Если б он был султан
Кирилл Телин о том, чем опасны законы, переписанные под конкретного лидера страны
Кирилл Телин 18.04.2017, 09:11
Изображение президента Турции Тайипа Эрдогана перед референдумом в Стамбуле, 14 апреля 2017 года
История одобренных на референдуме поправок в конституцию Турции, которые уже к 2019 году приведут к исчезновению в стране должности премьер-министра и дадут Реджепу Эрдогану возможность снова возглавить лидирующую в стране Партию справедливости и развития (ПСР), была непростой. Но еще сложнее могут оказаться последствия этого события, когда рано или поздно президентом Турции будет вовсе не тот человек, под которого переписали конституцию.
Впервые идея изменения конституции Турции была предложена еще в середине 2000-х годов, но долгое время ее окончательное выражение сталкивалось с большим количеством препятствий: по-прежнему сильными были политические позиции армии, Турция активно участвовала в процессе европейской интеграции, да и электоральный потенциал ПСР не позволял инициировать столь масштабную трансформацию.
Тем не менее в 2007 и 2010 годах Эрдоган, тогда возглавлявший правительство, дважды одержал победу на схожих конституционных референдумах: сначала, несмотря на сопротивление президента Сезера, был изменен порядок избрания главы государства (президента стали избирать всенародно с возможностью для одного человека дважды занимать этот пост), а через три года в основной закон было внесено еще 26 поправок, ограничивших вмешательство армии в политику.
Для страны, пережившей пять военных переворотов за 50 лет, такие реформы были не удивительны — однако именно они запустили неожиданный кризис, приостановивший уверенную поступь к президентской республике.
Дело в том, что на фоне последствий экономического кризиса Эрдоган и ПСР решили подкрепить курс на ослабление влияния армии рядом популистских инициатив, которые общество восприняло как попытку исламизации и насаждения авторитарного режима. Частичное избавление от республиканской символики, смягчение религиозных ограничений и неоосманистский поворот во внешней политике вылились в масштабные беспорядки в стамбульском парке Таксим-Гези — несмотря на небольшую площадь, последний неожиданно превратился в арену яростных политических баталий.
Параллельно распался и специальный комитет, обсуждавший поправки в конституцию, — на фоне резко ужесточившихся дискуссий представители ПСР предпочли просто покинуть его состав.
Второй сильнейший удар по позициям Эрдогана был нанесен в июне 2015 года — после событий в Стамбуле, помноженных на коррупционные скандалы и попытки властей обвинить во всех бедах тайные военные заговоры и возглавляемое проповедником Фетхуллой Гюленом «параллельное государство», ПСР неожиданно провалилась на парламентских выборах, потеряв по сравнению с 2011 годом почти 10% голосов и более пятидесяти мест в Великом национальном собрании.
Однако Реджеп Эрдоган вряд ли бы добился столь выдающихся позиций в турецкой политике, если бы не умел выдерживать подобные удары.
Смешки над Акелой ПСР продолжались менее полугода — уже в ноябре 2015 года партия отыграла свое падение на досрочных парламентских выборах, а в июле 2016-го случилась та самая попытка государственного переворота, по завершении которой Турцию ждала масштабная политическая чистка. О ее итогах применительно к воскресному референдуму красноречиво говорит статистика: если в феврале 2013 года конституционный проект Эрдогана готовы были поддержать лишь 21% опрошенных, то в феврале 2017 года сторонников, по самым осторожным данным, было уже в два раза больше.
Тем не менее назвать результаты референдума триумфом все-таки нельзя: на фоне активной провластной пропаганды, объявлявшей противников Эрдогана едва ли не «террористами» и, конечно же, предателями нации, перевес менее чем в 3 п.п. (51,4% против 48,6%) — вовсе не тот гандикап, который мог бы развязать руки политической машине ПСР и дать президенту абсолютный карт-бланш.
Громкие слова, попытка переворота и даже страшные теракты, прокатившиеся по стране, не привели к автоматическому сплочению граждан вокруг привычного лидера.
Оппозиция уже объявила о готовности опротестовать результаты референдума из-за нарушений избирательного законодательства, а власти вынуждены были продлить режим чрезвычайного положения, чтобы не допустить массовых протестов.
Масла в огонь подлил и Европейский союз: в то время как лидеры Азербайджана, Пакистана и Белоруссии дружно поздравили Эрдогана, Жан-Клод Юнкер призвал официальную Анкару искать «наиболее широкий национальный консенсус» при столь радикальных переменах. Другие европейские политики заявили, что ожидают оценок миссии БДИПЧ-ОБСЕ по вопросу возможных нарушений на референдуме.
Иными словами, Эрдоган одержал очередную тактическую викторию, однако на общее состояние турецкой политики это еще не оказало того влияния, которое видится со стороны: как после конституционных поправок 2007–2010 годов ничто не предвещало событий на площади Таксим, так и сейчас головокружение от успехов может выйти боком.
К этому может подтолкнуть и довольно странное положение самого президента: с одной стороны, он все больше усиливает собственные позиции в политической системе, но с другой — именно это обстоятельство ставит его в затруднительное положение.
Дальнейшее «закручивание гаек», нередко свойственное авторитарным режимам, естественным образом сплотит против него оставшиеся оппозиционные силы, чья критика на фоне растущего влияния Эрдогана выглядит все более обоснованной; ослабление же собственной политики вполне может усилить внутреннее брожение в лагере лоялистов — против конституционных изменений уже выступили многие бывшие сторонники президента, такие как Абдулла Гюль и Бюлент Арынч.
Но самое главное обстоятельство, намекающее на неочевидные риски происходящих изменений, — полное непонимание того, как будет работать трансформируемая система после того, как инициатор своеобразного «ручного управления», то есть сам Эрдоган, в силу каких-либо причин, естественных или не очень, отойдет от дел.
Сразу после объявления победы сторонников реформы на референдуме Эрдоган заявил: «Впервые в истории [Турецкой] республики мы меняем нашу систему правления цивилизованным политическим путем». Частичную справедливость этих слов трудно не признать — военных переворотов и репрессивных кампаний за последние полвека страна знала гораздо больше, чем упомянутых «цивилизованных» траекторий; немалый вклад в это внес и сам нынешний президент, поочередно разворачивавший то уголовные дела наподобие «Эргенекона», то кампанию Gülen under the bed, в рамках которой сторонников оппонента Эрдогана, опального проповедника Фетхуллы Гюлена, не находили разве что в кладовках президентской резиденции.
Однако мирная трансформация Турции пока что происходит в не самом удачном направлении личной власти самого президента, которая вряд ли будет способствовать политической стабилизации.
«Ползучий авторитаризм» — не редкость для государств, где демократические нормы сталкиваются с личными амбициями руководителей; одни только примеры восточноевропейских стран, где «политбюро» Виктора Орбана соседствует с польскими экспериментами Качиньского и Ко, в этом отношении весьма характерны. Однако Реджеп Эрдоган сделал все для того, чтобы политическая система Турции играла по заданным лично им правилам, — и в этом таится большая угроза для будущего страны. Ведь в случае, если Эрдоган покинет свой пост, система неформальных сдержек и противовесов вряд ли окажется в состоянии демпфировать заданные конституционными поправками радикальные изменения и сдержать потенциальный произвол новых руководителей.
Это тем более опасно в условиях имеющегося у Турецкой Республики опыта: после Мустафы Кемаля и Исмета Инёню заложенные в системе противоречия привели к началу эпохи военных переворотов, случавшихся с пугающей частотой и регулярностью.
Что будет с персоналистской системой в условиях отсутствия «опекающей демократию» армии и харизматичных лидеров, способных продолжить курс Эрдогана, сложно даже предполагать.
Вероятно, само «ручное управление», в краткосрочном измерении способное повысить уровень доверия к политической системе, частично сгладить внутренние конфликты и повысить гибкость принимаемых решений, в конечном итоге показывает поразительную неэффективность и неспособность формировать стабильные условия для государственного развития — в какой бы стране ни происходило укоренение подобных властных схем.
Последовательное ослабление институтов и коллективных правил игры оказывается вызовом, на который оставшееся без национального лидера общество не может безболезненно ответить, — и выпавшее из рук «просвещенного диктатора» кольцо всевластья начинает приводить к обычному результату — репрессиям, стагнации и социальному расколу.
Автор — научный сотрудник факультета политологии МГУ
https://www.gazeta.ru/comments/2017/04/17_a_10631417.shtml#page4
