cartesius

Однажды я, еще студентом, присутствовал при беседе товарища Полянского, разжалованного из членов Политбюро в послы, с очень важным японцем древнего аристократического рода. «А ты хиитрый старикан!» - сказал бывший хрущевский любимец потомку владетельных даймё, который пришел на встречу в парадном кимоно с гербами. Переводчик не моргнув глазом прошелестел: «Мы знаем вас, сенсей, как большого друга Советского Союза». Я стоял рядом, учился мастерству. https://borisakunin.livejournal.com/80171.html

Эль Мюрид · Снова с просторов: 1. Американская DEA и Интерпол устанавливают, что Россия непостижимым образом стала главной транзитной страной для поставки в Европу колумбийского кокаина. Через РФ – если быть конкретным, через Санкт-Петербург – распространяется далее по странам ЕС до 90% всего поступающего на континент наркотика. Настораживает, что цена на кокаин в Москве уже в течение нескольких лет значительно ниже цены кокаина в США, несмотря на сравнительную близость плантаций коки к американским границам. 2. Дружественные Москве режимы в Венесуэле, Аргентине и Эквадоре блокируют расследование на своей территории. До последнего времени в Интерполе уверены, что поставки в РФ осуществляются из Венесуэлы, и Чавес/Мадуро таким образом оплачивают кредиты Москвы. 3. Ставленник коррумпированной социалистки Кристины Киршнер – Даниэль Сиоли – которому прочили победу уже в первом туре, сенсационно проигрывает правому мэру Буэнос-Айреса, миллиардеру Маурисио Макри. Спецслужбы немедленно зачищаются от коррупционеров и сторонников Киршнер. Интерпол и DEA получают возможность беспрепятственно работать в Аргентине. 4. К изумлению аргентинских спецслужб, отследивших путь очередной партии колумбийского кокаина, наркотики доставлены в российское посольство. Прослушка показывает, что для забора кокаина будет прислан спецборт из России, куда аргентинцам и Интерполу хода нет. За кокаином, действительно, прилетает спецборт, да какой! Опорный президентский ИЛ-96, обслуживающий самого Путина! Убедившись, таким образом, в существовании канала Медельин - Буэнос-Айрес – Москва (и попутно офигев), аргентинские спецслужбы и Интерпол перехватывают следующую партию кокаина и меняют её на порошок. Порошок складируют в российском посольстве, вновь вывозят спецбортом в Москву… где первые же потребители внезапно ощущают, что кокс, скажем так, бракованный и больше не торкает. 5. Происходит серия «сердечных приступов» и убийств высокопоставленных сотрудников МИДа. 6. Аргентина публикует данные расследования о том, что через посольство РФ в Аргентине осуществляются поставки кокаина. 7. МИД РФ тут же врёт, что это совместная спецоперация Аргентины и РФ (не объясняя, почему преступники выбрали для складирования кокаина такое странное место, как российское посольство), что виновата давно уволенная уборщица и что никто в Москву ничего не отвозил. 8. Аргентина и Интерпол показывают фотографии путинского спецборта ИЛ-96, на который складируют мешки с наркотиком. 9. В МИДе РФ истерика. Захарова на пресс-конференции кричит, что фотографии подделаны. 10. Аргентина и Интерпол показывают видео и документы, а независимые наблюдатели подтверждают по данным трекеров, что президентский борт в указанные даты действительно летал в Аргентину. 11. Ждём новую серию «сердечных приступов» и убийств высокопоставленных чиновников, перестановки в Совбезе РФ, АП РФ, МИДе РФ и ФСБ РФ.

http://lentach.media/articles/video-reklama-bezopasnogo-seksa-v-shveitsarii/ Швейцарское федеральное управление общественного здравоохранения в запустило рекламную кампанию, посвящённую безопасному сексу. В трёх видосах люди занимаются обычными повседневными делами (почти).

Крым, «Вагнер», ностальгия по СССР: как это прошло в других странах? Трансформация требует обновления элит, правил игры и поколений Дмитрий Травин 27 февраля, 07:00 https://republic.ru/posts/89732 Митинга против сокращения рабочих мест в металлоиндустрии Восточной Германии, 1991. Фото: В. Огородников / ТАСС Странная и трагическая история с бойцами ЧВК Вагнера, сражавшимися в Сирии то ли за родину, то ли за зарплату, то ли за завод, вряд ли имеет простые объяснения. Но кое-какие полезные размышления в этой связи могут прийти в голову, если обратиться, как ни странно, к делам давно минувших дней. Герои – бандиты – охранники Частные военные компании появились на свет не сегодня и не вчера. Их расцвет относится к эпохе позднего Средневековья. В основном к XIV–XV векам, когда в Северной Италии появлялись так называемые кондотьеры – военные предприниматели, сколачивавшие банду ради того, чтобы за хорошие деньги брать на себя защиту богатых торгово-ремесленных городов. Спрос, как известно, рождает предложение. Успешные бюргеры, предпочитавшие заниматься бизнесом и не желавшие подставлять свою шкуру под пули в городском ополчении, готовы были выделить финансирование для найма тех, кто подставлял шкуру профессионально, поскольку больше ничего делать не умел. История эта известная. Но не столь хорошо известны еще два важных момента, непосредственно связанные с формированием банд. Во-первых, откуда ⁠брались участники бандформирований? Многие, конечно, были простыми ⁠«честными» итальянцами без определенных занятий ⁠и места ⁠жительства. Однако более ценными кадрами становились профессиональные вояки – участники Столетней ⁠войны, которая как ⁠раз в то время ⁠шла на территории Франции. Понятно, что англичане с французами не воевали сто лет без перерыва. Боевые действия то разворачивались, то затухали. И когда они затухали (по причине проблем с финансированием, в частности), большое число боевиков оставалось без куска хлеба. Опыт боевой у них был, оружие было, смелость была, а денег не платили. Примерно как в известном анекдоте про милиционера: пистолет дали – и крутись как хочешь. В общем, на полях Франции имелась рабочая сила, которую можно было использовать для создания частных военных компаний, а в итальянских городах имелись деньги для инвестиций в военно-охранный бизнес. Спрос с предложением сошлись, и получились ЧВК типа кондотьер. Во-вторых, итальянские деньги тоже ведь были не безграничны. Города порой жадничали, финансирование сворачивали, транши задерживали. И тогда вчерашние охранники (позавчерашние солдаты) превращались в обычных бандитов. Грабили тех самых барыг, которые недавно их нанимали. Воевали-то ведь они все же не за великую идею и не по приказу монарха, а для пропитания. О чем говорит нам эта история? О том, что от правил игры (как сказали бы ученые – от институтов) зависит непосредственное рациональное поведение человека. При наличии государственного финансирования он может стать героем национально-освободительной борьбы французского народа. При наличии финансирования частного – добросовестным охранником, работающим по договору с хозяином. А при отсутствии финансирования наш бедолага может пуститься во все тяжкие. Имеет ли эта история отношение к современным ЧВК, мы узнаем, лишь когда появится более подробная информация. Но зато мы уже сейчас можем многое понять в современном мире, если увидим, как действует принцип, в соответствии с которым деятельность человека зависит от правил игры, для него созданных. Остальгия Вот еще пример. Мы только что упоминали про итальянские города, настолько богатые, что могли нанимать себе частные армии. Но если бы в годы позднего Средневековья мы перенеслись с севера Италии на юг, то обнаружили бы нищету, доминирование сельского хозяйства, застой в торговле и ремеслах. Один и тот же народ вроде бы. Один и тот же регион. Культура близкая – от славного Древнего Рима происходящая. А результаты совершенно разные. Северная Италия ближе была по торгово-ремесленному духу Южной Германии, ганзейским городам, фламандским коммерческим центрам. А про неаполитанцев даже в XIX веке после объединения страны присланный с севера губернатор писал премьеру Кавуру, что это не итальянцы, а какие-то африканцы: у бедуинов порядка больше, чем у них. Вопрос, почему с югом Италии дело не задалось, можно анализировать в десятках монографий. Но если кратко, то дело, по всей видимости, в том, что на севере конфликт Святого престола с империей дал городам пространство для маневра, и они, хорошо этим воспользовавшись, обрели свободу. На юге же существовала твердая властная вертикаль, установленная норманнами, а затем поддержанная императором Фридрихом II и арагонскими королями. В ХХ веке существовал похожий пример, когда один народ (причем уже вполне сложившийся) имел два совершенно разных типа институтов и получил не только разные экономические результаты, но даже разный менталитет поколения, жившего в этих условиях. Речь идет, конечно, о ФРГ и ГДР. Про экономику этих стран нам все ясно, но любопытно, что она трансформировала у людей даже представления о жизни. «У работников завода, как правило, горечь написана на лицах. Многим не хватает привычных знаков внимания, признания и оценки заслуг. Тех, что были связаны с юбилейными чествованиями, церемониями награждения, поздравлениями с 8 Марта, 1 Мая и другими праздниками социалистического календаря, а теперь практически исчезли». Эти слова сказаны не про Россию. Это комментарий немецкого социолога к исследованию, проведенному на предприятиях бывшей ГДР в первой половине 1990-х годов. Обнаруженный феномен немцы прозвали остальгией. Судя по результатам исследования, менталитет восточных немцев (осси) был больше похож на представления о жизни, сложившиеся у советских людей, чем на менталитет немцев западных (весси). И это несмотря на многовековую бюргерскую культуру, которая, казалось бы, должна была сформировать индивидуалиста. Увы, сменившиеся в Восточной Германии за время жизни двух-трех поколений правила игры (институты) сформировали совершенно иной, чем на Западе, взгляд на мир. Возвращение обществу рыночных и демократических институтов формирует иное мировоззрение. Понятно, не сразу. Люди, выросшие в старой системе (не исключая и автора этих строк), смотрят на мир во многом по-старому, даже если стремятся не держаться за прошлое, а действовать рационально. Но так же как смена поколений в ГДР породила поклонников социалистического коллективизма, смена поколений в постсоветскую эпоху рождает людей, легче адаптирующихся к переменам и стремящихся к иным ценностям. Понятно, что путинское подмораживание России сильно задержит модернизацию экономики и ментальности. Но вряд ли оно способно остановить ее полностью, поскольку нынешние институты при всей их убогости все же очень далеки от институтов советской эпохи. Мемельнаш Конечно, в последние годы шоком для многих стала проблема «Крымнаш». Порой кажется, что события 2014 года полностью разворачивают Россию обратно. Но вот на этот счет еще одна небольшая история. В начале января 1923 года в Литве наблюдалась странная суета. Более тысячи непонятных людей в штатском без документов («зеленых человечков», как сказали бы сейчас) двинулись на приморский город Мемель, который до Первой мировой принадлежал Германии, а после ее поражения находился под контролем вялого французского батальона, которому было глубоко плевать, кому принадлежит эта «дыра» на Балтике. Среди «зеленых человечков» было 40 кадровых офицеров и более полутысячи солдат. Естественно, французы ушли, немецкий Мемель стал литовской Клайпедой, а официальные власти Литвы представили всю эту историю как самоопределение жителей проблемного региона. Нашу крымскую историю немало сравнивали с немецкой оккупацией Судетов при Гитлере. Такое сравнение несколько упрощает ситуацию, поскольку возникает впечатление, будто бы только страшные тоталитарные империи прихватывают те земли, которые плохо лежат. Но вот вам маленькая скромная Литва, которая не может стать империей, даже если очень захочет. В чем же причина подобных историй? Никак не в многовековой имперской культуре. И не в развившемся на этой базе постимперском синдроме. Литовские историки не скрывают, что «успех “повстанцев” выглядел как моральная сатисфакция за утрату Вильнюса», который после Первой мировой прихватили поляки – тоже, кстати, не имперский народ. Скорее народ, который более века испытывал чувство тяжелой фрустрации из-за потери государственности в связи с разделом Польши между Россией, Пруссией и Габсбургской империей. Немцы после Первой мировой чувствовали фрустрацию в связи с ужасающими для них последствиями Версальского договора. А Россия, хотя и не проиграла настоящей большой войны, находится по сей день в подобном состоянии из-за проигрыша войны холодной. И особенно тяжело переживает былое величие, когда ее подзуживают всякие профессиональные телепровокаторы. Фрустрация проходит В общем, если не придавать слишком большого значения спорным концепциям о вечной зависимости народов от их прошлой деструктивной культуры, то будущее России выглядит не столь уж мрачным. Преобразования могут занять много времени, но они вполне реальны. Так же как преобразования Германии или Литвы. Механизм трансформации выглядит примерно следующим образом. Первый этап – смена поколений элиты, когда вместо лидеров, безнадежно увязших в прошлом, приходят новые лидеры, желающие перемен. Второй этап – новые лидеры трансформируют старую систему институтов, то есть осуществляют реформы, создающие иные правила игры для широких масс. Третий этап – люди, вынужденные существовать в новых условиях, постепенно меняют свои представления о жизни, адаптируясь к реалиям. Главное, что сбивает нас с толку при реализации такой схемы, – это естественное для каждого человека желание получить результат быстро. Во всяком случае при своей жизни. Но на самом деле преобразования осуществляются только через смену поколений, поскольку такие явления, как остальгия, невозможно предотвратить. Но новые поколения уже не «остальгируют» или, во всяком случае, страдают от этого гораздо меньше, чем старые. Молодым людям бывает даже трудно представить себе, что деды когда-то считали свою культуру неспособной адаптироваться к иной жизни. Ведь внуков эта жизнь окружает уже со всех сторон. Дмитрий Травин

Lana Hakobyan Бизнес план. - Производим оружие, продаём его в Африку. На вырученные бабки покупаем в Уругвае кокс и через Аргентину диппочтой привозим в Россию. Тут бадяжим и сливаём в Европу. Прибыли должно хватить, чтобы поднять Россию с колен. – Дельное предложение от Минэкономразвития. Проработайте.

я пишу: "мол, пеку пирог и варю компот". в комментариях мне отвечают: - вот! у тебя, значит, мирная жизнь, компот, а ты знаешь, что в мире война идет? я пишу: "посмотрите, вот это - кот. он смешной и ужасно себя ведет..." в комментариях мне отвечают: - черт! как ты можешь? там-то и там-то погиб народ! я пишу: "я кормила птенца дрозда. еле выжил, поскольку упал из гнезда". а мне пишут: - какого такого дрозда? - ты, наверное, с глузду съехала, да? ты не знаешь, что с рельсов сошли поезда, есть ли дело нам до птенца дрозда? и напишешь однажды: "лежу в траве, мысли глупые скачут в моей голове..." и внезапно на это придет ответ: "я считал, что я мертв. оказалось, нет: я читал про кота, про дрозда, компот: это значит, что жизнь у других идет. это значит: еще существует шанс. для таких, как мы. для меня. для нас.

Даже если рассматривать детей в качестве инвестиции, девочки в настоящее время выгоднее. Они лучше учатся, в перспективе будут больше зарабатывать, выйдут замуж за перспективных парней и к родителям будут относиться с большей заботой. Мальчики в качестве инвестиции, это при представлении, что они пахать и свиней разводить будут, а с харчей и родителям подбрасывать, что девочкам сложнее.

Только не в Европе, а в Бразилии. Кярту шофера. https://www.facebook.com/groups/1447980232139571/permalink/2035974743340114/

There was a man of double deed, Who sowed his garden full of seed; When the seed began to grow, 'Twas like a garden full of snow; When the snow began to melt, 'Twas like a ship without a belt; When the ship began to sail, 'Twas like a bird without a tail; When the bird began to fly, 'Twas like an eagle in the sky; When the sky began to roar, 'Twas like a lion at my door; When my door began to crack, 'Twas like a stick across my back; When my back began to smart, 'Twas like a penknife in my heart; And when my heart began to bleed, North Irish Children's Song 'Twas death, and death, and death indeed.

13-летняя Юля Король, круглая сирота, все богатство которой состоит в бабушке и брате. Она после крушения каноэ несмотря на отсутствие спасательного жилета смогла выплыть... С трудом встала и пошла за помощью. Брата она поначалу держала за руку, но руки разжались. Она думала, что он утонул. Возле берега увидела в воде подростка. Он оказался мёртв. Четыре часа шла до ближайшей деревни, один раз упала в реку и вновь плыла. Попросила помощи у местных жителей, которые стали звонить в МЧС и побежали к берегу спасать детей... Она приняла участие в спасательной операции и лично доставала из воды детей, в том числе уже мертвых. Она спасла одного из 19-летних инструкторов. После трагедии в кадетском корпусе с Юлей сидели 4 психолога. Она их не слушала. Она разговаривала с детьми, которых не смогла спасти. Лежа на кровати и уставившись в потолок повторяла: «Женя, это ты тут?». Юля себя корила, что не спасла всех. Она была свидетелем смерти почти каждого. Она рассказала, что видела, как дети разбиваются о скалы. Юля парнишку взяла на воде живого, а на берег принесла уже мертвым. Когда она ребят вытаскивала из воды, они говорили ей «спасибо» и умирали. Она все это мне рассказывала. Мы ее все пытались успокоить, я тогда еще держал себя в руках и старался находиться с ней. И знаете, что ужасно? О ее подвиге мало кто знает! Ее затерли в телевизоре, меня нет. Почему? Юля вытаскивала многих детей, и живых, и мертвых. Инструктор пытался спасти детей, но сам чуть не утонул, а она спасла и инструктора. Ей 13 лет. После того, как перевернулось ее каноэ, именно она вытаскивала всех детей. Я хочу рассказать всему миру про нее. Хочу, чтобы все ее знали. Когда нас уже везли в автобусе к самолету МЧС, Юля вдруг улыбнулась. Меня это очень обрадовало. Она ведь впервые за двое суток изменила эмоцию. Юлин брат остался жив..."

https://sensum.club/popcorn/mechta-muzhchiny-vypushhen-kalendar-s-ogolennymi-nemkami-i-karpami-ostorozhno-foto Немецкий продавец рыболовных снастей Хендрик Пелер уже несколько лет выпускает календарь Carponizer Carp Calendar с полуобнаженными девушками, которые позируют вместе с карпами.

«Джек, ты любишь мороженое?» Я работаю смотрителем на кладбище: убираю могилы, протираю пыль на памятниках, ставлю живые цветы в вазы. Участок у меня — более ста захоронений, и за каждым требуется тщательный уход. Особенно перед посещением родственников. Кладбище-то наше непростое, что называется, не для всех, сами понимаете… Большинство родственников еще ничего, но есть среди них такие… Чуть что — сразу жалуются директору: почему, мол, цветы несвежие, пыль не вытерта, жухлые листья на дорожке? Хотя на самом деле я все убираю, а цветы вообще меняю каждый день — как положено. Просто хочется им погонять смотрителя, норов показать. Пусть терпит и улыбается, работа у него такая… …С утра пораньше я беру тележку, щетки, тряпки, метелки — и вперед, на участок. Пока всё обойдешь, приберешься… А если в этот день еще и посещение, так вообще забот полон рот. Два часа пройдет, пока блеск наведешь. И перед завершением надо непременно проверить сенсорную панель, чтобы работала. А то как бывает: придет посетитель, а голограмма барахлит, изображение плывет. Скандал, да и только! Родственники возмущаются: они же за тем приходят, чтобы со своими усопшими пообщаться, а не просто так у могилы постоять. За это и деньги платят, причем очень немалые. Пока посетители со своими общаются, я тихонько в стороне стою, не мешаю. В строгом черном костюме и белой рубашке. На лице — подобающее случаю скорбное выражение. А затем подхожу и вежливо спрашиваю, не нужно ли чего, нет ли каких пожеланий. И обязательно провожаю посетителей до выхода, где, как правило, получаю чаевые. Но дают далеко не все — богатые, знаете ли, часто жадные… Но все равно я стою и кланяюсь — работа у меня такая. У каждого из нас, смотрителей, есть свои любимые могилы. Нет, вы не подумайте, это не связано с чаевыми, тут совсем другое… Как бы это объяснить? В общем, убираешь такую могилу, и чувствуешь какую-то особую ауру. Словами не передать, это самому ощущать надо… У меня тоже такая есть — семьи Имамото. Выглядит она очень скромно: простая черная базальтовая плита с двумя именами: Лиза Имамото, тридцать восемь лет, и Джек Имамото, десять. Мать и сын. Я хорошо помню ту историю, о ней много говорили. Лиза и Джек погибли в автомобильной катастрофе — в их прогулочный мобиль на полном ходу врезался тяжелый грузовик. Что-то случилось с тормозами, не успел остановиться. В общем, двадцать пять тонн металла и бетона (а грузовик перевозил балки для нового небоскреба) смяли легкий мобиль в лепешку… Хоронить оказалось почти нечего — сплошное месиво из человеческой плоти и горелого пластика. Но все-таки похоронили, а затем господин Имамото заказал голограмму. Очень дорогую. Хорошая получилось, Джек и Лиза на ней как живые. Господин Имамото денег не пожалел… Посмертная голограмма — дорогое удовольствие, не каждый может себе позволить, но он уже тогда был богатым человеком, президентом крупной корпорации. А затем поднялся еще выше, стал министром… После похорон господин Имамото часто навещал могилу своих близких. Придет, бывало, сядет на скамеечке и разговаривает с женой и сыном. Час, два — как позволяет время. Такому деловому человеку времени всегда не хватает. А у ворот кладбища его всегда ждал большой черный лимузин с личным шофером — везти на заседание совета директоров или на совещание в министерство. Занятой был человек, что и говорить. Кстати, чаевые он давал всегда хорошие, никогда про них не забывал. *** Со временем господин Имамото стал бывать реже, иногда не появлялся по несколько месяцев. Я понимал — дела, заботы, министр все-таки… Но на День поминовения он всегда приходил и возжигал свечи — как положено. Однажды мне сказали, что господин Имамото придет на кладбище в обычный, будний день. Я удивился — а как же работа, он же такой занятой человек? Но потом понял: господину Имамото, видимо, хочется побыть наедине, пообщаться с Лизой и Джеком без лишних глаз. И ушей тоже. Хотя у нас и закрытое кладбище, посторонних людей не бывает, но все-таки… В традиционные поминальные дни народу всегда много, как ни скрывайся, а все равно будешь у всех на виду. В будни же почти никого нет, тихо, спокойно… Вот господин Имамото и решил прийти в такой день. Тем более что пошли слухи о его скором назначении премьер-министром, и внимания к нему стало еще больше. Как тут спокойно поговорить со своими родными? И вот с раннего утра я ждал его. А до того еще раз прошелся тряпочкой по плите, подмел дорожки и освежил цветы. Затем переоделся в черный костюм и встал у ворот. Смотрю, в десять часов он идет. Но не один, а с молодой красивой дамой. Та цепко держала его за руку и буквально висела на нем. И вообще вела себя так, будто имеет на него какие-то особые права. Ну, вы меня понимаете… Я поклонился, как положено, проводил господина Имамото и его спутницу к могиле. Молодая дама оставаться не захотела — сразу же пошла гулять по кладбищу. Что понятно: многие наши памятники — настоящие произведения искусства, сделали известные скульпторы. И за очень большие деньги… Господин Имамото грустно посмотрел ей вслед, но ничего не сказал. Только вздохнул тяжело и вызвал голограмму жены. Он всегда так делал — сначала с ней говорил, а потом уже с сыном. Такой уж у него был заведен порядок… Значит, вызвал господин Имамото Лизу, поговорил. О чем, я, разумеется, не слышал — нам запрещено близко подходить. Однако заметил, что Лизе разговор этот очень не понравился — хмурила брови и сердито поджимала губы. Но потом все-таки кивнула. А что ей оставалось делать? Голограммы ведь не для того созданы, чтобы спорить с родными, а для того, чтобы только общаться… Потом господин Имамото вызвал сына. Он обрадовался, стал, как всегда, что-то говорить, но господин Имамото прервал. Опустил виновато голову и прошептал что-то. «Нет, ты не можешь!» — воскликнул Джек. Да так громко, что даже я услышал, хотя и стоял на приличном расстоянии. Господин Имамото снова тяжело вздохнул и развел руками — прости, мол, сынок. Попрощался с ним быстро и выключил голограмму. А тут и его молодая спутница пришла — нагулялась уже. Подхватила она господина Имамото снова под руку и потащила на выход. Тот шел и спотыкался, еле ноги переставляя, так плохо ему было. И даже забыл дать мне чаевые, впервые за многие годы. Впрочем, я не обиделся — понимал, что ему сейчас не до того. Даже жалко его было… Конечно, если разобраться — жизнь есть жизнь, живые должны думать о себе, а не о мертвых. Но, как бы вам сказать… Одним словом, в тот день у меня на душе было очень грустно, как будто пошел серый осенний дождь… *** После этого господин Имамото долго у нас не появлялся, целых пять лет. В поминальные дни вместо него приходил специальный человек — возжигал свечи и следил, чтобы все было так, как надо. Но я всегда прилежно исполняю свои обязанности, и претензий ко мне не было. Накануне очередного Дня поминовения мне сказали, что господин Имамото лично посетит кладбище. Я очень обрадовался — давно пора, а то Джек с Лизой начали скучать. Конечно, голограммы чувств не имеют, это так, но я давно заметил, что, если могилу долго не посещают, то они как бы тускнеют, выцветают. И дело тут вовсе не в технике… В десять часов утра я, как всегда, был у ворот кладбища. Вот появился господин Имамото, а с ним — девочка лет четырех, маленькая, хорошенькая, просто загляденье. Очень на господина Имамото похожая. Я проводил их до могилы, а затем встал неподалеку, чтобы послушать. Впервые за много лет я нарушил строгую инструкцию… Господин Имамото сначала вызвал жену, Лизу. Та бросила короткий взгляд на девочку, понимающе кивнула и попросила выключить ее голограмму. Что господин Имамото и сделал. Затем он вызвал Джека. Тот также посмотрел на девочку, улыбнулся и произнес: — Здравствуй, как тебя зовут? — Юми, а тебя? — спросила малышка. — Джек. — Джек, ты любишь мороженое? И они стали беседовать. Я хотел еще послушать, но меня неожиданно вызвало начальство, а я когда я вернулся, то Джек и Юми уже прощались: - Пока, приходи еще! — махал рукой Джек. Юми кивнула — конечно. Джек, видно, ей очень понравился. Господин Имамото был очень доволен, просто сиял. После этого он стал часто бывать у нас, почти всегда — с маленькой Юми. Лиза держалась с девочкой прохладно, а Джек болтал охотно и подолгу. *** Прошло несколько лет. Юми потихоньку росла, господин Имамото старел, только Лиза и Джек не менялись, оставались все такими же. Мертвые, знаете ли, не стареют. Новая жена господина Имамото так ни разу у нас после этого и не появилась — наверное, некогда ей было. Затем господин Имамото опять надолго пропал, на полгода. Я уже начал волноваться — не случилось что? Хотя, с другой стороны, сообщили бы, ведь он человек богатый, известный. Наконец господин Имамото снова появился, и я заметил, как он сдал, постарел. Наверное, долго болел… Потом жизнь снова вошла в привычное русло… …И вот настал день, которого я ждал и боялся. Юми пришла на могилу вместе с матерью, обе они были в траурных платьях. Я низко поклонился и, как обычно, проводил до могилы. — Ты уверена, что тебе это надо? — нервно спросила госпожа Имамото. — Да, — твердо ответила внезапно повзрослевшая и очень серьезная Юми, — это моя обязанность, мой долг. — Ну, как знаешь, — пожала плечами госпожа Имамото. И Юми осталась одна. Она подождала, пока мать отойдет, а затем вызвала голограмму Лизы. Та мельком взглянула на ее траурное платье, черную вуалетку и все поняла. — Где его похоронили? — только спросила она. — На городском кладбище, — тихо ответила Юми. — Мама не захотела, что его хоронили здесь. Но вы не волнуйтесь — отец заплатил за вашу могилу на десять лет вперед, а затем буду платить я. — Зачем тебе это надо, девочка? — грустно улыбнулась Лиза. — Ты молодая и, очевидно, скоро забудешь о нас. У тебя своя жизнь, друзья. Зачем тебе чужие мертвецы? Да и мать твоя наверняка будет против… — Нет, — упрямо повторила Юми, — я стану навещать вас. И мать не сможет этого запретить, не имеет права. Да и невыгодно ей, потеряет деньги. — Разве не она наследовала все состояние? — удивилась Лиза. — Нет, я единственная наследница, — ответила Юми. — И, по условиям завещания, сама распоряжаюсь деньгами. Такова предсмертная воля моего отца. Мать это знает и препятствий мне чинить не станет. Понимает, что ей лучше со мной не ссориться… Лиза кивнула: — Хорошо, пусть будет так. Ты, наверное, хочешь поговорить с Джеком? — Да, если вы не против. — Как я могу быть против? — горько усмехнулась Лиза. — Я лишь голограмма. Разговаривай, сколько захочешь, он только будет рад этому. Юми вызвала Джека. Тот очень обрадовался, заулыбался, замахал руками. И они стали беседовать. А я стоял в сторонке и тихо плакал. Но не от горя, а от счастья. Я очень был счастлив, что у Джека и Лизы появится новый опекун. Значит, они не останутся одни. Никто не должен оставаться один, ни в этом мире, ни в другом… На выходе из кладбища Юми дала мне чаевые, очень хорошие — как раньше ее отец. Госпожа Имамото скривилась, но ничего не сказала. Кстати, она больше на кладбище не приходила, а вот Юми приезжала довольно часто. Конечно, не каждую неделю и даже не каждый месяц, но в поминальные дни и праздники — обязательно. Разговаривала с Джеком и с Лизой, а я, как обычно, стоял и ждал, не будет ли каких приказаний. Но ничего обычно не бывало. Шло время. Юми сменила школьное платье на форму престижного столичного университета, затем — на деловой костюм одного из солидных банков. Значит, у нее все было хорошо. Потом Юми надолго исчезла, ее не было пять или шесть лет. Я уже стал думать, что она забыла о Лизе и Джеке. Что ж, бывает. Возможно, она вышла замуж, уехала далеко… Жизнь-то идет, а мертвые… Что мертвые? Они подождут, никуда не денутся. В конце концов, у них есть я, их верный смотритель. Но однажды она вернулась. Я, как обычно, прибирал могилу, когда Юми неожиданно появилась. Да не одна, а с девочкой трех-четырех лет. Очень хорошенькой. Юми вежливо поздоровалась со мной, а потом вызвала Джека. — Смотри, Лизи, — сказала она, — это твой дядя Джек. Поздоровайся с ним! — Здравствуй, дядя Джек! — прощебетала малышка. — Ты любишь мороженое? _____ Рассказ победителя конкурса для авторов портала "Хороший текст" Игоря Градова.

О ЧЕМ НИКОГДА НЕ СТОИТ ГОВОРИТЬ: СОВЕТЫ МУДРЫХ СТАРЦЕВ. 1. Первое, что надо держать в секрете — свои далеко идущие планы. Помалкивайте до тех пор, пока этот план не исполнится. Любые наши идеи не только не идеальны, в них огромное количество слабых мест, по которым очень легко ударить и все разрушить. 2. Второе, о чём не надо распространяться - это о своей благотворительности. Благое дело — большая редкость в этом мире, и именно поэтому ее надо беречь как зеницу ока. Не нахваливайте себя за хорошие дела. Гордость тут же увидит и отберет все то благо, которое пришло в результате этой благотворительности. 3. Третье, о чем не надо рассказывать налево и направо — это о своей аскетичности, ограничениях в питании, сне, и т .д. Аскеза физическая приносит пользу только, если она сочетается и с эмоциональной составляющей. 4. Четвертое, о чем следует помолчать — это о своем мужестве, героизме. Кто-то получает испытания внешние, а кто-то внутренние. Внешние испытания видны, поэтому за них люди получают награды, но преодоление внутренних испытаний никто не замечает, поэтому и наград за них никаких не присваивают. 5. Пятое, о чем не стоит говорить, — это о духовном знании. Духовное знание имеет разные уровни и должно раскрываться только по достижению определенного уровня чистоты сознания. Основной ошибкой начинающего носителя истины является желание поделиться слишком высоким духовным знанием, которое, вместо того, чтобы принести добро человеку, только еще больше его запутывает и даже пугает. 6. Шестое, чем не стоит особенно делиться с другими — говорить о своих домашних конфликтах и вообще о своей семейной жизни. Запомните: чем меньше вы говорите о проблемах в своей семье, тем она будет крепче и стабильнее. Ссора — это избавление от негативных эмоций, которые накопились в процессе общения. 7. Седьмое, о чем не стоит говорить, - это о некрасивых словах, которые были от кого-то услышаны. Можно запачкать на улице ботинки, а можно запачкать душу. И человек, который, придя домой, рассказывает все, что он услышал от глупого по дороге, ничем не отличается от человека, который пришел домой и не снял обувь.

Сегодня меня попросили дать слово другой стороне. Даю: ДВА ЧАСА И ПЯТЬ СЕКУНД На днях сидел в кафе с одним своим знакомым. Он так долго и вдумчиво размышлял, брать суп или нет, что я засмеялся: - Юлий Цезарь перед Рубиконом. - Да, да, - кивнул он. – У меня так бывает. Иногда двух часов не хватает, чтоб принять пустячное, в сущности, решение. Пустячное, но очень приятное: например, пойти с девочкой к ней домой, когда она позвала? Или не пойти? - Ты что, дурак? – удивился я. – Конечно, пойти! - Ну да, да. Но! Но если ты так прямо бросишься по первому приглашению, то может оказаться, что ты не так понял… Что тебя звали вовсе даже не трахаться, а поговорить о прекрасном и высоком. А если откажешься – другой раз не позовут. В общем, Сцилла Марковна и Харибда Петровна: риск показаться глупым кобелем или скучным импотентом. - Понял, - сказал я. – Но ты расскажи, что хотел. - Да! – сказал он. – Так вот. Была когда-то у нас на факультете девочка. Красивая, приятная, давно мне очень нравится, и вот один раз после занятий я подхожу к ней и открытым текстом леплю: «Ты мне очень нравишься». Беру её за руку, перебираю пальчики, а она мне говорит: «Проводи меня до дому», причем с таким очень отчетливым выражением лица говорит. Ясно, что у нее дома никого. Кажется, она даже на это как-то этак намекнула. В общем, я всё понял. «Хорошо, - говорю, и руку её не отпускаю. – А где ты живешь?» «В начале Дмитровского шоссе» - и мне в ответ пальцы перебирает. Прямо берет мой указательный палец, и зажимает, и гладит. Ого, думаю! - Тут надо сажать ее в такси и вперед, - говорю я. – Пока она не передумала. - Конечно! – говорит он. - А денег нет, как назло. Вернее, есть рубль с мелочью, а вдруг там набьет рубль пятьдесят? Это же стыд-позор! А в метро ехать, и потом на автобусе – как-то совсем не романтично. Тесно, потно, шумно. Она как будто все сама поняла и говорит: «Пошли пешком!». Пятница. Конец ноября. Холодно, снег и ветер. Она берет меня под руку. Идем. Сначала по Горького, потом на Чехова мимо кино «Россия», потом через Садовую на Каляевскую, на Новослободскую… Я уже дома линеечку к карте приложил – господи твоя воля! почти восемь километров! Пешком! Снег в лицо! Уши мерзнут! А она держит меня за руку и молчит. А я говорю, говорю, говорю, рассказываю, чем увлекаюсь в научном смысле, потом про поэзию. Тут она наконец слово проронила: «Почитай чего-нибудь!» Я читаю, с выражением, громко, на всю улицу, а снег прямо в пасть! - Прохожие, небось, оглядываются? - Да нет, стихи я уже на Новослободской читал, там народу почти не было. Да. Закончил читать Гумилева, про трамвай, и тут она мне говорит: «Стой». Стала мне шарф поправлять. «А то, - говорит, - ты у меня простудишься». Обрати внимание: «Ты у меня». То есть я у нее, понимаешь? То есть она меня уже вот слегка присвоила. С одной стороны, приятно. Но с другой – как-то настораживает. Поправила мне шарф, стоит, на меня смотрит, лицо ко мне подняла. Хорошая девочка. Но я целоваться не полез. Просто ей плечи легонько так сжал: «Спасибо». Хорошо. Чудесно. Идем дальше, темнеет, она молчит. Ну хоть бы звук издала! Я, чтобы забить паузу, начал про свою семью рассказывать. Мама-папа, дедушка-бабушка, брат и дядя, где живут, кем работают, даже сколько получают! Приврал про дедушку, что он генерал-лейтенант. Хотя он генерал-майор. Ну, папа доцент, дядя главный инженер, брат кандидат наук… Собака Вальтер, кошка Муся, дача в Валентиновке, машина «Волга»… - Ишь ты! Запомнил, что говорил! – сказал я. - Да я говорил, как есть. Что тут запоминать? - сказал он. - Ладно, - сказал я. – Ну и? - Ну и вот. Но где-то на середине Бутырской улицы я вдруг сообразил, что она о себе ничего не рассказывает. Чем увлекается, у кого курсовую пишет, какие книжки любит… Или вот про свою семью ничего не говорит, в ответ на мои рассказы. - Наверное, у нее не было дедушки-генерала и папы-доцента, - сказал я. – Вдруг она стеснялась, что у нее родители совсем простые люди. По сравнению с твоими. - Это же было еще в СССР! – громко возмутился он. – Я бы на ее месте гордился. Вот, глядите на меня, я девочка из простой рабочей семьи, а студентка филфака! Покосился на нее: нет, брат! Судя по дубленке и сапожкам, далеко не рабочие и даже не инженеры. Ой-ой-ой! Куда там! Но не в этом дело. Хрен бы с ними, с родителями. Просто какая-то скрытная. А я-то уж размяк – какая девочка, и к домой позвала, и шарфик поправила, и под руку держит. А о себе ничего не рассказывает. Враги партизанку поймали. Что за манеры? Ну и черт с ней! Как-то сразу у меня все опустилось. Как будто выключилось. Я с разгона дальше что-то болтаю, а на душе уже как-то не так. - Ты что! – сказал я. – Она, наверное, думала только о том, что вот сейчас будет! Она все это себе воображала, наверное. Поэтому и говорить не могла. - Не знаю, - сказал он. –В общем, дошли до её дома, зашли в подъезд, и тут она мне строго так говорит: «Спасибо, что проводил, пока». Ага, думаю. Ждет, чтоб я ее стал уговаривать. Чтоб я ее обнял, стал тискать, целовать прямо тут перед лифтом, чтоб стонал ей в ухо: «Я тебя люблю, ну пойдем, ну прошу тебя». А потом в квартире начнется: «Ой, не надо! Ой, я девушка! Ой, а ты меня правда по-настоящему любишь?». О, господи! Поэтому я так же строго ответил: «Пока». Повернулся и убежал. - Интересно, - сказал я. - Да. Пока шли по Горького, по Чехова, по Каляевке – я уже всё себе представлял во всех подробностях. Такая девочка! Красивая, хорошая, ласковая. А на Бутырской вижу – тупенькая упакованная «герла», ничем не интересуется, двух слов связать не может, на филфак ее, видать, по сильному блату пихнули… С такими скучно в койке. Особенно в первый раз. Я вздохнул. - А может быть, я просто сильно ссать хотел, - тоже вздохнул он. – Представляешь, входим, квартира, небось, маленькая, я бегу в туалет, и она слышит «дрррр!». У нее весь секс пропадет. И у меня тоже. Позор и стыд, кошмар и ужас. Но ничего. Мы с ней потом все-таки поженились. Но ненадолго.

https://clear-text.livejournal.com/495104.html ПЯТЬ СЕКУНД И ДВА ЧАСА На днях сидел в кафе с одной своей знакомой. Пообедали. Потом попросили чаю. Простого, зеленого, классического. Официант спросил: «Десертики будете?» Я сказал: «Дайте меню», он принес тяжелую кожаную папку, раскрыл на нужной странице, забормотал: «черный лес, эстерхази, тирамису, эклерчики». Я спросил: «Возьмешь пирожное?». Она помолчала, подумала – долго думала, секунд пять – но потом сказала покачала головой и сказала: «Пожалуй, всё-таки нет». Я не удержался и спросил: - Скажи, а вот ты, когда сделала паузу, ты на самом деле думала, брать пирожное или не брать? Или ты уже заранее знала, что не будешь, и только сделала вид, что раздумываешь? - Нет, - сказала она. – Я честно размышляла. Я хотела сладкого. Но потом решила, что лучше сдержаться. - Понятно, - сказал я. – Тогда позволь еще вопрос. Интимный. Ладно? - Валяй, - сказала она и посмотрела на меня поверх очков. - Нет, не лично интимный, а так, - смутился я. – На интимную тему. Вообще. - Не томи! – засмеялась она. - Вот такой вопрос, - сказал я. – Как ты понимаешь, я в молодости не раз и не два, и даже не десять и не сто, после танцев, или выпив в хорошей компании, или читая стихи на скамейке Тверского бульвара, – я говорил, шептал девушке: «Поехали ко мне». А девушка молчала несколько секунд, как будто бы взвешивая все за и против, а потом медленно и отрицательно качала головой. - Что, так ни одна и не согласилась? – засмеялась моя собеседница. – Бедный. - Да нет! Я не о том. Когда она соглашалась, то все получалось как-то без слов. Она просто обнимала меня, или шла в прихожую взять пальто, или мы вместе вставали со скамейки и бежали к троллейбусу. А если нет – то перед отказом непременно пауза. Вот и скажи мне: девушка уже заранее знает, что не поедет, и только делает вид, что решает? Чтоб обидно не было, чтоб отказ выглядел обдуманным. Или она на самом деле обдумывает разные «за» и «против»? И вот приходит к выводу, что доводов «против» все-таки больше… - Смотря сколько секунд, - сказала она. – Ты прав, неприлично сразу завопить «нет». Но если она думает две секунды, это значит, что ты ей совсем не нравишься. В эти две секунды она в уме произносит: «Я – к тебе? Ты охуел, дружочек?». Но если она молчит пять секунд – значит, она действительно думает. Но ты знаешь, о чем она думает, что взвешивает? - Что? - Вот что. Ей очень хочется. Но сразу сказать «да» - неприлично. А хорошие девчонки с перва раза не дают, известное дело. Но сказать «нет» - это риск, что второго раза не будет. Вот между этими рисками и идет выбор, между риском показаться легкой давалкой или мрачной целкой. Понял? - Понял, - сказал я. – А я-то думал, тут мысли о будущих отношениях, что он за человек, и всё такое. - Для этого нужно часа два, - сказала она. – Вот один раз один очень хороший мальчик сказал мне, что я ему очень нравлюсь. Серьезно так сказал, в глаза заглянул, за руку взял. После последней лекции. А у меня как раз родители уехали к бабушке в Свердловск. Я одна дома, в отдельной квартире. Я ему говорю вместо ответа, то есть он говорит: «Ты мне очень нравишься», а я говорю: «Проводи меня до дому». Мы учились на Моховой. Я жила в начале Дмитровского шоссе. Пятница. Конец ноября. Холодно, снег и ветер. Он говорит: «Пошли». Беру его под руку. Идем. Сначала по Горького, потом на Чехова мимо кино «Россия», потом через Садовую на Каляевскую, на Новослободскую… Я уже дома линеечку к карте приложила – бог мой родимый, почти восемь километров! Пешком! Снег в лицо! Уши мерзнут! А он мне все рассказывает, рассказывает, чем он увлекается в научном смысле, а потом про поэзию, я ему говорю: «Почитай чего-нибудь», а он читает, громко, красиво… - Прохожие, небось, оглядываются? - Да нет, стихи он уже на Новослободской читал, там народу почти не было. Да. Закончил он читать, я ему говорю: «Стой». И стала ему шарф поправлять. «А то, - говорю, - ты у меня простудишься». «Ты у меня», понимаешь? То есть я уже думаю и чувствую – мой человек. Совсем родной. Он мне плечи легонько так сжал: «Спасибо». Хорошо. Не полез целоваться, а вот так – по-родному. Чудесно. Идем дальше, темнеет, он начал про свою семью рассказывать. Мама-папа, дедушка-бабушка, брат и дядя, где живут, кем работают, даже сколько получают! Дедушка генерал, папа доцент, дядя главный инженер, брат кандидат наук… Собака Вальтер, кошка Муся, дача в Валентиновке, машина «Волга»… - Запомнила, однако! – сказал я. - Это старческое, - сказала она. - События молодости со всей яркостью. - Ладно, - сказал я. – Ну и? - Ну и вот. Где-то на середине Бутырской улицы я вдруг сообразила, что он про меня ничего не спрашивает. Чем я увлекаюсь, у кого курсовую пишу, какие книжки люблю… Или вот про свою семью рассказывает – точнее, хвалится. А про моих папу-маму не спрашивает. А я-то рассупонилась, как дура – родной человек, мой человек… А ему про меня ничего не интересно! Ну и иди к черту! Как-то сразу во мне щелкнуло. Как будто выключилось. Он дальше треплется, а мне противно. - Ты что! – сказал я. – Он, наверное, подумал, что это будет бестактно. Выяснять про твоих родителей – как будто сватовство. - Не знаю, - сказала она. – В общем, дошли до моего дома, зашли в подъезд, и я ему говорю: «Спасибо, что проводил, пока». Он прямо сглотнул. «Пока», - говорит. Повернулся и убежал. - Интересно, - сказал я. - Да. Пока шли по Горького, по Чехова, по Каляевке – я уже всё размечтала во всех подробностях. Такой хороший, добрый, умный А на Бутырской вижу – холодный, тупой, самовлюбленный «мальчик из хорошей семьи»… Я вздохнул. - А может быть, мне просто очень сильно писать захотелось, - тоже вздохнула она. – Представляешь, входим, квартира маленькая, современная, дверь сортира в прихожую смотрит, я бегу в сортир, и он слышит «дззззз». Ужас, кошмар, позор. Но ничего. Я потом все-таки вышла за него замуж. Но ненадолго.

Артур Миллер привез свою невесту, Мерилин Монро, с мамой знакомиться. Сидели, пили чай, и Мерилин собралась пописать. А квартирки в Нью-Йорке маленькие, туалет рядом, все слышно. Но Мерилин не растерялась, открыла кран и пустила в раковину воду, заглушить. Вечером Миллер звонит маме, спрашивает, как ей понравилась его подружка. Мама вздохнула и отвечает: - Хорошая девушка, только ссыт, как лошадь.