Василий Шукшин. До третьих петухов. Сказка

[menaria]

Василий Шукшин. До третьих петухов

Сказка

---------------------------------------------------------------

Как-то в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили

персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на

месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок -- ждали.

Библиотекарша напоследок поговорила с кем-то по телефону... Говорила она

странно, персонажи слушали и не понимали. Удивлялись.

Да нет, -- говорила библиотекарша, -- я думаю, это пшено. Он же

козел... Пойдем лучше потопчемся. А? Нет, ну он же козел. Мы потопчемся,

так? Потом пойдем к Владику... Я знаю, что он баран, но у него "Грюндик" --

посидим... Тюлень тоже придет, потом этот будет... филин-то... Да я знаю,

что они все козлы, но надо же как-то расстрелять время! Ну, ну... слушаю...

Ничего не понимаю, -- тихо сказал некто в цилиндре -- не то Онегин, не

то Чацкий -- своему соседу, тяжелому помещику, похоже, Обломову.

Обломов улыбнулся:

-- В зоопарк собираются.

-- Почему все козлы-то?

-- Ну... видно, ирония. Хорошенькая. А?

Господин в цилиндре поморщился:

-- Вульгаритэ.

-- Вам все француженок подавай, -- с неодобрением сказал Обломов. -- А

мне глянется.

С ножками -- это они неплохо придумали. А?

Очень уж... того... -- встрял в разговор господин пришибленного вида,

явно чеховский персонаж. -- Очень уж коротко. Зачем так?

Обломов тихо засмеялся:

-- А чего ты смотришь туда? Ты возьми да не смотри.

-- Да мне что, в сущности? -- смутился чеховский персонаж. --

Пожалуйста. Почему только с ног начали?

-- Что? -- не понял Обломов.

-- Возрождаться-то.

-- А откуда же возрождаются? -- спросил довольный Обломов. -- С ног,

братец, и начинают.

-- Вы не меняетесь, -- со скрытым презрением заметил Пришибленный.

Обломов опять тихо засмеялся.

-- Том! Том! Слушай сюда! -- кричала в трубку библиотекарша.

-- Слушай сюда! Он же козел!

У кого машина? У него? Нет, серьезно? -- Библиотекарша надолго умолкла

-- слушала.

-- А каких наук? -- спросила -- она тихо. -- Да? Тогда я сама козел...

Библиотекарша очень расстроилась... Положила трубку, посидела просто

так, потом встала и ушла. И закрыла библиотеку на замок.

Тут персонажи соскочили со своих полок, задвигали стульями... В темпе,

в темпе! -- покрикивал некто канцелярского облика, лысый. -- Продолжим. Кто

еще хочет сказать об Иване-дураке? Просьба: не повторяться. И -- короче.

Сегодня мы должны принять решение. Кто?

-- Позвольте? -- это спрашивала Бедная Лиза.

-- Давай, Лиза, -- сказал Лысый.

-- Я сама тоже из крестьян, -- начала Бедная Лиза, -- вы все знаете,

какая я бедная...

-- Знаем, знаем! -- зашумели все. -- Давай короче!

-- Мне стыдно, -- горячо продолжала Бедная Лиза, -- что Иван-дурак

находится вместе с нами.

Сколько можно?! До каких пор он будет позорить наши ряды?

-- Выгнать! -- крикнули с места.

-- Тихо! -- строго сказал Лысый конторский, -- Что ты предлагаешь,

Лиза?

-- Пускай достанет справку, что он умный, -- сказала Лиза.

Тут все одобрительно зашумели.

-- Правильно!

-- Пускай достанет! Или пускай убирается!...

-- Какие вы, однако, прыткие, -- сказал огромный Илья Муромец. Он сидел

на своей полке -- не мог встать. -- Разорались. Где он ее достанет? Легко

сказать...

-- У Мудреца. -- Лысый, который вел собрание, сердито стукнул ладонью

по столу. -- Илья, я тебе слова не давал!

-- А я тебя не спрашивал. И спрашивать не собираюсь. Закрой хлебало, а

то враз заставлю чернила пить. И промокашкой закусывать. Крыса конторская.

-- Ну, начинается!.. -- недовольно сказал Обломов. -- Илья, тебе бы

только лаяться. А чем плохое предложение: пускай достанет справку. Мне тоже

неловко рядом с дураком сидеть. От него портянками пахнет... Да и никому, я

думаю, не...

-- Цыть! -- громыхнул Илья. -- Неловко ему. А палицей по башке хошь?

Достану!

Тут какой-то, явно лишний, заметил: -- Междоусобица.

-- А? -- не понял Конторский.

-- Междоусобица, -- сказал Лишний. -- Пропадем.

-- Кто пропадет? -- Илья тоже не видел опасности, о какой говорил

Лишний. -- Сиди тут, гусарчик! А то достану тоже разок...

-- Требую удовлетворения! -- вскочил Лишний.

-- Да сядь! -- сказал Конторский. -- Какое удовлетворение?

-- Требую удовлетворения: этот сидень карачаровский меня оскорбил.

-- Сядь, -- сказал и Обломов. -- Чего с Иваном-то делать?

Все задумались.

Иван-дурак сидел в углу, делал что-то такое из полы своего армяка,

вроде ухо.

-- Думайте, думайте, -- сказал он. -- Умники нашлись... Доктора.

-- Не груби, Иван, -- сказал Конторский. -- О нем же думают, понимаешь,

и он же еще сидит грубит. Как ты насчет справки? Может, сходишь возьмешь?

-- Где?

-- У Мудреца... Надо же что-то делать. Я тоже склоняюсь...

-- А я не склоняюсь! -- бухнул опять Илья. -- Склоняется он. Ну и

склоняйся сколько влезет.

Не ходи, Ванька. Чушь какую-то выдумали -- справку... Кто это со

справкой выскочил?

Лизка? Ты чего, девка?!

-- А ничего -- воскликнула Бедная Лиза. -- Если ты сидишь, то и все

должны сидеть? Не пройдет у вас, дядя Илья, эта сидячая агитация! Я

присоединяюсь к требованию ведущего: надо что-то делать. -- И она еще раз

сказала звонко и убедительно: -- Надо что-то делать!

Все задумались. А Илья нахмурился.

-- Какая-то "сидячая агитация", -- проворчал он. -- Выдумывает чего ни

попадя. Какая агитация?

-- Да такая самая! -- вскинулся на него Обломов. -- Сидячая, тебе

сказали. "Ка-ка-ая". Помолчи, пожалуйста. Надо, конечно, что-то делать,

друзья. Надо только понять: что делать-то?

-- И все же я требую удовлетворения! -- вспомнил свою обиду Лишний. --

Я вызываю этого горлопана (к Илье) на дуэль.

-- Сядь! -- крикнул Конторский на Лишнего. -- Дело делать или дуэлями

заниматься? Хватит дурака валять. И так уж ухлопали сколько... Дело надо

делать, а не бегать по лесам с пистолетами. Тут все взволновались, зашумели

одобрительно.

-- Я бы вообще запретил эти дуэли! -- крикнул бледный Ленский.

-- Трус, -- сказал ему Онегин.

-- Кто трус?

-- Ты трус.

-- А ты -- лодырь. Шулер. Развратник. Циник.

-- А пошли на Волгу! -- крикнул вдруг какой-то гулевой атаман. --

Сарынь на кичку!

-- Сядь! -- обозлился Конторский. -- А то я те покажу "сарынь". Задвину

за шкаф вон -- поорешь там.

Еще раз спрашиваю: что будем делать?

-- Иди ко мне. Атаман, -- позвал Илья казака. -- Чего-то скажу.

-- Предупреждаю, -- сказал Конторский, -- если затеете какую-нибудь

свару... вам головы не сносить. Тоже мне, понимаешь, самородки.

-- Сказать ничего нельзя! -- горько возмутился Илья. -- Чего вы?!

Собаки какие-то, истинный бог: как ни скажешь -- все не так.

-- Только не делайте, пожалуйста, вид, -- с презрением молвил Онегин,

обращаясь к Илье и к казаку, -- что только вы одни из народа. Мы тоже --

народ.

-- Счас они будут рубахи на груди рвать, -- молвил некий мелкий

персонаж вроде гоголевского Акакия Акакиевича. -- Рукава будут жевать...

-- Да зачем же мне рукава жевать? -- искренне спросил казачий атаман.

-- Я тебя на одну ладошку посажу, а другой прихлопну.

-- Все -- междоусобица, -- грустно сказал Лишний. -- Ничего теперь

вообще не сделаем. Вдобавок еще и пропадем.

-- Айда на Волгу! -- кликнул опять Атаман. -- Хоть погуляем.

-- Сиди, -- сердито сказал Обломов. -- Гуляка... Все бы гулять, все бы

им гулять! Дело надо делать, а не гулять.

-- А-а-а, -- вдруг зловеще тихо протянул Атаман, -- вот кохо я искал-то

всю жизню Вот кохо мне надоть-то... -- И потащил из ножен саблю. -- Вот кому

я счас кровя-то пущу... Все повскакали с мест...

Акакий Акакиевич птицей взлетел па свою полку, Бедная Лиза присела в

ужасе и закрылась сарафаном... Онегин судорожно заряжал со ствола дуэльный

пистолет, а Илья Муромец смеялся и говорил:

-- О-о, забегали?! Забегали, черти драповые?! Забегали!

Обломов загородился от казака стулом и кричал ему, надрываясь:

-- Да ты спроси историков литературы! Ты спроси!.. Я же хороший был! Я

только лодырь беспросветный... Но я же безвредный!

-- А вот похлядим, -- говорил Казак, -- похляди-им, какой ты хороший:

хороших моя сабля не секеть.

Конторский сунулся было к Казаку, тот замахнулся на него, и Конторский

отскочил.

-- Бей, казаче! -- гаркнул Илья. -- Цеди кровь поганую!

И бог знает, что тут было бы, если бы не Акакий Акакиевич. Посреди

всеобщей сумятицы он вдруг вскочил и крикнул:

-- Закрыто на учет!

И все замерли... Опомнились. Казак спрятал саблю. Обломов вытер лицо

платком, Лиза встала и стыдливо оправила сарафан.

-- Азия, -- тихо и горько сказал Конторский. -- Разве можно тут

что-нибудь сделать!

Спасибо, Акакий. Мне как-то в голову не пришло -- закрыть на учет.

-- Илья, у тя вина нету? -- спросил Казак Муромца.

-- Откуда? -- откликнулся тот. -- Я же не пью.

-- Тяжко на душе, -- молвил Казак. -- Маяться буду...

-- А нечего тут... размахался, понимаешь, -- сказал Конторский. --

Продолжим. Лиза, ты чего-то хотела сказать...

-- Я предлагаю отправить Ивана-дурака к Мудрецу за справкой, -- сказала

Лиза звонко и убежденно.

-- Если он к третьим петухам не принесет справку, пускай... я не

знаю... пускай убирается от нас.

-- Куда же ему? -- спросил Илья грустно.

-- Пускай идет в букинистический! -- жестко отрезала Лиза.

-- О-о, не крутенько ли? -- усомнился кто-то.

-- Не крутенько, -- тоже жестко сказал Конторский. -- Нисколько. Только

так. Иван...

-- Аиньки! -- откликнулся Иван. И встал.

-- Иди.

Иван посмотрел на Илью.

Илья нагнул голову и промолчал. И Казак тоже промолчал, только

мучительно сморщился и поискал глазами на полках и на столе, -- все, видно,

искал вино.

-- Иди, Ванька, -- тихо сказал Илья. -- Ничего не сделаешь. Надо идти.

Вишь, какие они все... ученые. Иди и помни: в огне тебе не гореть, в воде не

тонуть... За остальное не ручаюсь.

-- Хошь мою саблю? -- предложил Казак Ивану.

-- Зачем она мне? -- откликнулся тот.

-- Иван, -- заговорил Илья, -- иди смело -- я буду про тебя думать. Где

тебя пристигнет беда... Где тебя задумают погубить, я крикну: "Ванька,

смотри! "

-- Как ты узнаешь, шо ехо пристихла беда? -- спросил Казак.

-- Я узнаю. Сердцем учую. А ты мой голос услышишь. Иван вышел на

середину библиотеки, поклонился всем поясным поклоном... Подтянул потуже

армячишко и пошел к двери.

-- Не поминайте лихом, если где пропаду, -- сказал с порога.

-- Господь с тобой, -- молвил Обломов. -- Может, не пропадешь.

-- Придешь со справкой, Иван, -- взволнованно сказала Лиза, -- я за

тебя замуж выйду.

-- На кой ты мне черт нужна, -- грубо сказал Иван. -- Я лучше царевну

какую-нибудь стрену...

-- Не надо, Иван, -- махнул рукой Илья, -- не связывайся. Все они... не

лучше этой вот.

-- Показал на Лизу. -- На кой ляд тебе эта справка?! Чего ты

заегозила-то? Куда вот парню... на ночь глядя! А и даст ли он ее справку-то,

ваш Мудрец? Тоже небось сидит там...

-- Без справки нельзя, дядя Илья, -- решительно сказала Лиза. -- А

тебе, Иван, я припомню, что отказался от меня. Ох, я те припомню!

-- Иди, иди, Иван, -- сказал Конторский. -- Время позднее -- тебе

успеть надо.

-- Прощайте, -- сказал Иван. И вышел.

x x x

И пошел он куда глаза глядят.

Темно было... Шел он, шел -- пришел к лесу. А куда дальше идти, вовсе

не знает. Сел на пенек, закручинился.

-- Бедная моя головушка, -- сказал, -- пропадешь ты. Где этот Мудрец?

Хоть бы помог кто. Но никто ему не помог.

Посидел-посидел Иван, пошел дальше.

Шел, шел, видит -- огонек светится. Подходит ближе -- стоит избушка на

курьих ножках, а вокруг кирпич навален, шифер, пиломатериалы всякие.

-- Есть тут кто-нибудь? -- крикнул Иван.

[menaria]

Вышла на крыльцо Баба-Яга... Посмотрела на Ивана спрашивает:

-- Кто ты такой? И куда идешь?

-- Иван-дурак, иду к Мудрецу за справкой, -- ответил Иван. -- А где его

найти, не знаю.

-- Зачем тебе справка-то? -- Тоже не знаю... Послали.

-- A-a... -- молвила Баба-Яга. -- Ну заходи, заходи... Отдохни с дороги

Есть небось хочешь?

-- Да не отказался бы...

-- Заходи.

Зашел Иван в избушку.

Избушка как избушка, ничего такого. Большая печка, стол, две кровати...

-- Кто с тобой еще живет? -- спросил Иван.

-- Дочь. Иван, -- заговорила Яга, -- а ты как дурак-то -- совсем, что

ли, дурак?

-- Как это? -- не понял Иван.

-- Ну, полный дурак или это тебя сгоряча так окрестили? Бывает, досада

возьмет -- крикнешь: у, дурак! Я вон на дочь иной раз как заору: у, дура

та'кая1 А какая же она дура? Она у меня вон какая умная. Может, и с тобой

такая история; привыкли люди; дурак и дурак, а ты вовсе не дурак, а

только... бесхитростный. А?

-- Не пойму, ты куда клонишь-то?

-- Да я же по глазам вижу: никакой ты не дурак, ты просто

бесхитростный. Я как только тебя увидала, сразу подумала: "Ох, и талантливый

парень! " У тебя же на лбу написано: "талант". Ты хоть сам-то догадываешься

про свои таланты? Или ты полностью поверил, что ты -- дурак?

-- Ничего я не поверил! -- сердито сказал Иван. -- Как это я про себя

поверю, что я -- дурак?

-- А я тебе чего говорю? Вот люди, а!.. Ты строительством когда-нибудь

занимался?

-- Ну, как?.. С отцом, с братьями теремки рубили... А тебе зачем?

-- Понимаешь, хочу коттеджик себе построить... Материалы завезли, а

строить некому. Не возьмешься?

-- Мне же справку надо добывать...

-- Да зачем она тебе? -- воскликнула Баба-Яга. -- Построишь

коттеджик... его увидют -- ко мне гости всякие приезжают -- увидют

-- сразу: кто делал? Кто делал -- Иван делал... Чуешь? Слава пойдет по

всему лесу.

-- А как же справка? -- опять спросил Иван. -- Меня же назад без

справки-то не пустют.

-- Ну и что? -- Как же? Куда же я?

-- Истопником будешь при коттеджике... Когда будешь строить, запланируй

себе комнатку в подвале... Тепло, тихо, никакой заботушки. Гости наверху

заскучали -- куда? -- пошли к Ивану: истории разные слушать. А ты им ври

побольше... Разные случаи рассказывай. Я об тебе заботиться буду. Я буду

тебя звать -- Иванушка...

-- Карга старая, -- сказал Иван. -- Ишь ты, какой невод завела!

Иванушкой она звать будет. А я на тебя буду горб гнуть? А ху-ху не хо-хо,

бабуленька?

-- А-а, -- зловеще протянула Баба-Яга, -- теперь я поняла, с кем имею

дело; симулянт, проходимец... тип. Мы таких -- знаешь, что делаем? --

зажариваем. Ну-ка, кто там?! -- И Яга трижды хлопнула в ладоши. -- Стража!

Взять этого дурака, связать -- мы его будем немножко жарить. Стражники,

четыре здоровых лба, схватили Ивана, связали и положили на лавку.

-- Последний раз спрашиваю, -- еще попыталась Баба-Яга, -- будешь

коттеджик строить?

-- Будь ты проклята! -- сказал гордо связанный Иван. -- Чучело

огородное... У тебя в носу волосы растут.

-- В печь его! -- заорала Яга. И затопала ногами. -- Мерзавец! Хам!

-- От хамки слышу! -- тоже заорал Иван. -- Ехидна! У тебя не только в

носу, у тебя на языке шерсть растет!.. Дармоедка!

-- В огонь! -- вовсе зашлась Яга. -- В ого-онь!.. Ивана сгребли и стали

толкать в печь, в огонь.

-- Ох, брил я тебя на завалинке! -- запел Иван. -- Подарила ты мене

чулки-валенки!.. Оп-тирдарпупия! Мне в огне не гореть, карга! Так что я иду

смело! Только Ивана затолкали в печь, на дворе зазвенели бубенцы, заржали

кони.

-- Дочка едет! -- обрадовалась Баба-Яга и выглянула в окно. -- У-у, да

с женихом вместе! То-то будет им чем поужинать.

Стражники тоже обрадовались, запрыгали, захлопали в ладоши.

-- Змей Горыныч едет, Змей Горыныч едет! -- закричали они. -- Эх,

погуляем-то! Эх, и попьем же! Вошла в избушку дочка Бабы-Яги, тоже сильно

страшная, с усами.

-- Фу-фу-фу, -- сказала она. -- Русским духом пахнет. Кто тут?

-- Ужин, -- сказала Баба-Яга. И засмеялась хрипло: -- Ха-ха-ха!..

-- Чего ты? -- рассердилась дочка. -- Ржет, как эта... Я спрашиваю: кто

тут?

-- Ивана жарим.

-- Да ну? -- приятно изумилась дочка. -- Ах, какой сюрприз!

-- Представляешь, не хочет, чтобы в лесу было красиво, -- не хочет

строить коттеджик, паразит.

Дочка заглянула в печку... А оттуда вдруг -- не то плач, не то хохот.

-- Ой, не могу-у!.. -- стонал Иван. -- Не от огня помру -- от смеха!..

-- Чего это? -- зло спросила дочка Бабы-Яги. И Яга тоже подошла к

печке. -- Чего он?

-- Хохочет?..

-- Чего ты, эй?

-- Ой, помру от смеха! -- орал Иван. -- Ой, не выживу я!..

-- Вот идиот-то, -- сказала дочка. -- Чего ты?

-- Да усы-то!.. Усы-то... Ой, господи, ну бывает же такое в природе! Да

как же ты с мужем-то будешь спать? Ты же замуж выходишь...

-- Как все... А чего? -- не поняла дочка. Не поняла, но встревожилась.

-- Да усы-то!

-- Ну и что? Они мне не мешают, наоборот, я лучше чую.

-- Да тебе-то не мешают... А мужу-то? Когда замуж-то выйдешь...

-- А чего мужу? Куда ты гнешь, дурак? Чего тебе мой будущий муж? --

вовсе встревожилась дочка.

-- Да как же? Он тебя поцелует в темноте-то, а сам подумает: "Черт те

что: солдат не солдат и баба не баба". И разлюбит. Да нешто можно бабе с

усами! Ну, эти ведьмы!.. Ни хрена не понимают. Ведь не будет он с тобой

жить, с усатой. А то еще возьмет да голову откусит со зла, знаю я этих

Горынычей. Баба-Яга и дочка призадумались.

-- Ну-ка, вылазь, -- велела дочь.

Иван-дурак скоро вылез, отряхнулся.

-- Хорошо погрелся...

-- А чего ты нам советуешь? -- спросила Баба-Яга. -- С усами-то.

-- Чего, чего... Свести надо усы, если хочете семейную жизнь наладить.

-- Да как свести-то, как?

-- Я скажу как, а вы меня опять в печь кинете.

-- Не кинем, Ванюшка, -- заговорила ласково дочь Бабы-Яги. -- Отпустим

тебя на все четыре стороны, скажи только, как от усов избавиться.

Тут наш Иван пошел тянуть резину и торговаться, как делают нынешние

слесари-сантехники.

-- Это не просто, -- заговорил он, -- это надо состав делать...

-- Ну и делай!

-- Делай, делай... А когда же я к Мудрецу-то попаду? Мне же к третьим

петухам надо назад вернуться...

-- Давай так, -- заволновалась Баба-Яга, -- слушай сюда! Давай так: ты

сводишь усы, я даю тебе свою метлу, и ты в один миг будешь у Мудреца. Иван

призадумался.

-- Быстрей! -- заторопилась усатая дочь. -- А то Го-рыныч войдет.

Тут и Иван заволновался: -- Слушайте, он же войдет и...

-- Ну?

-- Войдет и с ходу сожрет меня.

-- Он может, -- сказала дочь. -- Чего бы такое придумать?

-- Я скажу, что ты мой племянник, -- нашлась Баба-Яга. -- Понял?

-- Давайте, -- понял Иван. -- Теперь так: мой состав-то не сразу

действует...

-- Как это? -- насторожилась дочь. -- Мы его счас наведем и наложим на

лицо маску... Так? Я лечу на метле к Мудрецу, ты пока лежишь с маской...

-- А обманет? -- заподозрила дочь. -- Мам?

-- Пусть только попробует, -- сказала Баба-Яга, -- пусть только надует:

навернется с поднебесья -- мокрое место останется.

-- Ну, елки зеленые-то!.. -- опять заволновался Иван; похоже, он и

хотел надуть. -- Ну что за народ! В чем дело? Хочешь с усами ходить? Ходи с

усами, мне-то что! Им дело говорят, понимаешь, -- нет, они начинают тут...

Вы меня уважаете, нет?

-- При чем тут "уважаете"? Ты говори толком...

-- Нет, не могу, -- продолжал Иван тараторить. -- Не могу, честное

слово! Сердце лопнет. Ну что за народ! Да живи ты с усами, живи! Сколько

влезет, столько и живи. Не женщина, а генерал-майор какой-то. Тьфу! А

детишки народятся? Потянется сынок или дочка ручонкой: "Мама, а что это у

тебя? " А подрастут? Подрастут, их на улице начнут дразнить: "Твоя мамка с

усами, твоя мамка с усами! " Легко будет ребенку? Легко будет слушать такие

слова? Ни у кого нету мамки с усами, а у него -- с усами. Как он должен

отвечать? Да никак он не сможет ответить, он зальется слезами и пойдет

домой... к усатой мамке...

-- Хватит! -- закричала дочь Бабы-Яги. -- Наводи свой состав. Что тебе

надо?

-- Пригоршню куриного помета, пригоршню теплого навоза и пригоршню

мягкой глины -- мы накладываем на лицо такую маску...

-- На все лицо? Как же я дышать-то буду?

-- Ну что за народ! -- опять горько затараторил Иван. -- Ну ничего

невозможно...

-- Ладно! -- рявкнула дочь. -- Спросить ничего нельзя.

-- Нельзя! -- тоже рявкнул Иван. -- Когда мастер соображает, нельзя

ничего спрашивать! Повторяю: навоз, глина, помет. Маска будет с дыркой --

будешь дышать. Все.

-- Слышали? -- сказала Яга стражникам. -- Одна нога здесь, другая в

сарае! Арш!

Стражники побежали за навозом, глиной и пометом.

А в это самое время в окно просунулись три головы Змея Горыныча...

Уставились на Ивана. Все в избушке замерли. Горыныч долго-долго смотрел на

Ивана. Потом спросил:

-- Кто это?

-- Это, Горыныч, племянник мой, Иванушка, -- сказала Яга. -- Иванушка,

поздоровайся с дядей Горынычем.

-- Здравствуй, дядя Горыныч! -- поздоровался Иван. -- Ну, как дела?

Горыныч внимательно смотрел на Ивана. Так долго и внимательно, что Иван

занервничал.

-- Да ну что, елки зеленые? Что? Ну -- племянник, ты же слышал! Пришел

к тете Ежке. В гости. Что, гостей будем жрать? Давай, будем гостей жрать! А

семью собираемся заводить -- всех детишечек пожрем, да? Папа называется!

Головы Горыныча посоветовались между собой.

-- По-моему, он хамит, -- сказала одна.

Вторая подумала и сказала: -- Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко: -- Лангет, -- сказала она.

-- Я счас такой лангет покажу!.. -- взорвался от страха Иван.

-- Такой лангет устрою, что кое-кому тут не поздоровится. Тетя, где моя

волшебная сабля? -- Иван вскочил с лавки и забегал по избушке -- изображал,

что ищет волшебную саблю. -- Я счас такое устрою! Головы надоело носить?! --

Иван кричал на Горыныча, но не смотрел на него, -- жутко было смотреть на

эти три спокойные головы. -- Такое счас устрою!..

-- Он просто расхамился, -- опять сказала первая голова.

-- Нервничает, -- заметила вторая. -- Боится.

А третья не успела ничего сказать: Иван остановился перед Горынычем и

сам тоже долго и внимательно смотрел на него.

-- Шпана, -- сказал Иван. -- Я тебя сам съем.

Тут первый раз прозвучал голос Ильи Муромца.

-- Ванька, смотри! -- сказал Илья.

-- Да что "Ванька", что "Ванька"! -- воскликнул Иван. -- Чего

ванькать-то? Вечно кого-то боимся, кого-то опасаемся. Каждая гнида будет из

себя... великую тварь строить, а тут обмирай от страха. Не хочу! Хватит!

Надоело! -- Иван и в самом деле спокойно уселся на лавку, достал дудочку и

посвистел маленько.

-- Жри, -- сказал он, отвлекаясь от дудочки. -- Жрать будешь? Жри. Гад.

Потом поцелуй свою усатую невесту. Потом рожайте усатых детей и маршируйте с

имя. Он меня, видите ли, пугать будет!.. Хрен тебе! -- И Ванька опять

засвистел в свою дудочку.

-- Горыныч, -- сказала дочь, -- плюнь, не обращай внимания. Не

обижайся.

pic9.jpg

-- Но он же хамит, -- возразила первая голова. -- Как он

разговаривает?!

-- Он с отчаяния. Он не ведает, что творит.

-- Я все ведаю, -- встрял Иван, перестав дудеть. -- Все я ведаю. Я вот

сейчас подберу вам марш... для будущего батальона...

-- Ванюшка, -- заговорила Баба-Яга кротко, -- не хами, племяш. Зачем ты

так?

-- Затем, что нечего меня на арапа брать. Он, видите ли, будет тут

глазами вращать! Вращай, когда у тебя батальон усатых будет -- тогда вращай.

А счас нечего.

-- Нет, ну он же вовсю хамит! -- чуть не плача сказала первая голова --

Ну как же?

-- Заплачь, заплачь, -- жестко сказал Иван. -- А мы посмеемся. В усы.

-- Хватит тянуть, -- сказала вторая голова.

-- Да, хватит тянуть, -- поддакнул Иван. -- Чего тянуть-то? Хватит

тянуть.

-- О-о! -- изумилась третья голова. -- Ничего себе!

-- Ага! -- опять дурашливо поддакнул Иван. -- Во, даеть Ванька! Споем?

-- И Ванька запел:

Эх, брил я тебя

На завалинке,

Подарила ты мене

Чулки-валенки...

Горыныч, хором:

Оп -- тирдарпупия! -- допел Ванька. И стало тихо. И долго было тихо.

-- А романсы умеешь? -- спросил Горыныч.

-- Какие романсы?

-- Старинные.

-- Сколько угодно... Ты что, романсы любишь? Изволь, батюшка, я тебе их

нанизаю сколько хоть. Завалю романсами. Например:

Хаз-булат удало-ой,

Бедна сакля твоя-а,

Золотою казной

Я осыплю тебя-а!..

А? Романс!.. -- Ванька почуял некую перемену в Горыныче, подошел к нему

и похлопал одну голову по щеке. -- Мх, ты... свирепый. Свирепунчик ты мой.

-- Не ерничай, -- сказал Горыныч. -- А то откушу руку.

Ванька отдернул руку.

-- Ну, ну, ну, -- молвил он мирно, -- кто же так с мастером

разговаривает? Возьму вот и не буду петь.

-- Будешь, -- оказала голова Горыныча, которую Иван приголубил. -- Я

тебе возьму и голову откушу.

Две другие головы громко засмеялись. И Иван тоже мелко и невесело

посмеялся.

-- Тогда-то уж я и вовсе не спою -- нечем. Чем же я петь-то буду?

-- Филе, -- сказала голова, которая давеча говорила "лангет". Это была

самая глупая голова.

-- А тебе бы все жрать! -- обозлился на нее Иван. -- Все бы ей жрать!..

Живоглотка какая-то.

-- Ванюшка, не фордыбачь, -- сказала Баба-Яга. -- Пой.

-- Пой, -- сказала и дочь, -- Разговорился. Есть слух -- пой.

-- Пой, -- велела первая голова. -- И вы тоже пойте.

-- Кто? -- не поняла Баба-Яга. -- Мы?

-- Вы. Пойте.

-- Может быть, я лучше одна? -- вякнула дочь; ее не устраивало, что она

будет подпевать Ивану.

-- С мужиком петь... ты меня извини, но...

-- Три, четыре, -- спокойно сказал Горыныч. -- Начали.

Дам коня, дам седло, --

запел Иван, Баба-Яга с дочкой подхватили:

Дам винтовку свою-у,

А за это за все

Ты отдай мне жену-у.

Ты уж стар, ты уж се-ед,

Ей с тобой не житье,

С молодых юных ле-ет

Ты погубишь ее-о-о.

Невыразительные круглые глазки Горыныча увлажнились: как всякий деспот,

он был слезлив.

-- Дальше, -- тихо сказал он.

Под чинарой густой,

-- пел дальше Иван, --

Мы сидели вдвое-ом;

Месяц плыл золотой,

Все молчало круго-ом.

И Иван с чувством повторил еще раз, один:

Эх, месяц плыл золотой,

Все молчало круго-ом.,.

-- Как ты живешь, Иван? -- спросил растроганный Горыныч,

-- В каком смысле? -- не понял тот.

-- Изба хорошая?

-- А-а. Я счас в библиотеке живу, вместе со всеми.

-- Хочешь отдельную избу?

-- Нет. Зачем она мне?

-- Дальше.

Она мне отдала-ась...

-- повел дальше Иван, --

До последнего дня...

-- Это не надо, -- сказал Горыпыч. -- Пропусти.

-- Как же? -- не понял Иван.

-- Пропусти.

-- Горыныч, так нельзя, -- заулыбался Иван, -- из песни слова не

выкинешь,

Горыныч молча смотрел на Ивана; опять воцарилась эта нехорошая тишина.

-- Но ведь без этого же нет песни! -- занервничал Иван. -- Ну? Песни-то

нету!

-- Есть песня, -- сказал Горыныч.

-- Да как же есть? Как же есть-то?!

-- Есть песня. Даже лучше -- лаконичнее.

-- Ну ты смотри, что они делают! -- Иван даже хлопнул в изумлении себя

по ляжкам. -- Что хотят, то и делают! Нет песни без этого, нет песни без

этого, нет песни!.. Не буду петь лаконично. Все.

-- Ванюшка, -- сказала Баба-Яга, -- не супротивничай.

-- Пошла ты!.. -- вконец обозлился Иван. -- Сами пойте. А я не буду. В

гробу я вас всех видел! Я вас сам всех сожру! С усами вместе. А эти три

тыквы... я их тоже буду немножко жарить...

-- Господи, сколько надо терпения, -- вздохнула первая голова Горыныча.

-- Сколько надо сил потратить, нервов... пока их научишь. Ни воспитания, ни

образования...

-- Насчет "немножко жарить" -- это он хорошо сказал, -- молвила вторая

голова. -- А?

-- На какие усы ты все время намекаешь? -- спросила Ивана третья

голова. -- Весь вечер сегодня слышу: усы, усы... У кого усы?

-- А па-арень улыбается в пшеничные усы, -- шутливо спела первая

голова. -- Как там дальше про Хаз-бу-лата?

-- Она мне отдалась, -- отчетливо сказал Иван. Опять сделалось тихо.

-- Это грубо, Иван, -- сказала первая голова. -- Это дурная эстетика.

Ты же в библиотеке живешь... как ты можешь? У вас же там славные ребята. Где

ты набрался этой сексуальности? У вас там, я знаю, Бедная Лиза... прекрасная

девушка, я отца ее знал... Она невеста твоя?

-- Кто? Лизка? Еще чего!

-- Как же? Она тебя ждет.

-- Пусть ждет -- не дождется.

-- Мда-а... Фрукт, -- сказала третья голова. А голова, которая все

время к жратве клонила, возразила:

-- Нет, не фрукт, -- сказала она серьезно. -- Какой же фрукт? Уж во

всяком случае -- лангет. Возможно даже -- шашлык.

-- Как там дальше-то? -- вспомнила первая голова. -- С Хаз-булатом-то.

-- Он его убил, -- покорно сказал Иван.

-- Кого?

-- Хаз-булата.

-- Кто убил?

-- М-м... -- Иван мучительно сморщился. -- Молодой любовник убил

Хаз-булата. Заканчивается песня так: "Голова старика покатилась на луг".

-- Это тоже не надо. Это жестокость, -- сказала голова.

-- А как надо?

Голова подумала.

-- Они помирились. Он ему отдал коня, седло -- и они пошли домой. На

какой полке ты там сидишь, в библиотеке-то?

-- На самой верхней... Рядом с Ильей и донским Атаманом.

-- О-о! -- удивились все в один голос.

-- Понятно, -- сказала самая умная голова Горыныча, первая.

-- От этих дураков только и наберешься... А зачем ты к Мудрецу идешь?

-- За справкой.

-- За какой справкой?

-- Что я умный.

Три головы Горыныча дружно громко засмеялись. Баба-Яга и дочь тоже

подхихикнули.

-- А плясать умеешь? -- спросила умная голова.

-- Умею, -- ответил Иван. -- Но не буду.

-- Он, по-моему, и коттеджики умеет рубить, -- встряла Баба-Яга. -- Я

подняла эту тему...

-- Ти-хо! -- рявкнули все три головы Горыныча. -- Мы никому больше

слова не давали!

-- Батюшки мои, -- шепотом сказала Баба-Яга. -- Сказать ничего нельзя!

-- Нельзя! -- тоже рявкнула дочь, И тоже на Бабу-Ягу. -- Базар

какой-то!

-- Спляши, Ваня, -- тихо и ласково сказала самая умная голова.

-- Не буду плясать, -- уперся Иван.

Голова подумала:

-- Ты идешь за справкой... -- сказала она. -- Так?

-- Ну? За справкой.

-- В справке будет написано: "Дана Ивану... в том, что он -- умный".

Верно? И -- печать.

-- Ну?

-- А ты не дойдешь. -- Умная голова спокойно смотрела на Ивана. --

Справки не будет.

-- Как это не дойду? Если я пошел, я дойду.

-- Не. -- Голова все смотрела на Ивана. -- Не доидешь. Ты даже отсюда

не выйдешь. Иван постоял в тягостном раздумье... Поднял руку и печально

возгласил:

-- Сени!

-- Три, четыре, -- сказала голова. -- Пошли.

Баба-Яга и дочь запели:

Ох, вы сени, мои сени,

Сени новые мои...

Они пели и прихлопывали в ладоши.

Сени новые-преновые

Решетчатые...

Иван двинулся по кругу, пристукивая лапоточками... а руки его висели

вдоль тела: он не подбоченился, не вскинул голову, не смотрел соколом.

-- А почему соколом не смотришь? -- спросила голова.

-- Я смотрю, -- ответил Иван.

-- Ты в пол смотришь.

-- Сокол же может задуматься?

-- О чем?

-- Как дальше жить... Как соколят вырастить. Пожалей ты меня, Горыныч,

-- взмолился Иван.

-- Ну сколько уж? Хватит...

-- А-а, -- сказала умная голова. -- Вот теперь ты поумнел. Теперь иди

за справкой. А то начал тут... строить из себя. Шмакодявки. Свистуны. Чего

ты начал строить из себя?

Иван молчал.

-- Становись лицом к двери, -- велел Горыныч.

Иван стал лицом к двери.

-- По моей команде вылетишь отсюда со скоростью звука.

-- Со звуком -- это ты лишка хватил, Горыныч, -- возразил Иван. -- Я не

сумею так.

-- Как сумеешь. Приготовились... Три, четыре! Иван вылетел из избушки.

Три головы Горыныча, дочь и Баба-Яга засмеялись. -- Иди сюда, -- позвал

Горыныч невесту, -- я тебя ласкать буду.

x x x

А Иван шел опять темным лесом... И дороги опять никакой не было, а была

малая звериная тропка Шел, шел Иван, сел на поваленную лесину и

закручинился.

-- В душу как вроде удобрения свалили, -- грустно сказал он. -- Вот же

как тяжко! Достанется мне эта справка...

Сзади подошел Медведь и тоже присел на лесину.

-- Чего такой печальный, мужичок? -- спросил Медведь.

-- Да как же!.. -- сказал Иван. -- И страху натерпелся, и напелся, и

наплясался... И уж так-то теперь на душе тяжко, так нехорошо -- ложись и

помирай.

-- Где это ты так?

-- А в гостях... Черт занес. У Бабы-Яги.

-- Нашел к кому в гости ходить. Чего ты к ней поперся?

-- Да зашел по пути...

-- А "уда идешь-то?

-- К Мудрецу.

-- Во-он куда! -- удивился Медведь. -- Далеко.

-- Не знаешь ли, как к нему идти?

-- Нет, Слыхать слыхал про такого, а как идти, не знаю. Я сам, брат, с

насиженного места поднялся... Иду вот тоже, а куда иду -- не знаю.

-- Прогнали, что ль?

-- Да и прогнать не прогнали, и... Сам уйдешь. Эт-то вот недалеко --

монастырь; ну, жили себе... И я возле питался -- там пасек много. И

облюбовали же этот монастырь черти. Откуда только их нашугало! Обложили весь

монастырь, -- их внутрь-то не пускают, -- с утра до ночи музыку заводют,

пьют, безобразничают...

-- А чего хотят-то?

-- Хотят внутрь пройти, а там стража. Вот они и оглушают их,

стражников-то, бабенок всяких ряженых подпускают, вино навяливают -- сбивают

с толку. Такой тарарам навели на округу -- завязывай глаза и беги. Страсть

что творится, пропадает живая душа. Я вот курить возле их научился...

[menaria]

Медведь достал пачку сигарет и закурил.

-- Нет житья никакого... Подумал-подумал -- нет. думаю, надо уходить, а

то вино научусь пить. Или в цирк пойду. Раза два напивался уж...

-- Это скверно.

-- Уж куда как скверно! Медведицу избил... Льва по лесу искал... Стыд

головушке! Нет, думаю, надо уходить. Вот -- иду.

-- Не знают ли они про Мудреца? -- спросил Иван.

-- Кто? Черти? Чего они не знают-то? Они все знают. Только не

связывайся ты с имя, пропадешь. Пропадешь, парень.

-- Да ну... чего, поди?

-- Пропадешь. Попытай, конечно, но... Гляди. Злые они.

-- Я сам злой счас.. Хуже черта. Вот же как он меня исковеркал! Всего

изломал.

-- Кто?

-- Змей Горыныч.

-- Бил, что ли?

-- Дайне бил, а... хуже битья. И пел перед ним, и плясал... Тьфу! Лучше

бы уж избил.

-- Унизил?

-- Унизил. Да как унизил! Не переживу я, однако, эти дела. Вернусь и

подожгу их. А?

-- Брось, -- сказал Медведь, -- не связывайся. Он такой, этот

Горыныч... Гад, одно слово. Брось. Уйди лучше. Живой ушел, и то слава богу.

Эту шайку не одолеешь: везде достанут.

Они посидели молча, Медведь затянулся последний раз сигаретой, бросил,

затоптал окурок лапой и встал.

-- Прощай.

-- Прощай, -- откликнулся Иван. И тоже поднялся.

-- Аккуратней с чертями-то, -- еще раз посоветовал Медведь. -- Эти

похуже Горыныча будут... Забудешь, куда идешь. Все на свете забудешь. Ну и

охальное же племя! На ходу подметки рвут. Оглянуться не успеешь, а уж ты на

поводке у них -- захомутали.

-- Ничего, -- сказал Иван. -- Бог не выдаст, свинья не съест.

Как-нибудь вывернусь. Надо же где-то Мудреца искать... Леший-то навязался на

мою голову! А время -- до третьих петухов только.

-- Ну, поспешай, коли так. Прощай.

-- Прощай. И они разошлись. Из темноты еще Медведь крикнул:

-- Вон, слышь, музыка?

-- Где?

-- Да послушай!.. "Очи черные" играют...

-- Слышу!

-- Вот иди на музыку -- они. Вишь, наяривают! О, господи! -- вздохнул

Медведь. -- Вот чесотка-то мировая! Ну чесотка... Не хочут жить на болоте,

никак не хочут, хочут в кельях.

x x x

А были-ворота и высокий забор. На воротах написано:

"Чертям вход воспрещен".

В воротах стоял большой стражник с пикой в руках и зорко поглядывал

кругом. Кругом же творился некий вялый бедлам -- пауза такая после бурного

шабаша. Кто из чертей, засунув руки в карманы узеньких брюк, легонько бил

копытцами ленивую чечетку, кто листал журналы с картинками, кто тасовал

карты... Один жонглировал черепами. Двое в углу учились стоять на голове.

Группа чертей, расстелив на земле газеты, сидела вокруг коньяка и закуски --

выпивали. А четверо -- три музыканта с гитарами и девица -- стояли прямо

перед стражником; девица красиво пела "Очи черные". Гитаристы не менее

красиво аккомпанировали ей. И сама-то девица очень даже красивая, на

красивых копытцах, в красивых штанах... Однако стражник спокойно смотрел на

нее -- почему-то не волновался. Он даже снисходительно улыбался в усы.

-- Хлеб да соль! -- сказал Иван, подходя к тем, которые выпивали.

Его оглядели с ног до головы... И отвернулись.

-- Что же с собой не приглашаете? -- жестко спросил Иван.

Его опять оглядели.

-- А что ты за князь такой? -- спросил один, тучный, с большими рогами.

-- Я князь такой, что если счас понесу вас по кочкам, то от вас клочья

полетят. Стать!

Черти изумились... Смотрели на Ивана.

-- Я кому сказал?! -- Иван дал ногой по бутылкам. -- Стать!!

Тучный вскочил и полез было на Ивана, но его подхватили свои и оттащили

в сторону. Перед Иваном появился некто изящный, среднего возраста, в очках.

-- В чем дело, дружок? -- заговорил он, беря Ивана под руку. -- Чего мы

шумим? Мм? У нас где-нибудь бо-бо? Или что? Или настроение испорчено? Что

надо?

-- Надо справку, -- зло сказал Иван.

К ним еще подошли черти... Образовался такой кружок, в центре которого

стоял злой Иван.

-- Продолжайте, -- крикнул Изящный музыкантам и девице. -- Ваня, какую

справку надо? О чем?

-- Что я -- умный.

Черти переглянулись... Быстро и непонятно переговорили между собой.

-- Шизо, -- сказал один. -- Или авантюрист.

-- Не похоже, -- возразил другой. -- Куда-нибудь оформляется. Всего

одну справку надо?

-- Одну.

-- А какую справку, Ваня? Они разные бывают... Бывает --

характеристика, аттестат...

Есть о наличии, есть об отсутствии, есть "в том, что", есть "так как",

есть "ввиду того, что", а есть "вместе с тем, что" -- разные, понимаешь?

Какую именно тебе сказали принести?

-- Что я умный.

-- Не понимаю... Диплом, что ли?

-- Справку.

-- Но их сотни справок! Есть "в связи с тем, что", есть "несмотря на

то, что", есть...

-- Понесу ведь по кочкам, -- сказал Иван с угрозой. -- Тошно будет. Или

спою "Отче наш".

-- Спокойно, Ваня, спокойно, -- занервничал Изящный черт. -- Зачем

подымать волну?

Мы можем сделать любую справку, надо только понять -- какую? Мы тебе

сделаем...

-- Мне липовая справка не нужна, -- твердо сказал Иван, -- мне нужна

такая, какие выдает Мудрец.

Тут черти загалдели все разом.

-- Ему нужна только такая, какие выдает Мудрец.

-- О-о!..

-- Липовая его не устраивает... Ах, какая неподкупная душа! Какой

Анжелико!

-- Какой митрополит! Он нам споет "Отче наш". А "Сухой бы я корочкой

питалась" ты нам споешь?

-- Ша, черти! Ша... Я хочу знать: как это он понесет нас по кочкам? Он

же берет нас на арапа! То ж элементарный арапинизм! Что значит, что этот

пошехонец понесет нас?

Подошли еще черти. Ивана окружили со всех сторон. И все глядели и

размахивали руками.

-- Он опрокинул коньяк!

-- Это хамство! Что значит, что он понесет нас по кочкам? Что это

значит? Это шантаж?

-- Кубок "Большого орла" ему!

-- Тумаков ему! Тумаков!

Дело могло обернуться плохо: Ивана теснили.

-- Ша, черти! Ша! -- крикнул Иван. И поднял руку. -- Ша, черти! Есть

предложение!..

-- Ша, братцы, -- сказал Изящный черт. -- Есть предложение. Выслушаем

предложение. Иван, Изящный черт и еще несколько чертей отошли в сторонку и

стали совещаться. Иван что-то вполголоса говорил нм, посматривал в сторону

стражника. И другие тоже посматривали туда же. Перед стражником по-прежнему

"несли вахту" девица и музыканты; девица пела теперь ироническую песенку

"Разве ты мужчина! ". Она пела и пританцовывала.

-- Я не очень уверен, -- сказал Изящный черт. -- Но... А?

-- Это надо проверить, -- заговорили и другие. -- Это не лишено смысла.

-- Да, это надо проверить. Это не лишено смысла.

-- Мы это проверим, -- сказал Изящный черт своему помощнику.

-- Это не лишено смысла. Если этот номер у нас проходит, мы посылаем с

Иваном нашего черта, и он делает так, что Мудрец принимает Ивана. К нему

очень трудно попасть.

-- Но без обмана! -- сказал Иван. -- Если Мудрец меня не принимает, я

вот этими вот руками... беру вашего черта...

-- Ша, Иван, -- сказал Изящный черт. -- Не надо лишних слов. Все будет

о'кей. Маэстро, что нужно? -- спросил он своего помощника.

-- Анкетные данные стражника, -- сказал тот. -- Где родился, кто

родители... И еще одна консультация Ивана.

-- Картотека, -- кратко сказал Изящный. Два черта побежали куда-то, а

Изящный обнял Ивана и стал ходить с ним туда-сюда, что-то негромко

рассказывал.

Прибежали с данными. Один доложил:

-- Из Сибири. Родители -- крестьяне.

Изящный черт, Иван и маэстро посовещались накоротке.

-- Да? -- спросил Изящный.

-- Как штык, -- ответил Иван. -- Чтоб мне сдохнуть! -- Маэстро?

-- Через... две с половиной минуты, -- ответил маэстро, поглядев на

часы.

-- Приступайте, -- сказал Изящный.

Маэстро и с ним шестеро чертей -- три мужского пола и три женского --

сели неподалеку с инструментами и стали сыгрываться. Вот они сыгрались...

Маэстро кивнул головой, и шестеро грянули:

По диким степям Забайкалья,

Где золото роют в горах,

Бродяга, судьбу проклиная,

Тащился с сумой на плечах.

Здесь надо остановить повествование и, сколь возможно, погрузиться в

мир песни. Это был прекрасный мир, сердечный и грустный. Звуки песни,

негромкие, но сразу какие-то мощные, чистые, ударили в самую душу. Весь

шабаш отодвинулся далеко-далеко; черти, особенно те, которые пели, сделались

вдруг прекрасными существами, умными, добрыми, показалось вдруг, что смысл

истинного их существования не в шабаше и безобразиях, а в ином -- в любви, в

сострадании.

Бродяга к Байкалу подходит,

Рыбачью он лодку берет,

Унылую песню заводит,

О родине что-то поет.

Ах, как они пели! Как они, собаки, пели! Стражник прислонил копье к

воротам и, замерев, слушал песню. Глаза его наполнились слезами, он как-то

даже ошалел. Может быть, даже перестал понимать, где он и зачем.

Бродяга Байкал переехал, --

Навстречу родимая мать.

Ой, здравствуй, ой, здравствуй, родная,

Здоров ли отец мой и брат?

Стражник подошел к поющим, сел, склонил голову на руки и стал

покачиваться взад-вперед, -- М-мх... -- сказал он.

А в пустые ворота пошли черти.

А песня лилась, рвала душу, губила суету и мелочь жизни -- звала на

простор, на вольную волю. А черти шли и шли в пустые ворота. Стражнику

поднесли огромную чару... Он, не раздумывая, выпил, трахнул чару о землю,

уронил голову на руки и опять сказал;

-- М-мх...

Отец твой давно уж в могиле,

Сырою землею зарыт.

А брат твой давно уж в Сибири --

Давно кандалами гремит.

Стражник дал кулаком по колену, поднял голову -- лицо в слезах.

А брат твой давно уж в Сибири --

Давно кандалами гремит, --

пропел он страдальческим голосом. -- Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Дай "Камаринскую"! Пропади все пропадом, гори все синим огнем! Дай вина!

-- Нельзя, мужичок, нельзя, -- сказал лукавый маэстро. -- Ты напьешься

и все забудешь,

-- Кто?! -- заорал стражник. И лапнул маэстро за грудки: -- Кто тут

меня учить будет?! Ты, козел? Да я тебя... в три узла завяжу, вонючка! Я вас

всех понесу по кочкам!..

-- Что они так обожают кочки? -- удивился Изящный черт. -- Один

собирался нести по кочкам, другой... Какие кочки вы имеете в виду,

уважаемый? -- спросил он стражника.

-- Цыть! -- сказал стражник, -- "Камаринскую"!

-- "Камаринскую", -- велел Изящный музыкантам.

-- Вина! -- рявкнул стражник.

-- Вина, -- покорно вторил Изящный.

-- Может, не надо? -- заспорил притворяшка маэстро. -- Ему же плохо

будет.

-- Нет, надо! -- повысил голос Изящный черт. -- Ему будет хорошо!

-- Друг! -- заревел стражник. -- Дай я тебя поцелую!

-- Иду! -- откликнулся Изящный черт. -- Счас мы с тобой нарежемся! Мы

их всех понесем по кочкам! Мы их всех тут!..

Иван удивленно смотрел на чертей, что крутились вокруг стражника,

особенно изумил его Изящный черт.

-- Ты-то чего раздухарился, эй? -- спросил он его.

-- Цыть! -- рявкнул Изящный черт, -- А то я тебя так понесу по кочкам,

что ты...

-- Что, что? -- угрожающе переспросил Иван. И поднялся. -- Кого ты

понесешь по кочкам? Ну-ка, повтори.

-- Ты на кого это тут хвост поднимаешь? -- тоже угрожающе спросил

верзила-стражник Ивана.

-- На моего друга?! Я из тебя лангет сделаю!

-- Опять лангет, -- сказал Иван, останавливаясь. -- Вот дела-то!

-- "Камаринскую"! -- раскапризничался Изящный черт. -- Иван нам

спляшет. "Камаринскую"! Ваня давай!

-- Пошел к дьяволу! -- обозлился Иван. -- Сам давай... с другом вон.

-- Тогда я не посылаю с тобой черта, -- сказал Изящный черт. И

внимательно, злобно посмотрел на Ивана. -- Понял? Попадешь ты к Мудрецу!..

Ты к нему ни-ког-да не попадешь.

-- Ах ты, харя ты некрещеная! -- задохнулся от возмущения Иван. -- Да

как же это? Да нечто так можно? Где же стыд-то у тебя? Мы же договорились. Я

же такой грех на душу взял -- научил вас, как за ворота пройти.

-- Последний раз спрашиваю: будешь плясать?

-- О, проклятие!.. -- застонал Иван. -- Да что же это такое-то? Да за

что же мне муки такие?

-- "Камаринскую"! -- велел Изящный черт. -- "Пошехонские страдания".

Черти-музыканты заиграли "Камаринскую". И Иван пошел, опустив руки,

пошел себе кругом, пошел пристукивать лапоточками. Он плясал и плакал.

Плакал и плясал.

-- Эх, справочка!.. -- воскликнул он зло и горько. -- Дорого же ты мне

достаешься! Уж так дорого, что и не скажешь, как дорого!..

x x x

И вот -- канцелярия. О канцелярия! Вот уж канцелярия так канцелярия.

Иван бы тут вконец заблудился, если бы не черт. Черт пригодился как нельзя

кстати. Долго ходили они по лестницам и коридорам, пока нашли приемную

Мудреца.

-- Минуточку, -- оказал черт, когда вошли в приемную. -- Посиди тут...

Я скоро. -- И куда-то убежал.

Иван огляделся. В приемной сидела молоденькая секретарша, похожая на

библиотекаршу, только эта другого цвета, и зовут Милка. А ту -- Галка.

Секретарша Милка печатала на машинке и говорила сразу по двум телефонам.

pic15.jpg

-- Ой, ну это же пшено! -- говорила она в одну трубку и улыбалась. --

Помнишь, у Моргуновых: она напялила на себя желтое блестящее платье, копну

сена, что ли, символизировала? Да о чем тут ломать голову? О чем? И тут же

-- в другую, строго:

-- Его нету. Не зна... А вы не интонируйте, не интонируйте, я вам пятый

раз говорю: его нету. Не знаю.

-- Во сколько ты там был? В одиннадцать? Один к одному? Интересно...

Она одна была? Она кадрилась к тебе?.

-- Слушайте, я же ска... А вы не интонируйте, не интонируйте. Не знаю.

Иван вспомнил: их библиотекарша, когда хочет спросить по телефону у

своей подруги, у себя ли ее начальник, спрашивает: "Твой бугор в яме? " И он

тоже спросил Милку:

-- А бугор когда будет в яме? -- Он вдруг что-то разозлился на эту

Милку.

Милка мельком глянула на него.

-- Что вы хотите? -- спросила она.

-- Я спрашиваю: когда бу...

-- По какому вопросу?

-- Нужна справка, что...

-- Понедельник, среда, девять тире одиннадцать.

-- Мне... -- Иван хотел сказать, что ему нужна справка до третьих

петухов. Милка опять отстукала:

-- Понедельник, среда, с девяти до одиннадцати. Тупой?

Это пшено, -- сказал Иван. И встал и вольно прошелся по приемной. -- Я

бы даже сказал, компот. Как говорит наша Галка: "собачья радость на двух",

"смесь козла с "грюндиком". Я спрашиваю глобально: ты невеста? И сам

отвечаю: невеста. Один к одному. -- Иван все больше накалялся. -- Но у тебя

же -- посмотри на себя -- у тебя же нет румянца во всю щеку. Какая же ты

невеста? Ты вот спроси меня -- я вечный жених, -- спроси: появилась у меня

охота жениться на тебе? Ну-ка, спроси.

-- Появилась охота?

-- Нет, -- твердо сказал Иван.

Милка засмеялась и захлопала в ладоши.

-- Ой, а еще? -- попросила она. -- Еще что-нибудь. Ну, пожалуйста. Иван

не понял, что "еще"?

-- Еще покажите что-нибудь.

-- А-а, -- догадался Иван, -- ты решила, что я шут гороховый. Что я --

так себе, Ванек в лапоточках... Тупой, как ты говоришь. Так вот знай: я

мудрее всех вас... глубже, народнее. Я выражаю чаяния, а вы что выражаете?

Ни хрена не выражаете! Сороки. Вы пустые, как... Во мне суть есть, а в вас и

этого нету. Одни танцы -- шманцы на уме. А ты даже говорить толком со мной

не желаешь. Я вот как осержусь, как возьму дубину!..

Милка опять громко засмеялась.

-- Ой, как интересно! А еще, а?

-- Худо будет! -- закричал Иван. -- Ой, худо будет!.. Лучше вы меня не

гневите, не гневите лучше!..

Тут в приемную влетел черт и увидел, что Иван орет на девицу.

-- Тю, тю, тю, -- испуганно затараторил черт и стал теснить Ивана в

угол. -- Чего это тут такое? Кто это нам разрешил выступать?.. Ая-я-я-яй!

Отойти никуда нельзя. Предисловий начитался, -- пояснил он девице

"выступление" Ивана. -- Сиди тихо, счас нас примут. Счас он придет... Я там

договорился: нас примут в первую очередь.

Только черт сказал так, в приемную вихрем ворвался некто маленький,

беленький -- сам Мудрец, как понял Иван.

-- Чушь, чушь, чушь, -- быстро сказал он на ходу. -- Василиса никогда

на Дону не была.

Черт почтительно склонил голову.

-- Проходите, -- сказал Мудрец, ни к кому отдельно не обращаясь. И

исчез в кабинете.

Пошли, -- подтолкнул черт Ивана. -- Не вздумай только вылететь со

своими предисловиями... Поддакивай, и все.

x x x

Мудрец бегал по кабинету. Он, что называется, рвал и метал.

-- Откуда?! Откуда они это взяли?! -- вопрошал он кого-то и поднимал

руки кверху. -- Откуда?!

-- Чего ты расстроился, батя? -- спросил Иван участливо. Мудрец

остановился перед посетителями, Иваном и чертом.

-- Ну? -- спросил он сурово и непонятно. -- Облапошили Ивана?

-- Почему вы так сразу ставите вопрос? -- увертливо заговорил черт. --

Мы, собственно, давно хотели...

-- Что вы? Что вам надо в монастыре? Ваша цель?

-- Разрушение примитива, -- твердо сказал черт. Мудрец погрозил ему

пальцем.

-- Озоруете! А теоретически не готовы.

-- Нет, ну серьезно... -- заулыбался черт на стариковскую нестрашную

угрозу. -- Ну тошно же смотреть. Одни рясы чего стоят!

-- Что им, в полупендриках ваших ходить?

-- Зачем в полупендриках? Никто к этому не призывает. Но, положа руку

на сердце: неужели не ясно, что они безнадежно отстали? Вы скажете -- мода.

А я скажу: да, мода! Ведь если мировые тела совершают свой круг по орбите,

то они, строго говоря, не совсем его совершают...

-- Тут, очевидно, следует говорить не о моде, -- заговорил старик важно

и взволнованно, -- а о возможном положительном влиянии крайнебесовских

тенденций на некоторые устоявшиеся нормы морали...

-- Конечно! -- воскликнул черт, глядя на Мудреца влюбленными глазами.

-- Конечно, о возможном положительном влиянии.

-- Всякое явление, -- продолжал старик, -- заключает в себе две

функции: моторную и тормозную. Все дело в том, какая функция в данный момент

больше раздражается; моторная или тормозная. Если раздражитель извне попал

на моторную функцию -- все явление подпрыгивает и продвигается вперед, если

раздражитель попал на тормозную -- все явление, что называется, съеживается

и отползает в глубь себя. -- Мудрец посмотрел на черта и на Ивана. -- Обычно

этого не понимают...

-- Почему, это же так понятно, -- сказал черт.

-- Я все время твержу, -- продолжал Мудрец, -- что необходимо учитывать

наличие вот этих двух функций. Учитывайте функции, учитывайте функции!

Всякое явление, если можно так выразиться, о двух головах: одна говорит

"да", другая говорит "нет".

-- Я видел явление о трех головах... -- вякнул было Иван, но на него не

обратили внимания.

-- Ударим одну голову, услышим "да"; ударим другую, услышим "нет". --

Старик Мудрец стремительно вскинул руку, нацелился пальцем в черта. -- Какую

ударили вы?

-- Мы ударили, которая сказала "да", -- не колеблясь, ответил черт.

Старик опустил руку.

-- Исходя из потенциальных возможностей данных голов, данного явления,

голова, которая говорит "да", -- крепче. Следует ожидать, что все явление

подпрыгнет и продвинется вперед. Идите. И -- с теорией, с теорией мне!.. --

Старик опять погрозил пальцем черту.

-- Манкируете! Смотрите! Распушу!.. Ох, распушу! Черт, мелко кивая

головой, улыбаясь, пятился и пятился к выходу... Задом открыл дверь и так с

подкупающей улыбкой на мордочке исчез. Иван же как стоял, так упал на колени

перед Мудрецом.

-- Батя, -- взмолился он, -- ведь на мне грех-то: я научил чертей, как

пройти в монастырь...

-- Ну?.. Встань-ка, встань -- я не люблю этого. Встань, -- велел

Мудрец. Иван встал.

-- Ну? И как же ты их научил? -- с улыбкой спросил старик.

-- Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там

мельтешили перед ним -- он держался пока, а я говорю: вы родную его запойте,

родную его... Они и запели...

-- Какую же они запели?

-- "По диким степям Забайкалья". Старик засмеялся

-- Ах, шельмы! -- воскликнул он. -- И хорошо запели?

-- Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло

перехватило.

-- А ты петь умеешь? -- быстро спросил Мудрец.

-- Ну, как умею?.. Так...

-- А плясать?

-- А зачем? -- насторожился Иван.

-- Ну-ка... -- заволновался старичок, -- вот чего! Поедем-ка мы в одно

место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю -- боюсь, упаду когда-нибудь и

не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.

Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.

-- Сообщают: вулкан "Дзидра" готов к извержению, -- доложила она.

-- Ага! -- воскликнул старичок и пробежался по кабинету. -- Что?

Толчки?

-- Толчки. Температура в кратере... Гул.

-- Пойдем от аналогии с беременной женщиной, -- подстегнул свои мысли

старичок. -- Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая

возбудимость беременной женщины, болтливость ее -- это не что иное, как

температура в кратере. Есть? Гул, гул... -- Старичок осадил мысли, нацелился

пальцем в Милку: -- А что такое гул?

Милка не знала.

-- Что такое гул? -- Старичок нацелился в Ивана.

-- Гул?.. -- Иван засмеялся. -- Это смотря какой гул... Допустим, гул

сделает Илья Муромец-это одно, а сделает гул Бедная Лиза -- это...

-- Вульгартеория, -- прервал старичок Ивана. -- Гул -- это сотрясение

воздуха.

-- А знаешь, как от Ильи сотрясается! -- воскликнул Иван. -- Стекла

дребезжат!

-- Распушу! -- рявкнул старичок. Иван смолк. -- Гул -- это не только

механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который

человеческое ухо не может воспринять...

-- Ухо-то не может воспринять, а... -- не утерпел опять Иван, но

старичок вперил в пего строгий взор.

-- Ну что тебя, распушить?

-- Не надо, -- попросил Иван. -- Больше не буду.

-- Продолжим. Все три признака великой аналогии -- налицо. Резюме?

Резюме: пускай извергается.

-- Старичок выстрелил пальчиком в секретаршу: -- Так и запишите.

Секретарша Милка так и записала. И ушла.

-- Устаю, Ваня, дружок, -- продолжал старичок свою тему, как если бы он

и не прерывался.

-- Так устаю, что иногда кажется: все, больше не смогу наложить ни

одной резолюции. Нет, наступает момент, и опять накладываю. По семьсот, по

восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... -- Старичок тонко,

блудливо засмеялся.

-- Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт те

что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут

одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.

Опять вошла секретарша Милка: -- Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого

этажа.

-- Разбился?

-- Разбился.

Старичок подумал...

-- Запишите, -- велел он. -- Кот Тимофей не утерпел.

-- Все? -- спросила секретарша.

-- Все. Какая по счету резолюция на сегодня?

-- Семьсот сорок восьмая.

-- Перекур.

Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.

-- К царевне, дружок! -- воскликнул освобожденный Мудрец. -- Сейчас мы

ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?

-- Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.

-- Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да?

Грех, да?

-- Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили -- вот

грех-то.

Старичок значительно подумал.

-- Чертей-то? Да, -- сказал он непонятно. -- Все не так просто, дружок,

все, милый мой, очень и очень не просто. А кот-то... А? Сиамский-то. С

восьмого этажа! Поехали!

x x x

Несмеяна тихо зверела от скуки.

Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.

-- Повешусь! -- заявила она.

Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было

скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами --

загорали. И всем было страшно скучно.

-- Повешу-усь! -- закричала Несмеяна. -- Не могу больше!

Молодые люди выключили транзисторы.

-- Ну, пусть, -- сказал один. -- А что?

-- Принеси веревку, -- попросила его. Этот, которого попросили,

полежал-полежал... сел, -- А потом -- стремянку? -- сказал он.

-- А потом -- крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.

-- Не надо, -- сказали. -- Пусть вешается -- может, интересно будет.

Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и

поставил ее под крюк, на котором висела люстра.

-- Люстру сними пока, -- посоветовали.

-- Сам снимай! -- огрызнулся парень.

Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез па стремянку

-- снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.

-- Веревку-то надо намылить.

-- Да, веревку намыливают... Где мыло?

Пошли искать мыло.

-- Есть мыло?

-- Хозяйственное...

-- Ничего?

-- Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?

-- Сколько в тебе, Алка? -- Алка это и есть Несмеяна. -- Сколько

весишь?

-- Восемьдесят.

-- Выдержит. Намыливай.

Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со

стремянки.

-- Давай, Алка. Алка -- Несмеяна вяло поднялась... зевнула и полезла на

стремянку. Влезла...

-- Скажи последнее слово, -- попросил кто-то.

-- Ой, только не надо! -- запротестовали все остальные. -- Не надо,

Алка, не говори.

-- Этого только не хватает!

-- Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.

-- Ни петь, ни говорить я не собираюсь, -- сказала Алка.

-- Умница! Давай.

Алка надела на шею петлю... Постояла.

-- Стремянку потом ногой толкни.

Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:

-- Тоже скучно-о!.. -- не то пропела она, не то заплакала. -- Не

смешно-о! С ней согласились.

-- Действительно...

-- Ничего нового: было-перебыло.

-- К тому же патология.

-- Натурализм.

И тут-то вошли Мудрец с Иваном.

-- Вот, изволь, -- бодренько заговорил старичок, хихикая и потирая

руки, -- дуреют от скуки. Ну-с, молодые люди!.. Разумеется, все средства

испробованы, а как избавиться от скуки -- такого средства нет. Так ведь? А,

Несмеянушка?

-- Ты прошлый раз обещал что-нибудь придумать, -- капризно сказала

Несмеяна со стремянки.

-- А я и придумал! -- воскликнул старичок весело. -- Я обещал, я и

придумал. Вы, господа хорошие, в поисках так называемого веселья совсем

забыли о народе. А ведь народ не скучал! Народ смеялся!.. Умел смеяться.

Бывали в истории моменты, когда народ прогонял со своей земли целые полчища

-- и только смехом. Полчища окружали со всех сторон крепостные стены, а за

стенами вдруг раздавался могучий смех... Враги терялись и отходили. Надо

знать историю, милые люди... А то мы... слишком уж остроумные,

интеллектуальные... а родной истории не знаем. А, Несмеянушка?

-- Что ты придумал? -- спросила Несмеяна.

-- Что я придумал? Я взял и обратился к народу! -- не без пафоса сказал

старичок.

-- К народу, к народу, голубушка. Что мы споем, Ваня?

-- Да мне как-то неловко: они нагишом все... -- сказал Иван. -- Пусть

хоть оденутся, что ли.

Молодые безразлично промолчали, а старичок похихикал снисходительно --

показал, что он тоже не в восторге от этих средневековых представлений Ивана

о стыдливости.

-- Ваня, это... Ну, скажем так: не нашего ума дело. Наше дело -- петь и

плясать. Верно? Балалайку! Принесли балалайку.

Иван взял ее. Потренькал, потинькал -- подстроил... Вышел за дверь,.. И

вдруг влетел в комнату -- чуть не со свистом и с гиканьем -- с частушкой:

Эх, милка моя,

Шевелилка моя,

Сама ходит шевелит...

-- О-о!.. -- застонали молодые и Несмеяна. -- Не надо! Ну,

пожалуйста...

-- Не надо, Ваня.

-- Так, -- сказал старичок. -- На языке офеней это называется -- не

прохонже. Двинем резерв.

Перепляс! Ваня, пли!

-- Пошел к чертовой матери! -- рассердился Иван. -- Что я тебе,

Петрушка? Ты же видишь, им не смешно! И мне тоже не смешно.

-- А справка? -- зловеще спросил старичок. -- А? Справка-то... Ее ведь

надо заработать.

-- Ну вот, сразу -- в кусты. Как же так, батя?

-- А как же! Мы же договорились.

-- Но им же не смешно! Было бы хоть смешно, ей-богу, но так-то... Ну

стыдно же, ну...

-- Не мучай человека, -- сказала Несмеяна старичку.

-- Давай справку, -- стал нервничать Иван. -- И так проваландались

сколько. Я же не успею. Первые петухи-то когда ишо пропели!.. Вот-вот вторые

грянут, а до третьих надо успеть. А мне ишо идти да идти.

Но старичок решил все же развеселить молодежь. И пустился он на очень и

очень постыдный выверт -- решил сделать Ивана посмешищем: так охота ему

стало угодить своей "царевне", так невтерпеж сделалось старому греховоднику.

К тому же и досада его взяла, что никак не может рассмешить этих скучающих

баранов.

-- Справку? -- спросил он с дурашливым недоумением. -- Какую справку?

-- Здрассте! -- воскликнул Иван. -- Я же говорил...

-- Я забыл, повтори.

-- Что я умный.

-- А! -- "вспомнил" старичок, все стараясь вовлечь в нехорошую игру

молодежь тоже. -- Тебе нужна справка, что ты умный, Я вспомнил. Но как же я

могу дать такую справку? А?

-- У тебя же есть печать...

-- Да печать-то есть... Но я же не знаю: умный ты или нет. Я, допустим,

дам тебе справку, что ты умный, а ты -- дурак дураком. Что это будет? Это

будет подлог. Я не могу пойти на это. Ответь мне прежде на три вопроса.

Ответишь -- дам тебе справку, не ответишь -- не обессудь.

-- Давай, -- с неохотой сказал Иван. -- Во всех предисловиях писано,

что я вовсе не дурак.

-- Предисловия пишут... Знаешь, кто предисловия пишет?

-- Это что, первый вопрос?

-- Нет, нет. Это еще не вопрос. Это так... Вопрос вот какой: что сказал

Адам, когда Бог вынул у него ребро и сотворил Еву? Что сказал при этом Адам?

-- Старичок искоса и лукаво поглядел на свою "царевну" и на других молодых:

поинтересовался, как приняли эту его затею с экзаменом. Сам он был доволен.

-- Ну? Что же сказал Адам?

-- Не смешно, -- сказала Несмеяна. -- Тупо. Плоско.

-- Самодеятельность какая-то, -- сказали и другие. -- Идиотизм. Что он

сказал? "Сам сотворил, сам и живи с ней"?

Старичок угодливо засмеялся и выстрелил пальчиком в молодого человека,

который так сострил.

-- Очень близко!.. Очень!

-- Мог бы и поостроумнее сказать.

-- Минуточку... Минуточку... -- суетился старичок. -- Самое же

интересное -- как ответит Иван! Ваня, что сказал Адам?

-- А можно, я тоже задам вопрос? -- в свою очередь спросил Иван. --

Потом...

-- Нет, сначала ответь: что сказал...

-- Нет, пусть он спросит, -- закапризничала Несмеяна. -- Спроси, Ваня.

-- Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?

-- Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ваня!

-- Ну-у, это уже ребячество, -- огорчился старичок. -- Хорошо, спроси,

Ваня.

-- Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? -- Иван. подражая

старичку, нацелился в него пальцем.

-- То есть? -- опешил тот.

-- Нет, нет, не "то есть", а почему? -- заинтересовалась Несмеяна. -- И

почему ты это скрывал?

-- Это уже любопытно, -- заинтересовались и другие. -- Лишнее ребро?

Это же из ряда вон!..

-- Так вот вся мудрость-то откуда!

-- Ой, как интересно-о!

-- Покажите, пожалуйста. Ну, пожалуйста! Молодые люди стали окружать

старичка.

-- Ну, ну, ну, -- испугался старичок, -- зачем же так? Ну что за шутки?

Что, так понравилась мысль дурака, что ли?

Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то

дергал за штаны -- Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.

-- И скрывать действительно такое преимущество... Зачем же?

-- Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их

прощупаешь!

-- Прекратите! -- закричал старичок и начал сопротивляться изо всех

сил, но только больше раззадоривал этим. -- Немедленно прекратите это

безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак

пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!

-- По-моему, я уже нащупал!.. Рубашка мешает, -- вовсю шуровал один

здоровенный парень. -- У него тут еще майка... Нет, теплое белье!

Синтетическое. Лечебное. Подержите-ка рубашку...

С Мудреца сняли пиджак, брюки. Сняли рубашку. Старичок предстал в

нижнем теплом белье.

-- Это безобразие! -- кричал он. -- Здесь же нет основания для юмора!

Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства -- все искажено!

Когда налицо отклонение от нормы!

Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.

-- А это... разве не отклонение?

-- Руки прочь! -- завопил старичок. -- Идиоты! Придурки!.. Никакого

представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...

В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел

вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.

-- Почему вы скрывали о наличии лишнего ребра?

-- Да какое ребро? Ой, ха-ха-ха!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!..

Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..

-- Дайте ему сказать.

-- Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и

кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. -- И тут старичок пукнул,

так это -- по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь

встрепенулся и съежился.

А с молодыми началась истерика, Теперь хохотали они, но как! --

взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не

могла двинуться от смеха. Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими --

хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать.

И взял ее.

-- Вы пока тут занимайтесь, -- сказал он, -- а мне пора отправляться.

-- Зачем же ты всю-то... печать-то? -- жалко спросил Мудрец. -- Давай,

я тебе справку выдам.

-- Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд. -- Иван пошел к

двери. -- Прощайте.

-- Это вероломство, Иван, -- сказал Мудрец. -- Насилие.

-- Ничего подобного. -- Иван тоже стал в позу. -- Насилие -- это когда

по зубам бьют.

-- Я ведь наложу резолюцию! -- заявил Мудрец с угрозой. -- Наложу ведь

-- запляшете!

-- Слабо, батя! -- крикнули из компании молодых. -- Клади!

-- Возлюбленный мой! -- заломила руки в мольбе Несмеяна. -- Наложи!

Колыхни атмосферу!

-- Решение! -- торжественно объявил Мудрец. -- Данный юмор данного

коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в

связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в

дальнейшем -- смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать

недействительным.

x x x

И грянула вдруг дивная, стремительная музыка... И хор. Хор, похоже,

поет и движется -- приплясывают.

Песенка чертей.

Аллилуйя -- вот,

Три-четыре -- вот,

Шуры-муры. Шуры-муры,

Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

Мы возьмем с собой в поход

На покладистый народ --

Политуру. Политуру.

Аллилуйя -- а! Аллилуйя -- а!

Наше -- вам

С кистенем;

Под забором,

Под плетнем --

Покультурим. Покультурим.

Аллилуйя -- a! Аллилуйя -- a!

Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э -- э!..

То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами весе

[Chantal]

Спасибо большое, Менария, ты как всегда :flower:

Мне очень нравится Шукшин и его фильмы, особенно "Калина красная" и зачитывалась им в юности

[menaria]

Я рада Шанталь джан! :wub: Мне тоже очень понравилась эта сказка.

[Mambaru]

Ай, да конечно же! Обожаю эту вещь!

Просто прелесть.

Головы Горыныча посоветовались между собой.

-- По-моему, он хамит, -- сказала одна.

Вторая подумала и сказала:

-- Дурак, а нервный.

А третья выразилась и вовсе кратко:

-- Лангет, -- сказала она.

(с)

Спасибо за приятное ностальжииии!.. B) :sharik: