Новая Новая Европа

[cartesius]

«Мухаммед был массовым убийцей и больным тираном» ("Die Welt", Германия)

Писатель и публицист Хамед Абдель-Самад (Hamed Abdel-Samad) рассказывает о том, к каким роковым последствиям до сих пор приводит почитание Пророка, считающегося святым и неприкосновенным. И фанатики, и умеренные имеют возможность на него ссылаться. И по праву.

Дитрих Александер (Dietrich Alexander)

Пророк Мухаммед, оттоманская копия XVIII века манускрипта XIV века

http://inosmi.ru/world/20150930/230544114.html

Немецко-египетский писатель и публицист Хамед Абдель-Самад, по его собственным признанию, намерен посеять смуту. Он призывает мусульман к тому, чтобы они критически оценили свою религию, подвергли анализу ее воспринимаемые как святые структуры, переосмыслили их с учетом сегодняшних жизненных условий и приняли результаты этого переосмысления. Подобная позиция доставила ему немало неприятностей и стала причиной появления у него многочисленных врагов. Его книга «Исламский фашизм» (Der islamische Faschismus) стала причиной проявления фетвы, то есть религиозного заключения, с требованием его смерти. Однако он не замолчал. Этот 43-летний литератор живет теперь под охраной полиции. Его новая книга представляет собой шаг вперед. На этот раз объектом его критики стал сам Пророк собственной персоной. Книга «Мухаммед — сведение счетов» (Mohammed — Eine Abrechnung) выходит в свет в этот четверг. Беседа о гордыне, паранойе, религиозном безумии и гигантском влиянии человека, умершего 1400 лет назад.

Die Welt: Вы говорите о том, что вы с удовольствием окончательно похоронили бы исламского Пророка Мухаммеда. Что вы тем самым хотите сказать?

Хамед Абдель-Самад: Хотя Мухаммед умер 1400 лет назад, он, на самом деле, так и не был похоронен. Он по-прежнему входит в число наиболее могущественных людей в 21-ом столетии. Он все еще продолжает править, и он является образцом для 1,4 миллиарда мусульман — как для миролюбивых, так и для тех, кто готов применять насилие. И все получают свою легитимацию из его текстов и дошедших до нас описаний его деяний. Его правилам следует даже немусульмане — его нельзя критиковать и его нельзя изображать. И все мы в этом участвуем. Я не могу этого понять. Сам Мухаммед и его поступки не были подвергнуты критическому осмыслению. Никто не осмеливается рассматривать его как человека своего времени со всеми его слабостями, болезнями, сомнениями и сомнениями относительно себя самого. Настало время свести с ним счеты и похоронить его в его времени. Он не заслуживает существующего почитания, и он не заслуживает той власти, которой он обладает в 21-м веке.

— Вы сурово критикуете Пророка, называете его «болезненным тираном», «нарциссом», «параноиком» и даже «массовым убийцей». Это не понравится и многим умеренным мусульманам...

— Я исхожу из тех многочисленных болезней, которые вытекают из его личной истории и которые мусульмане впитали в себя. Причиной нарциссизма и паранойи часто является комплекс неполноценности, неприятие, отвержение. Своего отца он не знал, а мать избавилась от него и умерла, когда ему было шесть лет. У него не было никаких образцов, не было любви, не было нежности, не было признания. В таких условиях формируется личность, страдающая от потребности в контроле, от боязни потери и паранойи. Это также объясняет тот факт, почему Мухаммед взял себе в жены такое большое количество женщин и коллекционировал их, как куклы. Его честолюбие первоначально сводилось к тому, чтобы получить божественное откровение. Можно определенно сказать, что он не лгал и ни у кого не заимствовал. Он, действительно, испытывал озарение, однако он не был способен его воспринять, поскольку находился в таком неуравновешенном состоянии. Он превратил необходимость в добродетель.

— Но первоначально ему сопутствовал незначительный успех, когда он стал рассказывать людям о том, что он получил в виде откровения.

— Именно так, вначале ему не сопутствовал успех, хотя первые главы Корана были кроткими и миролюбивыми. Совместное проживание, терпимость, уважение — ни на кого это не производило впечатления. Затем он изменил свою стратегию — и его речь стала меняться. Мухаммед заключает военные союзы, и под сенью меча пришел успех. Только тогда, когда появились перспективы получения военной добычи, ислам стал также экономическим проектом, и у него стало появляться все больше сторонников. Многие местные военные правители, с которыми раньше воевал Мухаммед, стали переходить на его сторону, поскольку они хотели сделать ставку на победоносную лошадь.

— Это ваше личное представление о Пророке. Вы используете и интерпретируете те же источники, которые вы, по сути, критикуете. Как это соотносится?

— Все содержится в источниках — некоторые вещи затушевываются, другие мистифицируются, а третьи добавляются. Я лишь пытаюсь отделить зерна от плевел. Есть такие истории, которые нельзя выдумать, или же их придумывание не имеет никакого смысла. Из этого я делаю вывод о том, чем, вероятно, занимался Мухаммед, что его беспокоило, что его пугало. И в результате возникает очень человечный образ Пророка.

— Многие будут обвинять вас в святотатстве...

— Это нормально. Фундаменталисты и консерваторы призывают к этому... Но я называю это разумным подходом. Историко-критическим толкованием. Другим не хватает смелости, и они предпочитают оправдывать и приукрашивать. Они говорят: «Да, Мухаммед, возможно, убил за один день 900 евреев. Но тогда это было нормально». Так ли это? Какое племя в то время убивало по 900 человек за день? Ни одно, поскольку тогда была распространена практика освобождения пленных после уплаты выкупа. Женился ли, например, Пророк на своей дочери, когда ей было шесть лет? Вряд ли. Я многому не верю. Я пытаюсь из многочисленных кусочков пазла составить целостную картину.

— Но в настоящее время ситуация такова, что каждый по-своему представляет себе Пророка и берет то, что выгодно. Террористическая организация «Исламское государство» не имеет ничего общего с истинным исламом — такие слова мы постоянно слышим. Но так ли это на самом деле?

— Подобные утверждения не только вводят в заблуждение, но еще и опасны. Это означало бы, что мы можем оставить ислам таким, каким он есть. Исламское государство не делает ничего такого, чего в свое время не делал бы Мухаммед. Сторонники Исламского государства находят в исторических текстах религиозное оправдание любым своим действиям. Будь то отрезание головы, взятие в рабство, изнасилование, брак с несовершеннолетними, изгнание иудеев или христиан — для всего этого можно найти оправдание в Коране или в хадисах (предания о деяниях и высказываниях Мухаммеда).

— А что можно сказать относительно массовых убийств братьев по вере? Где можно встретить это в традиционных текстах?

— Нигде, однако Исламское государство рассматривает своих мусульманских жертв не как братьев по вере, а как отступников, отпавших от истинного учения.

— В таком случаеe все можно интерпретировать в свою пользу с помощью ссылок на Пророка и все можно оправдать.

— Я мог бы сказать, что террористы из Исламского государства неправильно поняли Мухаммеда и неверно его интерпретировали, если бы можно было из аутентичных источников и текстов прийти к выводу о том, что Мухаммед был монахом, который под пальмой провозгласил свое послание, а затем мирно умер, а люди после его смерти основали религию, которой затем кто-то воспользовался. Но все было не так. Мухаммед был местным военным правителем, и он делал то же самое, что сегодня делают террористы из Исламского государства.

Таков склад ума Мухаммеда, умонастроение человека, не доверявшего людям, и оно сохраняется по сей день. Это склад ума страдающего манией величия нарцисса, умонастроение человека, который сам определяет узкий круг своих последователей, а всех, кто находится за его пределами, рассматривает как врагов, которые должны быть уничтожены. Исламское государство — законный ребенок Мухаммеда и по слову, и по делу. Никто не понимает Мухаммеда так хорошо, как члены Исламского государства. То же самое можно сказать о региональной полиции в Саудовской Аравии, о фанатиках в Индонезии, о «Боко Хаарам» в Нигерии, об «Аль-Шабаб» в Сомали и о ХАМАСе в Секторе Газа. Они возникли в разных культурных контекстах, но все они ссылаются на одни и те же многочисленные болезни Пророка и таким образом на его религию.

— Вы хотите вывести людей на откровенный разговор, и вам удается это делать с помощью ваших уже написанных книг. Но на этот раз вы прямо обращаетесь к Пророку. Не опасаетесь ли вы того, что таким образом вы оттолкнете от себя всех тех людей — в том числе просвещенных мусульман — которые, вероятно, могли бы с пониманием отнестись к вашим концепциям?

— У меня совершенно иное впечатление. Главные тезисы книги содержатся в записанных и размещенных в интернете на портале YouTube лекциях. Только за последние три месяца 1,1 миллиона человек в арабском мире их посмотрели. Я уже привык к оскорблениям и угрозам. Однако я был удивлен количеством просмотров. Существует определенный дискурс, и это свидетельствует о том, что мусульмане в арабском мире готовы к открытому обсуждению своей религии и своего Пророка. В диаспоре, привыкшей к роскоши, связанной с романтизированном образом ислама, потребность в подобной дискуссии не столь велика. На Западе все еще считают, что ислам следует защищать.

— То есть, вы добиваетесь пробуждения и реформации, которые должны происходить вместе с разрушением табу?

— Существует феномен просвещения через разрушение порядка. Я хочу, чтобы критика ислама и Мухаммеда стала нормальным делом. Никто не будет задавать христианину подобного рода вопросы, если он представит книгу под названием «Иисус — сведение счетов». Никому не пришло бы в голову спросить автора о том, не боится ли он того, оскорбить таким образом два миллиарда христиан. Тот факт, что мне задают подобные вопросы, является лучшей легитимацией моей книги. Я хочу добиться того, чтобы ни один автор и ни один художник не опасались за свою жизнь только из-за того, что они критикует человека, умершего 1400 лет тому назад.

— Христиане находятся в более выигрышном положении, чем мусульмане?

— Да, потому что Иисус призывает их делать добро, и можно с полным основанием говорить о том, что крестоносцы извратили учение Иисуса, так как Иисус никогда не совершал военных походов и никогда никого не обезглавливал. Вот три ключевые положения христианства: 1. «Суббота для человека, а не человек для субботы». 2. «Кто из вас без греха, пусть первым бросит (в нее) камень». 3. «Кесарю кесарево, а Богу богово»! Из этого без особого труда можно развить гуманистическое учение. Подобные религиозные правила писались людьми, и у них не было того иммунитета, который существует в исламе.

— Может ли процесс реформ начаться с того, что мусульмане должны будут получить возможность смеяться над самими собой?

— Да, но это возможно лишь в том случае, если людям будет брошен вызов. В настоящий момент правила определяют фундаменталисты. Они говорят — так о Мухаммеде писать нельзя. И мы принимаем это. Я свободный человек, и я заплатил за это высокую цену. Я серьезно отношусь к свободе. И в этом отношении я настроен бескомпромиссно. Многие меня за это ненавидят. Однако я являюсь также голосом многих людей. Я не ищу союзников, я всегда был одинок. И я не беспокоюсь по поводу фундаменталистов, которые хотят меня убить. Я беспокоюсь по поводу мнимых либеральных мусульман и немцев, которые мне говорят — ты заходишь слишком далеко. Я живу в условиях полицейской защиты и беспокоюсь за свою жизнь — и это я захожу слишком далеко? До такой степени на нас уже повлияла логика фундаменталистов?

— Или же это страх перед насилием со стороны исламистов, опережающая покорность по причине нового массового переселения людей в Германию?

— Возможно, но это неверно. Германии грозит опасность повторения той ошибки, которую она совершила в отношении гастарбайтеров и их детей. В то время никто не решался вмешиваться и опекать переселенцев, проявляя таким образом культурную деликатность. Но сегодня следует задать вопрос — от чего бегут эти люди? Они бегут как раз от этого исламистского склада ума, от ненависти к инакомыслящим и «неверным», от идеологии, которая укреплялась на протяжении многих веков. И вот они приезжают сюда, и мы не в состоянии сказать им, что они не могут возродить здесь то, от чего они убежали? Ведь это одна из причин, из-за которой эти люди бегут в Германию, в страну «неверных», а не в Мекку, в самый центр ислама. Причина в том, что Германия является свободным и открытым обществом, в котором люди могут свободно заниматься исследованиями и свободно думать. Именно поэтому Германия сегодня — безопасная и благополучная страна.

— В чем ошибка политики?

— Она надеется на покровительство исламских союзов, которые с помощью государственных денег строят исламские детские сады, школы и мечети, а также хотят индоктринировать детей беженцев. В какой-то момент эти повзрослевшие мусульмане почувствуют, что они не в полной мере могут исповедовать свою веру в стране греха, где люди употребляют алкоголь. И тогда они окажутся во власти идеологов Исламского государства.

— Вы требуете от иммигрантов безоговорочного принятия нашего образа жизни?

— Да, беженцы нуждаются в поддержке, но также с самого начала им нужны ясные правила. Немецкое общество — это «общество активного участия». Дорогой беженец, дорогой иммигрант! Принимай активное участие в жизни общества, в противном случае тебе будет сложно. Следи за тем, чтобы твои дети учили немецкий язык. А если ты не хочешь учиться плавать, то, по крайней мере, разреши своей дочери посещать занятия по плаванию и спортивные уроки, поскольку эта страна взяла на себя определенные обязательства и намерена помочь развитию личности твоего ребенка. Если ты всего этого не хочешь, то тогда тебя ожидает ближайший поезд, отправляющийся назад в Венгрию. Все очень просто. Если они сейчас этого не поймут, то уже никогда не смогут понять. Вот каким должно быть послание: это хорошая страна, потому что она свободная, ее граждане имеют возможность развиваться, а вера остается частным делом. Поэтому в этой стране хорошо жить и поэтому ее можно любить. И ты с сейчас пользуешься всем этим! Поэтому перестань жаловаться и начинай подстраиваться!

— А какое решение есть у вас в отношении ислама?

— Он нуждается в честности. Это означает, что Мухаммед должен быть лишен своей мнимой святости. Божественное послание — это его иммунитет, это его трюк. Я не думаю, что ислам может быть реформирован. Однако мусульмане могут реформировать свой склад ума, а также сделать более современным свое отношение к религии и в результате прийти к выводу о том, что религия является частным делом. Начать следует с демистификации Мухаммеда и созданной им религии. Придется отказаться от части аутентичного ислама, от принуждения, от легитимации насилия. Контрпродуктивно постоянно представлять арабов в качестве жертв Запада. Таким образом цементируется восприятие самих себя как жертв. Это почти расистский подход. Кто-то должен сломать накопившийся лед. Поэтому я хочу стать своего рода ледоколом.

Оригинал публикации: "Mohammed war ein Massenmörder und ein kranker Tyrann

Опубликовано: 27/09/2015 10:48

Читать далее: http://inosmi.ru/world/20150930/230544114.html#ixzz3nDVcEQNm 

Follow us: @inosmi on Twitter | InoSMI on Facebook

[Арарат]

— Да, беженцы нуждаются в поддержке, но также с самого начала им нужны ясные правила. Немецкое общество — это «общество активного участия». Дорогой беженец, дорогой иммигрант! Принимай активное участие в жизни общества, в противном случае тебе будет сложно. Следи за тем, чтобы твои дети учили немецкий язык. А если ты не хочешь учиться плавать, то, по крайней мере, разреши своей дочери посещать занятия по плаванию и спортивные уроки, поскольку эта страна взяла на себя определенные обязательства и намерена помочь развитию личности твоего ребенка. Если ты всего этого не хочешь, то тогда тебя ожидает ближайший поезд, отправляющийся назад в Венгрию. Все очень просто. Если они сейчас этого не поймут, то уже никогда не смогут понять. Вот каким должно быть послание: это хорошая страна, потому что она свободная, ее граждане имеют возможность развиваться, а вера остается частным делом. Поэтому в этой стране хорошо жить и поэтому ее можно любить. И ты с сейчас пользуешься всем этим! Поэтому перестань жаловаться и начинай подстраиваться!

совершенно верно. Где то я писал то же самое. Всем эмигрантам на лбу надо выцарапать, что Европа - светская, а не религиозная. Всем, не способным это понять - шагом арш на Родину.

только чемодан-вокзал - Родина (а не Венгрия, как написано в цитате).

Изменено 2 октября 2015 пользователем Арарат (история изменений)

[Monica B.]

Скандальное интервью с сыном имама, и бывшим исламским богословом Амедом Абдель-Самадом.

Не буду переводить все, лишь куски.

"Сирийским беженцам неплохо было понять, что бежали они именно от ислама. А немцам, понимаю, что это тяжело, неплохо было четко заявить, хотите ислама -езжайте в Саудовскую Аравию, а здесь светское государство со светскими законами, которые вы обязаны уважать и исполнять."

Про Мухамеда он сказал такие вещи, что "Невинностъ мусульман" с "Шарли Абдо" просто отдыхают.

И это показали по телевизору.

[berg]

А вот и бедные сиротки

[Оlenabu]

 

если моей дочери или сестре или матери в такой одежде комфортно, я ничего бы против не имела (по принципу : не нравится, не смотри), хоть сама себе наверное такого не позволила даже при своей почти модельной фигуре...

Во чего я не хотела бы, так того, чтоб моя дочь сочетала оранжевый с розовым  или босоножки на каблучках  с носками (хотя вроде сейчас это становится модным).

[Monica B.]

 

[Оlenabu]

ну в целом по новым коллекциям, у нас сейчас в моду входят ранние 90-е....

[Ман]

Евродепутат: Россия ломает однополярную систему, соблюдая при этом нормы международного права

 

[Monica B.]

Евродепутат: Россия ломает однополярную систему, соблюдая при этом нормы международного права

 

[ATOS]

Глава МВД Германии недоволен беженцами

Министр внутренних дел Германии Томас де Мезьер пожаловался на произвол многих беженцев

 

«До лета беженцы были благодарны нам, спрашивали, где полиция, и куда их распределят», — отметил он.

С тех пор, по словам министра, многое изменилось.

«Сейчас есть много беженцев, которые убеждены, что сами могут себя распределить, куда они хотят. Они ищут удобств, бастуют, когда им не нравится жилье, создают проблемы, потому что недовольны едой, устраивают драки», — сказал де Мезьер.

 

 

 

 

 

либераст совсем охренел! 

недоволничает он! вместо того, чтоб поднять бедным беженцам пособия и кормить шашлыками,  немок им подгонять белокурых, всячески ублажнять, перед сном рассказывать им как космические корабли бороздят большой театр, этот хер томас виде те ли недоволен! фашист! немецкий нацист! тпфу на тебя, сволочь! как он смог? а где демократия, равенство, почему ты можешь ездить по германии, а те не могут?  где справедливость? ась?

пс. никто мальчика не просил, а он сцуко песенку спел!  слушай ай хер томас, фашист ты немецкий, либерасты сами разберутся что к чему, у тебя есть зарплата, так получай его и заткнись. 

уффф, еле успокоился, как он мне разозлил слюши.(очень злой смайлик)

[berg]

Музыкальная пауза для всех, кто понимает английский и то, что я пыталась донести на последней странице.

Я немного подозревал это, но многие женщины к 40  у них едет крыша .. Я же говорил никакой логики ... 

[u-2]

Как справиться с миграционным кризисом?

("Le Monde", Франция)

 

04/10/2015

Вопрос размещения мигрантов вызывает раскол среди французских интеллектуалов, особенно в том, что касается отношений между исламом и христианством. Публицист и бывший президент «Врачей без границ» Рони Броман ведет на эту тему спор с писателем и философом Паскалем Брюкнером.

Le Monde: В 2015 году вопросу беженцев отводится во Франции совершенно иное место, чем в 1975-м. С чем связаны молчание, безразличие и даже недоверие интеллектуалов?

Паскаль Брюкнер: Ситуация с вьетнамскими беженцами в конце 1970-х годов действительно всколыхнула всю интеллигенцию. Глядя в прошлое, должен сказать, что причина тому была весьма проста: тогда левые активно выступали против войны во Вьетнаме и, следовательно, в поддержку Вьетконга. Массовый исход беженцев напомнил нам, что по приходу к власти этот режим показал себя репрессивным. Взятие Сайгона и Пномпеня, зверства режима «красных кхмеров» — все это породило чувство моральной ответственности, которое подтолкнуло нас к тому, чтобы принять их.    

У нас есть три примера успешной интеграции беженцев в ХХ веке. Испанские республиканцы в 1939 году: они прочно обосновались во Франции. Алжирские французы, к которым на территории метрополии относились, как к чужакам. И, наконец, вьетнамские беженцы. Во всех этих трех случаях они хорошо прижились, потому что Франция, по крайней мере, после войны, была динамичнее и ощущала нравственный долг перед стучавшимися в ее дверь людьми.

Сегодня же относительное молчание интеллигенции объясняется двумя причинами: определенным недоверием к радикальному исламу и ощущением собственного бессилия. У нас нет никакой возможности повлиять на ситуацию в Сирии и Ираке. Даже американцы, на которых лежит определенная ответственность за ситуацию в регионе, не могут ослабить ИГ, несмотря на все бомбардировки. Мы опасаемся, что нам придется расплачиваться за бушующие на Ближнем Востоке войны, и поэтому мы стремимся защитить себя любой ценой. Европа чувствует, что не в силах справиться с конфликтами. Сейчас кажется, что история ей не по зубам.

Рони Броман: Я бы не стал противопоставлять поднятую интеллектуалами шумиху в прошлом предполагаемому молчанию их преемников сегодня. Крах коммунизма как горизонта справедливости и прогресса повлек за собой исчезновение глобальной интеллигенции, примером которой был Сартр. Исторические компромиссы с тоталитаризмом стали для нее тяжелым ударом. Ей на смену пришла так называемая специфическая интеллигенция, которая отталкивается от своего поля знаний.

Специализирующиеся на проблематике мигрантов и беженцев интеллектуалы и ученые по-прежнему открыто высказывают свое мнение по этому поводу, однако их слова привлекают к себе меньше внимания, чем это было с видными представителями интеллигенции в прошлом. Быть может, дело в том, что революция в ее понимании искупительного разрушения перекочевала на правый фланг в сопровождении антитоталитарного мышления. Революционным сегодня стал капитализм. Именно эта система сейчас направляет настоящее во имя предположительно лучшего будущего.

Мы воочию наблюдаем за крушением понятия социального государства в угоду находящемуся в постоянном движении рынку, новому идеалу свободы. Как мне кажется, интеллектуал в своей пророческой ипостаси перекочевал на правый фланг. Сегодня единственную возможность для активного протеста дает международный исламизм. Внимательный наблюдатель отметит, что это не ислам становится радикальнее, а радикальное течение исламизируется. Если человек стремится, как в прошлом, к очистительному и освободительному насилию, его влечет к ИГ. И это пугает!  

— Подчеркивание христианского самосознания Европы на фоне притока мигрантов отражает беспокойство людей не только по отношению к исламизму, но и всему исламу в целом?

Паскаль Брюкнер: Чтобы лучше разобраться в ситуации, следует вернуться к временам формирования французского самосознания. Со времен Революции наша страна выстраивалась на борьбе с монархией и католической церковью. Завершилось все принуждением церкви ограничить свои амбиции духовной жизнью людей в 1905 году.

Говоря грубо, мы сточили клыки католицизма, ограничив его деятельность церквями и храмами. Жесткое отношение к исламу объясняется тем, что мы ошибочно считали религиозный вопрос закрытым. Мне вспоминаются либеральные и левацкие утопии, которые возникли после падения берлинской стены в 1989 году. Европа должна была оставить позади понятия национальности, религии и истории. Однако это всего лишь заблуждения, потому что думать, что мы действительно переступили через нацию, религию и историю, значит расписаться в нашей неизбывной провинциальности. Если помните, когда политолог Самюэль Хантингтон писал о столкновении цивилизаций в 1996 году, он делал это для примирения, чтобы избежать тех самых культурных войн, которых он так опасался.  

Происходящее на Ближнем Востоке выглядит скорее как безжалостная война внутри исламской цивилизации: не только между шиитами и суннитами, но и внутри обоих лагерей, между консерваторами и умеренными, сторонниками новой интерпретации Корана и теми, кто хочет вернуть халифат VII века с его изначальной чистотой. Это не говоря уже о кровавых столкновениях исламистов разного толка. Это война всех против всех, о которой писал Томас Гоббс в «Левиафане». Мы видим ее в Ливии, Синае, Йемене, Сирии, Ираке, Афганистане, Пакистане.

Ислам появился более шести веков спустя после возникновения христианства, и у него нет той же концепции отношений политики и духовности, потому что религия заполняет собой всю частную и общественную жизнь. Католическая церковь приняла реформы лишь по итогам чрезвычайно ожесточенной борьбы. Во время революции священников вешали, казнили и топили, сжигали церкви и конфисковали три четверти церковного имущества. Никто не может пожелать французским мусульманам пройти через то, что выпало на долю католиков в XVIII и XIX веках. У нас есть средства, чтобы начать мирную реформу ислама во Франции, в первую очередь при помощи самих мусульман. 

Рони Броман: Не стоит относить к понятию «ислам» всю совокупность религиозных практик, политических конфигураций и личных взглядов. У всех них найдется немало различий. Суннит в Ираке после американского вторжения, которое породило сильнейшую напряженность, едва ли сильно похож на суннита из европейской страны или шиита в стране, где власть держат сунниты. Я здесь я говорю лишь о религиозной переменной, на которую наслаиваются определяющие наше место в обществе социальные составляющие…

Наконец, отметим соперничество между религиями за право встать во главе движения, которому дал начало первый пророк. Ислам представляет себя завершающей точкой откровения, но евангелическое учение ничуть ему здесь не уступает. Две этих религии сегодня ведут самое активное соперничество в мире. Не думаю, что понятие внутрицивилизационной войны более оправданно, чем понятие войны цивилизаций. Как мне кажется, речь скорее идет не о войнах, а о борьбе, конфликтах и напряженности в самых разных их проявлениях во всех обществах. 

Кроме того, ислам уже веками присутствует во французской истории как нечто угрожающее. А использование религии как инструмента сопротивления колониализму лишь усилило эти представления. Ислам был важной составляющей антиколониальной борьбы во всех странах, где присутствовал.

Если помните, в начале ХХ века Франция и Великобритания были двумя главными мусульманскими державами в мире. Потеря их колониальных империй связана не только с националистическим и революционным, но и исламским движением. 11 сентября и радикальный исламизм вновь пробудили эту враждебность. Сейчас крайне важно отойти от глобальных и монолитных категорий, таких как «ислам», «христианская цивилизация», «столкновение культур», «война цивилизаций» и вспомнить, что они представляют собой политические образования. Нельзя не признать, что они служат своего рода оправданием для республиканского фундаментализма, в котором смешиваются национальное самосознание, республиканский универсализм, светская борьба и враждебное отношение к религиям.  


Паскаль Брюкнер: В ХХ веке в христианском мире произошло одно важнейшее событие: Второй Ватиканский собор. Оно очень важно, потому что великая религия впервые критически отозвалась о себе и с 1962 по 1965 год голосами двух пап признала ошибки и преступления католиков во имя Евангелия. Завершением этого беспрецедентного процесса стали торжественные извинения Иоанна-Павла II в адрес иудеев, индейцев, православных, протестантов и обращенных в рабство африканцев, а также осуждение крестовых походов, инквизиции, охоты на ведьм и насильной евангелизации.

Некоторые протестантские движение присоединились к этому течению, которое привело к подъему фундаменталистских настроений в католической среде. Второй Ватиканский собор привнес в христианство спасительный дух самокритики. Мне хотелось бы, чтобы мусульманский мир приступил к такой же переоценке, пересмотру писания, хотя я, конечно, прекрасно понимаю стоящие тут трудности. Христианство и ислам — две империалистические религии, которые убеждены в том, что несут истину, и готовы спасать человека даже против его собственной воли, если потребуется, огнем и мечом.  

Рони Броман: Католическая церковь — единственная в мире религия, которая сформировала аппарат производства религиозной доктрины. Все остальные придерживаются свободы толкования и выражения веры, что дает толчок разнообразию церквей, синагог, храмов и мечетей. Этот плюрализм уже существует. В католическом мире существование специалистов по религии, то есть священников, монахов и т.д. освободило других людей от этой обязанности. Тем не менее, это не стало препятствием для долгого периода доминирования церкви и ее относительно недавнего отделения от государства. Это относится и к другим религиям, потому что все они вовлечены в общественные движения.

Исламу тоже не удается остаться в стороне от социально-политического переустройства, смешения идей и столкновения путей развития. Я не хочу сказать, что такие трансформации неизбежно ведут к демократическому и светскому горизонту, а просто напоминаю о существовании разных отношений между религиозной и политической сферами. Светское общество на французский манер неизменно представляется как обязательное условие демократии, хотя его и не существует во многих европейских странах вроде Германии и Англии, где общество едва ли менее демократичное, а примеров светских диктатур тоже существует предостаточно. Не стоит проводить параллель между свободой совести и французской формой светского общества, потому что есть и множество других вариантов.  

— Понимаете ли вы сдержанную или даже враждебную позицию некоторых мэров, которые опасаются проблем сосуществования беженцев с местным населением и предпочитают размещать преимущественно христианских мигрантов?

Паскаль Брюкнер: Страх связан с новостями (правдивыми или ложными) о том, что ИГ внедрило в колонны беженцев своих солдат, которые готовы нанести удар, когда наступит подходящий момент. Исключать такой сценарий нельзя. Только вот ощущение чуждости может возникнуть и при контакте с восточными христианами, чья пылкая вера весьма далека от нашего непринужденного подхода к религии.

Миграционный кризис не должен заставить нас позабыть о трагическом положении этих верующих, которые сталкиваются в Ираке и Сирии с медленным уничтожением, словно для двух первых монотеистических религий, иудаизма и христианства, больше нет места на исламской земле. Франция всегда представляла себя защитницей христианских меньшинств, в связи с чем ей следовало бы в приоритетном порядке принять всех тех из них, кто это хочет. Это исторический долг, от которого нашей стране не нужно открещиваться.

Не стоит недооценивать то неудобство, которое может вызвать появление мигрантов в наших городах, даже если эти беженцы вопреки стереотипам окажутся образованными и активными людьми.

Лично меня даже немного смущает, что лишь немногие из них стремятся во Францию. Большинство мечтают попасть в Германию, Швецию и Великобританию. Люди — не пешки, которых можно с легкостью двигать по шахматной доске, и не пересаживаемые с места на место растения. Они все - носители истории и культуры, и поэтому только время, общая работа и обучение французскому языку могут сгладить эти различия.

Политики должны сказать французам и мигрантам правду: процесс будет сложным для обеих сторон, как бы сильна ни была наша добрая воля. Осторожнее с ветреными головами, которые сегодня кричат о братстве, а завтра отворачиваются в сторону.

Рони Броман: Страх перед иностранцами — это рассеянное и неконтролируемое чувство, которое может возникнуть у каждого. К нему не стоит относиться с пренебрежением, потому что от этого оно может стать только сильнее. А когда оно пускает корни в политике, раздаются призывы построить стены и замкнуться в каком-то своем воображаемом пространстве. Они всегда найдут отклик, особенно в период кризиса и неопределенности, вроде того, что мы переживаем сейчас. Противопоставлять им нужно не правду, а здравый смысл. Ведь истина на самом деле нам неизвестна, никто не может претендовать на звание «наперсника истории», как говорил Раймон Арон. 

Когда я услышал такие заявления мэров, мне сразу вспомнилась моя еврейская семья, которая приехала во Францию в 1930-х годах, то, что говорили об этих нехристианских чужаках в те времена. Я глубоко убежден, что нельзя быть грубым снаружи, но добрым внутри. Заявления о необходимости вести себя жестче с прибывшими из-за границы, о том, что их стоит бросить на произвол судьбы — все это лишь проявления жестокости под видом защиты интересов страны.

— Сможет ли вмешательство в Сирии изменить расклад?

Рони Броман: Раз уж военное наступление началось, говорят нам стратеги, логично вести вмешательство на всей вражеской территории и не упираться в границы, которые сам враг не признает. Но не стоит забывать, что ИГ — побочный продукт американского вмешательства в Ираке в 2003 году. Мы больше не можем считать себя носителями цивилизационной миссии, которая дала прекрасно видимые сейчас всеми нами результаты. Политическая и материальная поддержка борющихся с ИГ сил, безусловно, очень важна, но она не должна осуществляться в ущерб дипломатическим усилиям по подключению к игре региональных держав, от России до Ирана, для поиска политического решения.

Тем не менее, мне совершенно не нравится нынешняя ситуация, когда  у коалиции нет четко поставленных целей. Вообще, какие результаты дали международные вооруженные вмешательства за последние 20 лет? Они весьма незначительны и зависят от обстоятельств. В некоторых случаях, когда речь шла об ограниченной территории и четко поставленных целях, положение местного населения все же удалось улучшить.

Я не говорю о том, что я в принципе против любого рода вмешательств, однако вмешательства с целью силового насаждения демократии неизменно ведут к катастрофическим последствиям, потому что иностранные силы попросту не в состоянии этого добиться. Нужно с большой осторожностью и реализмом подходить к оценке применения силы и тех задач, которых мы хотим добиться с ее помощью. В Сирии хотят победить ИГ, но ни о чем большем пока не идет и речи. 

Паскаль Брюкнер: После уроков Ирака и Сирии я был против вмешательства против Башара Асада, и перемена позиции Обамы показалась мне результатом здравых размышлений, а не приписываемой ему нерешительности. Если бы мы свергли Башара Асада, к немалому недовольству Ирана и России, то расчистили бы путь ИГ и его братьям-врагам из «Джабхат ан-Нусра». Кроме того, не стоит валить все на один лишь Запад: Сирия пошла ко дну сама, из-за глупости своего руководства и оппозиции. И, пока не доказано обратное, так называемая умеренная сирийская оппозиция состоит по большей части из фундаменталистских групп.

Народы — взрослые и ответственные существа. Им вовсе не нужны злые англосаксы или французы, чтобы устроить восстание и начать убивать друг друга. У нас есть поле для действия вместе с нашими партнерами по ЕС. Здесь существует по меньшей мере три момента.

Прежде всего, нужно оказать материальную поддержку силам, которые сражаются с ИГ. Это относится к пешмерга и сирийским курдам, которые просят предоставить им тяжелое оружие. Это экстренный вопрос.

Следует внимательно прислушаться к российскому предложению о широком международном альянсе против ИГ. Далее, следует начать операцию по уничтожению перевозчиков в Магрибе и других регионах, которые вымогают деньги с беженцев и даже занимаются настоящей работорговлей. Наконец, если мы хотим искоренить конфликты, нам требуется и интеллектуальное оружие.

Нужно развернуть идейную работу в отношении мусульманских стран, показать им на опыте наших собственных религиозных войн, что терпимость, уважение к чужим убеждениям и свобода слова стоят куда больше насаждения веры насилием и расправами. Убеждение полезнее силы. При том условии, конечно, что мы не поступимся принципами и не раздуем ряды полезных идиотов исламизма, как поступают многие французские и европейские интеллектуалы с января этого года.  

http://inosmi.ru/europe/20151004/230614003.html

[u-2]

Die Presse - Австрия

Буркхард Бишоф

Бесконечное перетягивание каната между русофобией и русофильством

Немецкие журналы спрашивают, чем собственно является Россия для Запада: угрозой или партнёром?

Главный редактор Кристиан Штаас (Die Zeit) резюмирует противоречивое эмоциональное состояние на Западе по отношению к России: «“Путин, помоги”, — призывают одни, “На помощь, Путин!”, — кричат другие. Россия, как спасение — Россия, как угроза: между этими полюсами вращаются западные взгляды», - пишет Штаас в своей редакционной статье в последнем выпуске журнала «Zeit Geschichte», который посвящён теме: «Русские и мы: что нас разделяет, что нас объединяет». В этом издании появляется также бывший профессор восточноевропейской истории университета Вены, Андреас Каппелер, который в своей вступительной статье внёс вклад в описание напряжённых отношений между Россией и Западом: «In Hassliebe vereint» (объединённые в чувствах любви-ненависти), назвал свой анализ и описывает постоянно меняющееся через века восприятие России в Западной Европе между русофобией и русофильством. Столь же двойственную позицию России по отношению к Западу - постоянно колеблясь туда-сюда между идеализацией и отвращением, ориентацией на Запад и поиском российской исключительности.

При Владимире Путине русский маятник качнулся далеко в противоположном направление от Запада. При этом он предлагает систему ценностей, которая не только в его стране, но и у правых популистов в Европе и реакционеров в США встречается с эйфорией. Бывший выдающийся политик ХДС Рупрехт Поленц очень метко описывает это предложение в выпуске 3/2015 журнала «Ost-West» (Восток-Запад): «Антиамериканизм, гомофобия, семейные ценности, ксенофобия, анти-глобализация, поведение мачо, связанные с регулярным участием в церковных богослужениях». Антиамериканизмом и антиглобализмом Путин производит сильное впечатление также на европейских левых, поэтому профессор Каппелер приходит к выводу: «Только части крайних правых и левых в Европе по-прежнему упрямо восторгаются сильным человеком в Кремле, который превосходит США и ЕС».

Тоже журнал «Ost-West» задаёт вопрос: «Является ли Россия угрозой или партнёром?» Берлинская эксперт по восточной Европе Гемма Пёрцген описывая «портрет» российского президента говорит, что сотрудничество с таким политиком как Путин, чрезвычайно трудное, потому что он имеет «тактическое отношение к истине, а в последние полтора года запутывался во лжи, или действовал будучи плохо проинформированным». Пёрцген цитирует немецкого канцлера Ангелу Меркель, которая, якобы, сказала о Путине, что он живёт «в другом мире». Пёрцген: «Это заявление описывает, как трудно стало для других глав правительств продолжать работать с Путиным и искать эффективные пути сотрудничества с Россией».

И ещё по вопросу немецко-российского партнёрства: с восточно-среднеевропейской точки зрения, особенно с польской, это крайне чувствительный вопрос, так как эта страна в последние века четыре раза попадала под колеса более или менее тайных договорённостей между немцами и русскими. Даже сегодня ещё есть в обеих странах политики, которые хотят заниматься великодержавной политикой над головами находящихся между ними соседями. Бывший канцлер Германии Гельмут Шмидт является одним из них, его обвиняет русская историк Ирина Щербакова в журнале «Zeit Geschichte»: «Такие политики, как Гельмут Шмидт не в состоянии признать, что Украина и Грузия в настоящее время независимые. Для них эти страны по-прежнему принадлежат к советской империи».

[Monica B.]

заставили надеть форму и те потом весело позировали . ... Бедняки.  Да ты права они очень похожи на детей солдат.

Бедные  мальчики афганцы они так быстро всему учатся .... а вот отношение к кафирам , женщинам и порядкам остались те жеже. Почему то они не научились в питательности  свинины , удобности ношения юбок и отрицания хиджаба. 

Мне приходилось беседовать  с быстро учащимися  жителями Европы ( да и не толькотолько) о тотом  что они думают на самом деле в том числе и  о таких сердобольным тетеньках .

 

[lira]

 

...

самые упертые - это турки с пакистанцами, все остальные лечибельны....уже во втором поколении

ну турки - немцам за грехи,  а пакистанцы - англичанам.

А то, что остальные лечибельные, радует!

Только их не должно быть слишком много, чтобы смогли переварить...