Рассказ Ады из Баку.

[Harib]

Цодикова Ада, была музыкантом, играла на скрипке в симфоническом оркестре в большом городе, столице Азербайджана - Баку. Теперь вместе с семьёй живет в США. Скучает по скрипке и своим друзьям, которых разбросало по всему свету. Пишет рассказы. Ее рассказы заполняют тот вакуум, что образовался с переменой образа жизни.

Один из рассказов Ады посвящен трагической судьбе ее родственников. Среди них был и Мишне Исай Абрамович…

Нет, комиссаром он не был.

Но пуля бьёт без промаха!

Расплавилось южное небо

Слезами над стонами, охами.

Случайный? Нет, не был случайным

Парень в шеренге расстрелянных.

Как все, кто боролся отчаянно

За новую жизнь, был предан он.

Изячка, солнышко, детка...

Плакала мама Хая,

И в лад ей кивали соседки,

О сыне её вздыхая...

Двоюродный брат моего отца. Один из 26-ти Бакинских Комиссаров.

Его мама - Хая - была старшей сестрой папиной мамы. В Баку она приехал намного раньше Адели Моисеевны. И успела обзавестись большой семьёй. У неё были две дочери - Ида и Вера, и три сына - Борис, Исай, а имя третьего, который уехала в Америку, мой отец не смог припомнить. Что не удивительно, ведь папа родился много позже его и не припоминает, чтобы они общались. Зато хорошо помнит, что тётя Хая усиленно вызывала сына обратно домой, из Америки. К сожалению, ей удалось этого добиться. Почему к сожалению? Да потому, что когда он вернулся, его посадили, как шпиона, разведчика Америки. Произошло это сразу же, как началась война. В 1941 году. Тогда тётя Хая - очень энергичная, полная, среднего роста, пробивная женщина, послала на выручку сына дочь, Веру. Что произошло с Верой, не трудно догадаться. Её тоже посадили. И дали очень распространённую в то время статью.

Измена родине...

В поисках сведений о её брате, Исае Мишне, одном из 26-ти Бакинских комиссаров, я набрела на интернете на Красноярское общество "Мемориал", вот эту справка в Мартирологе.

МИШНЕ Дебора Аврумовна (Вера Абрамовна), 1913 г.р., уроженка г. Баку. Инженер-металлург, сестра одного из бакинских комиссаров (Мишне Исая Абрамовича). Арестована 0.10.1947 по ст. 58-1а УК, сидела на Лубянке. Осуждена на 10 лет ИТЛ. В 1948 отправлена самолётом в Дудинку. Отбывала срок на 7 л/о Норильлага, затем на 6 л/о Горлага. Работала на кирпичном заводе, на стройке. Освобождена в мае 1954 (уже после реабилитации 24.04.1954). Проживала в Москве с сыном.

Сколько потом я не искала добавочных сведений о несчастной женщине, моей далёкой родственнице, больше я ничего не могла найти. Мне не хотелось придумывать её историю. Убеждена, что она похожа на тысячи других. Ведь все её товарищи по несчастью варились в общем котле страданий, унижений, были на грани смерти и только части из них удалось выжить.

Воспоминания, прочитанные мной в Мартирологе Израиля Михайловича Фельдмана, показались мне необходимыми хотя бы частично включить в эти записи.

Потом была камера в Архангельской тюрьме, были допросы...

Меня допрашивал здоровенны мужчина с красным лицом и такими же красными глазами. Первый же вопрос следователя меня буквально ошарашил. Он спросил: "Какое задание вам давал майор американской разведки?" И тут я вспомнил, что мне частенько приходилось жить в гостинице "Интурист", где жило много иностранцев. Я ответил, что никакого майора не знаю, а раз не знаю, то и заданий никаких не получал. Следователь очень рассердился, стал махать руками перед моим лицом, а потом вынул из кармана зажигалку.

"Я тебя испепелю, если не скажешь!" - заорал он.

Потом он долго ходил по комнате, наконец, сел за стол и стал что-то писать. Исписав несколько страниц, он протянул мне бумаги и велел подписаться. Перечитав, я сказал, что все написанное неправда. Тогда следователь вскочил со стула и ударил меня кулаком в лицо. Все, что угодно мог я стерпеть, но побоев следователей НКВД боялся.

Вскочив на ноги, я бросился к двери, стал громко кричать и стучать по металлической обшивке. К счастью, рядом находился начальник тюрьмы. Ему не требовалось задавать лишние вопросы - то, что произошло, было написано на моем лице. Допрос был прекращен.

На следующий день, в одиннадцать часов ночи (как обычно) меня вновь вызвали на допрос. На этот раз следователь был другой. Он был вежлив с изысканной, утонченной манерой поведения. Только вопрос остался тот же, что вчера.

Допросы длились до двух часов ночи, потом меня опять уводили в камеру. Иногда мне хотелось плакать, иногда я буквально сгорал от бешенства, но лишь открывалось смотровое окошечко и грубый голос надзирателя спрашивал: "На букву "Ф" есть? Выходи!", меня сковывал страх.

Так продолжалось сорок пять дней, а после этого были полгода томительного ожидания суда.

Но суда не было. Спустя семь месяцев после моего заточения, в камеру вошли несколько человек и один из них зачитал приговор, согласно которого я был приговорен к 10 годам лишения свободы (И.М.Фельдману было предъявлено обвинение согласно пунктов 6, 10, 11 статьи 58 УК РСФСР, прим ред.).

...Этапы, грязные вагоны с колючей проволокой на маленьких окошках, в которые с трудом проникал свет. Потом Карагандинский лагерь или просто Карлаг, где три года я работал на лесоповале.

Я не сомневаюсь, что Вере Абрамовне Мишне пришлось пережить нечто подобное. Столько книг написано об этой трагичной эпохе, сколько фильмов поставлено... Разные люди, а судьбы настолько схожи, почти одинаковы. И, хотя прошло уже больше полвека с тех пор, как ушёл из жизни главный виновник несчастий, И.В.Сталин, "пепел Клааса" продолжает биться в груди всех честных людей и не позволяет забыть эпоху несправедливости. "Эра Милосердия", о которой мечтал герой рассказа Вайнера, так и не наступила.

Кто же занимался арестами? Кто доносил на людей? Кому нужны были эти жертвы? В первую очередь здесь 'постарались' сотрудники НКВД, рьяно выполнявшие поступавшие 'сверху' указания о необходимости беспощадной борьбы с 'врагами народа'. Но находились и другие добровольные доносчики. Мы, пацаны, нередко слышали тогда страшное и таинственное слово - 'сексот', что означало 'секретный сотрудник'. Эти 'сексоты', втираясь к людям в доверие, все подслушивали и вынюхивали, брали на заметку, а затем стряпали свои грязные пасквили и тысячами губили безвинных. Что ими двигало? Корысть? Желание свести счеты с неугодным соседом? Стремление продвинуться по служебной лестнице? Трудно однозначно ответить на эти вопросы. Ясно только, что донос, поклеп, подметные письма - инструмент такой же древний, как и соха, молот, колесо. Еще в древней Венеции в одной из стен была устроена ниша для анонимных доносов, сделанная в виде пасти льва. Немало поглотила жертв эта ненасытная пасть... Ее и сейчас показывают любопытным туристам.Терзает ли доносчиков по ночам совесть? Мелькают ли 'мальчики кровавые в глазах'? На это могут ответить только сами авторы грязных пасквилей. Отношение же народа к ним всегда было однозначным. Их презирали во все времена, недаром говаривали: 'Доносчику - первый кнут'.

Таковы горькие размышления невинного человека, попавшего в сталинские застенки. Брат Веры не дожил до сталинских репрессий. Ему была уготована другая судьба.

Для меня он был легендарной личностью. Ещё в школе, будучи ребёнком, я узнала, что один из Двадцати Шести Бакинских комиссаров наш родственник, папин двоюродный брат. Всех их расстреляли в далёком восемнадцатом году. Все они были овеяны несмываемой славой героев. В центре города был разбит небольшой сквер. Из него потом сделали мемориал 'Двадцати шести Бакинских комиссаров'. Туда приходили после регистрации новобрачные. Поклониться героям, возложить цветы, сфотографироваться на память. Как жаль, что в то время у меня не было фотоаппарата и я не сфотографировала великолепную стену-барельеф, где скульптор изобразил сцену расстрела и падающих, но не утративших мужества и революционного огня, комиссаров. Ночь после выпускного бала я провела с друзьями здесь. В наше время считалось необходимым начать новую жизнь и встретить рассвет в этом сквере, посвящённом памяти героев, отдавших свои молодые жизни за нас, своих потомков.

Помню, у меня была тоненькая книжка '26 Бакинских комиссаров' в картонном переплёте. Я была тогда ещё ребёнком и не удосужилась прочитать её. Даже имя автора не знаю. Единственно, что привлекало моё внимание, это портреты на развороте книги. Вернее, единственный портрет - моего двоюродного дяди. (Лидеров комиссаров мы все знали с детства. Их портреты обильно украшали страницы газет, журналов, просто были вывешены на улицах в праздничные дни.)

С маленького портрета на меня глядело лицо молодого (в то время мне казалось, что не очень молодого) человека, в плоской круглой шляпе белого цвета. Канотье - так называлась такая шляпа, как мне кто-то объяснил. В наше время такие уже не носили, и поэтому она особенно поразило моё детское впечатление. Не помню даже черты лица. Только шляпа и усики запомнилась. Наверно, в той книжке было написано, какую роль играл молоденький паренёк в составе комиссаров. Теперь остаётся только гадать по этому поводу. И только в Мемуарах А.И. Микояна, узнала, что на самом деле роль ему была отведена самая скромная. Да и комиссаром-то он не был. Служил делопроизводителем в Военно-революционном комитете. К тому же беспартийный. Совершенно случайно, как пишет А.И. Микоян, он оказался в числе растрелянных. Как же тогда он оказался в списках, которые отобрали при обыске у Корганова, старосты в бакинской тюрьме?

Этот вопрос не давал мне покоя и в поисках ответа на него я переворошила гору электронных страниц на интернете. Мне пришлось окунуться в историю тех далёких, грозных дней, которые произошли за десятки лет до моего рождения. Сведения у разных авторов были самые противоречивые. И мне, не историку по образованию, было очень нелегко в них разобраться, понять, что же происходило на самом деле весной и летом революционного 1918 года. И всё с одной единственной целью, выяснить роль и значение такой малюсенькой песчинки, как мой отдалённый родственник, Исай Мишне.

Вот, что я узнала.

7 марта 1917 года, сразу же после Февральской революции, в Баку был образован Совет Рабочих депутатов во главе с большевиком Степаном Шаумяном, хотя большевиков там было явное меньшинство. 15 октября 1917 года состоялось расширенное заседание Бакинского Совета совместно с представителями промыслово-заводских комиссий, и разного рода военных комитетов. Большинство участников заседания было уже на стороне большевиков и поддерживающих их левых эсеров. Шаумян предложил собранию объявить себя временным расширенным Бакинским Советом рабочих и солдатских депутатов. 26 октября 1917 года в Баку пришло известие о свержении Временного правительства и провозглашении в России власти Советов. На заседании Бакинского совета было принято постановление о том, что 'высшей властью в городе Баку является Исполнительный комитет Совета рабочих и солдатских депутатов'. В апреле 1918 года Бакинский Совет рабочих и солдатских депутатов образовал Бакинский Совет Народных Комиссаров, куда вошли только большевики и несколько левых эсеров. 28 мая 1918 года была провозглашена Азербайджанская Демократическая Республика. И на территории Азербайджана началась гражданская война. Причём стороны конфликта противостояли не по политическому, а по национальному принципу: с одной стороны в основном азербайджанцы, с другой в основном русские и армяне, хотя все они были разного толка социалистами.

На Баку наступали войска азербайджанского правительства.

В поисках исторической правды я набрела на интересный документ, озаглавленный 'Государственная комиссия по проведению 80-й годовщины Азербайджанской демократической республики.' Институт Истории АН Азербайджана им. А.А.Бакиханова.

То, что я там прочла, поразило меня. Как будто упал плотный шёлковый занавес, расшитый золотыми и серебрянными узорами, и перед моими глазами предстала сцена в её рабочем, истинном виде, без прикрас. Не стало легенды о 26 Бакинских Комиссаров, которыми так гордилась моя страна, весь народ. День 28 апреля, праздничный день в самом начале весны, который я однажды по ошибке назвала услышанным мною когда-то и от кого-то словом 'советизация Азербайджана', и за что немедленно получила строгий выговор, этот день больше не праздник, а тёмное пятно, боль и ошибка республики. Все памятники несчастным расстрелянным комиссарам снесены, их имена больше не украшают названия улиц и площадей, а сам этот день теперь называется Апрельским переворотом в Баку. Мы давно не живём в Азербайджане, но я догадываюсь, что и памятник 11 Красной Армии, освободительнице, как её тогда называли, тоже снесён, уничтожен. А действие 11 Красной Армии РСФСР теперь называется не освобожденим, а оккупацией Азербайджана в 1920 году.

В начале 1937 года, в период огромных чисток и репрессий в партии, Сталин все же скажет Микояну: "История о том, как были расстреляны 26 бакинских комиссаров и только один из них - Микоян - остался в живых, темна и запутана. И ты, Анастас, не заставляй нас распутывать эту историю".

[Kornelij Glas]

Откуда это?

[Harib]

Откуда это?

[Kornelij Glas]

угу, спасибо

[Harib]

« 1989 году мы всей семьёй, я, мой отец Моисей Яковлевич, мой муж Евгений и два сына, Гриша и Феликс, уехали в другую страну. Далеко. На другое полушарие…

…мы уехали. Это мы сделали правильно.

Не приспособлена та земля для нормальной жизни. Грустно. Обидно. Но факт.»

http://zhurnal.lib.ru/c/codikowa_a/codikowa326-1.shtml

Не приспособлена та земля для нормальной жизни - эти слова бывшей жительницы Баку, которую трудно обвинить в связях с дашнаками, стоит помнить толерантным азерам.

[Harib]

« 1989 году мы всей семьёй, я, мой отец Моисей Яковлевич, мой муж Евгений и два сына, Гриша и Феликс, уехали в другую страну. Далеко. На другое полушарие…

…мы уехали. Это мы сделали правильно.

Не приспособлена та земля для нормальной жизни. Грустно. Обидно. Но факт.»

http://zhurnal.lib.ru/c/codikowa_a/codikowa326-1.shtml

Не приспособлена та земля для нормальной жизни - эти слова бывшей жительницы Баку, которую трудно обвинить в связях с дашнаками, стоит помнить толерантным азерам.

[Harib]

Воспоминания Ады, являются убедительным доказательством, что все попытки азерских истЕриков, представить БакСовет как некий армянский орган, являются жалкой фальсификацией истории.