Три маски Сергея Довлатова

[Kornelij Glas]

Три маски Сергея Довлатова

Елена Довлатова

Сергею Довлатову 3 сентября исполнилось бы 65 лет. Довлатов известен читателю словно бы «в трех масках». Как человек, который, живя в СССР, нарушал и игнорировал все правила советского общежития и писал об этом. Как невозвращенец, который, попав в Америку, пусть не без труда, но вписался в тамошние правила и писал об этом. И, наконец, как интеллигент, который служил в конвойных войсках и писал об этом. О жизни и судьбе писателя рассказывает его вдова Елена Довлатова.

– Откуда взялся Сергей Довлатов, человек, совершенно «отвязанный» от советского мира?

– Родители его были из театральной среды. Отец режиссер, мать – актриса, впоследствии ставшая корректором. Оба закончили театральный институт в Ленинграде. Отец довольно много писал текстов для эстрады, последние 10-12 лет был доцентом Ленинградского эстрадного училища. Сестра матери, Мара Довлатова, была известным редактором, одно время работала секретарем Ольги Форш. Была близким другом семьи Юрия Павловича Германа. Ее домашняя библиотека состояла в значительной степени из книг с автографами авторов, редактором которых она была и с которыми подружилась навсегда. Вот в этой обстановке он и вырос.

– Что рассказывал Довлатов о своей службе в конвойных войсках? Что из его книги «Зона» является правдой?

– В армию Сергей попал, когда на третьем курсе забросил занятия в университете, и его отчислили. В конвойные войска он попал, потому что это случилось не осенью, когда новобранцы шли в армию, а по спецнабору – позже. Он не стал искать способов избавиться от военной службы и провел в армии все три года. Тогда, в 60-е, служили три года. Один мой близкий знакомый в такой ситуации предпочел сесть в тюрьму за уклонение от этой обязанности. По странности судьбы, когда Сергея перевели с Севера под Ленинград, он охранял этого моего знакомого.

Тот год, что он был в Коми, мы не были еще вместе. Знаю, что он писал оттуда матери, отцу и знакомым письма, в которых было довольно много смешного. Так что никому не могло прийти в голову, каково ему там. Действительность, конечно, была намного ужаснее того, что он описывал в письмах. Особенно для городского молодого человека.

Но он выдержал без жалоб страшные морозы, армейскую дисциплину, жизнь, когда нет возможности побыть наедине, всегда орет радио, кто-то приходит со службы, а кто-то отправляется. Он рассказывал, как тяжело переносили службу нежные южане, изнемогавшие от жуткого климата.

Результатом его армейской службы стал сборник «Зона», который завершился написанием в 1986 году, уже в Нью-Йорке, большого рассказа «Представление». Это художественное произведение в самом традиционном смысле. Если в других произведениях Довлатову удается убедить читателей в отождествлении главного героя с самим автором, так, что многие считают его рассказы автобиографией, то «Зона» в этом смысле стоит особняком.

– Нравилось ли ему в Эстонии, и какую роль вообще сыграл таллинский период?

– Он пробыл не в Эстонии, а в Таллине, два с небольшим года. О стране, в общем, почти ничего и не говорил, и не написал. Но Таллин ему нравился, он много и с удовольствием ходил пешком по нему, подмечая взглядом наблюдательного человека и художника множество интересных деталей, давая чрезвычайно точные и емкие характеристики виденному.

Эти два года были важными для Сергея, потому что там могло осуществиться то, для чего он туда и отправился: могла выйти книга. В те времена это означало официальное признание. Тем не менее, мне кажется, в Эстонии ему было тесновато. Слишком отличались друг от друга высокие спокойные мужчины-эстонцы от потомка кавказцев. Может быть, поэтому ничего не вышло с надеждами и планами. Но в творческом отношении этот короткий период оказался плодотворным.

Вернувшись в Ленинград, Сергей написал большое произведение, поместившееся на 600 страницах. Это должен был быть роман, который он так и не завершил. А итогом тех лет стал сборник «Компромисс», увидевший свет в Нью-Йорке. Это была вторая его русская книга, вышедшая в Америке. Первой была «Невидимая книга», которую выпустил «Ардис» по-русски и по-английски.

– По словам самого Довлатова, его жена оказалась решительнее его в вопросе эмиграции. Так ли это? Как вы решились уехать в Америку, и как вас выпустили?

– Я и в самом деле оказалась решительнее. Оформление виз на выезд прошло довольно спокойно со стороны официоза. Служащая ОВИРа на прощание даже совершенно искренне пожелала мне удачи. Все произошло стремительно. Кто-то из знакомых говорил, что это выглядело так, будто нас даже подталкивали. Пока Сергей колебался и раздумывал, мы с Катей (дочь Довлатовых – «Росбалт») уехали в Америку. Решилась я на это, как многие до меня и после. В расчете на то, что не пропаду, потому что не боюсь никакой работы, и с надеждой на то, что лучшее еще может произойти. И оно произошло. Мы не потеряли друг друга, что могло вполне случиться. Уже через год мы оказались все вместе. Сережа и его мама Нора приехали в Нью-Йорк. Мы не только не пропали в огромной новой стране, но пережили по-настоящему интересные события, приобрели друзей. Сергей же на вопрос, какова его профессия, с полным правом стал говорить, что он писатель. Об этом же свидетельствовали уже опубликованные его книги и интерес, который они вызывали.

– Правда ли, что Довлатову нравилось в Америке? Насколько он преуспел в Новом Свете?

– Совершенно верно. В Америке ему нравилось. Еще задолго до того, как он тут оказался, ему нравилась эта страна, хотя сведения о ней он черпал в основном из американской литературы. Среди любимых американских авторов были Хемингуэй, Фолкнер, Стивен Крейн, Сэлинджер, Шервуд Андерсон, Скотт Фицджеральд. Ему они нравились настолько, что он наизусть произносил куски из их произведений.

Не считая Америку идеальнейшим государством, он всегда говорил, что это наиболее подходящее для жизни место. Во всяком случае, для него. Уже в первые месяцы пребывания в Нью-Йорке был переведен на английский и опубликован в «Нью-Йоркере» его первый рассказ. И после этого он уже как бы стал автором этого издания. Всего публикаций в этом журнале был девять.

Через полгода после прибытия в Нью-Йорк он стал одним из четырех журналистов, создавших русскую газету-еженедельник, альтернативу уже давно существовавшему «Новому русскому слову». Через какое-то время он из простого сотрудника этой газеты стал ее главным редактором. Каждый год у него выходила книга по-русски. И ему не приходилось их издавать за собственный счет, потому что издатели почитали за честь поставить его имя в своих каталогах. Благодаря переводам на английский, его книгами заинтересовались издатели в других странах: в Финляндии, Швеции, Индии. И в Англии, что подчеркиваю, потому что американские и английские издания отличаются. Он был участником трех международных литературных конференций. Его голос узнавали и его передачи по радио «Свобода» слушали миллионы советских людей, бывших его соотечественников.

У нас родился сын Николас, первый американец в нашей семье. Что больше может свидетельствовать об успехе, если не это? Что еще может свидетельствовать о том, что эта страна ему нравилась?

– Что случилось с газетой «Новый американец»?

– С «Новым американцем» произошло то, что происходило и происходит с большинством такого рода начинаний. Особенно, если создатели – люди, не знающие ничего о законах бизнеса и экономики... Первые два года «Нового американца» были наиболее интересным периодом за все его существование. Это были годы, когда Сергей был главным редактором этой газеты. Но отсутствие денег и отсутствие каких-либо навыков в области организационно-экономической привели к тому, что «Новый американец» закрылся. Но даже и те два с лишним года были чудом. Потому что все это происходило вопреки всем правилам и законам бизнеса.

– «На чьей стороне» был Довлатов в кругах русской эмиграции? И был ли он вообще на чьей-то стороне?

– Довлатов всегда хотел вести жизнь профессионального писателя. Но на жизнь приходилось зарабатывать, в основном, журналистикой. Даже когда он был редактором еженедельника «Новый американец», семья зависела от передач на радио «Свобода». Но профессионально он принадлежал к кругам русских журналистов и литераторов.

А по поводу того, на чьей он был стороне, я могу сказать, что он явно был с теми, кто придерживался демократических взглядов. Он был на той стороне, на которой человек имел право и возможность высказать свое мнение.

Беседовал Леонид Смирнов

http://www.rosbalt.ru/2006/09/07/266167.html

[utkarsh]

На прошлоё неделе отмечали 65-летие Довлатова. А умер он, когда ему было 49... Спасибо за тему, Корнелий!

Ян Шенкман

Россия, переехавшая в Америку

Сергей Довлатов о свободе и колбасе

Довлатов эмигрировал в будущее.

Третьего сентября ему исполнилось бы 65 лет. К этой дате и приурочен выход очередной книги, которую Сергей Довлатов никогда не писал. Первым таким опытом был «Эпистолярный роман», переписка Довлатова с писателем Игорем Ефимовым. На этот раз вышел свод довлатовских статей. Редакторских колонок и эссе, написанных двадцать пять лет назад для эмигрантской газеты «Новый американец». И то, и другое противоречит завещанию писателя, в котором он вроде бы запретил публикацию текстов, не подготовленных им самим.

Юридически разница между «Речью без повода» и «Эпистолярным романом» только в том, что издание одной книги инициировал писатель Ефимов, а другую – довлатовские наследники. И то, и другое – запретный плод, а он, как известно, сладок. Что письма, что статьи – эксклюзив, раритет, экзотика. Все так, но к праву литератора не раскрывать перед публикой свою кухню стоило бы относиться с большим почтением.

В новый сборник помимо воспоминаний Елены и Кати Довлатовых, Петра Вайля, Нины Аловерт и Александра Гениса вошли повесть «Невидимая газета» (часть довлатовской книги «Ремесло»), колонки редактора (вышедшие в свое время книгой «Марш одиноких») и разрозненные статьи, частично печатавшиеся в российской периодике и малотиражных сборниках, посвященных Довлатову. Так что подзаголовок «Ранее неизданные материалы», который дали этой книге издатели, выглядит преувеличением. «Ранее неизвестные широкой публике» – так было бы, наверно, честнее.

Также в разделе Главная тема

Бродский требует жертв

Биографию «рыжему» сделал поэт Лев Лосев

Чуден Кремль при ясной погоде

Владимир Сорокин идет по стопам Александра Проханова

Врагу не сдаются варяг и хазар

Оживление мертвых душ в процессе русско-еврейского катаклизма

Россия, переехавшая в Америку

Сергей Довлатов о свободе и колбасе

Винегрет из Тургенева

Андрей Битов: страна-трасса-стакан-расстрел и ГУЛАГ как цивилизация

На этом библиографические изыскания можно считать оконченными. Теперь о главном. О том, про что эта книга. Она – о России, переместившейся в Соединенные Штаты. О ее филиале, авангарде, третьей волне эмиграции, которая по прошествии лет оказалась эмиграцией в будущее. Все то, что испытали они, спустя десять лет пришлось пережить и нам. Испытания свободой не выдержали ни мы, ни они. Обилие колбасы, джинсов и прав человека ошеломило бывших советских граждан. Как жить, за что и с кем бороться, если все мечты сбылись, а счастье почему-то не наступило?

Об этом и писал Довлатов в «Новом американце». Писал жестко, иронично, грустно. Почти без метафор и аллегорий. Вот, например, история бывалого зэка, мечтавшего о тюрьме: «Звонок неотвратимо приближался. Беланенко стал нервничать. Совершал одно лагерное преступление за другим. Ему не везло. Кража медикаментов так и не была раскрыта. Попытка избить бригадира окончилась неудачей. Бригадир сломал ему два ребра. До звонка оставались сутки. И тогда Беланенко потерял голову. Бросился с заточенным рашпилем на лагерного «кума». И часовой застрелил его с вышки. Это все. Люди погибают в борьбе за свободу. Беланенко погиб, отстаивая свою неволю...» Какие уж тут метафоры.

Так было в России. В СССР. Но и в Америке немногое изменилось. Журналисты в Нью-Йорке даже выставку цветов рвались освещать с антисоветских позиций. Власти меняются, меняется пейзаж за окном, а глупость человеческая, похоже, неистребима. И холуйство неистребимо. Были советские рабы. Стали антисоветские. Разница небольшая.

«Мы знали, что в Америке больше колбасы и джинсов, – пишет Довлатов о «новых американцах». – И решили сменить место жительства. То есть сменить хозяина. Люди с такой гибкой ментальностью – довольно ценное приобретение. Любая бюрократия (советская или антисоветская) готова отдать им должное. Позиция «чего изволите» устраивает любое начальство. И работенка этим людям всегда найдется. Кто-то возразит:

– Они сменили убеждения.

Да ничего подобного. Хозяина переменили, это верно. А убеждений там отродясь не бывало».

Сменили хозяина ради джинсов... А разве в России в 1991-м случилось не то же самое? Это теперь все в порядке. Точки над «i» расставлены. Кто в доме хозяин, известно даже тем, кто не читает газет. А в промежутке, между 1991-м и 2000-м, мы невыразимо тосковали. С ума сводила неопределенность и неизвестность. Многие за это время успели спиться, опуститься. Кто-то разбогател, но такой ценой, что лучше б они спились. А все почему? Не знали, кому служить. Вот в этом промежутке мы и были сами собой. Но под лучами свободы, даже мнимой (и это тоже одна из постоянных довлатовских тем) с одинаковым успехом расцветают и розы, и сорняки. И графоманы, и шарлатаны, и жулики. Но кому же охота считать себя сорняком? Тем более графоманом и жуликом. Гораздо легче живется, если ты жертва преступного режима или его слуга. Одно из двух, третьего не дано. А свобода тем и страшна для бывшего советского человека, что вариантов гораздо больше. Порядочным людям эта свобода дана, чтобы мучиться от своего несовершенства (Довлатов, например, мучился невыносимо). Хамы используют ее, чтобы узаконить свое убожество. Конец нам известен. Самое время перечитывать лагерную повесть Довлатова с выразительным названием «Зона»...

ng.ru

[utkarsh]

Похмелье - как литературный прием

65 лет назад родился писатель Сергей Довлатов

Сергей Довлатов как литературный персонаж (а сам автор и рассказчик Довлатов, от лица которого часто повествует виновник торжества, это два разных человека), сдается мне, провел бы этот день вдалеке от Колонных залов, ненавидимых им фанфар и обстановки пафоса. В чисто мужской компании, с бутылкой виски, сигаретами «Голуаз», книгой стихов Бродского, под звуки джазовых импровизаций он неотвратимо приближался бы к опоэтизированному самим собой состоянию похмелья. В его рассказах герои либо пребывают в этой стадии загула, либо находятся на пути к нему. Но в случае с довлатовской прозой похмелье - это скорее литературный прием (хотя и выпить юбиляр был не дурак). Просто рассматривать мир с высоты собственного падения - излюбленная наблюдательная позиция писателя.

Героями Довлатова были представители дна - «зеки, фарцовщики, спив- шаяся богема». Что стало поводом обвинить его в чернухе. Но, приглядевшись к этим персонажам, можно узнать потомков Онегина, Печорина и других представителей славной плеяды «лишних» людей, не желающих маршировать в ногу со своим временем. Только они сменили фраки и мундиры на голубые польские джинсы, пристрастились слушать «Битлз», а из родовых поместий перебрались в хрущевки.

Однако что-то главное, что роднит Довлатова с классиками жанра, не изменилось. Квинтэссенция довлатовской прозы заключается в следующем диалоге:

- Где справедливость? - возмущался довлатовский герой, когда непутевая женщина обрела завидного жениха.

Довлатов рассмеялся.

- Что может быть выше справедливости? - обиделся герой.

- Да что угодно.

- Что же именно?

- Например, милосердие.

Благодаря дефицитному умению трансформировать любовь к грешному ближнему в ироничную, но добрую улыбку Довлатов еще долго будет почитаем в стране, которая так мучительно расстается с лозунгом «Все отобрать и поделить».

Ярослав КОРОБАТОВ kp.ru

[Kornelij Glas]

А помните?

В молодости Битов держался агрессивно. Особенно в нетрезвом состоянии.

Как-то раз он ударил Вознесенского.

Это был уже не первый случай такого рода. Битова привлекли к

товарищескому суду. Плохи были его дела.

И тогда Битов произнес речь. Он сказал:

- Выслушайте меня и примите объективное решение. Только сначала

выслушайте, как было дело. Я расскажу, как это случилось, и тогда вы поймете

меня. А следовательно - простите. Потому что я не виноват. И сейчас это всем

будет ясно. Главное, выслушайте, как было дело.

- Ну, и как было дело? - поинтересовались судьи.

- Дело было так. Захожу в "Континенталь". Стоит Андрей Вознесенский. А

теперь ответьте, - воскликнул Битов, - мог ли я не дать ему по физиономии?!

[Kornelij Glas]

Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:

- Я тебе, сволочь, морду набью!

Цыбин отвечает:

- Это исключено. Потому что я - толстовец. Если ты меня ударишь, я

подставлю другую щеку.

Гости слегка успокоились. Видят, что драка едва ли состоится. Вышли

курить на балкон.

Вдруг слышал грохот. Забегают в комнату. Видят - на полу лежит

окровавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове верхом, молотит

пудовыми кулаками.

[Ablertus]

Писать от первого лица - общепринятый прием. Но почему то именно читая Довлатова, и даже зная абсолютно точно, что ето НЕ автобиография, никак невозможно победить в себе убежденность, что все описанное произошло с автором в реальности. При всей фантастичности описываемых ситуаций (а может, именно благодаря ей - по принципу "нарочно не придумаешь").

Я обожаю читать Довлатова. Но отношение к нему у меня сложное. Потому что я считаю его гениальным писателем, так и не написавшим ни одной гениальной книги. Есть у него гениальные мысли, фразы, предложения и даже целые абзацы, но не книги. И дело тут наверно в том, что он никогда и не ставил перед собой задачу писать шедевры, хотя по масштабу таланта не уступал Достоевскому и Булгакову.

[annie*forever*]

Мне как раз кажется, что Довлатов в первую очередь журналист, а не писатель, и тот метод, которым он доносил свои мысли- наиболее верный для него...

п.с. читаю "колонки редактора..."цитировать можно до бесконечности

[Ablertus]

Мне как раз кажется, что Довлатов в первую очередь журналист, а не писатель, и тот метод, которым он доносил свои мысли- наиболее верный для него...

п.с. читаю "колонки редактора..."цитировать можно до бесконечности

[annie*forever*]

наверное,

просто мне он кажется настолько самодостаточным, даже будучи журналистом обычного, если можно так сказать, издания....не знаю дело в его манере писать, в языке, или в чем-то еще...

[Доктор]

Мне как раз кажется, что Довлатов в первую очередь журналист, а не писатель, и тот метод, которым он доносил свои мысли- наиболее верный для него...

п.с. читаю "колонки редактора..."цитировать можно до бесконечности

[Rebecca]

В этом плане Довлатов похож на Марк Твена...

[Simba]

А я опять перечитываю Довлатова, хотя знаю его произведения почти наизусть...