Угадай книгу

[crimson]

Спасибо, Richi molot, комплимент Лилит я пожалуй частично себе заберу

А по делу, если уж старый Джолион, то должна быть Сага о Форсайтах

[Richi molot]

хех, весьма неплохо...)))

[Anahit]

Знаю, что легко, но все равно :flower:

"...Подметая спальню после ухода больных, залез под его кровать, чтобы

выгрести пыльные катышки, и вдруг чем-то пахнуло на меня, и я понял - в

первый раз с тех пор, как попал в больницу, - что эта большая спальня,

заставленная кроватями, где спят сорок взрослых мужчин, всегда была

наполнена сотнями липких запахов: здесь пахло дезинфекцией, цинковой

мазью, присыпкой для ног, мочой, старческим калом, молочной смесью и

глазными примочками, лежалыми носками и трусами, затхлыми даже после

прачечной, жестким крахмальным бельем, прокисшими за ночь ртами,

банановым запахом машинного масла, а порой и паленым волосом, - но

никогда прежде, до его появления, не пахло здесь мужским запахом грязи

и пыли с широких полей, потной работы..."

P.S. Предыдущая книга, которую я загадывала - "Menq enq, mer sarer@". Проигнорировали :cry:

[sirann]

Про старого Джолиона догадалась сразу, а вот про шоколад и дурака - нет. Что за книга - то?

[Anahit]

Про старого Джолиона догадалась сразу, а вот про шоколад и дурака - нет. Что за книга - то?

[Bondi]

Он был хороший диагност, его медицинская практика, по сути, не нуждалась в такой незаконной поддержке, но научная работа как будто просила помощи: сокровенная судьба сосудов хранила тайны, готовые вот вот открыться... Так получилось, что личная жизнь вошла в некоторое противоречие с научной, и, расставшись со своей пунктирной привязанностью, хирургической сестрой с холодными и точными руками, он мягко избегал любовных связей, слегка побаивался женской агрессивности и привык к воздержанию. Оно было не особенно тяжким для него испытанием, как все, что происходит по собственному выбору. Изредка ему нравилась какая нибудь медсестричка или молоденькая врачиха, и он прекрасно знал, что каждая из них придет к нему по первому же слову, но «внутривидение» было ему дороже.

[crimson]

Бондь, ну ведь столько о ней писали в соседней теме, ай кез бан :diana:

[Bondi]

Бондь, ну ведь столько о ней писали в соседней теме, ай кез бан :diana:

Нет, ну можно, конечно, запостить что-нибудь безнадежное, и никто не угадает. А так всем приятно Еще, там была теория а тут практические занатия.

Вот еще оттуда:

В отличие от Гольдберга, загоравшегося, как сухой хворост, на каждом новом повороте научной мысли, Павел Алексеевич десятилетиями наблюдал все тот же объект, разводил бледные створки затянутой в резину левой рукой, вводил зеркальце на гнутой ручке и пристально вглядывался в бездонное отверстие мира. Оттуда пришло все, что есть живого, это были подлинные ворота вечности, о чем совершенно не задумывались все эти девочки, тетки, бабки, дамы, которые доверчиво раскидывали перед ним ляжки.

[Anahit]

Намек на безнадежное принимаю в свой адрес, не обижаюсь, но начинаю комплексовать :lol:

P.S. Последний отрывок, приведенный мной, был из романа Кизи "Над кукушкиным гнездом".

[Bondi]

Нашим литературные монстры естественно легко угадают.

Но этот отрывок сам по себе стоит прочтения.

Действие нашего замечательного повествования относится к тому

многославному пышущему жаром лету 194... года, когда арестанты в количестве,

значительно превышающем легендарные сорок бочек, изнывали в набедренных

повязках от неподвижной духоты за тускло-рыбьими намордниками

всемирно-известной Бутырской тюрьмы.

Что сказать об этом полезном налаженном учреждении? Родословную свою

оно вело от екатерининских казарм. В жестокий век императрицы не пожалели

кирпича на его крепостные стены и сводчатые арки.

Почтенный замок был построен

Как замки строиться должны.

После смерти просвещЈнной корреспондентки Вольтера эти гулкие

помещения, где раздавался грубый топот карабинерских сапог, на долгие годы

пришли в запустение. Но по мере того, как на отчизну нашу надвигался всеми

желаемый прогресс, царственные потомки упомянутой {50} властной дамы почли

за благо испомещать там равно: еретиков, колебавших православный престол, и

мракобесов, сопротивлявшихся прогрессу.

Мастерок каменщика и тЈрка штукатура помогли разделить эти анфилады на

сотни просторных и уютных камер, а непревзойдЈнное искусство отечественных

кузнецов выковало несгибаемые решЈтки на окна и трубчатые дуги кроватей,

опускаемых на ночь и поднимаемых днЈм. Лучшие умельцы из числа наших

талантливых крепостных внесли свой драгоценный вклад в бессмертную славу

Бутырского замка: ткачи ткали холщЈвые мешки на дуги коек; водопроводчики

прокладывали мудрую систему стока нечистот; жестянщики клепали вместительные

четырЈх- и шестиведерные параши с ручками и даже крышками; плотники

прорезали в дверях кормушки; стекольщики вставляли глазки; слесари

навешивали замки; а особые мастера стекло-арматурщики в сверхновое время

наркома Ежова залили мутно-стекольный раствор по проволочной арматуре и

воздвигли уникальные в своЈм роде намордники, закрывшие от зловредных

арестантов последний видимый ими уголок тюремного двора, здание острожной

церкви, тоже пригодившейся под тюрьму, и клочок синего неба.

Соображения удобства -- иметь надзирателей большей частью без

законченного высшего образования, подвигнули опекунов Бутырского санатория к

тому, чтобы в стены камер вмуровывать ровно по двадцать пять коечных дуг,

создавая основы простого арифметического расчЈта: четыре камеры -- сто

голов, один коридор -- двести.

И так долгие десятилетия процветало это целительное заведение, не

вызывая ни нареканий общественности, ни жалоб арестантов. (Что не было

нареканий и жалоб, мы судим по редкости их на страницах "Биржевых

ведомостей" и полному отсутствию в "Известиях рабочих и крестьянских

депутатов".)

Но время работало не в пользу генерал-майора, начальника Бутырской

тюрьмы. Уже в первые дни Великой Отечественной войны пришлось нарушить

узаконенную норму двадцать пять голов в камере, помещая туда и излишних

жителей, которым не доставалось койки. Когда {51} избыток принял грозные

размеры, койки были раз и навсегда опущены, парусиновые мешки с них сняты,

поверх застланы деревянные щиты, и торжествующий генерал-майор со товарищи

вталкивал в камеру сперва по пятьдесят человек, а после

всемирно-исторической победы над гитлеризмом и по семьдесят пять, что

опять-таки не затрудняло надзирателей, знавших, что в коридоре теперь

шестьсот голов, за что им выплачивалась премиальная надбавка.

В такую густоту уже не имело смысла давать книг, шахмат и домино, ибо

их всЈ равно не хватало. Со временем уменьшалась врагам народа хлебная

пайка, рыбу заменили мясом амфибий и перепончатокрылых, а капусту и крапиву

-- кормовым силосом. И страшная ПугачЈвская башня, где императрица держала

на цепи народного героя, теперь получила мирное назначение башни силосной.

А люди текли, приходили всЈ новые, бледнела и искажалась изустная

арестантская традиция, люди не помнили и не знали, что их предшественники

нежились на парусиновых мешках и читали запрещЈнные книги (только из

тюремных библиотек их и забыли изъять). Вносился в камеру в дымящемся бачке

бульон из ихтиозавра или силосная окрошка -- арестанты забирались с ногами

на щиты, из-за тесноты поджимали колени к груди и, опершись ещЈ передними

лапами около задних, в этих собачьих телоположениях с оскаленными зубами

зорко, как дворняжки, следили за справедливостью разливки хлЈбова по мискам.

Миски разыгрывали, отвернувшись, -- "от параши к окну" и "от окна к

радиатору", после чего жители нар и поднарных конур, едва не опрокидывая

хвостами и лапами мисок друг другу, в семьдесят пять пастей жвакали

живительною баландою -- и только один этот звук нарушал философское молчание

камеры.

И все были довольны. И в профсоюзной газете "Труд" и в "Вестнике

московской патриархии" -- жалоб не было.

Среди прочих камер была и ничем не примечательная 72-я камера. Она была

уже обречена, но мирно дремавшие под еЈ нарами и матюгавшиеся на еЈ нарах

арестанты ничего не знали об ожидавших их ужасах. Накануне роко- {52} вого

дня они, как обычно, долго укладывались на цементном полу близ параши,

лежали в набедренных повязках на щитах, обмахиваясь от застойной жары

(камера не проветривалась от зимы до зимы), били мух и рассказывали друг

другу о том, как хорошо было во время войны в Норвегии, в Исландии, в

Гренландии. По внутреннему ощущению времени, выработавшемуся долгим

упражнением, зэки знали, что оставалось не более пяти минут до того момента,

когда дежурный вертухай промычит им в кормушку: "Ну, ложись, отбой был!"

Но вдруг сердца арестантов вздрогнули от отпираемых замков!

Распахнулась дверь -- и в двери показался стройный пружинящий капитан в

белых перчатках, чрез-вы-чайно взволнованный. За ним гудела свита

лейтенантов и сержантов. В гробовом молчании зэков вывели с вещами в

коридор. (ШЈпотом зэки тут же родили промеж собой парашу, что их ведут на

расстрел.) В коридоре отсчитали из них пять раз по десять человек и

втолкнули в соседние камеры как раз вовремя, так что они успели там

захватить себе кусочек спального плаца. Эти счастливцы избежали страшной

участи двадцати пяти остальных. Последнее, что видели оставшиеся у своей

дорогой 72-й камеры, -- была какая-то адская машина с пульверизатором,

въезжавшая в их дверь. Потом их повернули через правое плечо и под звяканье

надзирательских ключей о пряжки поясов и щЈлканье пальцами (то были принятые

в Бутырках надзирательские сигналы "веду зэка!") повели через многие

внутренние стальные двери и спускаясь по многим лестницам, -- в холл,

который не был ни подвалом расстрелов, ни пыточным подземельем, а широко был

известен в народе зэков как предбанник знаменитых бутырских бань. Предбанник

имел коварно-безобидный повседневный вид: стены, скамьи и пол, выложенные

шоколадной, красной и зелЈной метлахской плиткой, и с грохотом выкатываемые

по рельсам вагонетки из прожарок с адскими крючками для навешивания на них

вшивых арестантских одежд. Легко ударяя друг друга по скулам и по зубам (ибо

третья арестантская заповедь гласит:

"Дают -- хватай!"), зэки разобрали раскалЈнные крючки, повесили на них

свои многострадальные одеяния, полинявшие, порыжевшие, а местами и

прогоревшие от еже- {53} декадных прожарок, -- и разгорячЈнные служанки ада

-- две старые женщины, презирая постылую им наготу арестантов, с грохотом

укатили вагонетки в тартар и захлопнули за собой железные двери.

Двадцать пять арестантов остались запертыми со всех сторон в

предбаннике. Они держали в руках только носовые платки или заменяющие их

куски разорванных сорочек. Те из них, чья худоба всЈ же сохранила ещЈ тонкий

слой дублЈного мяса в той непритязательной части тела, посредством которой

природа наградила нас счастливым даром сидеть -- те счастливчики сидели на

тЈплых каменных скамьях, выложенных изумрудными и малиново-коричневыми

изразцами. (Бутырские бани по роскоши оформления далеко оставляют позади

себя Сандуновские, и, говорят, некотрые любознательные иностранцы специально

предавали себя в руки ЧеКа, чтобы только помыться в этих банях.)

Другие же арестанты, исхудавшие до того, что не могли уже сидеть иначе,

как на мягком, -- ходили из конца в конец предбанника, не закрывая своей

срамоты и жаркими спорами пытаясь проникнуть за завесу происходящего.

Давно уж их воображенье

Алкало пи-щи роковой.

Однако, их столько часов продержали в предбаннике, что споры утихли,

тела покрылись пупырышками, а желудки, привыкшие с десяти часов вечера ко

сну, тоскливо взывали о наполнении. Среди арестантов победила партия

пессимистов, утверждавших, что через решЈтки в стенах и в полу уже втекает

отравленный газ, и сейчас все они умрут. Некоторым уже стало дурно от явного

запаха газа.

Но загремела дверь -- и всЈ переменилось! Не вошли, как всегда, два

надзирателя в грязных халатах с засоренными машинками для стрижки овец и не

швырнули пары тупейших в мире ножниц для того, чтобы переламывать ими ногти,

-- нет! -- четыре парикмахерских подмастерья ввезли на колесиках четыре

зеркальные стойки с одеколоном, фиксатуаром, лаком для ногтей и даже

театральными париками. И четыре очень почтенных дородных мастера, из них два

армянина, вошли следом. А в {54} парикмахерской, тут же, за дверью,

арестантам не только не стригли лобков, изо всех сил нажимая стригущими

плоскостями на нежные места, -- но пудрили лобки розовой пудрой. Легчайшим

полЈтом бритв касались измождЈнных арестантских ланит и щекотали в ухо

шЈпотом:

"Не беспокоит?" Их голов не только не стригли наголо, но даже

предлагали парики. Их подбородков не только не скальпировали, но оставляли

по желанию клиентов начатки будущих бород и бакенбардов. А парикмахерские

подмастерья, распростЈртые ниц, тем временем обрезали им ногти на ногах.

Наконец, в дверях бани им не влили в ладони по двадцать грамм растекающегося

вонючего мыла, а стоял сержант и под расписку выдавал каждому губку, дщерь

коралловых островов, и полновесный кусок туалетного мыла "Фея сирени".

После этого, как всегда, их заперли в бане и дали мыться всласть. Но

арестантам было не до мытья. Их споры были горячей бутырского кипятка.

Теперь среди них победила партия оптимистов, утверждавших, что Сталин и

Берия бежали в Китай, Молотов и Каганович перешли в католичество, в России

временное социал-демократическое правительство, и уже идут выборы в

Учредительное Собрание.

Тут с каноническим грохотом была открыта всем вам известная выходная

дверь бани -- ив фиолетовом вестибюле их ждали самые невероятные события:

каждому выдавалось мохнатое полотенце и... по полной миске овсяной каши, что

соответствует шестидневной порции лагерного работяги! Арестанты бросили

полотенца на пол и с изумительной быстротой без ложек и других

приспособлений поглотили кашу. Даже присутствовавший при этом старый

тюремный майор удивился и велел принести ещЈ по миске каши. Съели и ещЈ по

миске. Что было после -- никто из вас никогда не угадает. Принесли не

мороженую, не гнилую, не чЈрную -- да просто, можно сказать, съедобную

картошку.

-- Это исключено! -- запротестовали слушатели. -- Это уже

неправдоподобно!

-- Но это было именно так! Правда, она была из сорта свинячьей, мелкая

и в мундирах, и, может быть, насытившиеся зэки не стали бы еЈ есть, -- но

дьявольское ко- {55} варство состояло в том, что принесли еЈ не поделенной

на порции, а в одном общем ведре. С ожесточЈнным воем, нанося тяжЈлые ушибы

друг другу и карабкаясь по голым спинам, зэки бросились к ведру -- и через

минуту, уже пустое, оно с бренчанием прокатилось по каменному полу. В это

время принесли ещЈ соли, но соль была уже ни к чему.

Тем временем голые тела обсохли. Старый майор велел зэкам поднять с

пола мохнатые полотенца и обратился с речью.

-- Дорогие братья! -- сказал он. -- Все вы -- честные советские

граждане, изолированные от общества лишь временно, кто на десять, кто на

двадцать пять лет за свои небольшие проступки. До сих пор, несмотря на

высокую гуманность марксистско-ленинского учения, несмотря на ясно

выраженную волю партии и правительства, несмотря на неоднократные указания

лично товарища Сталина, руководством Бутырской тюрьмы были допущены

серьЈзные ошибки и искривления. Теперь они исправляются. (Распустят по

домам! -- нагло решили арестанты.) Впредь мы будем содержать вас в курортных

условиях. (ОстаЈмся сидеть! -- поникли они.) Дополнительно ко всему, что вам

разрешалось и раньше, вам разрешается:

а) молиться своим богам;

б) лежать на койках хоть днЈм, хоть ночью;

в) беспрепятственно выходить из камеры в уборную;

г) писать мемуары.

Дополнительно к тому, что вам запрещалось, вам запрещается:

а) сморкаться в казЈнные простыни и занавески;

б) просить по второй тарелке еды;

в) при входе в камеру высоких посетителей противоречить начальству

тюрьмы или жаловаться на него;

г) брать без спросу со стола папиросы "Казбек".

Всякий, кто нарушит одно из этих правил, будет подвергнут пятнадцати

суткам холодного карцера-строгача и сослан в дальние лагеря без права

переписки. Понятно?

И едва лишь майор окончил речь -- не гремящие вагонетки выкатили из

прожарки бельЈ и драные телогрейки арестантов, нет! -- ад, поглотивший

лохмотья, не воз- {56} вращал их!

но вошли четыре молоденькие кастелянши, потупясь, краснея, милыми

улыбками подбодряя арестантов, что не всЈ ещЈ для них потеряно, как для

мужчин, -- и стали раздавать голубое шЈлковое бельЈ. Затем зэкам выдали

штапельные рубашки, галстуки скромных расцветок, ярко-жЈлтые американские

ботинки, полученные по ленд-лизу, и костюмы из поддельного коверкота.

Немые от ужаса и восторга, арестанты в строю парами были проведены

вновь в свою 72-ю камеру. Но, Боже, как она преобразилась!

ЕщЈ в коридоре ноги их ступили на ворсистую ковровую дорожку, заманчиво

ведущую в уборную. А при входе в камеру их овенули струи свежего воздуха, и

бессмертное солнце сверкнуло прямо в их глаза (за хлопотами прошла ночь, и

воссияло уже утро). Оказалось, что за ночь решЈтки покрашены в голубой цвет,

намордники с окон сняты, а на бывшей бутырской церкви, стоящей внутри двора,

укреплено поворотное отражательное зеркало, и специально приставленный к

нему надзиратель регулирует его так, чтоб отражЈнный солнечный поток всЈ

время бы падал в окна 72-й камеры. Стены камеры, ещЈ вечером

оливково-тЈмные, теперь были обрызганы светлой масляной краской, по которой

живописцы во многих местах вывели голубей и ленточки с надписью: "Мы -- за

мир!" и "Миру -- мир!"

Деревянных щитов с клопами не было и помину. На рамы кроватей были

натянуты холщЈвые подвески, в них лежали перины, пуховые подушки, а из-за

кокетливо-отвЈрнутого края одеяла сверкали белизной пододеяльник и простыня.

У каждой из двадцати пяти коек стояли тумбочки, по стенам тянулись полки с

книгами Маркса, Энгельса, блаженного Августина и Фомы Аквинского, посреди

камеры стоял стол под накрахмаленной скатертью, на нЈм -- ваза с цветами,

пепельница и нераспечатанная пачка "Казбека". (Всю роскошь этой волшебной

ночи удалось оформить через бухгалтерию и только сорт папирос "Казбек"

нельзя было подогнать ни под одну расходную статью. Начальник тюрьмы решил

шикнуть "Казбеком" на свои деньги, оттого и кара за него была назначена

такая строгая.) {57}

Но более всего преобразился тот угол, где прежде стояла параша. Стена

была отмыта добела и выкрашена, вверху теплилась большая лампада перед

иконой Богоматери с младенцем, сверкал ризами чудотворец Николай

Мирликийский, возвышалась на этажерке белая статуя католической мадонны, а в

неглубокой нише, оставленной ещЈ строителями, лежали Библия, Коран, Талмуд и

стояла маленькая тЈмная статуэтка Будды -- по грудь. Глаза Будды были

немного сощурены, углы губ отведены назад, и в потемневшей бронзе чудилось,

что Будда улыбался.

Сытые кашей и картошкой и потрясЈнные невместимым обилием впечатлений,

зэки разделись и сразу заснули. ЛЈгкий Эол колебал на окнах кружевные

занавеси, не допускавшие мух. Надзиратель стоял в приотворенных дверях и

следил, чтобы никто не спЈр "Казбека".

Так они мирно нежились до полудня, когда вбежал чрез-вы-чайно

разгорячЈнный капитан в белых перчатках и объявил подъЈм. Зэки проворно

оделись и заправили койки. Поспешно в камеру ещЈ втолкнули круглый столик

под белым чехлом, на нЈм разложили "ОгонЈк", "СССР на стройке" и журнал

"Америка", вкатили на колесиках два старинных кресла, тоже под чехлами -- и

наступила зловещая невыносимая тишина. Капитан ходил между кроватями на

цыпочках и красивой белой палочкой бил по пальцам тех, кто протягивал руку

за журналом "Америка".

В томительной тишине арестанты слушали. Как вам хорошо известно по

собственному опыту, слух -- это важнейшее чувство арестанта. Зрение

арестанта обычно ограничено стенами и намордником, обоняние насыщено

недостойными ароматами, осязанию нет новых предметов. Зато слух развивается

необыкновенно. Каждый звук даже в дальнем углу коридора тотчас же

опознаЈтся, истолковывает происходящие в тюрьме события и отмеряет время:

разносят ли кипяток, водят ли на прогулку или принесли кому-то передачу.

Слух и донЈс начало разгадки: со стороны 75-й камеры загремела стальная

переборка, и в коридор вошло много людей. Слышался их сдержанный говор,

шаги, заглушаемые коврами, потом выделились голоса женщин, {58} шорох юбок,

и у самой двери 72-й камеры начальник Бутырской тюрьмы приветливо сказал:

-- А теперь госпоже Рузвельт, вероятно, будет интересно посетить

какую-нибудь камеру. Ну, какую же? Ну, первую попавшуюся. Например, вот

72-ю. Откройте, сержант.

И в камеру вошла госпожа Рузвельт в сопровождении секретаря,

переводчика, двух почтенных матрон из среды квакеров, начальника тюрьмы и

нескольких лиц в гражданской одежде и в форме МВД. Капитан же в белых

перчатках отошЈл в сторону. Вдова президента, женщина тоже передовая и

проницательная, много сделавшая для защиты прав человека, госпожа Рузвельт

задалась целью посетить доблестного союзника Америки и увидеть своими

глазами, как распределяется помощь ЮНРРА (Америки достигли зловредные слухи,

будто продукты ЮНРРА не доходят до простого народа), а также -- не

ущемляется ли в Советском Союзе свобода совести. Ей уже показали тех простых

советских граждан (переодетых партработников и чинов МГБ), которые в своих

грубых рабочих спецовках благодарили СоединЈнные Штаты за бескорыстную

помощь. Теперь госпожа Рузвельт настояла, чтоб еЈ провели в тюрьму. Желание

еЈ исполнилось. Она уселась в одно из кресел, свита устроилась вокруг, и

начался разговор через переводчика.

Солнечные лучи от поворотного зеркала всЈ так же били в камеру. И

дыхание Эола шевелило занавеси.

Госпоже Рузвельт очень понравилось, что в камере, выбранной наудачу и

застигнутой врасплох, была такая удивительная белизна, полное отсутствие

мух, и, несмотря на будний день, в святом углу теплилась лампада.

ЗаключЈнные поначалу робели и не двигались, но когда переводчик перевЈл

вопрос высокой гостьи, неужели, щадя чистоту воздуха, никто из заключЈнных

даже не курит, -- один из них с развязным видом встал, распечатал коробку

"Казбека", закурил сам и протянул папиросу товарищу.

Лицо генерал-майора потемнело.

-- Мы боремся с курением, -- выразительно сказал он, -- ибо табак --

это яд.

ЕщЈ один заключЈнный пересел к столу и стал про- {59} сматривать журнал

"Америка", почему-то очень торопливо.

-- За что же наказаны эти люди? Например, вот этот господин, который

читает журнал? -- спросила высокая гостья.

("Этот господин" получил десять лет за неосторожное знакомство с

американским туристом.)

Генерал-майор ответил:

-- Этот человек -- активный гитлеровец, он служил в Гестапо, лично сжЈг

русскую деревню и, простите, изнасиловал трЈх русских крестьянок. Число

убитых им младенцев не поддаЈтся учЈту.

-- Он приговорЈн к повешению? -- воскликнула госпожа Рузвельт.

-- Нет, мы надеемся, что он исправится. Он приговорЈн к десяти годам

честного труда.

Лицо арестанта выражало страдание, но он не вмешивался, а продолжал с

судорожной поспешностью читать журнал.

В этот момент в камеру ненароком зашЈл русский православный священник с

большим перламутровым крестом на груди -- очевидно, с очередным обходом, и

очень был смущЈн, застав в камере начальство и иностранных гостей.

Он хотел было уже уйти, но скромность его понравилась госпоже Рузвельт,

и она попросила его выполнять свой долг. Священник тут же всучил одному из

растерявшихся арестантов карманное Евангелие, сам сел на кровать ещЈ к

одному и сказал окаменевшему от удивления:

-- Итак, сын мой, в прошлый раз вы просили рассказать вам о страданиях

Господа нашего Иисуса Христа.

Госпожа Рузвельт попросила генерал-майора тут же при ней задать

заключЈнным вопрос -- нет ли у кого-нибудь из них жалоб на имя Организации

ОбъединЈнных Наций?

Генерал-майор угрожающе спросил:

-- Внимание, заключЈнные! А кому было сказано про "Казбек"? Строгача

захотели?

И арестанты, до сих пор зачарованно молчавшие, теперь в несколько

голосов возмущЈнно загалдели:

-- Гражданин начальник, так курева нет! {60}

-- Уши пухнут!

-- Махорка-то в тех брюках осталась!

-- Мы ж-то не знали!

Знаменитая дама видела неподдельное возмущение заключЈнных, слышала их

искренние выкрики и с тем большим интересом выслушала перевод:

-- Они единодушно протестуют против тяжЈлого положения негров в Америке

и просят рассмотреть этот вопрос в ООН.

Так в приятной взаимной беседе прошло минут около пятнадцати. В этот

момент дежурный по коридору доложил начальнику тюрьмы, что принесли обед.

Гостья попросила, не стесняясь, раздавать обед при ней. Распахнулась дверь,

и хорошенькие молоденькие официантки (кажется, те самые переодетые

кастелянши), внеся в судках обыкновенную куриную лапшу, стали разливать еЈ

по тарелкам. Во мгновение словно порыв первобытного инстинкта преобразил

благообразных арестантов: они вспрыгнули в ботинках на свои постели, поджали

колени к груди, оперлись ещЈ руками около ног и в этих собачьих

телоположениях с оскаленными зубами зорко наблюдали за справедливостью

разливки лапши. Дамы-патронессы были шокированы, но переводчик объяснил им,

что таков русский национальный обычай.

Невозможно было уговорить арестантов сесть за стол и есть мельхиоровыми

ложками. Они уже вытащили откуда-то свои облезлые деревянные, и едва лишь

священник благословил трапезу, а официантки разнесли тарелки по постелям,

предупредив, что на столе -- блюдо для сбрасывания костей, -- единовременно

раздался страшный втягивающий звук, затем дружный хруст куриных костей -- и

всЈ, наложенное в тарелки, навсегда исчезло. Блюдо для сбрасывания костей не

понадобилось.

-- Может быть, они голодны? -- высказала нелепое предположение

встревоженная гостья. -- Может быть, они хотят ещЈ?

-- Добавки никто не хочет? -- хрипло спросил генерал.

Но никто не хотел добавки, зная мудрое лагерное выражение "прокурор

добавит".

Однако, тефтели с рисом зэки проглотили с той же {61} неописуемой

быстротой.

Компота же в этот день не полагалось, так как день был будний.

Убедившись в ложности инсинуаций, распускаемых злопыхателями в западном

мире, миссис Рузвельт со всею свитой вышла в коридор и там сказала:

-- Но как грубы их манеры и как низко развитие этих несчастных! Можно

надеяться, однако, что за десять лет они приучатся здесь к культуре. У вас

великолепная тюрьма!

Священник выскочил из камеры между свитой, торопясь, пока не захлопнули

дверь.

Когда гости из коридора ушли, в камеру вбежал капитан в белых

перчатках:

-- Вста-ать! -- закричал он. -- Становись по два! Выходи в коридор!

И заметив, что слова его не всеми правильно поняты, он ещЈ подошвою

сапога дополнительно разъяснял отстающим.

Только тут обнаружилось, что один хитроумный зэк буквально понял

разрешение писать мемуары и, пока все спали, с утра уже накатал две главы:

"Как меня пытали" и "Мои лефортовские встречи".

Мемуары были тут же отобраны, и на ретивого писателя заведено новое

следственное дело -- о подлой клевете на органы госбезопасности.

И снова с пощЈлкиванием и позвякиванием "веду зэка" их отвели сквозь

множество стальных дверей в предбанник, всЈ так же переливавшийся своею

вечной малахитово-рубинной красотою. Там с них снято было всЈ, вплоть до

шЈлкового голубого белья и произведен был особо-тщательный обыск, во время

которого у одного зэка под щекой нашли вырванную из Евангелия нагорную

проповедь. За это он тут же был бит сперва в правую, а потом в левую щеку.

ЕщЈ отобрали у них коралловые губки и "Фею сирени", в чЈм опять-таки

заставили каждого расписаться.

Вошли два надзирателя в грязных халатах и тупыми засоренными машинками

стали выстригать арестантам лобки, потом теми же машинками -- щЈки и темени.

Наконец, в каждую ладонь влили по 20 граммов жидкого {62} вонючего

заменителя мыла и заперли всех в бане. Делать было нечего, арестанты ещЈ раз

помылись.

Потом с каноническим грохотом отворилась выходная дверь, и они вышли в

фиолетовый вестибюль. Две старые женщины, служанки ада, с громом выкатили из

прожарок вагонетки, где на раскалЈнных крючках висели знакомые нашим героям

лохмотья.

Понуро вернулись они в 72-ю камеру, где снова на клопяных щитах лежали

пятьдесят их товарищей, сгорая от любопытства узнать о происшедшем. Окна

вновь были забиты намордниками, голубки закрашены тЈмно-оливковой краской, а

в углу стояла четырехведерная параша.

И только в нише, забытый, загадочно улыбался маленький бронзовый

Будда...

[Tanya]

Ребяты! Что я нашла! :lol:

Угадай произведение. По цитате.

Цитирую:

"Ах, козлик, мой козлик! дедюли мои! гей!"

Кто угадает - с меня пиво!

[Девушка Бонда]

Ребяты! Что я нашла! :lol:

Угадай произведение. По цитате.

Цитирую:

"Ах, козлик, мой козлик! дедюли мои! гей!"

Кто угадает - с меня пиво!

[Tanya]

Грибоедов "Студент"

[Simba]

Нашим литературные монстры естественно легко угадают.

Но этот отрывок сам по себе стоит прочтения.

Действие нашего замечательного повествования относится к тому

многославному пышущему жаром лету 194... года, когда арестанты в количестве,

значительно превышающем легендарные сорок бочек, изнывали в набедренных

повязках от неподвижной духоты за тускло-рыбьими намордниками

всемирно-известной Бутырской тюрьмы.

[Mirzoyan]

Ребяты! Что я нашла! :lol:

Угадай произведение. По цитате.

Цитирую:

"Ах, козлик, мой козлик! дедюли мои! гей!"

Кто угадает - с меня пиво!