Те, кто прочтя название, настроил себя на минорный лад, может спокойно расслабиться, налить себе чайку или открыть баночку пива – сюжет хоть и напрямую связан с делами кладбищенскими, далек от трагичности.
Похоронная тематика иногда преподносит те ещё сюрпризы. Вспоминается мне, прочитанный в сети рассказ о похоронах человека двухметрового роста.
Не было никакой возможности развернуть огромный гроб ни на лестничных пролётах шестнадцатиэтажного дома, ни под каким-либо углом в грузовой лифт запихнуть - он туда не помещался – короче покойника вынули и отправили лифтом стоймя, назначив в сопровождающие кого-то из музыкантов похоронного оркестра, предварительно угостив его стаканом водки.
По закону жанра, всё случилось так, как и должно было случиться - свет в доме вырубили и лифт встал. Дальше сюжет чужого рассказа пересказывать не буду.
Моя история, относящаяся к осени 2007-го года, имеет несколько иную подоплёку.
Началось всё с того, что наши Бакинские власти начали сносить старое Монтинское кладбище, занимающее огромную территорию в близлежащем к центру районе.
В последнее время здесь хоронили нечасто, а львиная доля могил были либо армянскими, либо русскими.
Никаких захоронений родных мне людей там не было – только в начале девяностых пришлось под проливным дождём провожать в последний путь одноклассника, разбившегося в автокатастрофе.
По сему, читая статьи о варварском отношении администрации кладбища к могилам, я испытывал примерно те же эмоции, какие бывают у нас при просмотре телерепортажей о катастрофах – жалко, горько – только сделать ничего нельзя.
Властям было глубоко плевать на завывания русскоязычной прессы – они действовали по принципу – «собака лает – караван идёт».
Руководство скорбной территории официально заверяло, что все могилы, о которых не позаботятся родственники, будут перенесены за счёт государства на кладбище в посёлок Говсаны.
Эти заверения вызывали у меня кривую усмешку – не приучен я верить госчиновникам, тем более от похоронного бизнеса - закатают всё и вся в бетон с асфальтом, в том числе и нашего армянского одноклассника, бабло поделят – одним словом, ничего личного.
Всё бы так и прошло мимо меня, если бы не случилось то, чего я, ну никак не ожидал.
В один из вечеров на моём столе зазвонил телефон.
Трубка щёлкала, шелестела пространством, наводя на мысль, что звонят из другой страны.
Наконец, приятный, грудной женский голос спросил:
- Это ты?
- Ты бывают разные, смотря, кого вы имеете в виду? – не узнав, ответил я.
- Вагуля, это ты? – продолжала настаивать обладательница эротичных тембров.
- Ну, если вам нужен был Вагиф – то это ко мне.
- Вагуля, это я, Ляля, - в голосе зазвучали обиженные нотки.
- Ляля, Ляля… Какая Ляля?...- клиентка что-ли какая - будто я всех помнить обязан, - Яп-понский бог! Ляля, откуда ты? Как ты? – я узнал свою девушку, с которой встречался ровно четверть века назад.
Встречался недолго, всего несколько месяцев. Ничего особенного между нами не было – так, обычная студенческая обжималовка- целоваловка на бульварных скамейках.
Нет – ну она молодец! Это же надо - ведь не забыла старый домашний номер и вытрясла из бывшей жены мой теперешний телефон.
После сопутствующих событию ахов, охов и восторженных расспросов – Ляля жила в Калининграде, была дважды мамой и трижды бабушкой, чем я похвастать не мог в принципе - понимая, что звонит она не ради того, чтоб просто поболтать со своим прошлым, я решил перейти к делу.
Улучив момент, вклинился в речевой ряд словоохотливой Ляльки, и задал таки сакраментальный вопрос:
- Эй, белый человек, а чё заходил то? – возникла пауза - трубка вновь зашипела, выдавая Лялькин мыслительный процесс.
- Вагуля, я в сети прочла у вас в Баку кладбище сносят, - её голос из весёлого вдруг стал немного грустным.
- Да, а что? - не к месту брякнул я.
- У меня там дедушка похоронен, - она сделала паузу, - не титульной национальности – папин папа.
Вот где собака порылась, вот для чего я Ляльке понадобился.
Дальше последовал слезливый рассказ про то, каким замечательным человеком был Лялькин армянский дедушка – мама у неё была русская, как он играл с маленькой Лялькой и читал ей сказки.
Между делом я спросил, где похоронены её прочие предки - оказалось, что на русской части Чемберикендского кладбища.
- Так Ляльк, короче, не сопливь трубу воспоминаниями – моя задача? Деда выкопать и тебе по факсу отправить?
- Вагуля, сволочь, кончай стебаться, - пыталась напускной строгостью управлять своим голосом моя бывшая подруга.
- Значит бандеролью, или закатать в банки с вареньем и передать с проводником?
На том конце, в тысячах километров от многострадального Баку, раздался хохот.
- Вагуля, скотина, у тебя вообще ничего святого нет? - давясь от смеха, хлюпала в трубку Ляля, - приеду, убью тебя.
- Ага, и газеты будут радостно визжать: - «Армянская террористка расправилась с немолодым бакинцем, приготовив из него долму и хаш…»
Мы поржали и поприкалывались ещё минут пять, а потом Лялька коротко и ясно изложила мне суть своей просьбы.
Найти могилу её деда, сменившего этот мир на лучший тридцать с лишним лет тому назад, и перезахоронить бренные останки в могилу его русской жены - Лялькиной бабки, упокоённой на Чемберикенде.
Да легко, моя любофф, словно за хлебом сходить. Вы что, не знаете, что я только этим и занимаюсь – выкапываю покойников и закапываю их. Об этом я конечно Ляльке не сказал, чтоб не вселять излишнюю надежду на успех дела.
Я должен был провести разведку о ситуации вообще, и рекогносцировку на местности, вернее на обеих местностях, так как не имел ни малейшего представления, где захоронены Лялькины родственники – она меня во время наших свиданий четвертьвековой давности на дорогие её сердцу могилы, естественно, не приглашала.
- Вагуля, сделай, что в твоих силах, о расходах не беспокойся. Кроме тебя в Баку никого из близких не осталось, а приехать сама я не могу, сам понимаешь, – ох уж эти Лялькины паспортные данные – она хоть и была замужем за русским, но фамилию свою так и не поменяла – и этот факт сводил возможность её приезда в Баку к абсолютному нулю.
- Знаю, что не можешь, Ляля.
Так что, чтоб меня убить, придётся по почте письмо с ядовитым порошком посылать, - Лялька не засмеялась моей шутке, - не беспокойся, сделаю всё что возможно.
- Слушай, Вагуля, а почему ты с женой развёлся? – неожиданно спросила она.
- Скажем так, не сошлись во взглядах на творчество Сальвадора Дали.
- Понятно. Вагуля, вот мой номер, - она продиктовала, - когда пойдешь искать, дай знать, я перезвоню, чтоб сориентировать тебя на местности.
- Хорошо, фикир элямя – алым агрыны (не думай – твою боль возьму) всё будет хорошо.
- Я не сомневаюсь, ведь ты же мой Вагуля, - она вздохнула.
- Спокойной ночи, девушка из моего прошлого, - я дал отбой и медленно опустил трубку.
Я и не думал заморачиваться поставленной передо мной задачей – о ней буду думать завтра с утра, а пока…
Вечер я посвятил воспоминаниям о наших с Лялькой прогулках, о её приятных мужскому глазу формах, пытался вспомнить причину нашего расставания, но внятного ответа так и не находил.
Странная штука память – вспомнил ощущения своей ладони под её бюстгальтером, вспомнил вкус её помады, а вот почему расстались – нет.
Наверное, она так захотела – или армянские родственники отсоветовали с азербайджанцем встречаться, и она, не объясняя причин, медленно свела наши отношения на нет, а может, оттого что я был беден, хотя и она была из небогатой семьи. Короче – хрен разберёшь.
Эх ты, Лялька, Лялька… коза, - я усмехнулся. А ещё спрашивает, почему я с женой развёлся?
Почему люди женятся – потому что любят. А отчего разводятся – оттого что перестают любить, и надоедают друг другу хуже горькой редьки.
На следующий день я связался с газетой, на сайте которой приходилось читать репортажи о сносе кладбища, и расспросил о подробностях.
Всё оказалось так, как я и предполагал – не хуже и не лучше.
Идти официальным путём шансов не было – кладбище, для всех подвизавшихся на его сносе, в этот момент представляло из себя огромную дойную корову. Это меня устраивало – там, где в ход идёт универсальная открывалка – деньги, открывается всё - и двери и тем более могилы. Второе гораздо дешевле.
Солидарная с проблемой русскоязычного человека корреспондентка, сообщила мне примерный уровень тарифов на эксгумацию любого покойника – 200-300 долларов. К начальнику кладбища рекомендовала не обращаться.
Ну, это и коню понятно – чем выше сидит чиновник, тем дороже решается проблема – буду договариваться с кем-нибудь из рабочих.
Ещё через день, предупредив Ляльку, что буду звонить, я отправился на поиски Лялькиных родственников.
Уже зная, что могила её армянского деда находится где-то рядом с захоронением советских солдат, умерших в Бакинских госпиталях – единственной территории кладбища, которую власти не только не тронули, но в дальнейшем облагородили, я всё ходил кругами в надежде увидеть памятник с нужной мне фамилией.
Лялька звонила через каждые две-три минуты, сообщая мне те или ориентиры.
Кладбище на тот момент выглядело ужасно, так, как и было описано в интернет - статьях – там и сям были видны вскрытые могилы, валялись расколотые памятники, на обочинах аллей лежали готовые к вывозу, собранные в пачки металлические ограды…
Лялька позвонила в очередной раз.
- Ну что, Вагуля? – голосом полным отчаяния, готовясь разреветься, спросила она.
- Пока подожди, подожди. Не вижу. Вот ворота, вот ёлки, но нет здесь никакого памятника. Ляля, ты ничего не напутала?
Ответить она не успела.
- Есть, есть, - на меня с серого камня, скрытого за ёлками, смотрел портрет её армянского дедушки, - Мирзояна Рубена Ашотовича.
- Уррра, - вопила мне в ухо Лялька, - Вагуля, я тебя люблю, я тебя обожаю.
- Не ори, я сейчас оглохну. Какой он у тебя, - я разглядывал старую пожелтевшую от времени фотографию, - брови как у Брежнева, борода, очки.
- Да, а ведь был простым сапожником, - поделилась со мной радостным воспоминанием Лялька.
- Ладно, был и был. Я отключаюсь, мне отсюда быстрее сваливать надо, пока патруль моей персоной не заинтересовался, - Лялька пискнула, что-то нечленораздельное, но я уже отключил мобильный.
Выйдя через центральные ворота кладбища, я притормозил, наблюдая за процессом вскрытия могилы с русской фамилией на памятнике. Рядом с рабочими стояли контролирующие процесс эксгумации родственники.
Собственно говоря, становиться зрителем у меня не было никакого желания – я всего лишь пытался выделить среди рабочих старшего, с коим можно было бы договариваться.
Минут через пять мне это удалось.
Возомнивший о своей важности и хитрости, бригадир гробокопателей, услышав, что предстоит работа на армянской могиле, сразу предложил мне показать её, на что я сказал, что пока сам не знаю, где она находится.
Мы договорились о цене – сойдясь на двухстах долларах.
Взяв номер его мобильного, я сказал, что как буду готов, позвоню, и поспешил ретироваться.
На Чемберикенде найти могилу Лялькиной бабушки не составило особого труда – это удалось практически сразу, благо памятник с нужной мне фамилией был виден с центральной аллеи. Осмотревшись, я позвонил своей подруге и сообщил, что большая часть работы выполнена, и что расход составит около 350 долларов.
- Вагуля, ты супер, – наверное, глаза у Ляльки, услышавшей цифру, стали круглые, а уши свернулись бантиком, - я предполагала, что потрачу пару штук.
- Потратишь, только на своего мужа и внуков, - я дал Ляльке весь расклад по смете.
В помощники я собрался взять двух близких мне людей.
На роль водителя был приглашён мой глубоко уважаемый родственник - Фархад мюаллим. Пожилой, но крепкий мужик - большой любитель выпивки и женских прелестей, обожаемый друзьями за весёлый нрав и острый язык - он был незаменим в любых жизненных ситуациях – и я был рад дать ему возможность немного заработать.
Другим помощником стал мой друг Акпер - актёр по профессии и по призванию.
Род деятельности, как нельзя лучше характеризовал его отношение к жизни, а в тех аспектах, о которых шла речь выше, он не отставал от Фархад мюаллима.
Так что, перефразируя слова известной песни – а кто же не любитель - только язвенники и трезвенники в первом случае и голубые с импотентами во втором.
В своём интересе к женщинам лёгкого поведения и выпивке я значительно уступал своим старшим товарищам, но рассказ вовсе не об этом, а посему более развивать эту тему не буду.
Подводя черту под этим отступлением, могу сказать - все участники событий в той или иной степени друг друга стоили.
И, наконец, самое главное – все мы были людьми абсолютно толерантными. Мы росли и жили рядом с армянами, дружили и пили с ними водку, работали рядом и создавали семьи, пока суки-политиканы – мать их, из Вашингтона с Ереваном и Москвы, не разменяли души бакинцев на свои поганые интересы.
Чтоб не углубляться здесь в политические дебри, скажу только одно - простым людям, как Лялька, я, или Фархад мюаллим с Акпером, как и десяткам тысяч других, всё это дерьмо было не нужно.
Итак, с друзьями я договорился, деньги Лялька прислала.
Настал день Х.
Созвонившись с бригадиром, имени, которого я теперь не помню (спрашивается, на фиг он мне после сделанной работы удрестался), я предупредил его, что мы подъедем часа через полтора.
По дороге я рассказал своим помощникам о договорённостях. Практичный Фархад мюаллим стал возмущаться – мол, много ты, Вагиф, рабочим платишь. Сейчас приедем и за сто пятьдесят передоговоримся.
Я пожал плечами.
Мы заехали на строительный рынок, где пробрели маленькую сапёрную лопатку, небольшой ломик, мастерок, мешок, рукавицы и по паре кило цемента и песка, не забыв также пятилитровую флягу с водой.
Добравшись до Монтинского кладбища, остановили машину метрах в сорока от памятника сапожнику Мирзояну и я позвонил бригадиру. Он и ещё двое рабочих появились через пять минут с лопатами и ломами на своих натруженных плечах.
Фархад мюаллим отозвал бригадира и завёл было разговор о деньгах, на что тот негромко ответил, что сейчас вызовет наряд полиции и тогда нам всё обойдётся намного дороже.
Я поспешил закрыть тему, сказав, что заплачу обещанное, как и договаривались, после чего показал им месторасположение могилы.
Ситуация отчасти меня позабавила, напомнив сюжет фильма «Злой, Плохой, Хороший». Итак, мы отправились курить, сидя в машине, а рабочие принялись за дело.
Позвонила Лялька – я, попросив не действовать мне на нервы, послал её заниматься домашними делами.
Примерно через час бригадир позвал меня. Отдав ему деньги, так, как он и просил, чтоб не видели его подчинённые, я принял мешок с останками из рук молодого рабочего.
Он не был тяжёлым, тянул всего килограмма на четыре, и моё любопытство взяло вверх над отвращением – я заглянул.
В мешке лежало что-то коричневое, бывшее когда-то Лялькиным дедом. Меня передёрнуло.
Наблюдая за моей реакцией со стороны, рабочий спросил:
- Испугался, - эх, наивная твоя душа.
Опасаться надо тех, кто по земле бегает, а костей…, чего их бояться.
Мы сели в машину. Когда выехали на проспект и нас никто не остановил, я вздохнул с облегчением.
С Чемберекендом всё пошло гораздо быстрее, а самое главное веселее.
Мы с Акпером, подняв две плиты рядом с памятником Лялькиной бабушке, ломиком и сапёрной лопатой выдолбили в пересохшей за летний сезон земле углубление, в которое мешок помещался целиком. Но посовещавшись, решили всё сделать до конца по-человечески, и Акпер стал вынимать и укладывать кости по одной.
- Всю жизнь мечтал сыграть роль могильщика в Гамлете - не пришлось, а вот здесь…
Итак – это рёбра, - он выудил из мешка два или три чёрных ребра, - это – берцовая кость, - его перечисления не заняли много времени, так как в мешке присутствовала только половина Лялькиного дедушки, остальное видимо рассыпалось в прах под лопатами рабочих, - это часть его костюма, - он выудил кусок какой-то чёрной ткани и бросил за спину, - и наконец, господа – сам, – он достал из мешка череп, - Вагиф, как его звали?
- Рубен Ашотович, - ответил я морщась.
Из надбровных дуг армянского дедушки торчали кусты рыжих бровей, длиной с ладонь взрослого человека.
- Рубен Ашотович, я твой рот ебал, - вдруг выдал Фархад мюаллим,- хотя у тебя теперь нет рта,- невозмутимо продолжил он.
Видимо, чтоб снять напряжение, нам необходим был этот толчок – старое кладбище – его строгие кипарисы, укутанные скорбью памятники и покрытые мхом надгробные плиты такого не слышали никогда – трое немолодых, но здоровых мужиков хохотали во весь голос.
- Слушайте, как жаль, что у всех мобильники старые – без камер, я бы фотку деда Ляльке послал, - едва успокоившись, сказал я.
- Мужики, я никогда не думал, что волосы у покойников могут так расти, - сквозь смех заявил Акпер, вытряхивая из мешка в импровизированную могилу остатки Рубена Ашотовича, - принимайте вашего мужа, как её зовут, а вот - Екатерина Васильевна, - прочёл он на памятнике, и начал забрасывать останки землёй.
Я помогал ему, работая мастерком.
Вот и нашёл ты свой, последний приют, сапожник Мирзоян – не серчай, что без вывески. Помнится мне, прочёл я как-то надпись на одном надгробии – «Вот и всё». Действительно всё.
Да и зачем тебе вывеска – где могила Моцарта – точно не знают, где похоронен Пиросмани – не знают, прах Эйнштейна развеян – а зато ты, Рубен Ашотович лежишь рядом с женой. И не просто рядом, а как положено - сверху.
Так что лежи – не выёбывайся.
Здесь мы провозились не более сорока минут. После того как плиты были уложены на место и чтоб бровастый дед Рубен не ударился от любимой жены в бега, зацементированы, работу можно было считать законченной.
Сполоснув руки, я первым делом позвонил в Калининград.
- Всё Ляля, твои бабушка и дед теперь вместе – что называется - воссоединились.
- Вагуля, ты лучший мужчина из всех, кого я знаю на этой земле, - я смутился,- жаль, что я сейчас не рядом, - по тому как дрожал её голос, было понятно, что женщина не кривит душой.
Учитывая то, что я был не один, эту тему я развивать не стал.
- Спасибо, Ляля. Тут была идея сфоткать и послать тебе теперешний портрет твоего дедушки, но, во-первых - мобильники без камер, во-вторых - вряд ли ты была бы в восторге от этого зрелища, - я вкратце описал ей увиденное двадцатью минутами ранее.
- Хорошо, что ты этого не сделал, я думаю, у тебя бы хватило такта.
- Ладно, Ляля, если ещё надо будет кого-нибудь перезакопать – обращайтесь, а мы устали изрядно, и с твоего позволения поедем поминать твоих предков.
- Да, конечно. Вагуля, помни, что я тебе сказала – ты лучший. Береги себя.
- Целую, Лялька. Не пропадай. Пока, - я нажал отбой.
- Вагиф, а она хорошая вещь? - спросил меня в машине любвеобильный Фархад мюаллим.
- Да, красивая девушка…, - я сделал паузу, - была. Теперь она уже бабушка, и как она выглядит, одному богу известно.
Машина с тремя уставшими, голодными людьми привезла нас к дому Фархад мюаллима.
Весь инструмент, купленный сегодня, я пожертвовал в пользу его дачи и раздал своим помощникам по пятьдесят баксов. Оставшихся денег должно было хватить на ужин с выпивкой, и мы пошли в ближайшую забегаловку.
Делая заказ, я как-то не задумался о том, что нам принесут. Хинкали, соютма и соления с водкой – всё как обычно - сытно и вкусно.
Я ведь не знал, что соютму в этом кафе подают в таком виде, а повар понятия не имел, чем мы весь день занимались.
Бульон нам принесли в пиалах, а мясо… - на большом блюде посредине стола лежали длинные бараньи рёбра с кусками отварного мяса.
Все трое подумали об одном и том же, но озвучил естественно Акпер.
- У тебя это никаких ассоциаций не вызывает?
- Впечатлительный, ты наш! Мог бы и промолчать, – с непроницаемым лицом ответил ему Фархад мюаллим, вилкой снимая с рёбрышка мясо на тарелку.
- Будем, - я поднял рюмку,- пусть земля будет ему пухом, - выпив, не чокаясь, мы последовали примеру нашего аксакала.
Пили за здоровье, за детей и внуков – всё съели, ведь мы же мужики, а мужики, если они настоящие, не бывают брезгливыми.
И не бывают хвастливыми.
Про то, что с точки зрения Ляльки - я лучший мужчина на земле, своим друзьям я не сказал.
http://www.proza.ru/2011/08/10/72
А что это за флаг ?!?