фото ԵՐԵՎԱՆ / Ереван

[Simba]

Вот ещё интересное сооружение.

[Самvел]

эх, оказывается это всего лишь музей Параджанова, я то на радостях подумал что в Разданском ущелье по типу Авлабара(то же возвышение над каньоном реки) пытаются построить квартал в стиле традиционных армянских домов с двумя этажами, резными балконами и т.д. по типу домов Тифлиса, Алекполя, Карса и старого Эревана. многие дома в Авлабаре так вообще можно было скопировать и перенести на "историческую родину". Ереван должен как то компенсировать отсутствие целой эпохи армянской истории в своей архитектуре- таманяновский стиль базировался на традициях и достижениях средневековой армянской архитектуры, особенно архитектуры Ани, в 70-ые -80-ые были попытки создать сооружения в урартском стиле, но вот армянский город 19-начала 20 века так и не был реализован, более того снесли последние островки старого Еревана с церковью Григор Лусаворич. В Ереване в подобном квартале можно собрать лучшие формы городской архитектуры армян бывшей Рос. империи, Полиса, Вана, Карина, Киликии.

[arsof]

[arsof]

[arsof]

[Sigmund]

Tumanjan Tangarani nkar chka? Im pape u tate dra ach kohmi shenkum,ein aprum :sad:

[Fleure]

красивые фотографии

[Simba]

эх, оказывается это всего лишь музей Параджанова, я то на радостях подумал что в Разданском ущелье по типу Авлабара(то же возвышение над каньоном реки) пытаются построить квартал в стиле традиционных армянских домов с двумя этажами, резными балконами и т.д. по типу домов Тифлиса, Алекполя, Карса и старого Эревана. многие дома в Авлабаре так вообще можно было скопировать и перенести на "историческую родину". Ереван должен как то компенсировать отсутствие целой эпохи армянской истории в своей архитектуре- таманяновский стиль базировался на традициях и достижениях средневековой армянской архитектуры, особенно архитектуры Ани, в 70-ые -80-ые были попытки создать сооружения в урартском стиле, но вот армянский город 19-начала 20 века так и не был реализован, более того снесли последние островки старого Еревана с церковью Григор Лусаворич. В Ереване в подобном квартале можно собрать лучшие формы городской архитектуры армян бывшей Рос. империи, Полиса, Вана, Карина, Киликии.

[infitity]

Yerevan looks tremendously beautiful! I like both old and new buildings. I am sure in some years there gonna be more skyscrapers and business towers in the city but please try to save the old heritage too.

[sevar]

Майла, тах, а также ахпары и прочие ереванцы

Предлагаем читателям с некоторыми сокращениями отрывки из новой книги “Ереванская цивилизация” Светланы ЛУРЬЕ и Армена ДАВТЯНА

Книга пока еще готовится к изданию, прочитать ее можно по адресу http://svlourie.narod.ru/civilization/contents.htm. Умная, теплая, ностальгическая, интересная и объективная книга об истории Еревана, о его ауре.

Это книга и о самих ереванцах, их нравах и обычаях, радостях и горестях, о чисто ереванском восприятии жизни, о ереванском бахвальстве и ереванской самоиронии, о ереванцах из Парижа и Тбилиси, из Москвы и Лос-Анджелеса, но и из Апарана и глухих деревень, о мифах и легендах Еревана. Светлана Лурье — социолог, этнопсихолог, доктор культурологи, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Института социологии РАН. Большой друг Армении, написала множество научных работ об армянской истории, менталитете армян, о внешней и внутренней политике Армении и НКР. Ереванец Армен Давтян волею судеб уже давно работает в Москве. Он получил образование физика, а потом стал программистом. С молодости проводил социально-психологические исследования на темы школьного воспитания, истории молодежных движений, зрительского восприятия театра и кино.

ФЕНОМЕН ЕРЕВАНА

Феномен Еревана начинается уже с того, что своеобразное существование этого города не привлекало до сих пор внимания ни с чьей стороны. Впрочем, это и неудивительно. Уникальность Еревана вряд ли может быть передана с помощью стандартных показателей, которыми пользуются специалисты по урбанистике, устанавливая типологическое сходство и различие разных городов. Один из крупных промышленных центров, выросших в последние десятилетия, одна из столиц бывшего Союза... Разве что бросается в глаза моноэтничность миллионного города.

Армяне Еревана кажутся потомственными горожанами, народом урбанистским, давно привыкшим к городской цивилизации. А Ереван кажется городом очень цельным, органичным, со своим стилем отношений, своей очень плотной средой, традиционной и консервативной. Ереван — город совсем новый, совсем молодой, несмотря на головокружительный возраст Еревана-истории, Еревана-легенды. Тому Еревану, который мы знаем, всего лет пятьдесят. Последние столетия на его месте был типичный провинциальный восточный город — административный центр сначала Эриванского ханства, управляемого персами, затем Эриванской губернии, подчиненной русской администрации. Даже к началу XX века население города едва достигло 30 тысяч человек.

Нынешний Ереван не имел аналогов в истории армян. В разные века существовало несколько великих армянских городов, таких как Двин, Ани, Карс... Но они функционально были совсем иными. Они были столицами земель, порой довольно обширных. Были их украшением, их славой, их гордостью. Но они были именно центрами земель, населенных армянами, а вовсе не главным средоточием жизни армян. Никакие центростремительные силы не собирали в них армян всего мира.

Демонстрируя свою феноменальную живучесть, почти не смешиваясь с местным населением, они вполне органично вписывались в жизнь чужого города, осваивались там, приспосабливая, если была возможность, чужой город к себе. Они привыкли к чужим столицам, давно уже не имея своей.

Ереван как огромный миллионный город начал формироваться уже на наших глазах... Основной прирост его населения приходится на 50-70-е годы. Это годы, когда столь же быстро растут и другие города СССР, вбирая в себя бывших крестьян, жителей малых городов, самых разнообразных мигрантов. На наших глазах спонтанно создается нечто совершенно новое, беспрецедентное — громадный национальный центр незапланированного и практически нерегулируемого собирания этноса в общность органичную и естественную. Если принять во внимание крошечные размеры территории современной Армении, практически вырос национальный город-государство.

ПЕРВЫЕ СТРОЙКИ

Собственно Еревана как города, имеющего некое своеобразие, в 40-е годы не существовало. Существовали с 20-30 годов заложенные архитектурные образы Таманяна (площадь Ленина). В послевоенное время стали появляться и другие образы — мосты “Киевский” и “Победа”, которые строили военнопленные немцы и увольняющиеся в запас солдаты, монумент и парк Сталина, здание Оперного театра, проспект Сталина... Однако эти образы воспринимались как командно-административная данность.

Глухое неприятие непрошеных, неясных по функциональности строек привело к тому, что памятник Сталину (равно как и парк) стали называть “Монумент” (без указания имени Сталина), проспект Сталина — просто “Проспект”, а площадь Ленина — просто “Площадь”.

Город начал строиться вопреки пониманию жителей как-то в стороне от их жизненных потребностей. Но вскоре строительство стало важнейшей составляющей в культуре ереванцев. О чем писали в то время газеты? О стройках. В городе со спокойным климатом что заменяло жителям разговоры о погоде? Обсуждение строек. Поэтому даже со случайным знакомым можно было начать разговор с фразы: “Не знаете, когда собираются построить...” — театр, улицу, район...

Чем хороший руководитель отличался от плохого в глазах армянина-горожанина? Тем, что при нем город успешно строился. Генплан Таманяна был известен всем, оставалось только ждать и наблюдать за набирающей темп стройкой, смело менявшей привычное расположение улиц и площадей...

ФОН ПРОЕКТА ТАМАНЯНА

В основном облик Еревана определяли не отдельные парадные постройки, а одноэтажные каменные домишки армян, строившиеся вдоль коротких улиц, и глинобитные дома азербайджанцев, располагавшиеся в основном бесформенными соседскими группами — “майла” (“подворьями”, чаще так назывались азербайджанские кварталы) и “тах” (“околотки”, чаще армянские). Тах и майла были армянским и азербайджанским только по причине родственных связей, а не ввиду национальных противоречий. Майла тоже формально считались улицами, причем по масштабу они были довольно большими.

Так, “улица” Мустафа Субхи тянулась от нынешнего начала пр. Саят-Новы через нынешнюю улицу Туманяна до летнего зала кинотеатра “Москва” (на месте которого была церковь Святого Петра V-VI вв.). Другая зона “майла” располагалась на пространстве от нынешней станции метро “Площадь Республики” до памятника Вардану Мамиконяну. Примерно посередине ее (на месте нынешнего Дома художника) стояла мечеть.

Еще одна серия азербайджанских жилищ тянулась от нынешнего зоопарка вдоль реки Гетар (собственно, река называлась по-азербайджански, Гедар-Чай — “бродячая река”), мимо Университета, через улицу Кривую и до Шилачи (там, где теперь цирк).

Старейшие и наиболее устойчивые армянские соседские кварталы располагались действительными улицами: это, во-первых, улица Абовяна (бывшая Астафьевская), несколько улиц, отходивших в разные стороны от центральной площади (точнее — от “бани с часами”, что была на месте памятника Ленину). Исключение составляли Айгестан (рядом с ул. Чаренца), Антараин (высокий “берег” проспекта Баграмяна), Норк, Сари тах и Конд. Эти исключения и были собственно “тахами”. В частности, ныне сохранивший свой облик Конд был значительно больше. Он тянулся от низкого “берега” проспекта Баграмяна до знаменитого “Рыбного магазина” в начале проспекта Маштоца. Располагался Конд вдоль ныне почти пересохшей реки, которую бесхитростно называли просто Гетак (“речка”).

Наиболее “восточным” и “торговым” был район возле нынешней площади Шаумяна. В начале века там располагался рынок “Старый Хантар”. Да и весь окружающий район состоял из торговых рядов с лавочками — от керосинных до шорных и продуктовых. Поблизости, на месте Детского парка в досоветском городе располагался “Золотой базар” и даже караван-сарай. В 40-50-х на этом месте то разворачивался цирк-шапито, то выступали самодеятельные “кяндрбазы” (канатоходцы), то стоял деревянный цилиндр аттракциона “Мотогонки по вертикальной стене”. А ряд частных лавок и магазинов долго еще служил торговым центром, пока его не перевесил Центральный универмаг (в дальнейшем “Детский мир”) на улице Абовяна.

Район нынешнего кинотеатра “Айрарат” (“Россия”), цирка и Армэлектрозавода носил название “Шилачи”. Вдоль этой части реки Гетар селились люди одной профессии — красильщики. Район получил свое название от свойства их знаменитой “сильной” красной краски забивать почти любую старую краску (“Шилачи” — “забиватель”, “ослепитель”).

В другую сторону от “бани с часами” (по направлению от Площади к Проспекту) был довольно живой район “вечернего времяпровождения”. До революции здесь были и турецкие бани, и публичный дом (ближе к кино “Пионер”), и клуб эмансипированных женщин под названием “Самовар” (примерно напротив нынешних авиакасс).

Большая же часть нынешнего Еревана представляла собой обыкновенный сельский ландшафт. Некоторые районы, вошедшие уже в черту города, продолжали оставаться, по сути, селами. Не только такие “дальние” места, как Канакер или Чарбах! В некоторых местах город ограничивался левым берегом реки Гетар. За Гетаром, скажем, там, где стоит ныне памятник Вартану Мамиконяну, стояло одинокое здание “гжаноца” (“сумасшедшего дома”) и далее уже шли пустыри, к улице Нар-Доса уже примыкали сельские дома, сады и виноградники...

Генплан Таманяна, осуществлявшийся с 20-х годов, сохранил, фактически, только одну из осей старого Еревана — улицу Астафьевскую. Вся остальная геометрия подлежала полной перестройке, включая снос самых высоких зданий, узловых перекрестков и площадей. Осуществление плана шло медленно, было прервано войной и возобновилось после нее. Психологически жители уже жили не в старом городе, а как бы внутри еще не реализованного до конца генплана. Например, площадь Абовяна, расположенную в дальнем конце улицы Абовяна (той самой бывшей Астафьевской) называли (и называют до сих пор) “Плани глух” (“Голова Плана”), имея в виду, что на чертежах Таманяна она располагалась на самом верху. Этот выбор Таманяна был понятен и естественен: ведь в направлении на юго-восток сиял Арарат, и такое расположение оси города открывало вид на него со многих улиц!

“МАЙЛА” и “ТАХ”

На уровне отдельных зданий новое строительство 40-х годов часто повторяло в пятиэтажном исполнении замкнутые дворы “майла”, объединявшие соседей некими полуобщинными отношениями. Однако если “майла” азербайджанцев были, по существу, сельскими поселениями (с садами, оросительной системой, отсутствием городской канализации), то новые пятиэтажные “тахи” армян были городскими. Отличал их и относительно высокий уровень жизни, и связь с промышленным производством (новое жилье строилось самими предприятиями для своих работников). Это были чисто соседские сообщества. И между тем люди объединялись довольно плотно, не хуже, чем в бывших родственных общинах...

Определяющим для образа жизни было и... наружное освещение (ему еще предстояло сыграть огромную роль в самосознании ереванцев в более поздние годы). Хорошее дворовое и уличное освещение означало возможность проведения вечернего досуга, что было особенно важно для промышленных рабочих (в основном армян), которые вставали рано, в отличие от занятых садоводством (примерно пополам армян и азербайджанцев). Но самое главное — освещение означало относительно большую безопасность в вечернее время.

Старые “майла” — например, такой район в центре города, как Айгестан (“Край садов”) — практически исключали возможность перемещения по их территории посторонних людей. Да и не было в том особой нужды — ничего, кроме домов, в нем не было: ни магазинов, ни учреждений, ни школ, ни почты. Все это аккуратно располагалось вокруг — снаружи неприкосновенной “майла”.

Жители новостроек больше полагались на освещение, позволявшее им коротать вечера в больших современных дворах и одновременно следить за порядком.

Власти отчаялись бороться с преступностью, захлестнувшей послевоенный Ереван. У жителей на руках было большое количество огнестрельного и холодного оружия, которое при всяком случае пускалось в ход.

Руководство города пошло на беспрецедентный шаг с целью обуздания преступности. Были созданы дворовые отряды самообороны (так называемые “гвардии”) вроде народных дружин, которым, однако, разрешено было носить оружие. “Гвардейцы” были, фактически, легализованными бандами. Они быстро поделили город на зоны, после чего начались массовые разборки между самими “гвардейцами” за власть над неосвоенными территориями. Почти сразу власти бросились бороться уже с гвардейцами, разоружать их.

Об “оборонительной” функции “таха” и “майла” говорит и сохранившееся до сих пор название одного из районов — Чарбах (“злой сад”), прославившегося особой жестокостью к любым чужакам.

Легенда сохранила историю об “Азат майла” (“Свободная майла”), располагавшемся на месте нынешнего микрорайона Нор Бутания. “Азат майла”, по легенде, не платила ни налогов, ни за коммунальные услуги. В эти темные дворы не смел войти не только посторонний прохожий, но и представители власти и милиции. Убежища здесь мог попросить любой обиженный властями человек.

Избавились от беспокойной общины, только снеся дома под корень бульдозерами. Жители встретили бульдозеры огнем из самого настоящего пулемета. Но, оставшись без жилья, вынуждены были смириться и расселиться по новым квартирам...

Еще один пулемет был найден в старейшем поселении — Конде. Этот своеобразный район пытался сравнять с землей буквально каждый партруководитель. Сопротивление жителей тут, к счастью, возымело действие: район сохранили, и до стрельбы дело не дошло, хотя пулемет нашли — он был припрятан в местной церкви.

Конд остался жить до наших дней. В 80-е годы археологи выяснили, что это оборонное поселение непрерывно существовало аж с IV века. В то время оно носило практически то же название — “Конт”.

* * *

В начале 50-х преступность в Армении из бытовой и хулиганской стала откровенно “профессиональной”. Возвращающиеся из мест заключения принесли с собой не только воровской жаргон и стиль взаимоотношений, но и понятия воровского “интереса”, “работы”. У хозяев дворов и районов появилась другая мотивация: зоны влияния нужны были для того, чтобы воровать в том или ином месте. Так, в тех же дворах, где авторитетами были бескорыстные хулиганы “гвардейцы” (это слово уже произносилось только шепотом), появились чисто воровские “должности”: “хорошие”, они же “гохаканы” (воровские авторитеты), “угловики” (т.е. “ответственные” за такой-то угол, перекресток), “манклавики” (“шестерки”), и т.п. Часть “гвардейцев” влилась в ряды “воровских”, часть потеряла свое влияние.

Начавшиеся воровские разборки были самыми кровавыми. Двор шел на двор, и район — на район. Впрочем, сами по себе “майловые” общины и их криминальное житье вовсе не удивительны. Удивительно, что Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов СССР, где почти полностью исчезли преступления против личности.

Криминальная жизнь в Ереване вызывала на удивление незначительное напряжение в людях, была почти допустимой, эмоционально почти безразличной жителям. Да еще и странным образом соседствовала с невообразимой взаимной доверчивостью людей.

Интересно вспомнить знаменитые “Записки из Ереванского исправительного дома”, в которых Егише Чаренц описывает ереванское тюремное учреждение 20-х годов, где тюремщики ворот не запирают, доверяя заключенным. Даже отпускают их иногда домой под честное слово. В подобном поведении отражается не столько доверие к другому, сколько всесокрушающая уверенность в самом себе (“Меня! Да меня никто не обманет!”).

Так и жители Еревана 50-х годов демонстрировали огромную свою самоуверенность, все понижая и понижая порог допустимости для поведения окружающих. Поэтому наряду с “продуктивными” активистами, в Ереване отлично себя чувствовали самые странные личности, которые в другом месте стали бы изгоями или прожили бы свою жизнь в неизвестности. В этой среде они раскрывали свои характеры, на удивление полно социализовывались, находили среду для общения.

Чудаков не гнали, на них редко даже жаловались соседи, испытывая от них изрядные неудобства. Даже поведение действительно душевнобольных людей переносилось ереванцами очень легко. Некоторые сумасшедшие даже считались достопримечательностью дворов. Их не только кормили и поддерживали, но и охотно и без напряжения с ними общались.

...На улице Абовяна был торговец цветами по кличке Карабала, старик-романтик, который имел обыкновение подходить ко влюбленным парам и дарить им цветы. Этого человека вспоминают чуть ли не все взрослые ныне люди, рассказывая детям и внукам, что в те послевоенные годы их любовь благословил своим подарком сам Карабала. В городе также стоит памятник доброму человеку.

Городской образ Еревана рождался не только из архитектурного облика строящегося, но в целом пока разрозненного города, но и в не меньшей степени из “общинной независимости” и ярких характеров самых обыкновенных людей, которых, что важно, умели замечать и ценить другие люди. Так что самый старый фундамент ереванского характера — это приемлемость, допускание своеобразных характеров.

“АХПАРЫ”

В послевоенные годы в Армении продолжался уникальный процесс — иммиграция. Начался он еще до войны — в конце 20-х годов. До 1936 года в Советскую Армению успело приехать около 40 тысяч армян из разных стран.

Послевоенный советский миф об этом гласил, что речь идет о “репатриации вынужденно перемещенных армян”. На самом же деле во многих странах существовала большая армянская диаспора, часть которой искренне верила в новое, более справедливое устройство послевоенного мира. Более того, часть диаспоры была подвержена коммунистическим идеям, особенно в относительно бедных странах вроде Сирии, Ливана, Греции, Болгарии. Однако ехали и из других стран, по которым прошлась Вторая мировая война, — Румынии, Франции, Югославии. Ехали и из Ирана, Ирака, США...

Не секрет, что именно коммунисты подбивали многих зарубежных армян ехать в Армению. Репатриацией это не было, поскольку Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков — выходцев именно из Западной Армении. Далее, мотивом для переезда в той же мере было желание “ехать строить Советскую страну”.

Общесоветскому мифу до тех пор не приходилось сталкиваться с таким явлением, как добровольная массовая иммиграция, и держатели этого мифа испытывали невообразимые трудности с “озвучиванием” нового явления. Сейчас трудно поставить себя на место тогдашнего чиновника или журналиста, а в сталинское время жизненно важным был вопрос: эти репатрианты — “свои люди” или “не свои” (читай — враги, которых надо уничтожать)? Если “свои”, то почему до сих пор жили в капиталистических странах?

До 1948 года приехало примерно 100 тысяч человек. В 48-м Сталин “посоветовал” Маленкову подумать, нет ли среди репатриантов американских диверсантов... На следующий же день Маленков доложил Сталину, что, мол, армяне-репатрианты, сойдя с теплохода “Победа” в порту Батуми, подложили на судно бомбу. Под этим предлогом репатриация армян была вообще прекращена и возобновилась только после смерти Сталина. Начиная с 1953 года за несколько лет приехало еще 30 тысяч человек.

Так и случилось, что иммиграция уже подходила к концу, когда появились первые “канонизированные” объяснения в художественной форме. Последствия иммиграции как бы искусственно растянулись на многие годы — аж до начала 70-х, когда уже вовсю шел обратный процесс: бывшие иммигранты и их дети уезжали обратно...

Одно из первых, но запоздалых объяснений, оставивших знаковый след в сознании людей, было, по сути, фальшивым. Надо было дать людям простой ответ на вопрос: откуда берутся неизвестные пришлые люди и почему им можно доверять? Таким ответом стал фильм “О чем шумит река”, рассказывающий о колхозном ирригаторе, который в войну попал в плен к фашистам, а после войны был силой угнан на урановые рудники, бежал, и наконец сумел осесть на турецкой территории — буквально через реку Аракс от родного колхоза. Прошли долгие годы без надежд на возвращение на родину, и вот как-то, спасая турецкую девочку во время наводнения, он (с помощью советских пограничников) оказывается на родном берегу, встречается с дочерью и односельчанами... Этой фантастической и, главное, совершенно не имеющей отношения к иммигрантам истории предстояло заменить историю истинную. Печальная мелодия Артемия Айвазяна из этого фильма стала для всех армян символом тоски по родине. Лик гениального армянского актера Рачия Нерсисяна (который и сам иммигрировал в Советскую Армению, только раньше — в 1928 году), с тоской смотрящего в сторону Родины, заставлял поверить, что делал нынешний “новоприезжий” до сих пор: тосковал о родной земле и вернулся почти чудом, как только представилась возможность!

Фильм сыграл исключительную роль. Во-первых, если неожиданному страннику поверили бдительные советские пограничники (два друга — чернобровый Армен и русоволосый Игорь), то и простые граждане могут верить новоприезжим! А во-вторых, не будет преувеличением сказать, что именно с этого фильма, вышедшего в 1959 году, начал строиться образ Советской Армении как родины всех армян. Образ был найден! Его потом только продолжили другие книги, песни и фильмы.

Итак, на первое время миф о новоприезжих заменял реальность. Новоприезжие обживались на новом месте на условиях соблюдения некоей тайны. Части из них были выделены участки в центре города, где работящие “капиталисты” строили прекрасные дома. Других отправили в самые необжитые районы Армении, где — опять-таки безо всякого освещения в прессе — они строили небольшие города. В самом Ереване уже появилась конкуренция между очередниками на жилье: пробивные новоприезжие хотели устроиться именно в Ереване, а старожилы роптали, что новоприезжих слишком балуют. Однако до смерти Сталина об этом нельзя было говорить вслух. Сталин умер, и тут как бы “появились” новоприезжие. В народе их тогда называли “ахпарами”, пародируя их забавное произношение обращения “братец”.

“ОТКУДА ТЫ?”

Труднее всего рассказать о 1953-1962 годах, времени мгновенного срабатывания одновременно многих обстоятельств, породивших единый удивительный результат. Думается, легче дать сначала общую схему, а потом вникнуть в подробности.

Во-первых, с уходом Сталина у людей появилась возможность свободнее общаться.

Во-вторых, в Ереван на производство стали стекаться люди из обнищавших колхозов да в таком количестве, что никто уже не мог чувствовать себя “в своей тарелке”. Все были как бы среди чужих, все были “новоселами” и “приезжими”...

В-третьих, благодаря успехам энергетики в Ереване появилось мощное наружное освещение.

Наконец, архитектурный образ города сильно изменился. Строительство больших проспектов, заводов поставило всех жителей — старых и новых — в одинаковое положение. Все жили теперь в новом для себя городе, находили новых друзей, соседей. Знакомство людей друг с другом начиналось теперь с вопроса “Откуда ты?” Из какой деревни, из какой страны, из какой переставшей существовать старой ереванской майла — района. Находили земляков, людей сходных по наречию (наречия различались порой сильнее, чем различаются между собой славянские языки). “Ахпары”, находя своих, спрашивали не только “откуда”, но и “с каким караваном ты приехал?” — “караванами” поэтично называли рейсы судов с иммигрантами, прибывавших в Батуми и Одессу.

Хотя последние верблюды исчезли вместе с караван-сараем еще в 30-е годы, караван был очень популярным образом в Армении. В печальной песне “На чужих пустынных путях / Затерялся мой караван...” он символизировал тоску по Родине.

В послевоенное время он стал символом надежды, весны. На картинах и чеканках даже изображали караван верблюдов на фоне горы Арарат. Такие чеканки и картины были не столько художественными произведениями, сколько знаками возвращения домой, талисманами нового дома, обретения крова на родной земле.

В поставленной в это время опере Тиграняна “Ануш” по поэме Туманяна была песня “Бин-гел”, в которой верблюжий караван играл роль символа прихода весны.

Один из тогдашних кумиров, певец Каро Тоникян, пел о своем пути на родину предков: “Пусть откроется взору / Родная страна, / Слезы счастья мои / Пусть увидит она! / Шагай легко / Мой караван / В лучистый край, / Мой Айастан!”

Это танго с патефонной пластинки было ответом на ту старую песню о затерявшемся караване. Мелодия нового, овеянного надеждой “Каравана” стала гимном встреч и воспоминаний новоприезжих армян уже в Армении, на родной земле. “Братец! С каким караваном ты приехал?!”

Итак, в Ереван стекался очень разнородный люд, не объединенный пока ни новым образом жизни, ни образом новой малой родины.

Подготовил к печати Арам Яврумян

Последнее обновление ( 03.11.11 13:36 )

[cartesius]

[sevar]

Понравилось здание.Подскажите кто нибудь что за здание?

Очередной обЭкт)) Ресторан-гостиница и тд и тп

Изменено 9 декабря 2011 пользователем sevar (история изменений)

[sevar]

А это где?

[cartesius]

А это где?

Не где, а когда. 1975г.

А вот так это выглядит сейчас:

[Shaghik]

Не где, а когда. 1975г.

А вот так это выглядит сейчас:

Прежнюю хочу.

Это как в том анекдоте "Вам побрить или постричь" - "побрить" побрил голову, смотрит "нет не нравиться, постричь"