Багирка: Лаконичные Мемуары

[kaivaz]

Ну дай бог.

[Bagirka]

С группой школьных отличников под присмотром трех педагогов дочка поехала в ознакомительную поездку по университетам Калифорнии (отсутствовала дома 5 дней, старшая). Ну, Сакраменто, Сан-Хосе, Санта-Барбара, Санта-Круз, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Фрезно, UCLA, USC, UCSB, Solvang, Saint-Louis Obispo, CalPoly, Salinas, King's City, Stanford, Berkley, UC Davis, Modesto, - В общем, она мне массированно эсэмэсила из каждой точки, делясь впечатлениями. Короче, суть в следующем. О каждом универе ребенок отзывался по-разному, и объяснял свое мнение. Однако, свои восторги по поводу CalPoly (политехнический универ Калифорнии) - оставила без объяснений. Но объявила, что скорее всего выбор падет именно на этот вуз. Я попросила объяснить. Ответ: Там ТАКОЙ красивый парень сидел в библиотеке.

Занавес. :smile144:

[kaivaz]

:-)))))))))))

Это точно ЗАНАВЕС !

[kuklamasha]

Ахахахахааах!! :thumbsup:

Красавица наша, вся в мамочку! :ulikovpup:

[Bagirka]

Да, к вопросу о выборе вузов - история повторяется. Я, приехав в Ереван летом 1988 года, четко планировала поступать на русский филфак, во вторую очередь на юридическкий и в третью - на исторический. И лишь увидев в толпе абитуриентов (возле здания филфака, где в те годы располагался также факультет Востоковедения) очень-очень красивого парня, я, узнав, что он подает на Восток, резко поменяла направление и тоже подала на Восток. Пару экзаменов - вдохновенно посматривала на него. На третьем экзамене я его уже не нашла. Потом оказалось, что он не прошел... но я, поскольку поступила - так и осталась на Востоковедении. :smile144:

[Bagirka]

23 - значительная цифра в моей жизни. Это число моего рождения в январе. Это число моего отъезда в Америку в ноябре. И сегодня (23-го) исполнилось ровно 10 лет, как не стало моего папы. Он не болел ни одного дня, а просто умер, придя с работы, - а по пути с работы заехав на рынок по маминому списку... Просто пожаловался на сердце, лег, и пока мы с мамой суетились - умер. Помню, что все для меня происходило как в тумане, - да и мама, - при разговоре с коллегами - когда приехала по моему вызову скорая, - вела себя так, будто верила, что все еще можно исправить. Ему 68 лет? - вопрошали медики, - О чем вы говорите?? Это же молодой человек!!..(Да, мой папа выглядел так, что ему всегда приходилось предъявлять пенсионное удостоверение, чтобы чиновники поверили в его возраст). Врачи скорой говорили, что наступила смерть, а мама как-то спокойно, по-деловому продолжала что-то им говорить... Я не знаю, что это было - шок или помутнение рассудка, - но, слава Богу, мама все дни потом давала волю своим эмоциям и чувствам. Я же - с первого момента будто окменела. Соседка, приедшая к нам сразу за скорой помощью, стояла рядом, смотрела на меня как на умалишенную, повторяя: не стой так, что с тобой? Поплачь!

Но я почему-то понимала, что нельзя. Не могу объяснить почему. Были потом все дни многочисленные родственники, соседи, коллеги папы, мужа, мои, были и друзья, - и в течение всех этих визитов я вела себя так, будто случилось что-то совершенно обыденное... Уже потом, когда был назначен день похорон, я вдруг словно по наитию, никому ничего не сказав, спустилась в машину, которую папа запарковал в последний раз, и куда никто потом после него не заходил, - и там, глядя, как лежат вещи, как повернут руль, как загнуты уголки каких-то рабочих бумаг - наплакалась вволю и навзрыд так, как никогда прежде и никогда потом в своей жизни.

Да моего отъезда в Америку оставалось 4 месяца, вопрос был решен, папа уже знал, что у нас все получилось, он долго ждал ответа, и был очень рад, узнав, что нас одобрили. Но его почему-то не оставляло волнение, он даже стал раздражительным, когда заходила речь об отъезде. Наверное, он все-таки в глубине души, - не желал с нами расставаться... Мой папа любил меня больше жизни, я - его последыш, единственная долгожданная дочь после сыновей, - и он всегда, сколько я себя помню, говорил мне, прижимая мою ладошку к своей груди: "ты чувствуешь, что там стучит? Это ты!" И я тогда всерьез глубоко задумаывалась, возможно ли одному человеку находиться сразу в двух местах....

Мой папа - спортсмен, мастер по боксу, который не попал в сборную Союза, поскольку отказался от условия бакинских спортивных чиновников сменить окончание фамилии на "ов". Мой папа - герой, который служил на легендарном крейсере "Новороссийск", и в 19 лет спас своего товарища, протащив его на себе вплавь несколько сотен метров через ночные октябрьские воды Севастопольской бухты, где и стоял на своем последнем рейде, перед самой гибелью, линкор "Новороссийск", бывший "Джулио Чезаре", взятый у итальянцев в качестве военного трофея. Мой папа для меня - образец и идеал мужественности и порядочности. Он для меня - источник всех первоначальных знаний об Армении и чувств к ней. Это он не реже раза в год, а то и чаще возил семью на своем палевом жигули 02 - в Армению по родственникам на их свадьбы или похороны. Я тогда помнила наизусть все пункты автомобильного маршрута Баку-Ереван: проехали ли Джермук, скоро ли будем в Камо, и знала точно, что вот будет Кази-Магомед - и, наконец, мы дома, в Баку. Это папа выписывал Армянскую Энциклопедию и ставил в шкаф каждый новый зеленый том, предварительно хорошенько пролистав его вместе в нами и зачитывая оттуда для нас интересные места. Он давал мне все, что мог дать отец, а может и больше. Все свои школьные годы я просыпалась утром и находила на своем пианино металлический рубль, который папа, возвращаясь с работы, неизменно оставлял для меня. Можно долго и подробно вспоминать еще великое множество всяких историй, обстоятельств и чувств, - но, думаю, и сказанного достаточно, чтобы составилось представление о человеке, про которого ни одна живая душа на Земле не могла сказать ни единого недоброго слова. И это чистая правда, а не мои сентименты. Я лично таких людей, про которых никто не мог бы сказать ничего плохого - больше не знала и не знаю. Мой папа - старший и самый любимый зять моей бабушки, которая считала, что ее дочери - моей маме - повезло с мужем как нельзя больше. Он был сильный, надежный, любящий, добрый, умный и красивый, с большим - во всех смыслах - сердцем. Врачи - когда мама в молодости заставила его для порядка пройти кардиограмму, - говорили ему, что у него "бычье сердце", - но он заявил, что на сердце никогда не жаловался, а если пожалуется, то значит ему пора умирать. Так и получилось. Он умер до того, как я уехала в Америку, потому, наверное, что невозможно жить без сердца... Папа, ты мне был нужен живой.... Пусть даже вполовину любящий - мне бы и этого хватило....

[berg]

23 - значительная цифра в моей жизни. Это число моего рождения в январе. Это число моего отъезда в Америку в ноябре. И сегодня (23-го) исполнилось ровно 10 лет, как не стало моего папы. Он не болел ни одного дня, а просто умер, придя с работы, - а по пути с работы заехав на рынок по маминому списку... Просто пожаловался на сердце, лег, и пока мы с мамой суетились - умер. Помню, что все для меня происходило как в тумане, - да и мама, - при разговоре с коллегами - когда приехала по моему вызову скорая, - вела себя так, будто верила, что все еще можно исправить. Ему 68 лет? - вопрошали медики, - О чем вы говорите?? Это же молодой человек!!..(Да, мой папа выглядел так, что ему всегда приходилось предъявлять пенсионное удостоверение, чтобы чиновники поверили в его возраст). Врачи скорой говорили, что наступила смерть, а мама как-то спокойно, по-деловому продолжала что-то им говорить... Я не знаю, что это было - шок или помутнение рассудка, - но, слава Богу, мама все дни потом давала волю своим эмоциям и чувствам. Я же - с первого момента будто окменела. Соседка, приедшая к нам сразу за скорой помощью, стояла рядом, смотрела на меня как на умалишенную, повторяя: не стой так, что с тобой? Поплачь!

Но я почему-то понимала, что нельзя. Не могу объяснить почему. Были потом все дни многочисленные родственники, соседи, коллеги папы, мужа, мои, были и друзья, - и в течение всех этих визитов я вела себя так, будто случилось что-то совершенно обыденное... Уже потом, когда был назначен день похорон, я вдруг словно по наитию, никому ничего не сказав, спустилась в машину, которую папа запарковал в последний раз, и куда никто потом после него не заходил, - и там, глядя, как лежат вещи, как повернут руль, как загнуты уголки каких-то рабочих бумаг - наплакалась вволю и навзрыд так, как никогда прежде и никогда потом в своей жизни.

Да моего отъезда в Америку оставалось 4 месяца, вопрос был решен, папа уже знал, что у нас все получилось, он долго ждал ответа, и был очень рад, узнав, что нас одобрили. Но его почему-то не оставляло волнение, он даже стал раздражительным, когда заходила речь об отъезде. Наверное, он все-таки в глубине души, - не желал с нами расставаться... Мой папа любил меня больше жизни, я - его последыш, единственная долгожданная дочь после сыновей, - и он всегда, сколько я себя помню, говорил мне, прижимая мою ладошку к своей груди: "ты чувствуешь, что там стучит? Это ты!" И я тогда всерьез глубоко задумаывалась, возможно ли одному человеку находиться сразу в двух местах....

Мой папа - спортсмен, мастер по боксу, который не попал в сборную Союза, поскольку отказался от условия бакинских спортивных чиновников сменить окончание фамилии на "ов". Мой папа - герой, который служил на легендарном крейсере "Новороссийск", и в 19 лет спас своего товарища, протащив его на себе вплавь несколько сотен метров через ночные октябрьские воды Севастопольской бухты, где и стоял на своем последнем рейде, перед самой гибелью, линкор "Новороссийск", бывший "Джулио Чезаре", взятый у итальянцев в качестве военного трофея. Мой папа для меня - образец и идеал мужественности и порядочности. Он для меня - источник всех первоначальных знаний об Армении и чувств к ней. Это он не реже раза в год, а то и чаще возил семью на своем палевом жигули 02 - в Армению по родственникам на их свадьбы или похороны. Я тогда помнила наизусть все пункты автомобильного маршрута Баку-Ереван: проехали ли Джермук, скоро ли будем в Камо, и знала точно, что вот будет Кази-Магомед - и, наконец, мы дома, в Баку. Это папа выписывал Армянскую Энциклопедию и ставил в шкаф каждый новый зеленый том, предварительно хорошенько пролистав его вместе в нами и зачитывая оттуда для нас интересные места. Он давал мне все, что мог дать отец, а может и больше. Все свои школьные годы я просыпалась утром и находила на своем пианино металлический рубль, который папа, возвращаясь с работы, неизменно оставлял для меня. Можно долго и подробно вспоминать еще великое множество всяких историй, обстоятельств и чувств, - но, думаю, и сказанного достаточно, чтобы составилось представление о человеке, про которого ни одна живая душа на Земле не могла сказать ни единого недоброго слова. И это чистая правда, а не мои сентименты. Я лично таких людей, про которых никто не мог бы сказать ничего плохого - больше не знала и не знаю. Мой папа - старший и самый любимый зять моей бабушки, которая считала, что ее дочери - моей маме - повезло с мужем как нельзя больше. Он был сильный, надежный, любящий, добрый, умный и красивый, с большим - во всех смыслах - сердцем. Врачи - когда мама в молодости заставила его для порядка пройти кардиограмму, - говорили ему, что у него "бычье сердце", - но он заявил, что на сердце никогда не жаловался, а если пожалуется, то значит ему пора умирать. Так и получилось. Он умер до того, как я уехала в Америку, потому, наверное, что невозможно жить без сердца... Папа, ты мне был нужен живой.... Пусть даже вполовину любящий - мне бы и этого хватило....

Царство ему Небесное и пусть земля ему будет пухом.Таких ребят нам очень не хватает.Тхамард тха ер.

[kaivaz]

Очень похожие родители у нас.

[Bagirka]

Да, таких не хватает сейчас и не хватало всегда, даже в те времена, про которые принято говорить как про "старые добрые" - потому что людей с такими качествами вообще не много.... Будь их большинство - и жизнь была бы совершенно другой. :aso_orange:

[Monica B.]

Баги, ты так трогательно пишешь....я еле сдержалась

[Bagirka]

25 сентября 2014 года, Сан-Диего, Калифорния, Соединенныя Штаты Америки, 15 часов 50 минут по местному времени. Моя дочь показывает своему дружку-немцу на ютюбе фильм "А зори здесь тихие". :smile144: Смотрят. :to_pick_ones_nose2:

[ndaaa]

25 сентября 2014 года, Сан-Диего, Калифорния, Соединенныя Штаты Америки, 15 часов 50 минут по местному времени. Моя дочь показывает своему дружку-немцу на ютюбе фильм "А зори здесь тихие". :smile144: Смотрят. :to_pick_ones_nose2:

[Bagirka]

Элла родилась в начале шестидесятых в большой деревенской семье в одном из сел района имени Камо, в простонародии именуемом Гавар. Она была старшей и самой красивой из сестер: румяная, белокожая, с пышной светло-каштановой шевелюрой и с большими, зелеными миндалевидными глазами на нежном личике. Семья была малообразованная, мать и отец едва закончили восьмилетку, а Элла и ее братья с сестрами - десятилетку. Несмотря на редкую красоту, Элла до 26 лет оставалась незамужней, тем самым невольно препятствуя своим братьям и сестрам в обзаведении семьями: существовала то ли негласная, то ли вполне себе согласованная традиция, чтобы дети женились и выходили замуж по старшинству. Эмма отказывала тем немногим, кто к ней сватался. Она не часто показывалась на людях, не любила шумных компаний, любила оставаться одна, читать книги, и вообще, очень натянуто вписывалась в образ послушной деревенской дочери, которая бы вышла замуж за того, кому бы ее сосватали родственники.

Однажды в село, в гости к своим родственникам, соседям Эллы, приехала семья бакинских армян, состоявшая из родителей и троих детей, двое из которых были уже взрослыми ребятами, ровесниками Эллы. Отец семейства, чьи родители когда-то переехали из этого села в Баку, почти ежегодно привозил свою семью на родину предков, знакомил с родственниками, с бытом сельчан, с природой родного края. Дети любили купаться в Севане, на берегу которого располагалось село, любили ходить с пастушками на пастбища, есть те же дикие травы, что и сельские ребятишки, дышать кристальным воздухом и пить парное молоко. Теперь же, когда дети уже совсем взрослые, визиты к родственникам обрели еще одну заметную грань: нужно знать традиции, чтобы догадаться, что при встречах родственников в Армении главной темой разговора всегда становились судьбы неженатых-незамужних детей. Так в один вечер и решилась судьба Эллы.

Увидев Сейрана, и узнав, что он из городской семьи, девушка, к удивлению родни, давно привыкшей к ее капризам и придирчивости, моментально, не задумываясь, - дала свое согласие, и через две недели в Баку состоялась пышная свадьба в лучших традициях бакинских армян середины восьмидесятых. Что касается Сейрана, то он, с детства выросший в атмосфере, создававшейся отцом, был влюблен в Армению и все армянское, и потому ни на минуту не задумался, когда увидел яркую красавицу Эллу, которая сильно напоминала ему Принцессу Диану, будучи при этом намного красивее и нежнее коронованной особы. Он был уже наслышан в своей семье о том, что девушки в селах Армении кроткие, нежные, послушные, терпеливые и трудолюбивые, но он уверял родных, что просто от одной встречи с ней глазами он разглядел в ней своего человека.

Ожидания Сейрана и его семьи полностью оправдались. Элла оказалось милой, тихой, доброй и во всех отношениях замечательной снохой для свекра и двух свекровей (матери и бабушки мужа) - и невесткой для юной золовки-школьницы и ровесника-деверя. Хотя в семье было принято говорить по-русски, она всегда обращалась к старшим по-армянски, а с золовкой пыталась научиться русскому. Они были прекрасными подругами. Когда по телевизору показывали интересный фильм или сериал (например про Михайло Ломоносова), они сидели рядышком и шептались, когда Элла переспрашивала золовку о той или иной реплике, звучавшей с экрана, а та ей кое-как объясняла. Однако, и в Баку Элла зачастую отказывалась "выходить в свет", далеко не каждый раз ездила с семьей на пляж, изредка ее удавалось уговорить поехать на день рождения очередных кузена или кузины мужа, - чаще любила оставаться дома и читать, - когда семья куда-то уезжала.

Через несколько месяцев после свадьбы Элле стало плохо. Ее свекровь, врач, обрадовалась было предположению, что это признаки беременности. Девушку моментально обследовали в учреждении, где работала свекровь. Беременности не обнаружили, но обнаружили необходимость сделать кардиограмму. Каково же было удивление медиков, когда они хватились сердца там, где оно должно было находиться! Однако, увидев в низу живота девушки два шва от аппендицита (один слева, другой - справа) - поняли, что у нее зеркальное расположение органов. Конечно, это не трагедия, и свекровь прекрасно понимала, что большинство людей с такими признаками могут вести нормальный образ жизни, - но причины недомоганий Эллы необходимо было выявить в любом случае.

Золовка вернулась из школы и увидела свою мать лежащей в одежде на убранной покрывалом кровати, окруженную сестрами и парой соседок - сочувственно качавшими головой. "Мама заболела?" - спросила она сразу всех. Женщины просто посмотрели коротко на девочку и снова на ее мать, будто не уверенные, стОит ли рассказывать ребенку о случившемся.

- Элла больна, она не может быть ни женой, ни матерью, - коротко ответила мать, поправляя повязку на лбу и даже не глядя на дочь.

- Чем больна?

- Она не будет долго жить. Это Ереванская болезнь, - ответила свекровь.

Женщины сочувственно причмокнули.

Девочки была наслышана об этой болезни, потому что ей уже довелось побывать на похоронах нескольких родственников в Армении, которых унес этот неизлечимый недуг.

- Ей нельзя было выходить замуж, и ее семья этого не могла не знать. Они вырезали ей здоровый аппендикс, - почти у всех, кто так болен, вырезан аппендикс, потому что боли в животе принимают за аппендицит.

- Они просто выдали ее замуж, чтобы открыть дорогу другим детям, - тяжеловесно высказалась одна из соседок, и все присутствующие понимающе закивали.

Когда ближе к вечеру свекровь дозвонилась до председателя колхоза деревни, к которому вызвали родителей Эллы, чтобы выяснить все недоразумения, те наотрез отрицали болезнь своей дочери и ссылались на "перемену климата", "непривычное питание" и даже "чересчур активного мужа", а Элла, наблюдая за этим разговором, выхватила трубку у свекрови и, плача навзрыд, заявила, что ей надоело все скрывать, и что она скажет правду.

Элла пролежала несколько недель в бакинской больнице, где ее обследовали лучшие врачи республики. "Почему ее выдали замуж? - недоуменно вопрошал свою коллегу, свекровь Эллы, - известнейший специалист в этой области, доктор Джавадов, - Она не может быть ни женой, ни матерью, ни любовницей. Ей надо было дать спокойно дожить свои недолгие годы" - заявил он.

"Лечить там нечего. Только поддерживать - и то до поры до времени. Отправляйте домой, ей там будет лучше", - сказали специалисты в Ереване.

Когда через год после похорон Эллы семья ее мужа в очередной раз приехала в гости в родное село, шел 1988 год. Они собственно приехали, чтобы их дочь-выпускница попробовала поступить в вуз в Ереване, так как в поступать Баку уже не имело смысла, ибо семья собиралась в любом случае скоро переехать в Армению. Мать Эллы зашла к соседям и пригласила своих несостоявшихся родственников в свой дом. Она предложила забыть все разногласия, просила прощения, объясняла, что не могла поступить иначе, не решалась разглашать недуг Эллы, чтобы не помешать счастью остальных детей, да и надеялась на чудо, ибо видела, как была счастлива дочь, выходя замуж. Некоторые старухи говорили даже о случах, когда после замужества "эта болезнь" проходила, и они надеялись и на такое "чудо". Слава Богу, за пару лет после замужества Эллы все ее здоровые братья и сестры успели благополучно жениться и выйти замуж.

Дома она показала тетрадки Эллы, которые та писала в последние недели жизни. Она писала, что если бы ей пришлось прожить такую же жизнь, она бы все равно согласилась выйти замуж за Сейрана. Она была счастлива, она любила, она жила в красивом и необычном месте, в уютной и просторной квартире, ее все любили и уважали, и что будь она даже здоровой, - она бы ни за что не вышла замуж в деревне, а ждала бы именно такого парня, как Сейран. Она писала, что считает себя самой счастливой: ведь всего того могло и не случиться. У нее, оказывается, было много стихов. Родители почему-то считали нужным скрывать литературные способности дочери от посторонних. Теперь же они со слезами на глазах делились с бакинскими родственниками всем, что Элла писала. Мать Эллы читала ее стихи, в которых дочь упрекала своих родителей в том, что они дали ей яду, произведя ее на свет, - но благодарила их за то, что этот яд убивал ее медленно, настолько медленно, что она даже успела вкусить простого человеческого счастья. Она согласилась на ложь, скрыв свою болезнь от семьи будущего мужа, - она просила у него прощения в своих стихах за эту ложь, но спрашивала его: ведь ты не жалеешь о том, что было? Ведь мы были счастливы! Я знаю, ты сойдешь с ума, прости меня!

"Я не могла не показать вам эти стихи и записи, - говорила мать Эллы, - она ведь там обращается почти всегда только к вам, только к вам! Посмотрите вот, даже к вашей дочке: "испеку для моей красавицы-золовки тортик на ее шестнадцатилетие, и она никогда не забудет меня, и никогда меня ни в чем не упрекнет. Она - девушка, и она всегда меня поймет."

На другое утро, вспоминая эти строки, звучавшие дрожащим голосом несчастной женщины, юная золовка плакала навзрыд у могилы Эллы, лишь изредка поднимая глаза на ее изображение в подвенечном платье с охапкой цветов - на холодном черном мраморе.

[berg]

Элла родилась в начале шестидесятых в большой деревенской семье в одном из сел района имени Камо, в простонародии именуемом Гавар. Она была старшей и самой красивой из сестер: румяная, белокожая, с пышной светло-каштановой шевелюрой и с большими, зелеными миндалевидными глазами на нежном личике. Семья была малообразованная, мать и отец едва закончили восьмилетку, а Элла и ее братья с сестрами - десятилетку. Несмотря на редкую красоту, Элла до 26 лет оставалась незамужней, тем самым невольно препятствуя своим братьям и сестрам в обзаведении семьями: существовала то ли негласная, то ли вполне себе согласованная традиция, чтобы дети женились и выходили замуж по старшинству. Эмма отказывала тем немногим, кто к ней сватался. Она не часто показывалась на людях, не любила шумных компаний, любила оставаться одна, читать книги, и вообще, очень натянуто вписывалась в образ послушной деревенской дочери, которая бы вышла замуж за того, кому бы ее сосватали родственники.

Однажды в село, в гости к своим родственникам, соседям Эллы, приехала семья бакинских армян, состоявшая из родителей и троих детей, двое из которых были уже взрослыми ребятами, ровесниками Эллы. Отец семейства, чьи родители когда-то переехали из этого села в Баку, почти ежегодно привозил свою семью на родину предков, знакомил с родственниками, с бытом сельчан, с природой родного края. Дети любили купаться в Севане, на берегу которого располагалось село, любили ходить с пастушками на пастбища, есть те же дикие травы, что и сельские ребятишки, дышать кристальным воздухом и пить парное молоко. Теперь же, когда дети уже совсем взрослые, визиты к родственникам обрели еще одну заметную грань: нужно знать традиции, чтобы догадаться, что при встречах родственников в Армении главной темой разговора всегда становились судьбы неженатых-незамужних детей. Так в один вечер и решилась судьба Эллы.

Увидев Сейрана, и узнав, что он из городской семьи, девушка, к удивлению родни, давно привыкшей к ее капризам и придирчивости, моментально, не задумываясь, - дала свое согласие, и через две недели в Баку состоялась пышная свадьба в лучших традициях бакинских армян середины восьмидесятых. Что касается Сейрана, то он, с детства выросший в атмосфере, создававшейся отцом, был влюблен в Армению и все армянское, и потому ни на минуту не задумался, когда увидел яркую красавицу Эллу, которая сильно напоминала ему Принцессу Диану, будучи при этом намного красивее и нежнее коронованной особы. Он был уже наслышан в своей семье о том, что девушки в селах Армении кроткие, нежные, послушные, терпеливые и трудолюбивые, но он уверял родных, что просто от одной встречи с ней глазами он разглядел в ней своего человека.

Ожидания Сейрана и его семьи полностью оправдались. Элла оказалось милой, тихой, доброй и во всех отношениях замечательной снохой для свекра и двух свекровей (матери и бабушки мужа) - и невесткой для юной золовки-школьницы и ровесника-деверя. Хотя в семье было принято говорить по-русски, она всегда обращалась к старшим по-армянски, а с золовкой пыталась научиться русскому. Они были прекрасными подругами. Когда по телевизору показывали интересный фильм или сериал (например про Михайло Ломоносова), они сидели рядышком и шептались, когда Элла переспрашивала золовку о той или иной реплике, звучавшей с экрана, а та ей кое-как объясняла. Однако, и в Баку Элла зачастую отказывалась "выходить в свет", далеко не каждый раз ездила с семьей на пляж, изредка ее удавалось уговорить поехать на день рождения очередных кузена или кузины мужа, - чаще любила оставаться дома и читать, - когда семья куда-то уезжала.

Через несколько месяцев после свадьбы Элле стало плохо. Ее свекровь, врач, обрадовалась было предположению, что это признаки беременности. Девушку моментально обследовали в учреждении, где работала свекровь. Беременности не обнаружили, но обнаружили необходимость сделать кардиограмму. Каково же было удивление медиков, когда они хватились сердца там, где оно должно было находиться! Однако, увидев в низу живота девушки два шва от аппендицита (один слева, другой - справа) - поняли, что у нее зеркальное расположение органов. Конечно, это не трагедия, и свекровь прекрасно понимала, что большинство людей с такими признаками могут вести нормальный образ жизни, - но причины недомоганий Эллы необходимо было выявить в любом случае.

Золовка вернулась из школы и увидела свою мать лежащей в одежде на убранной покрывалом кровати, окруженную сестрами и парой соседок - сочувственно качавшими головой. "Мама заболела?" - спросила она сразу всех. Женщины просто посмотрели коротко на девочку и снова на ее мать, будто не уверенные, стОит ли рассказывать ребенку о случившемся.

- Элла больна, она не может быть ни женой, ни матерью, - коротко ответила мать, поправляя повязку на лбу и даже не глядя на дочь.

- Чем больна?

- Она не будет долго жить. Это Ереванская болезнь, - ответила свекровь.

Женщины сочувственно причмокнули.

Девочки была наслышана об этой болезни, потому что ей уже довелось побывать на похоронах нескольких родственников в Армении, которых унес этот неизлечимый недуг.

- Ей нельзя было выходить замуж, и ее семья этого не могла не знать. Они вырезали ей здоровый аппендикс, - почти у всех, кто так болен, вырезан аппендикс, потому что боли в животе принимают за аппендицит.

- Они просто выдали ее замуж, чтобы открыть дорогу другим детям, - тяжеловесно высказалась одна из соседок, и все присутствующие понимающе закивали.

Когда ближе к вечеру свекровь дозвонилась до председателя колхоза деревни, к которому вызвали родителей Эллы, чтобы выяснить все недоразумения, те наотрез отрицали болезнь своей дочери и ссылались на "перемену климата", "непривычное питание" и даже "чересчур активного мужа", а Элла, наблюдая за этим разговором, выхватила трубку у свекрови и, плача навзрыд, заявила, что ей надоело все скрывать, и что она скажет правду.

Элла пролежала несколько недель в бакинской больнице, где ее обследовали лучшие врачи республики. "Почему ее выдали замуж? - недоуменно вопрошал свою коллегу, свекровь Эллы, - известнейший специалист в этой области, доктор Джавадов, - Она не может быть ни женой, ни матерью, ни любовницей. Ей надо было дать спокойно дожить свои недолгие годы" - заявил он.

"Лечить там нечего. Только поддерживать - и то до поры до времени. Отправляйте домой, ей там будет лучше", - сказали специалисты в Ереване.

Когда через год после похорон Эллы семья ее мужа в очередной раз приехала в гости в родное село, шел 1988 год. Они собственно приехали, чтобы их дочь-выпускница попробовала поступить в вуз в Ереване, так как в поступать Баку уже не имело смысла, ибо семья собиралась в любом случае скоро переехать в Армению. Мать Эллы зашла к соседям и пригласила своих несостоявшихся родственников в свой дом. Она предложила забыть все разногласия, просила прощения, объясняла, что не могла поступить иначе, не решалась разглашать недуг Эллы, чтобы не помешать счастью остальных детей, да и надеялась на чудо, ибо видела, как была счастлива дочь, выходя замуж. Некоторые старухи говорили даже о случах, когда после замужества "эта болезнь" проходила, и они надеялись и на такое "чудо". Слава Богу, за пару лет после замужества Эллы все ее здоровые братья и сестры успели благополучно жениться и выйти замуж.

Дома она показала тетрадки Эллы, которые та писала в последние недели жизни. Она писала, что если бы ей пришлось прожить такую же жизнь, она бы все равно согласилась выйти замуж за Сейрана. Она была счастлива, она любила, она жила в красивом и необычном месте, в уютной и просторной квартире, ее все любили и уважали, и что будь она даже здоровой, - она бы ни за что не вышла замуж в деревне, а ждала бы именно такого парня, как Сейран. Она писала, что считает себя самой счастливой: ведь всего того могло и не случиться. У нее, оказывается, было много стихов. Родители почему-то считали нужным скрывать литературные способности дочери от посторонних. Теперь же они со слезами на глазах делились с бакинскими родственниками всем, что Элла писала. Мать Эллы читала ее стихи, в которых дочь упрекала своих родителей в том, что они дали ей яду, произведя ее на свет, - но благодарила их за то, что этот яд убивал ее медленно, настолько медленно, что она даже успела вкусить простого человеческого счастья. Она согласилась на ложь, скрыв свою болезнь от семьи будущего мужа, - она просила у него прощения в своих стихах за эту ложь, но спрашивала его: ведь ты не жалеешь о том, что было? Ведь мы были счастливы! Я знаю, ты сойдешь с ума, прости меня!

"Я не могла не показать вам эти стихи и записи, - говорила мать Эллы, - она ведь там обращается почти всегда только к вам, только к вам! Посмотрите вот, даже к вашей дочке: "испеку для моей красавицы-золовки тортик на ее шестнадцатилетие, и она никогда не забудет меня, и никогда меня ни в чем не упрекнет. Она - девушка, и она всегда меня поймет."

На другое утро, вспоминая эти строки, звучавшие дрожащим голосом несчастной женщины, юная золовка плакала навзрыд у могилы Эллы, лишь изредка поднимая глаза на ее изображение в подвенечном платье с охапкой цветов - на холодном черном мраморе.

Послушай Багира , поуважай хоть память этой девочки. Этот опус ты можешь читать внукам ..... в той же интерпретации. .Не забудь про ключевые слова "городской" ,"ей нельзя было замуж" ," она все рассказала" и " светила науки". Скажу так в твоем случае памадор плавно перешел бадырджан.Ничего личного .Просто я хорошо знал бакинских армян в 3 или даже 4 поколении женщины которых никогда не были на пляже....каспийском.И любую болезнь и особенно "ереванскую " никто не покупает да и лечили ее лучше всех в Ереване.

[Bagirka]

Насчет "покупает больезнь" - не совесм поняла, а остальное - все индивидуально и субъективно.