Ла Реконкиста

[Bagirka]

Я чувствую себя на редкость счастливым и в то же время дико несчастным. И оба эти ощущения связаны только с Котенком. Шэннон и дети существуют отдельно в какой-то другой, будто зеркальной части моего внутреннего мира, и они несомненно делают меня счастливым и спокойным. Котенок же привносит в мой мир смятение, дрожь, яркость и неопределенность. Эти дикие краски, ослепляющие, увлекающие, завораживающие, - возникают в моем сознании всякий раз, когда я думаю о котенке или общаюсь с ней. Мне теперь всегда будет не хватать ее. Я бесконечно счастлив потому, что во время нашей последней встречи мы все-таки пришли к соглашению. И я дико несчастен от того, что это, как выяснилось, - единственно приемлемое для нее соглашение. Я знаю, что она ценит свою свободу. Я знаю также, что ее не прельщает, «стандартный», как она выразилась, семейный уклад. Я не силен в гороскопах, но, кажется, именно новаторство и бегство от стандартов – «фирменное» качество ее знака. Кроме того, я и сам чувствую, что у нас с котенком – при моем «богатом и плодотворном» прошлом – стандартный брак немыслим по определению.

Она почему-то попросила меня не говорить Робу о нас, - и это меня слегка удручает. Не то, что бы я сильно рвался в срочном порядке сообщить брату о моих отношениях с котенком, - но сам факт того, что она желает скрыть от него свою «несвободу» коробит меня неприятной подозрительностью. Я не стал интересоваться причинами, поскольку чувствовал, что она не желает их раскрывать. И потом, я решил дать себе шанс самому поразмыслить и разобраться в них. Итак, она видела фото Роба и наверняка, как всякая женщина со вкусом, не могла не оценить его породистой мужественности, которая придает всем его заочно паточно-сопливым речам совершенно иной, - пикантный и неповторимо оригинальный характер. Я не признался ей в том, что уже с самого начала – когда всячески обесценивал эти перлы, насмехался и издевался над ними, - прекрасно знал, кто является их автором. Думаю, это не та «истина», у которой есть шанс рано или поздно вырваться наружу – если я сам этого не пожелаю. Но что это меняет? Она все равно считает его великолепным, - и она права, черт побери! Так почему – почему она не желает, чтобы ему стало известно о нашей любви? А впрочем, все может быть довольно просто: она попросту стесняется его, - ведь ей хотелось бы быть безупречной в его глазах, - а не той, которая позволяет себе тайно встречаться с отцом семейства. Впрочем, наше с ней соглашение вроде должно было разрешить эту «проблему». Желая разобраться в этом самостоятельно, я решил воспользоваться возможностью переписки с братом на чате социальной сети.

- Ну что, - ты убедился, наконец, что Агнесса на самом деле вовсе не тот идеал, который ты ищешь?

- Странно, что ты задаешь этот вопрос именно тогда, когда я убедился в совершенно обратном! – виртуально разулыбался Роб мне в ответ, - Она оказалась единственной, - за всю мою жизнь! – в мыслях о которой у меня беспрецедентно гармонируют физическое и духовное. В ней я чувствую мужской ум, женственный характер, мужскую адекватность и женскую нежность. Это редчайшее сочетание качеств, Стэн. А если все это идет в комплекте со столь ослепительной экзотической красотой, то она превращается для меня в единственно желанного партнера – на всю жизнь!

- Ты ведь не видел ее!

- Ты имеешь в виду, что на фото может быть вовсе не она? Брось! Этот взгляд, эти губы, эти скулы, эта посадка головы, – все это идеально сочетается с каждым словом, которое она пишет!

- А что же она? Отвечает тебе взаимностью?

- О да, Стэн! Не сразу, но постепенно она прониклась ко мне тем, что я называю нежной привязанностью. Жаль, конечно, что это получило особый толчок лишь после того, как она увидела меня на фото... это выдает в ней несколько нездоровый эстетизм, который обычно не свойственен женщинам, привыкшим любить «ушами», но я собственно и не ожидал от нее «обычности». В конце концов, мне повезло с генами, и ее эстетизм найдет себе полнейшее удовлетворение. Хотя ты сам знаешь, как я всю жизнь старался увлечь женщин прежде всего своим внутренним миром, а не внешностью. На внешность могут попасться не самые глубокомысленные дамы, а я, как ты помнишь, всегда опасался тех, кого интересуют не наши душевные и человеческие качества, а наша польская колбаска!

- Ха-ха-ха, Роб, я давно уже забыл эту отцовскую присказку!

- Старик наш знает толк в этих делах! И я рад, что мне передались его способности распознавать стоящее, - и я распознал это в Агнессе!

- Вы договорились встретиться? – я задавал этот вопрос и удивлялся тому, как дрожу от волнения, поскольку, как ни странно, я вполне допускал мысль о том, что котенок может вести двойную игру, но мне все равно было бы неприятно убедиться в этом.

- Да, она прилетит ко мне, - как только я забронирую для нее билеты в оба конца.

- К тебе? В Нью-Йорк?

- Да, на неделю, - больше ей не удастся выпросить на работе.

Готовый сию же минуту рассказать брату о том, что Агнесса – моя любовница, я в то же время вспоминаю ее просьбу и мое обещание молчать. Я начинаю убеждать себя, что эта прекрасная и агрессивная в требованиях к любовной жизни женщина имеет право на свободный выбор. Я пытаюсь найти положительные стороны в этой ситуации: если она выберет меня – я буду не просто счастлив, но и горд тем, что не обошлось без соперничества – и какого! Если же она выберет его, то у меня будет шанс вернуть себе спокойствие и размеренную жизнь, избавиться от тревог и волнений... О нет, черт побери, мне это не удастся! Нет пути назад, - нет! Я не должен уступать ее! Да и потом, – наше соглашение! Оно многое означает! Договорилась ли она раньше с ним, чем со мной – или позже, – не имеет никакого значения! Потому что с ним она договорилась лишь встретиться, а со мной - ... Конечно! Пусть делает все, что угодно! Я прощу ей эту слабость. В конце концов, она все время была достаточно тактична, чтобы ни разу не задать мне вопроса об отношениях с Шэннон. Я уверен, что будь у нее далеко идущие планы относительно Роба, – она бы не стала вступать со мной в подобные соглашения. Я уверен также в том, что она выполнит условия нашего соглашения вне зависимости от того, насколько Роб понравится ей. Мой котенок – как это ни парадоксально - внушает мне доверие и чувство надежности, – даже при том, что, оказывается, способна вести двойную игру. Но не это ли делает ее той необычной и экзотически своеобразной леди, какой я ее обожаю?..

Около восьми вечера, нарезая лук, Агнесса увидела, как Лена, открыв снаружи своим ключом, стремительно вошла и приложилась к двери, будто хотела закрыть ее раньше, чем это бы сделал доводчик. Агнесса была вся в слезах и не сразу приметила перепуганный вид подруги.

- Вот, Давид заказал карабахские лепешки с зеленью, – теперь провожусь тут весь вечер.

- Давид ничего не заказывал – прозвучал из-за компьютера трубный голос, - не верь ей, Лена! Она сама предложила мне, и я любезно согласился! Вот увидишь, я съем не больше двух а она самолично уплетет все остальное!

- Меня депортируют! Меня теперь депортируют! За мной скоро явятся, заберут и оправят в Рашу!!! – дрожащим голосом, все еще не отходя от двери, повторяла Лена.

Давид встал из-за компьютерного стола и прошел к выходу, чтобы лучше расслышать тревожное бормотание Лены. Агнесса отложила нож, сполоснула руки под раковиной и устремилась к подруге, усадив ее на диван:

- Лена, успокойся, умоляю тебя! В чем дело?

Косясь на Давида, которому не были известны все подробности ее «махинаций» с мужчинами, Лена не осмеливалась начать рассказ, но Агнесса, уверенная в лояльности Давида, в искренней его симпатии к Лене, решительно кивнула ей, крепко ухватила за руки, давая почувствовать поддержку, и уставилась на нее выжидающе.

- Нэсс, я не понимаю, как так получилось, но мы были в баре с Тони, и нас там застукал Алекс! Будто Солана – это просто деревня!

- Алекс – это который полицейский? – неожиданно для обеих женщин, вмешался Давид.

- Нет, он военный, - ответила Лена, - полицейских у меня не было. Он звонил несколько раз, но я не отвечала, - не до него мне было. И вот – на тебе, явился!

- Он тебя запеленговал по местонахождению твоего мобильника, - усмехнулся Давид, - военный или полицейский – им ничего не стоит это провернуть!

- Ой, скорее всего так и было, - Лена остановила задумчивый взгляд на лице Давида, - он явился такой торжественно-строгий, а я как раз вовсю ласкаюсь с Тони, мы обсуждаем с ним наши дела... А Алексу-то я сказала, что весь день лежу, плохо себя чувствую... Вот он и трезвонил мне, чтобы узнать, как я...

- И что дальше? Они подрались? – нетерпеливо заерзала Агнесса.

- Подрались – не то слово, Нэсс! Весь бар стоял на ушах! Каждый из них орал, что я ношу его ребенка, что мы должны скоро пожениться, что второй тут лишний! Сначала Алекс толкнул Тони, а тот и так уже напился, еле на ногах стоял, мало что соображал, ну и отлетел куда-то в темный угол, там на что-то напоролся, грохот, крики, - потом оттуда вылез уже со стулом в руке и как запустит в Алекса, - ну, промахнулся, стул попал, естественно, прямо за стойку, снова звон стекла, снова крики, ну они оба вовсю, криком пересказывают друг другу всю историю отношений со мной, - у этих американских мужчин вместо языка - помело! Весь бар слышал, с кем я, когда я, где, почему и как, - представляешь? Нет бы молча и зло подраться – и потом только сесть и тихо, приватно и цивилизованно обсудить все дела! И, естественно, кто-то вызвал полицию, – слава Богу, в бар заглянул Булат – ну, этот турок-велорикша, - и ловко под шумок вывел меня оттуда, пока еще полицейские не явились... Он меня и привез сюда. Но представь, если они расскажут все это полицейским, и те начнут расследовать все это дело, доберутся до меня, проверят документы... Это ведь верный депорт!

- Подожди, Лена, я не понял, это - всё? – запальчиво воскликнул Давид, будто разочарованный слишком коротким рассказом.

- Ну да! За мной в любую минуту могут явиться и депортировать!

- Лена, успокойся! Полицейские к тебе могут и не явиться, - ты ни в чем не замечена, тебя там даже и не было. Тони и Алекс – вот кто устроили разгром.

- Но полиция начнет их допрашивать что да почему... и тут выяснится, что яблоко раздора – это я!

- Да хоть Хиллари Клинтон! – весело парировал Давид, - Это уже не интересует полицию! Они в любом случае не должны были так себя вести, - а ты ни при чем!

- Но, Давид, а где гарантия того, что они сами не попросят дознания, очных ставок и прочего... – робко осведомилась Агнесса, не на шутку перепуганная за подругу.

- И тогда полиция вряд ли явится на дом, – сдержанно, терпеливо, сменив тон и выражение лица, отвечал Давид, - они просто вызовут ее повесткой по почте. Там ее попросят предъявить удостоверение личности, - причем лишь для того, чтобы убедиться, что пришла именно она а не подставная... - а на нем сроки визы не указаны. А если бы и были указаны, то полиция – это одно ведомство, а иммиграционный офис – совсем другое. Полицию интересует правопорядок как таковой, а не визовые вопросы. Лена... успокойся, не нервничай и давай ужинать вместе...

- Не нервничать не получится, Давид... ведь у меня может сорваться спасительный брак...

- Хорошее дело браком не назовут, Лена! – сбанальничал Давид и спокойно вернулся к компьютеру.

Агнесса, держа подругу за плечи, встретилась с ней глазами и мягко и в то же время устало улыбнулась, будто и успокаивая ее, и скептически реагируя на заезженную шутку Давида.

Продолжение следует

[Bagirka]

Телефонный разговор с матерью, в котором Ашот впервые в жизни сорвался на тему упадочности и никчемности навязываемых ему традиций, придал ему еще больше решимости восстановить отношения с Аней. Он был еще очень далек от мысли о женитьбе на ней, но то, то брак с Арминэ стал для него практически «невыполнимой миссией», он сознавал четко. Стэлла же, то и дело слыша от дочери лаконичные и вялые комментарии по поводу бездействия Ашота в матримониальном направлении, решилась на новую поездку в Калифорнию, - на этот раз с мужем. Поскольку родители Ашота были на равных заинтересованы в браке детей, - тем более, что во всей этой истории красной нитью шла аргументация о недопустимости попадания их драгоценного чада в сети особы с «сомнительным прошлым», - Стэлла пообещала им вернуться уже с известием об обручении. Что касается Ани, то она, как и прежде, - что до знакомства с Ашотом, что во время него, что после разрыва, - как минимум пару раз в неделю пропадала вечерами с емкой формулировкой, «ну, я побежала», - распустив шелковистые, ниже талии, волосы, ярко накрасив глаза и губы, и одевшись так, чтобы все достоинства ее барбиобразной фигурки были особенно заметны.

- Наша Аня явно что-то мутит в параллельном измерении, - заметил Давид в один из таких вечеров, когда они возвращались с Агнессой из магазина и увидели, как Аня при полном параде садится в свою машину.

- И правильно делает, - язвительно отозвалась Агнесса, - в ее ситуации и с такими лицемерами, как твой Ашот – это святое дело.

- То есть, ты считаешь, что вести двойную или тройную игру – это не порочная природа человека, а всего лишь сила обстоятельств, заставляющая его это делать?

Расслышав в этом вопросе упрек в свой адрес и не будучи готовой развивать сейчас эту тему, Агнесса решила перевести стрелки:

- Давид! - с возмущенной раздражительностью, но не без веселья в голосе, воскликнула она, - ты-то хоть не строй из себя святошу! Вспомни сам свою молодость! Ты ведь не сожалеешь ни об одном своем поступке, и тебе ни за что не совестно!

- Сожалею я только об одном: что мы с тобой не встретились в Ереване тогда, когда ты там жила, - юная и совсем еще свеженькая на исторической родине, а я только вернулся из Армии. Или хотя бы чуть позже, когда ты еще не уехала в Москву, а я уже был по горло сыт своим спонтанным браком.

Помолчав с минуту, - будто замешкавшись в поисках ключей от входной двери, Агнесса вдруг посмотрела пристально на Давида и с каменным выражением на лице произнесла:

- А я бы тогда не повелась на тебя...

Это наверняка было правдой, - а не попыткой сострить или скокетничать. В те времена в Армении Давид не мог быть для нее такой «невидалью», какой он оказался здесь больше семи лет назад, когда она, едва приехав в Америку и попав в незнакомую среду, встретила «родную душу», - и Давид это осознал как нельзя более четко, потому и не среагировал на ее фразу, воспользовавшись тем что они вошли в квартиру, и им навстречу выбежали дети.

Как только Давид уснул, Агнесса вылезла из постели, накинула его рубашку и направилась в гостиную, - посидеть за компьютером. Хотя Стэн наверняка уже спит, - так как завтра рабочий день, - она все же рассчитывала найти от него послание, - пусть коротенькое, бессмысленное или глупое, - все равно они странным образом грели ей душу, и по прочтении их с ее лица еще долго не сходила счастливая и растроганная улыбка. Однако, не успев еще подойти к компьютеру, Агнесса увидела, как засветился ее телефон, и, взяв его в руки, прочла эсэмэску от Ани: «Не спишь?».

Через десять минут они уже сидели за чаем, и Аня рассказывала о своем вечере. Впрочем, рассказ ее касался вовсе не вечера как такового, а того, как Ашот постоянно вклинивался в него своими звонками.

- Почему ты не отключила телефон на фиг? – спросила Агнесса.

- У меня сестра в Волгограде рожает, - я не говорила?

- Ах, ну да...

- Я по-человечески попросила его не звонить...

- Ты все-таки заговорила с ним? – обрадованно воскликнула Агнесса.

- Нет, я написала ему эсэмэску. Но он продолжает трезвонить, вот и теперь, - смотри! – и Аня выставила свой андроид, на котором высветилась фотография Ашота, по-американски улыбающегося во все тридцать два зуба, - Нет, я не могу спокойно смотреть на его лицо! Мне так хреново!

- Ань, ты в самом деле ждешь, чтобы он сделал тебе предложение?

- Сама не понимаю, как это так выходит, но не просто жду, а даже мечтаю, - криво улыбнулась Аня, пряча глаза.

- Послушай, ты хоть в курсе, что он собирается вызывать родителей и жить с ними под одной крышей?

- Нет, не в курсе. Это правда?

- Это не просто правда, это закон жизни для него, – иначе он себе и не мыслит. Ты готова на это – даже ради любви к нему?

Выдержав паузу, Аня вдруг начала давить ложкой на блюдце кусок пирога, как если бы это была горячая картофелина.

- Нэсси, я и от своих-то родителей уже в семнадцать лет отделилась... Неужели он... погоди, сейчас я кое-что выкину, - прямо на твоих глазах. Мне терять нечего.

И, вдохновленная заговорщически-возбужденным видом Агнессы, Аня выбрала номер Ашота.

- Ну, привет. Уговорил, - я готова тебя выслушать. Чего тебе?

- Аня... – растерявшийся от столь неожиданного события – в виде аниной готовности выслушать его, Ашот не сразу нашелся что сказать, и поэтому, просто спросил: - как дела?

- Дела прекрасно, как всегда, но это не тема для разговора с тобой, тем более, в такой поздний час. Так чего тебе? Говори, пока я не передумала.

- Аня, только давай без хамства и подколов. Я все равно не буду сейчас говорить – нам для этого нужно встретиться.

- Нет, ты скажешь мне все сейчас, по телефону, а встретимся мы с тобой или нет – зависит от нашего разговора. Причем, ты уже знаешь, что еще одно слово на тему «любовницы», - и я никогда больше не отвечу тебе. Это железно.

- Не сомневаюсь. Но про «любовницу» речи больше не будет.

У Ани засветились глаза, но интонация не выдала ее радости и воодушевления.

- Так я слушаю тебя.

- Аня, я решил, что не стану жениться... на Арминэ.

Сделав рукой характерный жест, который Агнесса прочитала как «йесс!!», Аня хладнокровно ответила:

- Ну что же, значит, так и проживешь жизнь бобылем...

- Ну, не совсем бобылем, Ань... Я все-таки надеюсь, что у нас с тобой есть будущее.

- И какова моя роль в этом будущем?

- Ну, как ты сама захочешь... в лучшем случае – жены, а в альтернативном случае...

- То есть, в худшем?

- Нет, именно в альтернативном... понимаешь, есть некоторые нюансы...

- Слушаю тебя, - и Аня, стала медленно и торжественно кивать Агнессе, давая понять, что они подошли к «самой сути».

- В общем... нет. По телефону сложно. Ань, ну давай договоримся встретиться – хоть сейчас!

- Ашот, это наш последний с тобой разговор, и я пока так и не услышала в нем ничего, что бы меня подвигло на встречу с тобой.

- Разве? А слово «жена»?

- Это отличное слово, но я не уверена, что наши с тобой позиции совпадают в этом вопросе.

- То есть?

- Ты согласен, например, что муж и жена должны жить отдельно от родителей?

Поскольку в трубке повисла тишина, Аня сжала губы трубочкой и максимально вскинула брови, реагируя на то, как Агнесса, театрально-сокрушенно закрыв лицо руками, раздвинула затем пальцы, из-за которых были видны ее глаза, вознесенные к небу.

- Почему ты вдруг заговорила об этом? Кто тебя надоумил, - Агнесса?

- Я ведь слышала твое слово «нюансы», - и мне пришло в голову, что речь пойдет именно о том, чтобы жить вместе с твоими родителями. Так я не ошиблась?

- Я... Аня, если в моем воображении и есть идеальная картина жизни, то на ней ты – моя жена, живущая со мной и с моими родителями.

- Значит так, Ашот. Либо ты перерисовываешь свою «идеальную картину жизни», либо это был последний наш разговор. Спокойной ночи.

- Что ты натворила! – пораженная, воскликнула Агнесса, когда Аня повесила трубку, - Ты поставила его перед немыслимым выбором! Да и себе все испортила... Родители-то еще неизвестно когда здесь окажутся, - а тебе ведь так важно выйти за него! Потом бы ты, возможно, сама уговорила его жить отдельно. Не получилось бы у вас с совместной жизнью – так хоть с документами бы у тебя все наладилось. А теперь – что?

- А теперь я уверена, что он сделает выбор в мою пользу. Мне кажется я поставила ему этот ультиматум в самое подходящее время. Посмотрим, Нэсс.

С тех пор, как Роб рассказал мне о планах Котенка навестить его в Нью-Йорке, - к тому же за его счет, - мне стало слишком неспокойно за наши отношения с ней. Я частенько сержусь на себя за то, что позволил себе утратить бдительность и увлечься женщиной до такой степени, чтобы это чувство превратилось из радости в боль, и приносило не утешение самолюбию и повышение самооценки, - как это всегда было, - а скорее беспокойство, неуверенность и полное отсутствие контроля. Я чувствую себя щепкой, несущейся по течению, и меня бесит эта картинка. В чем дело, черт возьми! Почему я должен прогибаться под капризы избалованной стервочки, - даже если она и составляет все счастье и всю радость моей жизни? Почему я должен из-за мыслей о ней вести себя с детьми как зомби, лишать их радостных поездок по выходным – из-за мерзкого настроения, которого не думаю ни скрывать, ни объяснять кому-либо!? Почему вся моя терпимость, вежливость, игривость, веселый настрой и заботливое и заинтересованное внимание – достаются только ей одной, а моим домочадцам – только моя раздражительность, задумчивое молчание, замкнутость и апатия?

- Ты не представляешь, как я волнуюсь перед ее приездом, Стэн, - просто как мальчишка!

- Что именно тебя волнует, Роб?

- Воображая нашу встречу, я просто не знаю, как себя вести с ней.

- Тогда, может быть, вам и не встречаться вовсе! – съязвил я, еле скрывая раздражение, - тем более, что неизвестно еще, - вдруг у нее есть бойфренд! Ты не думал о том, что она не может быть одна?

- Я знаю все о ее любовной жизни, Стэн! Она рассказала мне об одном своем страстном увлечении, но я быстро опустил ее с небес на землю, так что с этим негодяем у нее давно уже покончено!

- С каким еще негодяем? – я был возмущен до глубины души тем, что котенок делился своими любовными историями не со мной, а с Робом.

- Она еще несколько месяцев назад встречалась с женатым человеком, который обращался с ней как с девочкой по вызову. Этот придурок все время врал ей о том, что то ли вот-вот разведется, то ли уже разведен, а сам продолжал жить с женой и пользоваться нежностью и доверчивостью Агнессы. А однажды этот сукин сын не явился на свидание и даже не удосужился объяснить ей причины, и потом несколько дней она «плакала на моем плече», сокрушаясь о том, что с ним наверняка случилось нечто ужасное. Слава Богу, я сумел втолковать ей, что этот мерзавец попросту ни во что ее не ставит, что он не любит ни ее, ни даже свою жену, а любит в этой жизни только себя, и готов питаться чужой любовью и чужими сердцами, ступая по ним своими ботинками, как если бы это были не сердца, а булыжники на мостовой...

Глубоко оскорбленный, я не выдержал и выдал следующий текст:

- Вот как! А она не рассказывала тебе случайно об одном на редкость липучем и приставучем лузере, который забрасывал ее слащавыми, приторными, будто слизанными у средневековых арабов и вымоченными в патоке славословиями, от которых стошнило бы даже прыщавую школьницу?

- С какой стати она стала бы делиться со мной тем, что ее не волнует и не трогает? Я – ее друг, и она доверяет мне и готова делиться с мной не всякими мелочами, а тем, что действительно важно и сложно для нее. Во мне она ищет поддержку, во мне она находит решение своих проблем, и именно меня она посвящает в мир своей души, - поэтому, всякие смешные и забавные глупости она оставляет для тех, кто ей менее важен, и кого она рассматривает не более чем как веселых знакомых, подходящих лишь для развлечений и легкомысленных пустопорожних разговорчиков.

Тяжело и глубоко дыша, я изо всех сил удерживал себя от того, чтобы не нарушить данное котенку слово. Одному Богу ведомо, как мне хотелось в тот момент, чтобы хоть кто-нибудь на свете оценил мои нечеловеческие, уникальные усилия, направленные на то, чтобы одним щелчком пальцев не уничтожить весь этот дурацкий спектакль, который Агнесса устроила Робу, и который он с таким упоением пересказывает мне. Как бы я хотел сейчас одной лишь фразой нарушить все их планы и смешать Робу все карты! Но пусть! Пусть она поедет к нему, пусть, черт возьми, он переспит с ней, - в этом-то я ни минуты не сомневаюсь! – и пусть после всего этого – она вернется и выполнит наше соглашение! Это будет даже эффектнее!

Продолжение следует

[Fleure]

Я вот над чем думала, Агнесса знает что он ей родственник, что Стэн её брат и всё равно продолжает с ним любовные игры! я тут вижу больше чем "влюбленность" :pleasantry:, эгоизмом попахивает...удовлетворение собственных сиюминутных желаний и потребностей...

Я наблюдаю идеализацию образов Котенка и Принца, несмотря на их некоторые неправильные шаги.

Арминэ осудили все, да она дура, когда начала вести себя так отвратительно, но посмотрите на Агнессу!! она обманывает близких себе людей, что уже есть предательство... + обманывает саму себя, закрывая глаза на то, что она спит со своим братом..

не хорошооо, ой как не хорошоо:rolleyes2:

[Bagirka]

Флер, поскольку идеальных людей все равно нет, мы идеализируем тех, "на чью сторону" нас больше клонит.... :pleasantry: Все они по-своему "хороши", - мне и самой интересно, к кому больше клонит народ.... и почему.... :showoff:

И потом...... насколько троюродного брата можно считать родственником, не подходящим для "этого дела"..... :pleasantry: Вопрос неоднозначный.....

[Fleure]

Баагии)))Я ждала твоего ответа))))

Ну так вот, сам факт того что он брат, уже должен был остановить её порыв, это просто подтвердило то что она поддается искушению)))

Мне симпатичен Давид из всех этих личностей, но я его не идеализирую....он по крайней мере честен перед собой прежде всего! он не живет с женой и не скрывает этого, он не захотел с Армине и не сделал..хотя если уж брать грязные моменты, то он ведь мог воспользоваться Армине и бросить...но он не стал!!!

а остальные вруны)))))))

[Bagirka]

Понимаю о чем ты насчет брата - просто для нее это выяснилось ПОСЛЕ того, как между ними уже все было..... :mega_shok:

[Fleure]

НУсс.. подождем, посмотрим чем всё закончится)) думаю концовка будет неожиданной для нас всех)))

[Bagirka]

В последнее время Шэннон стала все чаще страдать какими-то неприятными, похожими на аллергические, недомоганиями. Я сочувствую ей, и мне жаль, если страдает и ребенок в ее утробе. Насколько я помню, раньше с ней никогда такого не случалось. Приближается время родов, и я надеюсь, что в скором времени все разрешится наилучшим образом для обоих. Она продолжает настойчиво обвинять меня во всех своих проблемах – телесных и душевных, хотя я все делаю или не делаю исключительно по ее желаниям и настроениям. Конечно, инцидент с покушением на копа стал для меня отличным поводом убедительно юлить и ссылаться на проблемы с памятью и восприятием, - но, поскольку на самом деле я в полном порядке, лгать и притворяться становится все сложнее и скучнее. По-видимому, у меня действительно нет актерского таланта, и я был совершенно прав, когда в колледже вовремя перевелся с актерского на операторский.

Впрочем, я даже рад этим проблемам с Шэннон, так как они пробуждают меня, возвращая в реальность и отвлекая от навязчивых и все более и более тяжких мыслей о Котенке, о том, что она значит для меня; от ревности в брату, который пока ничего не подозревает о моей связи с ней, и я не уверен, что он был бы в восторге от этого, - даже если бы не был увлечен моим котенком. Роб всегда отличался особым чистоплюйством, - даже внутри нашей чистоплюйской семейки. Я явно переоценил свою способность спокойно воспринимать похождения котенка, - видимо, основываясь на предыдущем опыте, когда был весьма равнодушен и бесстрастен в ситуациях с изменами. Я скорее использовал эти случаи, чтобы эмоционально терзать девушек, заставляя их чувствовать себя ничтожествами и заново добиваться моего расположения, выполняя любую мою прихоть. Я получал удовольствие от того, как они стараются во всем мне угодить, чтобы загладить свою вину передо мной, хотя никакого морального ущерба от их измен я не чувствовал. Нынешнее же положение дел демонстрирует мне отсутствие пресловутой самодостаточности, когда отношение другого человека определяет мою самооценку. С какой стати мое самовосприятие должно зависеть от того, как ко мне относится котенок или кто бы то ни было? Пытаясь успокоиться, я то и дело убеждаю себя, что дело вовсе не в самооценке, а в боязни потерять котенка, - то есть, чистейший эгоизм, - и это отвратительно, и не стоит ни внимания, ни, тем более, тяжких раздумий. Более того, - говорю я себе, - она совершенно безосновательна, эта боязнь, так как Котенок уже пришла со мной к соглашению, которое она вряд ли нарушит, потому что у меня есть стойкое ощущение того, что на ее слово можно положиться!

Арминэ поехала в Лос-Анджелес, чтобы там встретить свою мать в аэропорту. Никто из ее знакомых не знал о приезде Стэллы, - даже Ашоту предпочли ничего не сообщать заранее. Стоит ли удивляться тому, что произошло вследствие этой «конспирации»! Стэлла, находившаяся в нетерпении, основываясь на давно устаревших данных, слишком уж «по-своему» воспринимала отношение Ашота к Арминэ, - и посему была настроена встретиться с Ашотом без промедления, - сразу же по приезде из аэропорта в Солану. Она была уверена в лояльности Ашота и в той власти, которую имели над ним старшие, - будь то родители или их знакомые. Арминэ знала, что Давид сейчас на работе, - и Ашоту можно было сделать приятный сюрприз. Для любого эмигранта – давние знакомые с родины всегда представляют собой нечто щемяще приятное. Ашот должен был быть дома, ибо его машина была на парковке.

Подойдя к двери и посмотрев в глазок, Ашот оторопел на долю секунды, но невесть откуда взявшийся порыв смелости – будто наждачной бумагой прошедшийся по его прежнему воспитанию и миропониманию, заставил его спокойно и уверенно открыть дверь. Можно себе представить выражение лиц Стэллы и Арминэ, когда они увидели Ашота – в боксерах, без носков и с голой волосатой грудью. Основание его шеи, а также плоский и упругий живот были щедро выпачканы красной губной помадой, а волосы были всклокочены так, будто в них свили гнездо вороны.

- Аня, одевайся у нас гости! – выкрикнул Ашот, повернув голову в сторону спальни, и лишь после этих слов поздоровался с неожиданными посетительницами, - Вы проходите, располагайтесь, я только оденусь, мы тут были немного заняты. –

Усмехнувшись то ли своим словам, то ли самой ситуации, Ашот исчез, и женщины услышали, как громко хлопнула дверь спальни.

- Бесстыжий гаденыш! – воскликнула ему вслед пораженная Стэлла и, взяв за руку дочь, едва скрывавшую свою ухмылку, устремилась к выходу из здания.

Выглянув из коридора и обнаружив, что гостьи исчезли так же «неожиданно», как и появились, Ашот, уже успевший надеть джинсы, закрыл входную дверь, к которой дамы и не подумали прикасаться, и вернулся в спальню. Аня – растрепанная и счастливая, прикрытая лишь своими длинными темными волосами, сидела на кровати, наклонив голову и хитро улыбаясь.

- Ты не представляешь, что ты со мной творишь, Аня! – произнес Ашот, отбрасывая рубашку, которую намеревался надеть для общения со Стэллой и Арминэ, - Я никогда бы не поверил, что способен на такое! А то ли еще будет!

- Ты про что? – насмешливо и лениво отозвалась Аня.

- Я про все, понимаешь? Про всё! – и, бросившись на кровать, он стал нежно и страстно обнимать и целовать девушку, не переставая повторять: - Только ты не бросай меня, хорошо? Будь со мной! Наберись терпения, сил, любви, - и будь со мной несмотря ни на что! Я обещаю, что горы сверну, если ты будешь со мной!

Агнесса же, вся поглощенная предстоящей поездкой в Нью-Йорк, была погружена в мысли о своих дальнейших действиях. Она слишком запуталась в создавшейся ситуации. Хотя Ветер и нравится ей достаточно, чтобы она могла допустить физическую близость с ним, она на этот раз слишком чувствительно и весьма «своевременно» сознавала, что он - ее родственник. К тому же, у нее был уже свой любимый – Принц, - которого она по-прежнему считала самым привлекательным из всех мужчин, каких она когда-либо знала. Однако, поскольку за все годы проживания в Америке, она так толком и не побывала в Нью-Йорке, а также в силу заманчивости бесплатной поездки, - не говоря уже о возможности встретиться с родственником и отчитаться об этом брату в Москве, - Агнесса решила, что поездка эта должна состояться.

- Так ты уверена, что хочешь поехать одна, без меня? – спросил Давид, когда Агнесса вкратце разъяснила ему ситуацию с новоявленным родственником, которого непременно нужно навестить по настоянию братьев.

- Конечно, дурачок мой! Я увижусь с родичем, сделаю с ним несколько совместных фото, отправлю их в Москву братьям, и все будут довольны и счастливы.

- Ну и чем я могу тебе помешать в этих делах?

Агнессе показалось, что Давид не доверяет ей, хотя она в общем и целом говорила ему правду. Она действительно не собиралась допускать телесной близости с Робертом, и на случай его настойчивости у нее было «припасено» намерение рассказать ему об их родстве.

- Да ничем ты не помешаешь, любимый, - просто совершенно не стоит тебе тратиться на дорогу, пропускать работу и срываться куда-то только для того, чтобы сопровождать меня. Я уже большая девочка, и сама умею путешествовать, - и Агнесса, подойдя в дивану, на котором сидел Давид, приподняла платье и влезла к нему на колени, обхватив его торс согнутыми ногами и обвив руками его шею.

- Я думал, тебе захочется, чтобы рядом был кто-то... – отвечал Давид, уклоняясь от ее поцелуев, но все же позволяя ей иногда «попасть в цель», - но раз уж ты такая самодостаточная...

- Перестань дуться! Нет на свете ничего нелепее обиженного мужчины!

- Разве я обижаюсь? – возразил Давид, приподняв брови и пытаясь высвободиться из ее объятий.

- А почему ты сейчас отталкиваешь меня? Ведь отталкиваешь! А я так хочу тебя целовать!

- Твои поцелуи только отвлекают нас от разговора!

- И пусть отвлекают! – И Агнесса стала нежно покусывать мочку его уха, перейдя на шепот: - Разговор-то все равно дурацкий...

Продолжение следует

[Bagirka]

Когда раздался звонок в дверь, оба они – Агнесса и Давид, - замерли на секунду, уставившись друг на друга. Аня – на свидании с Ашотом, Лена – на работе в ресторане, дети – все дома, и Агнессе с Давидом было невдомек, кто бы мог пожаловать в такой час.

- Стэлла! Вот это сюрприз! – воскликнула Агнесса, увидев Арминэ с матерью, - Как Вы тут?

- Сюрпризом для всех, - мило улыбаясь, отвечала Стэлла, обмениваясь поцелуями с Агнессой.

- Добро пожаловать, присаживайтесь! Вас кормить? У меня осталось кое-что от ужина.

- Нет, спасибо, Агнесса-джан, мы поели в «айхопе» по дороге из аэропорта, - ответила Арминэ, подойдя с матерью к дивану.

- Кофе я выпью, - добавила Стэлла, с широкой улыбкой пристально глядя на Давида, который, не успев еще сказать ни слова, только дожидался своей очереди поздороваться с ереванской соседкой.

Подойдя вплотную к Стэлле, Давид наклонился, чтобы пожать ей руку и поцеловать, и в этот момент обе они – и Арминэ, и ее мать, обратили внимание на следы губной помады на шее и одежде Давида.

- Сегодня такой день, мама. Не обращай внимания, - мрачно и не без иронии произнесла Арминэ, усаживаясь на диван.

- А кофе у нее между прочим не бывает, - не придав значения замечанию Арминэ, ибо смысл его был как минимум не понятен,

Давид решил весело поддеть Агнессу при посторонних, что было для него особым видом развлечения, - она ведь у нас не кофеманка. Я ей принес как-то молотый кофе, так на нем через неделю образовалась плесень...

- Как так – через неделю? – удивилась Стэлла.

- А так, у них с кофе взаимная непереносимость.

- Ты молотый кофе в морозилке держи, Анесса-джан, - мягко и в то же время назидательно вещала Стэлла, явно получая удовольствие от дачи «полезных советов» Агнессе в присутствии Давида.

- А кофе у меня все-таки есть, – не реагируя ни на поддевки, ни на советы, Агнесса потянулась к полочке над микроволновкой.

- Не понял... откуда?

- От Ани. А ей накупил Ашот, - и, сверкнув глазами на Арминэ, Агнесса протянула Давиду ручную кофемолку: - держи, намели пару ложечек.

- И мельничка есть? Откуда она у тебя такая – прямо типично ереванская? – чуть ли не с возмущением в голосе удивилась Арминэ.

- Все оттуда же... – с преувеличенной вежливостью отвечала Агнесса, - Ашот на день матери подарил.

К моменту, когда все четверо, сидя в креслах и на диванах вокруг низенького стеклянного столика, допивали кофе или чай, Стэлла уже успела поговорить с Давидом обо всех ереванских «реалиях», - новостях и слухах, обсудить всех общих знакомых и их дела. Арминэ, естественно, тоже участвовала в беседе, поскольку была в курсе всех событий и лично знала всех «персонажей», и лишь Агнессе приходилось молча слушать их беседу, чувствуя себя «чужой на этом празднике жизни». Арминэ сподобилась даже одарить Агнессу парой победоносно-заносчивых взглядов.

- Давид, нам с тобой нужно очень серьезно поговорить, - заявила Стэлла после повисшей паузы, - но не здесь и не сейчас, - и она бросила на Агнессу короткий, но многозначительный взгляд, в который можно было прочесть нежелание Стэллы говорить на заданную тему в присутствии этой женщины, - дело касается наших личных вопросов.

- Я... Да, конечно, только я не знаю, когда это можно будет сделать, потому что мы с Агнессой завтра уезжаем, - нам надо быть в Нью-Йорке.

Прекрасно понимая, что Стэлла в своем «личном» разговоре станет настаивать на его ответственности перед Арминэ, Давид посмотрел на Агнессу настолько умоляюще, что та просто не могла опровергнуть его неправду.

- Да, мы ведь уезжаем завтра, - извиняющимся тоном подтвердила Агнесса, теребя на пальце обручальное кольцо.

- А зачем вы туда едете? – настороженно поинтересовалась Стэлла, будто «Нью-Йорк» в переводе означало «передовая линия фронта».

- Нам нужно наладить кое-какие семейные дела, - отвечал Давид, сжимая кисть Агнессы, будто беря на себя ответственность за «отчет» перед Стэллой.

Поскольку развод с Седой у Давида был уже на мази, Стэлла слишком уж ревностно относилась ко всему, что могло вызывать любые подозрения в «ускользании» вожделенного жениха в чужие руки.

- Давид, нам нужно будет поговорить до вашего отъезда, и может быть даже он не состоится, - твердо и, пожалуй, слишком строго заявила Стэлла, вставая с дивана. – Когда у вас вылет завтра?

- Вылет у нас в восемь утра, - ответила Агнесса, также вставая и косясь на Давида с едва скрываемой ухмылкой на лице.

- Да, мы собственно и спать-то этой ночью может не будем... Вот что, Стэлла, поговорим прямо сейчас, если ты не возражаешь.

- Сейчас?

- Да, я лично не против разговора, потому что рано или поздно нужно все разрешить. И мое слово здесь таково, что мы с Агнессой собираемся пожениться, - и он снова посмотрел на Агнессу в ожидании подтверждения своих слов.

И, хотя речи о женитьбе как таковой между ними не было – кроме той беседы на балконе, - Агнессе пришлось, спасая его от настойчивости и напора отчаявшихся и готовых теперь на все соседушек по ереванскому подъезду, подхватить заданную им тему:

- Да, между нами собственно все уже решено.

- Ну, то, что решено между вами, это одно, Агнесса-джан. – с пафосом на лице, запрокинув голову и пряча взгляд, отчеканила Стэлла, - Мы с тобой женщины, и мы понимаем, что все это сегодня так, а завтра может измениться на сто восемьдесят градусов.

Повисшее молчание в ситуации, которая скорее веселила Агнессу, чем тревожила ее, наконец, было нарушено ею же. Поджав губы, чтобы не было заметно ее ухмылки, Агнесса смотрела на оторопевшего Давида в течение пары секунд, и потом произнесла спокойно:

- Давид, если это так серьезно, я могу поехать и одна, без тебя...

- Нет, - куда ты поедешь без меня? – не сразу, будто оправившись от шока, возразил Давид, - Какой смысл в поездке, если она пройдет без меня? – Давиду явно хотелось, чтобы эта поездка выглядела судьбоносной для Стэллы и Арминэ.

- Тогда мы можем ее отложить, чтобы вы поговорили со Стэллой!

- Несс-джан, ничего мы откладывать не будем, и поедем вместе. Стэлла здесь, как уже известно, почти на месяц, так что она успеет все мне сказать после нашего с тобой возвращения.

Продолжение следует

[Bagirka]

Я настолько обескуражен предстоящей поездкой котенка в Нью-Йорк, что у меня стала проявляться «защитная реакция организма» - в виде повышенного энтузиазма в общении с детьми и с Шэннон. Я стал искать спасения от навязчивых мыслей в постоянных играх с детьми, за чтением для них, во время прогулок с ними, которые инициировал сам, - к недоумению Шэннон. Она даже упрекнула меня в том, что я начал «становиться приличным семьянином» в тот момент, когда ей как раз пора было ехать на роды, и она не успеет вдоволь насладиться моим поведением, - которое, как она думает (и она права), наверняка является лишь временным всплеском загадочного происхождения. Я, как ни странно, рад каждому слову Шэннон, каждой ее глупости и каждой ее истерике. С другой же стороны, я все еще был раздражен тем, как и почему на меня воздействует история с Котенком, которая, между прочим, уже объявила мне о своей поездке в Нью-Йорк, якобы для встречи с каким-то братом. Лгунья и лентяйка! Ведь при ее уме и фантазии она могла бы придумать что-нибудь более изысканное и совершенное, - но она поленилась даже пошевелить мозгами, чтобы сочинить для меня что-то более стоящее! И раздражение это лишь подогревает во мне энтузиазм в активном и настойчивом общении с семьей. Да, Шэннон проста, незатейлива и предсказуема. Мне не скучно с ней лишь тогда, когда я сам решаю приложить усилия к тому, чтобы не скучать. Но она по крайней мере понятна мне, и наверняка не лжет. От новых навязчивых мыслей меня отвлек голос медсестры. Шэннон пришлось рожать в операционной, и я впервые не присутствовал при родах.

- Вы можете уезжать домой. Маму заберете завтра, а малыш должен остаться еще на несколько дней. У него осложнения с кровью, - несовпадение с материнской.

- Это исключено, – мы ней абсолютно совместимы...

- Это все, что мне известно, сэр, - кровь ребенка в конфликте с материнской. Приезжайте за ней завтра, и тогда же сможете поговорить с врачом.

Тупо и криво улыбнувшись, девица стремительно удалилась, будто на пожар, и мне не оставалось ничего другого, как отправиться домой, где сидела с детьми подруга Шэннон, и отпустить ее восвояси.

- Ты, пожалуйста, не волнуйся за меня, милый! Неделя пролетит очень быстро, и я снова буду с тобой! Если хочешь, можем прямо сейчас назначить день встречи в отеле.

- Нет, котенок! Сделаем это после твоего возвращения. Я не хочу загадывать, если не знаю даже, в каком настроении и с какими планами на будущее ты вернешься.

- Странный ты какой-то, Стэн! Что во мне может измениться по отношению к тебе после этой поездки? А впрочем, - ты прав, никогда не нужно бежать впереди паровоза.

- Ты будешь жить у родственников?

- Пока не знаю, сладкий! Я ведь никогда раньше с ними не встречалась. Но у меня есть там несколько друзей, у которых можно будет приземлиться.

Мне иногда кажется, что если бы не роды у Шэннон, я бы сделал все возможное, чтобы оказаться в Нью-Йорке вслед за Котенком, и просто подсмотреть со стороны за ней и за Робом. Я бы придумал срочную деловую поездку или уникальное предложение по работе, - от которого невозможно отказаться, - но я бы наверняка сорвался, - настолько чувствительно и горячо волновала мня вся эта ситуация. И то, что намерение быть рядом с Шэннон в момент появления моего ребенка взяло верх над этими разрушающе навязчивыми чувствами к котенку, было фактом весьма уместным и своевременным для моего самоощущения, хотя и не избавляло от переживаний полностью.

- Давид? Значит, ты все-таки не уехал?

Как ни странно, но Давид не успел еще привыкнуть к тому, что его то и дело подкарауливают у входа в квартиру, - вначале Арминэ, а теперь и ее мать. Он в течение трех дней даже ставил машину в подземный гараж, и возвращался домой ближе к ночи – только бы не мелькать в городе, - но, как видно, и это не помогло.

- Мне пришлось срочно вернуться, - но главное, что мы с Агнессой уладили там все дела, и она теперь там у друзей задержалась, - ей ведь неделю дали на работе. А ты как здесь?

- Хотела с Ашотом встретиться, - ведь я так ему и не успела передать все, что для него мать со мной отправила.

- Ашот сегодня не ночует дома, - с трудно скрываемым удовольствием проинформировал Давид, - так что здесь никого нет.

- Ну, значит, мы можем, наконец, поговорить о самом важном, - и Стэлла, не дожидаясь приглашения, прошла в квартиру и торжественно уселась на диван лицом к входной двери, чтобы иметь лучший обзор помещения и видеть все, что будет делать Давид.

- Стэлла, чем тебя угостить?

- Спасибо, Давид, - ничего не нужно. Просто посиди рядом и выслушай меня.

Сев напротив Стэллы, Давид выглядел вполне уверенным. Он чувствовал, что ничто не изменит ни его отношения к Агнессе, ни его планов на ее счет.

- Давид-джан, мне просто интересно, как долго ты еще будешь жить в этой неопределенности? Пойми меня правильно, я ничего не говорю плохого про Агнессу, - да, - она милая, интересная, умная, красивая женщина, и я понимаю, как ты к ней относишься. Но кто тебе сказал, что это самое важное для жизни? Я не мать тебе, но ты вырос на моих глазах, и клянусь дочерью, - я желаю тебе добра и счастья не меньше, чем желала бы своему сыну!

- Спасибо, Стэлла-джан! Это значит, что ты должна быть рада тому, что мы женимся с Агнессой.

- Да? Ты так понимаешь мои слова? Нет, милый! С Агнессой тебя ждет все что угодно, но только не спокойная семейная жизнь! Ты думаешь, ты сейчас счастлив? По твоему виду этого не скажешь! Я на твоем лице читаю неуверенность. Мужчина не тогда счастлив, когда он с любимой женщиной! Он тогда счастлив, когда он уверен в той, кто рядом с ним, - и тут не так важно, любит он ее или нет! А Агнесса... Я знаю этот тип женщин, Давид. Может быть, и ты знаешь, но не признаёшься в этом. Вот я бы не положила руку за то, что она сейчас делает там, в Нью-Йорке! И ты – тоже не поручился бы, даже если будешь это отрицать! Я не вчера родилась, и все понимаю!

- Стэлла-джан, есть вещи, которые двое решают только между собой, без посторонних, - Давид широко улыбнулся, но тень смущения и сомнения уже омрачила его лицо, и Стэлла уверилась в том, что критический этап форсирования психики Давида пройден, - остается только дожать.

- Знаешь что, ты эти американские штучки брось! Вспомни, к тебе приезжают дети. Они уже почти взрослые, и очень скоро может встать вопрос об их обручении. Какой удар ты готовишь их судьбам? Отец, женатый мало того что на разведенной женщине с сомнительным прошлым, так еще и на той, которая разослала всему городу свою переписку с любовником? Какой приличный армянский парень, или его родители – отнесутся серьезно к твоим дочерям? Пойми меня правильно, Давид-джан: все, что я говорю – это только тебе на благо. Я не удивлюсь, если выяснится, что у Агнессы есть любовник! И даже не потому, что я что-то знаю. Одного взгляда на нее достаточно. Ты ведь не хочешь, чтобы весь Ереван, все твои старые друзья знали это? Моя девочка любит тебя всю жизнь, - ты только подумай, что ребенок все свои школьные годы – в младшей школе, потом в средней, потом в старших классах, - все время болел тобой. Потом был институт, потом была работа, - нигде и никогда она не могла изменить тебе даже в мыслях! Даже такой парень как Ашот – не смог добиться ее! Почему вы, мужчины, совсем не цените глубокое, настоящее, а тянетесь к фальшивкам, к мишуре? Там более, после того, что между вами уже произошло? Нет, нет, не говори ничего! Я знаю, что отрицать ты этого не будешь, потому что ты не подлец. А мелочи не так важны, - важен сам факт! Ты хоть знаешь, чего ей стоило добиться этой рабочей визы в Америку? Плевать она хотела на эту Америку! Она из-за тебя приехала! Подумай о себе, о своей мужской гордости, о родителях, о детях своих! Не надо все бросать в жертву твоим низким страстям! Все, что ты имеешь к Агнессе – я не вижу в этом ничего достойного. А у тебя – дети...

Поднявшись с кресла, будто не в состоянии выдерживать этот напор, Давид прошелся пару раз к двери и обратно, и потом вдруг сказал:

- Стэлла-джан, я все понял, услышал, и все усвоил. Только я зашел домой забрать кое-какие вещи и пойти к Агнессе, чтобы ее дети не были одни.

По тому, как бледен и растерян был Давид, и как дрожали у него руки и голос, Стэлла поняла, что миссия выполнена, и спокойно поднялась с места.

- Мне тоже пора, Давид-джан. Спасибо, что выслушал. Имей в виду, я хочу тебе только добра, и пусть я умру, если это не так! Вот здесь – вещи для Ашота, - и, оставив пакет на диване, Стэлла медленно и спокойно прошла к двери.

Продолжение следует

[Bagirka]

Все то время, что Котенок находилась в Нью-Йорке, я не мог найти ни минуты покоя. Я метался от компьютера к телефону, забрасывая ее е-мейлами и эсэмэсками, на которые она поначалу не отвечала. Говорить с Шэннон у меня отпало всякое желание, особенно, в свете того, что она выкинула. Впрочем, Шэннон и сама не особо стремилась говорить со мной, а лишь спокойно, будто меня вообще нет в природе, занималась детьми и наслаждалась материнским отпуском.

- А почему это тебя так расстраивает? – пишет котенок, - Ты ведь любишь детей, и тебе все равно, свои ли дети или приемные, не так ли?

- Котенок, ты когда-нибудь расплатишься за все издевательства, которые мне устраивала!

- Да при чем тут я?

- Ты ведь должна чувствовать разницу... Она использовала эту беременность, чтобы вернуть меня в семью! Я не хотел этого!

- Но потом-то ты был рад...

- Да, был. Но теперь у меня есть отличный повод не особо с ней церемониться при осуществлении нашего с тобой соглашения.

- Это уже ваши дела, сладкий! Если так тебе легче, то я только рада!

- Значит, оно все еще в силе?

- Это самое замечательное, самое уникальное и самое желанное соглашение в моей жизни! И оно никогда не утратит силу, если только мой повелитель сам его не отменит!

- Черт возьми, а ты ведь знаешь, что именно я хочу от тебя слышать!

- Я рада, что тебе нравится, родной, хотя это не такая уж великая наука...

- Ты хочешь сказать, что я прост? Ну что ж, когда-нибудь я тебя ошарашу одним откровением, - возможно, даже очень скоро.

Арминэ не спала всю ночь после возвращения Стэллы от Давида, а наутро – это была суббота, – заставила мать вновь досконально пересказать ей все, о чем та подробно поведала накануне. Водянисто-голубые глаза девушки сверкали надеждой и нетерпением, а веснушчатое белоснежное личико покрылось чуть ли не младенческим румянцем. Ей казалось, что по идее Давид должен прямо сейчас явиться к ним с предложением руки и сердца.

- Мама, а ты уверена, что на него подействовали твои слова? Ты не забыла сказать ему про любовника Агнессы? А про то, что было между нами?

- Дорогая моя, я все ему разложила по пунктам, и от себя кое-что добавила. Так что, если он и теперь не откажется от Агнессы, то я просто памятник ей поставлю за ломку вековых понятий у армянских мужчин!

- Если ты смогла мне помочь, мама, я сама тебе памятник поставлю, - при жизни! – Арминэ, чуть не плача, бросилась на шею к матери, - Ах, если бы и Агнесса либо уехала подальше, либо замуж за кого-нибудь вышла! Тогда бы мне было намного спокойнее!

- А разве она не может выйти за этого своего... любовника, про которого ты мне рассказывала?

- Мам... я вообще-то не до конца уверена, что это ее любовник и ее история... но даже если так, - кому он нужен со своей оравой! Агнесса и за Давида-то, мне кажется, еле-еле согласилась выйти! Ты ведь видела, насколько она была безразлична во время вашего разговора!

- Я обратила внимание, но это могла быть и маска...

- Да нет, не маска! Она не любит его, мама! И я говорю это не для того, чтобы успокоить свою совесть! Просто это правда!

Давид вез Агнессу из местного аэропорта, встретив ее по прилете из Нью-Йорка. Как ни странно, оба они молчали почти всю дорогу, и обоих, казалось, удовлетворяло это молчание. Лишь в ту минуту, когда машина Давида подъехала к дому Агнессы, она спросила:

- Ты не зайдешь? Нам нужно поговорить...

- Несс... А если и у меня есть к тебе разговор?

- Ну, тем более, поговорим на обе наши темы...

- Если только они не сольются в одну...

- А если и сольются?

- Тогда лучше вообще избежать этого разговора и жить дальше так, как мы сами решили.

- Ну хорошо, давай попробуем! Так ты зайдешь?

- Ты этого хочешь?

- Да!

- Тогда запомни одно: что бы ни случилось дальше в моей жизни – я всегда готов быть с тобой в любую минуту, когда ты только захочешь этого – вот как сейчас!

- Я знаю, знаю, сладкий!!! – и она, ласково погладив его небритую щеку, нежно чмокнула его в уголок рта.

Страдая от любопытства и нетерпения, я уже пятый раз пишу брату с вопросами о том, как прошла у него встреча с Агнессой. Я надеюсь, что хотя бы теперь, когда она вернулась в Калифорнию, у него должно найтись время ответить мне.

- Ну как, брат, повела себя твоя королева, когда ты предложил ей отведать нашей польской келбаски?

- Все не так-то просто, брат! Она вела себя великолепно, и она... я не знаю, видел ли ты ее вживую, но должен тебе сказать, что она действительно чудо! Я просто в отчаянии от того, что единственная женщина, которая мне понравилась как никто и никогда за все мои четыре с лишним десятка лет, – не сможет быть со мной!

Сердце мое колотилось как бешеное, пока я ждал ответа на свой вопрос, и продолжает колотиться и теперь, когда я уже прочел его ответ, – хотя тогда и теперь оно было движимо совершенно разными причинами.

- Значит, ты не понравился ей?

- Не в этом дело. Ты знаешь, что мы выглядим гораздо лучше в жизни, чем на фотографиях. А ей я понравился даже по фото.

- Так в чем же дело? На оказалась замужем?

- Да нет же, брат! Представь себе, она оказалась нашей родственницей. Наш прадед, оказывается, был не промах, и тоже любил экзотику. Он и ей приходится прадедом.

Ха-ха-ха-ха-ха! Я в восторге от моего котенка! Здорово она обломала моего братца, - придумала такую байку, которая теперь раз и навсегда отвадит его от всякой мысли о телесной близости с ней! Не понимаю только, для чего ей нужно было все-таки ехать к нему? Неужели она не соврала мне, и действительно поехала повидаться со своими родными? Ах, мой маленький, сладкий котенок!

Малыш наш все больше и больше походит на мексиканца, - судя по всему, у Шэннон была неудачная попытка наладить отношения с соотечественником. И наверняка есть и моя «вина» в том, что у нее из этого ничего не вышло. Не будь у нее моих детей, - возможно, они бы и поженились. Впрочем, я ни разу за все эти три месяца не поговорил с ней об ее обмане. Теперь, когда наше с котенком соглашение, наконец, в силе, мне совершенно безразлично, как и почему она так обошлась со мной, - и я даже полюбил этого маленького мачито.

- Ты уезжаешь? – в недоумении говорит мне она, прижимая малыша к груди и покачиваясь.

- Да, на пару дней, - вернусь послезавтра вечером.

- Что?

- А что?

- Что это значит? Куда ты поедешь?

- В Солану.

- А почему же ты вернешься только через два дня?

- Шэннон, а должен ли я вообще возвращаться? – и мой взгляд замер на ее малыше.

Она промолчала, глядя на меня в смятении, и я продолжал:

- И тем не менее, я вернусь, и буду с тобой всегда, столько, сколько это будет нужно детям.

- Что все это значит, Стэн?

- Это значит, что я женат, Шэннон. – Я схватил ее за плечи, чтобы удержать, если она вдруг не устоит на ногах от шока.

- Как это? Когда? Как ты посмел?

- Это было совсем недавно, когда уже родился Джуниор. Но решение об этом я принял до его рождения, и просто ждал, пока ты родишь, чтобы не волновать тебя в беременность.

Тяжело дыша, она присела на диван и, чуть не плача, стала кричать:

- Ты... Ты негодяй, Стэн! Ты сволочь, подлец, мерзавец!

- Если ты считаешь меня таковым, тогда тебе, наверное, и не нужно, чтобы я возвращался? Скажи, Шэннон, - все будет по-твоему. Мы решили, что ты, и особенно, дети - все-таки нуждаетесь во мне, и потому я буду жить с вами, и лишь иногда уезжать к жене – на пару дней. Ты ведь не возражаешь?

- Идиот! Идиоты, - вы оба, - кто бы она ни была! Запомни, она не любит тебя! Она тебя не любит, если согласна на такой идиотизм! Это безумие! Она не выдержит! Я не выдержу!

- Все зависит от тебя, Шэннон. Будет так, как ты скажешь. Если ты не хочешь, – тогда я просто перееду в Солану, к ней. Ты подумай... У тебя есть время – целых два дня без меня.

Продолжение следует

[Romina]

ааааййй, закрутила, Баги....всех переплела, запутала, перекрестила, переженила, породнила!!! что же теперь будет? мне этих парней уже жалко стало, как это не странно....а дамочки все какие-то стервозные, когтистые....ну правильно, все как и в нашей действительности! кстати, всем привет! Баги, это Армине, узнала?

[Fleure]

Я думала наконец концовку дочитаю)) ан неет, ждать еще)))

эхх..

[Arega]

Мда..ов кахтер кадж Давидин, те члинениен кинн у гинин)

Баги, неужто ни одного мужика нет?)

[Bagirka]

Вай, а Ашот чем не подошел под это определениё? :pleasantry:

Армин, эт екар верчы? Конечно, узнала!