у них весело, и лица хорошие, мало осталось таких чистых русских лиц. Жаль – некогда. В грузовике стоит ящик с едой и два самовара. В любом другом месте все было бы ясно: в одном самоваре – водка, в другом – портвейн. Здесь взаправду чай: как живут – непонятно.

[Grig]

нашел инфу еще...

Моя историческая родина

По паспорту я русский. И фамилия у меня вполне русская. Но всë гораздо глубже. Мои предки и впрямь были русскими, но прежде, чем поселиться во Владикавказе, они почти сотню лет прожили еще южнее -- на территории современной Турции, в городе Карс... Город Карс (а также Польша, потому что моя матушка наполовину полька) всегда был среди мест, которые я очень хочу посетить. Пока мне не удалось побывать там физически, но не мечтать об этих местах я не могу. На этой страничке я постарался подобрать информацию о городе и провинции Карс, о христианах-молоканах и их исторических путях.

Молокане -- течение в христианстве, развившиеся из Духовных Христиан -- русских крестьян, которые еще в 1600-х годах выступили против поклонения иконам, против божественной сущности царей, против православных постов, против военных убийств и ряда других практик, которые считали противоречащими Библии. Впервые название "молокане" появилось в 1670-м году в отношении тех, кто игнорировал большинство из 200 постных дней в году. "Молокане", т.е. "пьющие молоко", не отказались от этого ярлыка, но даже закрепили его, добавив, что они "пьющие духовное молоко Господа" (обыгрывая довольно частое фигуральное упоминание молока в Библии, особенно: "как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение" (1 Пет. 2:2).

В царской России не очень хорошо относились к еретикам. Государственной политикой было очищение Центральной Части от опасных и быстро распространяющихся ересей: молокан (как и духоборцев, хлыстов и др.) высылали на поселение на Дальний Восток, на Украину, в Закавказье и Среднюю Азию. Именно так попали в Карскую область и мои предки. И для них, пожалуй, был совершенно обыденным вид горы Арарат с той стороны...

Поскольку в XVIII и XIX вв. слово "православные" воспринималось как синоним слова "русские", духоборцы и молокане, разорвавшие с Православной Церковью, осознавали себя не русскими, а "особыми народами Божиими".

Молокане в каком-то смысле протестанты, потому что отрицают Православие. В каком-то смысле близки пресвитерианской церкви, потому что у них нет "служителей культа", только выборные старшины. Пацифизм, коммунная организация церкви, духовные встречи сближают молокан с квакерами и меннонитами, но ближе всех они к духоборам, потому что вышли из одного течения - Духовных Христиан XVII-го века.

В начале XX-го века в России насчитывалось около 500 тысяч молокан. Около 5 тысяч тогда переехали в Америку. Сейчас в США около 20000 человек "этнически идентифицируют себя как молокане" -- большинство из них живет в окрестностях Лос-Анджелеса и Сан-Франциско. Общины молокан есть в Армении, Мексике и Австралии. В России около 150 молоканских общин: в основном, на юге страны. В 1990-х годах много молокан переехало из Закавказья в Ставропольский и Краснодарский края, в Сальские степи (Ростовская область).

Развалины средневекового города Ани в 40 км от г. Карс

Город Карс -- столица одноименной провинции. Внушительную часть населения в провинции составляют азербайджанцы, потомки переселенцев рубежа XIX-XX веков. Между собой они пользуются азербайджанским, хотя литературным в этих краях является турецкий (это вообще характерно для политики Турции в отношении своих национальных меньшинств). Кроме азербайджанцев и турков в этих краях живут курды, кыргызы, осетины. Среди особых достопримечательностей провинции: озеро Джильдир, развалины Ани, горнолыжный курорт Сарыкамыш. Развалины средневекового города Ани расположены в сорока километрах от Карса в сторону армянской границы. Ани располагался на пути из Азии в Европу, его население в эпоху расцвета достигало ста тысяч человек. Город имел очень сложную историю, переходил из рук одного властителя в руки другого, пока не опустел при монголо-татарах в XIV-м веке, когда армянское население было вынуждено уйти из города. Внушительные крепостные стены до сих пор окружают развалины церквей с восхитительными фресками, мечетей и дворцов. Уникальный древний город все более разрушается, в 1998 году он вошел в сотню памятников, подвергающихся особой опасности (Всемирный фонд памятников).

Город Карс расположен на стыке горной и равнинной местности, на высоте 1750 метров над уровнем моря (для сравнения: Владикавказ - 700 м, Петербург - 1-5 м). В архитектуре старого города заметно влияние российского правления. А над городом возвышается сельджукская крепость XII века. В Карсе есть свой университет, именуемый, кстати, Кавказским.

Провинция славится своими коврами, желтым сыром и особенным мëдом (пчел там разводили и молокане). Кстати, и в других местах молокане -- среди выдающихся пчеловодов (тому пример Владикавказ). Климат в провинции Карс довольно суров: зимой температура может опускаться до -30, лето обычно бывает коротким. Земля плодородна, но требует орошения.

Провинция Карс, согласно разным интернетовским источникам, милитаризованная зона. Здесь очень много турецких солдат, блок-посты -- обыденное зрелище, во многих местах запрещено снимать на видео и фотографировать. Между Карсом и армянским городом Гюмри проходят железная и автомобильная дорога, однако граница между двумя странами закрыта в знак протеста Анкары против действий Армении в Нагорном Карабахе. Провинциальные власти настаивают на открытии границы, что позволило бы несколько активизировать международный туризм. В шести километрах от Карса -- аэропорт, из которого можно добраться в Анкару или Стамбул, а уж оттуда -- в любую точку земного шара. По непроверенным сведениям, в Карс можно приехать и через грузинскую границу.

Именно в провинции Карс расположена легендарная гора Арарат (по-турецки -- Агри). Как известно, именно на этой горе высадился после потопа Ной (Быт 8:4). Молокане в свое время охотно селились в окрестностях Арарата, потому что среди них бытовала легенда, что здесь зародится обновленное человечество... В июле-сентябре бывают наиболее благоприятные условия для восхождения на гору, и тогда сюда съезжаются альпинисты со всего мира. Более простым и лучше оборудованным участком считается южный склон. Арарат -- гора двухвершинная, Большой Арарат возвышается на высоту 5 165 метров, а Малый Арарат -- 3 896 метров.тут

[Злодиюка]

@

При этом больше 60 человек в Фиолетове не берут пенсии – потому что это не заработанные деньги. Такие не принимают и гуманитарной помощи.

@

армянам этого конечно не понять

(за редкими исключениями)

[Noi]

Нашел в путевых очерках украинского журналиста...

Ян Добропольский

Простое Закавказье глазами простого украинца

"За Дилижаном вдоль высокогорной дороги тянется целая цепь старорусских деревушек, прячущихся среди высоких гор и широких снежно-зеленых долин. Показательно название самой большой из них Фиолетово, которое судя по населяющим ее анархистам-староверам можно трактовать и как По-барабаново, и как До-лампочкино… Собственно туда и направлялась семья сидящих рядом со мной молокан, лица которых выделяются голубоглазостью и русоволосостью. Слово за слово, мне удалось узнать кое-что и о жизни армянских староверов. Политика здесь, как и в азербайджанской Ивановке проводиться мононациональная – дома продаются только русским и даже когда люди находятся на заработках, дома их остаются не заняты. И те рано или поздно возвращаются – текучести семей почти нет. Здешние молокане поддерживают особенно тесные связи с Ростовской областью, откуда с заработков и возвращается сам хозяин. В общем, народ тут как по советским, так и по современным понятиям живет зажиточный (машины, дома, телевизоры), так что глядя на этих красивых счастливых людей обживших самые суровые, но и самые прекрасные уголки Кавказа начинаешь невольно завидовать их жизненной обустроенности и независимости от политических веяний. В общем, очередной «экскурсионный «ПАЗик» меня не разочаровал: прекрасные места далекой от Еревана Армении и интересные люди для разговора, что еще нужно туристу?! "

[Frezy_Grant]

Какие дети симпатичные!

[Larasha]

Молокане: между небом и землей, между Россией и Арменией

25.12.2007 14:59  

Приезжая в родное приграничное с Грузией село Привольное, я всегда думала: а как попали в Армению молокане? От столицы Армении до нашего родового имения в Привольном есть несколько русских сел - Семеновка, Пушкино и Киров, но они давно осиротели. Здесь сейчас мало русских, да и то все старенькие дядьки и тетки. А вот дальше от нашего села к районному центру Калинино (сейчас уже Ташир) когда-то находилось истинно молоканское село со странным немного названием - Молоканская Фишка. Этого села уже давно нет, но приятные воспоминания о молоканах осталось и по сей день. В Ереване, в одной из русских школ, у нас было очень много молокан - одноклассников. А подружка Сусанна и сейчас пишет из далекой Австралии: держим отару овец, на все хватает, правда, соскучилась по ереванской зиме, даже улочкам слякотным и по тебе, моя лучшая подруга беззаботной школьной поры. 

Большинство молокан выехали из Армении в годы политического и экономического кризиса после развала Советского Союза. Никаких прений на национальной почве и быть не могло. А вот в Москве, например, мало кто знает, что если у них на рынках торгуют кавказцы, то в Ереване это место занимают русские - молокане. Но давайте уж по порядку.

История переселения молокан в Армению летоисчисляется еще со времен Екатерины II (правление с 1762 по 1796 годы). Льготы, предоставляемые переселенцам в Закавказье, соответствовали легенде об Араратском царстве (от автора: Араратским царством называли Великую - Западную, которая занимает территорию современной Турции, и Восточную Армению), имевшей широкое хождение среди сектантов в первой половине ХIХ века. В их представлениях Араратское царство являлось землей обильной, «кипящей медом и млеком». В 1880-е годы на территории Восточной Армении, определяемой в современных границах Республики Армения, находилось 23 русских селения (11 283 человек), в том числе шесть православных населенных пунктов (2 736 чел, или 24,4 %) и 17 сектантских (8 547 чел, или 75,6 %). Самым крупным селением была Воронцовка – религиозный центр молокан всего Закавказья, в котором проживало около 2 300 человек. Именно в этом селе в 1905 году проходил Всероссийский съезд духовных христиан - молокан, на который съехались представители молоканских общин из разных регионов России. В начале 1990-х годов в Армении проживало порядка 51 тыс. русских, из которых половина -- молоканского вероисповедания. На сегодняшний же день здесь проживает всего 5 тыс. молокан, 2 тыс. из которых живут в Ереване.

Причиной резкого сокращения молоканского населения и их продолжающейся миграции считается отсутствие особой государственной опеки молокан. Особенно сильно стимулировало выезд русских из Армении закрытие русских школ и групп с русским обучением в вузах. Не видя перспектив для получения образования и дальнейшего трудоустройства, русские, молоканского вероисповедания в том числе, стали массово покидать родные очаги, продавая за бесценок нажитое ими и их предками. В Армении из двух десятков русских сел ныне остались лишь два - Фиолетово и Лермонтово. Молокане на протяжении пары веков не утратили на новой родине свои обычаи жить общинами, слободами. Они и по сей день объединены в общины, во главе которых стоят выборные пресвитеры. В общине авторитетом пользуются «старцы» и певчие. Религиозный культ упрощен и сводится к собраниям, проводимым в обыкновенных помещениях. Богослужения состоят в чтении текстов Библии и пении псалмов. Семейные обряды совершаются бесплатно. Молокане отказываются регистрировать религиозные общины, считая регистрацию не «богоугодным» делом. Обязательно также для женщин ношение головного убора - платка.

Семьи молокан многодетные, а после развала союза стало трудно приобретать жилье для своих детей. Да и как могут молокане, большинство из которых живут в столице Армении, приобретать за огромные деньги квартиру, если они зарабатывают на хлеб насущный не бизнесом, и у них нет хорошо оплачиваемой работы. Мужчины в основном хорошие строители, женщины исключительно работают уборщицами или готовят квашеную капусту, соленые огурцы, моченые яблоки, но бизнес молокан особых денег не приносит. Решением жилищного вопроса они считают основание слободы в пригородах Еревана. Создание слободы позволит молоканам, объединившись территориально, сохранить свои веру и традиции, создать в Ереване свой молельный дом. У правительства страны они просят маленький, пусть даже самый каменистый клочок земли. «А дома мы построим своими руками», - говорят они. Трудолюбие молокан не требует рекламы. На каждом рынке встречаешь опрятно одетых светловолосых и светлоликих молоканок, продающих популярную, очень уважаемую армянами молоканскую капусту. Почти на каждой стройке крановщиками, каменщиками, малярами работают бородатые, крупнорукие молокане. Только бы дали 1-1,5 га земли для постройки молоканской деревни-слободы и не пройдет даже года, как там появится процветающее селение с уютными, с деревянной резьбой и светло голубой покраской, домами.

В принципе власти страны могли бы удовлетворить просьбу молокан в соответствии с 75 статьей земельного кодекса Армении о порядке предоставления земельных участков, являющихся собственностью государства и общин на праве безвозмездного пользования. Но без «но» не обошлось. Два года молокане скромно просят удовлетворить их просьбу. Просили президента, спикера парламента, просили и мэра столицы, а ответ получили только в ереванской мэрии, где им лишь предложили следить за объявлениями о проведении аукционов по продаже земли в армяноязычных газетах и участвовать в них. Может и не надо, но не преминем повторить: молокане не располагают крупными финансовыми возможностями, необходимыми для закупки земельного участка. Грустно, что простой люд не может им помочь. В силах сильных мира сего решить этот вопрос - предоставить возможность молоканам построить слободу.

У молокан резко осуждаются пьянство, курение и употребление наркотиков, самоубийство, аборты, а также разводы. Молоканское движение, возникнув в России во второй половине XVIII века (по другим источникам в XVI веке), долго подвергалось преследованиям. Молокане, духовные христиане, - это русские люди, которые, изучая Священное Писание, пришли к выводу, что между Богом и человеком единым посредником является Иисус Христос. И обращаться к Богу надо только через Дух Святой, «Ибо Бог есть Дух». Никакие предметы не являются изображением Бога, им не следует поклоняться, ибо в них нет Духа. Вера, упование молокан: «Тебе единому поклоняемся - Отцу, Сыну и Духу Святому».

И хотя за жизнью в России молокане так или иначе следят, те, которые не уехали в те трудные 1992-96 годы, уезжать на историческую родину пока не собираются. Старшее поколение даже в бедности не хочет покидать насиженные места. Да и в России не медом намазано. Так и застряли наши молокане между небом и землей, между Россией и Арменией, между сносной жизнью и бедностью.

Несмотря на их рассредоточение среди основного населения, у молокан практически отсутствуют смешанные браки. Их дети учатся в русских школах или классах. При этом все владеют беглым армянским. Вот и моя подружка Сусанна, учась в русской школе, более грамотно, чем я, говорила на моем родном армянском. И помню, как провожали ее семью в далекую Австралию. А может поехать в эту Австралию, самой посмотреть, как там мои?...

Наринэ Киракосян

[armspear]

Насчет запретов у них (осуждение пьянства)- они в некоторых селеньях пошатнулись, прямо скажем. В селе Русские Парисы Шаумяновского района мужчины пили, а некоторые весьма много. В целом же люди в этом селе были приветливые и работящие. Правда лица у некоторых были отчасти отталкивающие - следствие видать браков между родственниками - село то одно такое на округи и женились в основном на своих от этого.

[Ваэ]

Молокане, возникшие в России во второй половине XVIII века, были чем-то вроде православного протестантства. Их самоназвание – духовные христиане. Слово «молокане», которое посторонние возводят к тому, что эта секта употребляет в пост молоко, – из

Есть и другая версия

когда Екатирине дубль доложили что многии из них утонули переходя Куру она ответила - мало канула их.

[Ваэ]

автору тциранагуйн тциран