Армения в 4 веке

[Gentle Giant]

Армения в 4 веке: страна, народ,

воинское сословие и представления о чести

Внутренняя жизнь Армении до 4 века слабо освещена. Современных событиям армянских источников фактически нет или они не дошли до нас, а внешние источники случайны, отрывочны, и не детализированы. Завеса открывается с 4 веком, о котором мы узнаем уже из собственных армянских источников, если и не современных происходящему в точности, то весьма близко стоящих к ним (в основном это авторы 5 века).

Здесь мы бы хотели воссоздать по возможности живую историю эпохи – историю не политическую, военную или экономическую, а «историю жизни». Ведь политическая история без представления о живых людях, населяющих эпоху о понятиях чести и бесчестия, стереотипов поведения и восприятия, как они сами воспринимали происходящие вокруг исторические события – без всего этого – политическая, экономическая и иная история в конечном счете абстракция, не имеющая отношения к самим людям и эпохам среди которых она разворачивается.

Мы будем опираться в первую очередь на «Историю» Павстоса Бюзанда, дополненную другими источниками. История Бюзанда, хотя передает реальные события, изложена во многом в стиле эпического повествования, это памятник переходный от эпоса к собственно историографии, характерный для аристократических и народных легенд. Армяне 4 века все еще находятся в сильной привязке к иранскому культурному ареалу, а в последнем (в доисламский) историография в собственном смысле не известна (в Армении она появится в 5 веке и станет важным фактором эмансипации от иранского мира) – даже ближайшие по времени события быстро превращаются в легенду в эпос. Может показаться, что это лишает детали собранные нами «достоверности». Как раз наоборот. Мы выбрали именно такой источник, потому что именно он наиболее психологически верно передает самоощущение эпохи. В данном случае важна не фактологическая правда всех деталей, а именно то, как сами люди воспринимали окружающую действительность и политические события. А воспринимали они ее в 4 веке именно в форме эпической. Причем не события отдаленного прошлого, а именно, то, что происходило с ними же. И это уже одна из важнейших характерных черт эпохи.

Для более целостного представления, надо начать с того, как представляли себя, страну, свое место в мире и каковы были понятия о чести и мужестве.

I Страна, правители и народ. «Кодекс чести»

Границы страны и сила земли

Имелось четкое представление о границах страны. Этому по видимому способствовало то, что на протяжении веков, границы Армянского Царства оставались неизменными (последние, не очень значительные территориальные изменения произошли в 37 г., т.е. более 300 лет страна оставалась в одних и тех же границах). Интересно, что границы страны и сама страна отождествлялась с границами армянского языка. Так у Павстоса Бюзанда находим два подобных отрывка: «страна Торгомская армянского языка» и «вся страна армянского языка»; ему вторит М. Хоренаци: «...по границам армянской речи». Это, кстати, довольно уникальное для средних веков явление, так как считается, что такое отождествление страны и языка характерно скорее для нового времени.

Границы страны представлялись неотторгаемыми. Так, повествуя о том как спарапет Мушег Мамиконян, восстанавливал границы Армянского Царства после войны с персами 369-371 гг., Павстос пишет: «он не допускал, чтобы от армянской страны был отнят кусок земли, размером хотя бы в зерно проса».

Родная земля представлялась как обладающая особой силой. Знаменитый отрывок из того же источника, рассказывает о том, как во время переговоров между армянским царем Аршаком II (350-368) и иранским шахом Шапухом II (309-379) в столице Ирана, Шапух по совету своих жрецов, посыпал одну часть зала переговоров землей, привезенной из Армении, а другую персидской землей. «Когда Аршак доходил до того места, и вступал на армянскую землю, сильно возмущаясь, он говорил горделиво: «Прочь от меня слуга-злодей »...Шапух же, держа его за руку, вновь вел на персидскую землю; тогда Аршак жалел о сказанном, склонялся перед ним....»

Внутренний центр и периферия

В представлениях современников страна внутри себя делилась на «срединную страну» (ÙÇçݳß˳ñÑ) или «основные области» и периферийные, пограничные части. «Срединная страна» представляла из себя как бы ядро, вокруг которого были объединены остальные провинции. По территории обе части были приблизительно равны. В кризисные моменты, такие как та же война 369-371 года, пограничные провинции отделялись от центра.

Внутри «срединной страны» выделялись провинция Айрарат, как политический центр страны и домен царской фамилии, где располагались столицы Арташат, Валаршапат и Двин; область Тарон , провинции Туруберан, которая была владением спарапетов из рода Мамиконянов, а также родов католикосов из фамилий Партев и Албианосян, и где также располагалась «мать церковь» страны – в поселке Аштишат, на месте языческого храма Ваагна . Таким образом – это был военный и духовный центр страны. Между Тароном и Айраратом, также как между царским родом Аршакуни с одной стороны, и Мамиконянами и Партевами с другой стороны чувствуется некая затаенная конкуренция и соперничество. Другой выделяющейся провинцией «срединной страны» был Барздр Айк (Высокая Армения) на северо-западе страны . Хотя чисто географически это была пограничная территория, однако здесь были расположены несколько важных духовных центров языческого и христианского периодов, здесь же были основные владения рода Партев, унаследованные от жреческих владений старого периода, а в крепости Ани-Камах до 369 г. при бывшем храме верховного бога Арамазда, были захоронены большинство армянских царей.

Представление о себе и своем месте в мире

Представление о себе и своем месте среди других окружающих стран (Византия, Иран, Грузия, Албания) варьировались. Все же для 4 века, кажется преобладающим характеристика себя как «могущественной и богатой страны», которую дает Павстос, когда он описывает переговоры между византийским императором и персидским царем о разделе Армении в 387 г: «Между нами двоими лежит это могущественное и богатое царство; хорошо было бы, таким образом ослабить ...это царство: во-первых разделим его на две части, а потом постараемся....подчинить нашей службе, чтобы они не смогли поднять голову между нами». Лазар Парпеци также пишет: «большую страну армянскую разделив, подчинили» или «народ такой большой страны [как Армянская]».

Во многих отрывках чувствуется уверенность в своих силах и некоторое преувеличенное отношение к своей силе. Так у Павстоса: «..Когда война [между персами и византийцами] постепенно продлилась, Аршак сперва высокомерно ждал, кто из них позовет его на помощь в этой войне». Еще ярче то же чувство проявляется в известном отрывке из диалога армянского спарапета Васака Мамиконяна с персидским царем: «..я был Васаком, я был великаном: одна нога моя была на одной горе, другая на другой; когда я опирался на правую ногу, я склонял к земле правую гору, когда опирался на левую ногу, склонял к земле левую гору.....Из двух гор одной был ты [персидский царь], а другой греческий царь [византийский император]; пока Бог был в мире с нами, я и тебя склонял к земле и греческого царя».

Особая чрезмерность выявляется в описании войны царя Аршака с персами. Согласно Павстосу, сама война длилась 34 года (в реальности намного меньше), он перечисляет около 30 походов и битв персидских военачальников на Армению и один поход армян в северо-западные провинции Ирана и все они кончаются победой армян, причем как правило описание очередного похода кончается стандартной фразой: «Васак спарапет....истребил все их войско, ни кого не оставил в живых». Численность войск сторон также явно преувеличена: максимальная цифра доходит до 400.000 человек персидского войска, истребленных армянами за один поход. В этом повествовании эпическая сторона превалирует над собственно исторической, но это позволяет нам увидеть то чувство превосходства и уверенности в своих силах, которое было характерно для эпохи.

Интересно, что имелись представления об отношении к Армении земель, находящихся за пределами Армянского Царства. Так, царь Пап (370-375), согласно Павстосу, посылает посланников к императору со словами: «Вместе с Кесарией, 10 других городов были нашими, отдай их назад. Город Урху (Эдессу) также построили наши предки, таким образом, если не хочешь, чтобы возникли волнения, отдай назад, в противном случае, мы будем биться в войне». Сохранялось также память о том, что армянские цари, как старшие в роду Аршакидов, после истребления основной иранской ветви, имели права на иранский престол большие, чем Сасаниды. Так, Писак Сюни, обвиняет армянского царя Тирана (338-350) перед персидским вельможей Варазом, в том, что Тиран «..задумал отнять Персидское царство у рода Сасана, потому что, он говорит, что эта держава была нашей и наших отцов; я, говорит, не успокоюсь, пока ... не верну наше прежнее царство его родным отпрыскам, т.е. моему роду, моему дому и мне». Царь Шапух обвиняет своих христианских подданных: «..вы хотите, чтобы вашими владыками были Аршакуни, и преследуете эту цель». Аршак говорит Шапуху: «..Вы, слуги, выкрали престол у нас – своих господ, но я не допущу этого, пока мы вновь не займем наше место».

В то же время, уже в 4 веке, появляются и иное самоощущение, представление о себе как о более слабом по сравнению с соседями народе, которому необходима внешняя опора. Эта, по-видимому, новая тенденция более выпукло представлена у Хоренаци: «..Мы хотя и небольшая грядка, и ...обделены могуществом...», но первые ее элементы видны уже у Павстоса. Возможно, наряду, с представлением о своем могуществе, параллельно ему довольно давно бытовало и представление о своей слабости, однако судя по тому, что у Павстоса последнее появляется ближе к концу повествования, тогда как в начале преобладает уверенное в себе самоописание, представления о собственной слабости более позднего происхождения. Скорее всего они связаны с невиданным разорением страны в ходе войны 369-371, в которой армяне хотя и победили, но страна лишилась огромного количества населения, а значительное количество городов осталось лежать в развалинах навсегда. Описывая события после убийства византийцами царя Папа, Павстос пишет о собрании армянских князей, на котором преобладающим оказалось следующее мнение: «Мы не можем ... сделать себе врагами обоих [персидского царя и византийского императора], потому что не можем жить без поддержки одного из них». Чуть позже он пишет о спарапете Мануеле Мамиконяне: «..он думал, что надо кого-нибудь иметь своей опорой, потому...решили опереться на Персидского царя».

Как видно, такое мышление весьма контрастирует с повествованием о царе Аршаке и Васаке Мамиконяне. Если те, считали себя той силой, союз с которой оказывает решающее влияние на борьбу Ирана и Византии, то следующее за ними поколение, мыслит уже в категориях не союза с внешними силами, а покровительства с их стороны. Скорее всего, такие изменения связаны, с объективным упадком силы Армянского Царства в период после указанных военных действий. Тем не менее, достойное сожаление изменение в психологии армянства, актуализировавшееся к концу 4 века, само могло сыграть негативную роль в формировании объективной реальности, и безусловно играет таковую до сих пор.

Страна и народ

Кроме указанных выше географических факторов страна (³ß˳ñÑ) представлялась также как некое живое единство всех населяющих ее людей: страны, вельмож и народа. Выражение «вся армянская страна» часто встречающееся у Павстоса выражает именно это органическое единство. Персона царя и царский род стоят в центре этого организма, однако, не только князья, но и простой народ (é³ÙÇÏù) не являются пассивным объектом, и хотя бы в идеале принимают участие в принятии важнейших решений. Власть царя отнюдь не безгранична: как вельможи и князья, так и вообще «страна» (т.е. народ в целом) в определенных обстоятельствах имеют право отказать царю в повиновении.

Так, описывая события после смерти католикоса Иусика, Павстос пишет: «В то время царь, князья и вся страна собрались на совет, чтобы решить, кто достоин этой должности [католикоса]...». После того, как персы ослепили царя Тирана: «..собрались люди Армянской страны: великие князья, старшины, наместники областей, владыки страны, знатные, военачальники, судьи, начальники,.. даже простые сельчане. ...«..Давайте встанем на защиту нашей страны и нас самих, отомстим за нашего природного государя »». Возможно в реальности эти события происходили и несколько иначе, однако, для нас важно, что, согласно идеальным представлениям эпохи, важнейшие решения принимались всей страной, т.е. всеми лично свободными людьми страны.

Особенно эмоционально читается, повествование о том, как после 30 лет войны с персами люди страны «устали, поникли» и стали покидать царя Аршака. Сперва по очереди отделились окраинные области, «а оставшиеся в срединной [части] страны стали сомневаться в царе, не хотели делать ничего, из того, что он желал». После этого: «Все люди Армянского царства собрались у католикоса Нерсеса: вельможи, князья, наместники, ... начальники областей, служители, деревенские старосты...: «..30 лет при нашем царе Аршаке мы не имеем ни одного года спокойствия без войны, и вытираем пот с наших лиц мечами..., мы больше не выдерживаем ...Если царь Аршак имеет желание воевать, пусть воюет с помощью Васака и своего тестя Андока, а из этой Армянской страны, никто, ни один человек не пойдет к нему на помощь...нам все равно, мы оставили его»». Далее, по описанию летописца, Шапух вызывает Аршака на переговоры в Иран. «Когда все люди страны Армянской ...услышали это, то они заставили, ...царя Аршака, чтобы он ... поехал к ... Шапуху. После этого волей-неволей Аршак....пустился в путь..». Помимо своей эмоциональной трогательности, это описание вновь показывает, ограниченность власти царя, его зависимость от воли «ашхара», по крайней мере в представлении современников событий.

Тем не менее поступок «людей страны» в случае с царем Аршаком противоречил идеальным представлениям эпохи. За то, что ашхар «оставил» своего царя, он был не только осужден с позиций понятий о чести, но и реально наказан, последовавшим за этими событиями вторжением персидских войск и разорением страны, длившимся 3 года. Воевать все таки пришлось, но уже в намного менее благоприятных условиях и победа далась с очень большим напряжением сил, в результате чего страна надорвалась и вскоре потеряла независимость.

Но с другой стороны, важным является и тот факт, что Армения не являлась классической «восточной» деспотией, а решения (в т.ч. о войне и мире, об избрании католикоса и т.д.) представляются, как принимаемые всей страной.

Царь

Персона царя и царский род вообще занимали центральное место в воображаемом органическом единстве под названием «Армянская страна». В отношении династии Аршакидов в целом и отдельных представителей ее в частности применяется выражение «природные государи» страны. Так, в уже приведенном эпизоде, когда «люди страны» приходят к католикосу Нерсесу, сообщая, что не будут больше подчиняться Аршаку, католикос отвечает им: «Вы желаете....отринуть ваших природных государей....». В разных вариациях словосочетание повторяется у Павстоса постоянно. Князь Драстамат говорит персидскому царю: «я хочу увидеть своего настоящего государя – армянского царя Аршака», когда тот уже давно лишенный престола, сидел в заточении в Иране. Мушел Мамиконян «во все дни своей жизни служил своим исконным государям - Аршакуни» и т.д.

Остаться «без государя» считалось большим горем. Когда был ослеплен царь Тиран, то «собрались в одном месте, плакали и держали траур, оплакивали своего природного государя – армянского царя, и ... то что они остались без владыки».

Личность царя обладает ореолом сакральности, явно наследуемом еще из языческого периода. Восшествие на престол нового царя и первые годы его царствования описываются в стандартных терминах, явно имеющих мифологические и ритуальные корни. Новое царствование ассоциируется с природным обновлением и расцветом и т.о., как и во многих странах древнего мира, история представляется как имеющая циклическую структуру. Так, описывая воцарение Хосрова II (330-338) и восшествие на престол католикоса Вртанеса, летописец пишет: «В их годы выросли и умножились мир и процветание, многолюдье, и здоровье, плодородие, изобилие и удача в делах...процветали право и справедливость» . С воцарением Аршака, «царство страны Армянской обновилось и воссияло, как прежде».

Высший воинский кодекс, особенно князей Мамиконянов (из которых обычно выбирался спарапет) предписывал «жить и умирать за природных государей страны». Так, Мануил Мамиконян попрекает царя Вараздата: «Мы всем своим родом верно служили вам – Аршакуни, жертвовали свою жизнь за вас, жили и умирали для вас...». Умирая в постели от болезни, он же говорит «Хоть бы мне выпало умереть за природных государей нашей страны – Аршакуни...» и добавляет своим родичам: «Дерзайте умереть за .... природных государей страны - Аршакуни». Мушел Мамиконян говорит царю Папу: «Я буду жить и умру за тебя, как мои предки за твоих; как мой отец умер за твоего отца Аршака, также я умру за тебя».

Персона царя считалась неприкосновенной. Kогда по приказу царя Вараздата, убивают спарапета Мушела Мамиконяна, за последнего выходит мстить Мануил Мамиконян. В битве войска Мануила побеждают, Вараздат убегает. «Сыновья Мануила, ...бросились, чтобы убить царя. Но, Мануил, кричит вослед сыновьям – «эй не будьте убийцами [своего] государя! » и они ... тут же отошли от царя». Это правило распространялось и на царей иных стран. Так, когда в битве сталкиваются спарапет Мушел и албанский царь Урнайр: Мушел «настигает Урнайра, пока тот убегал. Подойдя он наконечником своего копья долго бьет по его макушке, говоря: «будь благодарен, что ты царь, и носишь на своей голове корону; я не убью царственного человека, даже если попаду в очень тяжелое положение». И дал ему убежать».

Месть за царя, считалась обязанностью страны. В битве с персами, армянские воины, «когда бросали на землю персидских копейщиков, ... говорили «бери храбрый Аршак», а когда убивали противника и отрубали ему голову, говорили «будь жертвой царю Аршаку»...».

Наивысшим понятием чести была «любовь к государю» (верность царю), а ее наибольшим нарушением «предательство владыки» . Так, князя Датабе Бзнуни побивают камнями «как человека предавшего... войско своего господина». Писака Сюни, Павстос называет четырьмя труднопереводимыми эпитетами, образованными от слова «владыка, господин» и корней связанных с предательством . В уста царя Шапуха он вкладывает следующие слова: «...Удивлен я также иной вещи - ... любовью к своему господину со стороны армянского войска, потому что столько лет, как их государь Аршак, потерян для них, но они все равно воодушевлялись его именем во время битвы...»

Хрестоматийным примером «любви к своему государю» является история евнуха Драстамата. Согласно Павстосу Бюзанду, попав в персидский плен вместе с другими армянскими вельможами, он несколько лет спустя, участвовал в битве персов с кушанами, в ходе которой проявил храбрость и спас от смерти персидского царя. Шапух, желая отблагодарить Драстамата, обещает выполнить любую его просьсбу. «Я ничего не хочу от тебя, кроме того, чтобы ты приказал, чтобы я пошел и увидел своего настоящего государя– Армянского царя Аршака»....И Драстамат ... пошел в крепость Ануш, увидел своего настоящего господина Аршака, снял с него кандалы, ... вымыл его голову, искупал его, одел в благородные одеяния, ... положил перед ним царское угощение, вино....Когда тот выпил...он сказал: «Горе мне Аршаку – кем я был и кем я стал». Сказав это .... вонзил нож в свое сердце и тут же умер... Драстамат, когда увидел это, вытащил нож из его тела и вонзил себе под ребро. Он также умер в тот же час».

Царица

Жену царя называли «госпожой Армении» . В отсутствие царя, царица символически, а некоторых случаях реально заменяла царя. Во всяком случае все символические атрибуты отношения к персоне «природного государя» и главы страны переносились на нее. Так, в отсутствие царя Аршака и престолонаследника Папа, армянские князья «ели и пили в пиршественном зале перед госпожой Парандзем». Выражение «перед госпожой» здесь означает именно выполнение ею функции самого царя, замещение его роли. Мануил Мамиконян, в малолетство наследников Папа – Аршака и Валаршака, фактически управлял страной от их имени, однако в качестве символического главы государства выступала жена Папа – Зармандухт: «Военачальник армянский Мануил...возил с собой госпожу Зармандухт – жену царя Папа – в качестве начальницы ...». Зашита страны в этих обстоятельствах отождествляется с защитой царицы (как в обычных условиях она отождествляется с защитой персоны царя): «чтобы он [персидский военачальник Сурен] стал опрой спарапету Мануилу, в деле защиты госпожи Зармандухт от ее врагов».

То, что власть царицы, как главы страны, в отсутствие царя, не всегда являлась только символической, показывает пример той же Парандзем, которая стояла во главе обороны царской крепости Артагерс. Спарапет Мушел и царевич Пап в это время находились в Византии, ведя переговоры о вспомогательном войске для Армении. «Они часто посылали посыльных в Армянскую страну, к госпоже страны Парандзем, чтобы она держалась и защищала крепость и не сдавалась персам».

Воинский кодекс и понятия о чести

Как видим, центральной частью воинского кодекса была верность («верность владыке», ...) и «жизнь и смерть за него». Вообще война была областью особого права, генетически связанного с сакральными, мифологическими представляниями. Существовало представление о войне «правой» и «неправой», как это показывает следующий отрывок из Павстоса о междоусобице князей Ордуни и Манавазянов: «воевали друг с другом без права и оскверняли страну Великой Армении ». Т.о. война «без права» не просто нарушает социальный порядок, но и «оскверняет землю», т.е. нарушает порядок природный и сакральный. Такая связь права и представлений о космическом порядке и частности войны «правой» и «бесправной» характерна для многих древних культур в частности индоевропейских .

Конечно на практике идеальные правила о войне могли часто не соблюдаться, однако в идеале боевое столкновение по-видимому должно было носить договорный характер, и предоставлять равные условия обоим сторонам, наподобие средневековых рыцарских турниров . Так, когда разгорается война между войсками Мануила Мамиконяна и царя Вараздата, «...когда было послано друг к другу множество послов и передали друг другу все более резкие и оскорбительные слова, после этого назначили час, чтобы встретиться друг с другом в военном столкновении. В назначенный час прибыли и начали бой».

Воинская дисциплина судя по всему была жесткой. Когда юный Артавазд сын Ваче Мамиконяна, вопреки запрету своего дяди Мануила участвовать в бое (Артавазд был еще слишком маленьким) тайно от него все таки вступил в сражение, то лишь благодаря большой храбрости проявленной им в битве (он поразил вражеского военачальника) он «спасся от смертного приговора». Т.е., в иных условиях за неповиновение приказу спарапета, ему, несмотря на родство с последним грозила смертная казнь.

Понятие верности и смерти за царя распространялось и на всю страну и ее людей. Стандартная формулировка, с вариацией этого понятия многократно встречается у Павстоса Бюзанда: «Под рукой у военачальника Васака тогда собралось около 60 тысячи человек отборных воинов....добровольно идущих в бой, чтобы воевать за своих жен и детей, пожертвовать свою жизнь за свою страну, сразиться за свои церкви, за служителей святых церквей, за свою веру и Бога, за своих природных государей Аршакуни». Таким образом, список явлений за которые воинское сословие должно жертвовать своей жизнью, кроме царской династии включает также женщин и детей, священнослужителей, церковь, веру, Бога – в целом страну. Чтобы убедиться, что это не единичная и не случайная формулировка приведем еще несколько ее примеров. Католикос Нерсес говорит собравшимся у него представителям «ашхара»: «...Вы сами сказали, что на протяжении стольких лет вы воюете за себя и свои души, за страну, за ваших жен и детей, за ваши церкви, за обет вашей веры». Мушел Мамиконян «Заложил свою жизнь за свою страну. И умер бы за свое храброе имя, за своих природных владык, за жителей страны, за христианскую веру, ..., за церкви, за близких родичей, за друзей....Он не жалел своей жизни...». Мануил Мамиконян говорит перед смертью своему сыну Арташиру: «С радостью прими смерть за свою страну как твои храбрые предки...Оставь на земле храброе имя...Не бойся смерти...Дерзай умереть за страну, почитающую Бога, ибо это смерть за самого Бога, за церкви, за церковный обет, и природных государей этой страны - Аршакуни».

Постоянное повторение и обилие подобных цитат бесспорно показывает, что перед нами не просто риторические упражнения автора летописи, а взятые из реальной жизни, фактически ритуальные формулировки, часть реально существующего воинского кодекса.

Судя по ритуальности своих формулировок, этот кодекс ведет свое происхождение из языческой древности, но уже в первые же годы христианства был переосмыслен в контексте новых реалий, впрочем не потерпев значительных изменений. Так, еще в первой половине 4 века, католикос Вртанес, сын Григора Лусаворича освящает войну с персами, используя древние формулы, соединенные с христианскими воззрениями, приравнивая погибших в битве с внешним врагом к христианским мученикам: ««..потому что они умерли за нашу страну, за церкви и данную Богом веру...и те, кто не пожалел своей жизни за все это должен быть приравнен к погибшим за Христа...». И католикос Вртанес издал закон, из года в год совершать их поминовение, а также тех, кто таким же образом погибнет за спасение страны».

Кроме того, оружие и знамена армянской армии перед боем проходили специальный обряд благословения. Так, перед битвой у горы Нпат с персами Мушел Мамиконян «...поднес католикосу Нерсесу свои знамена и оружие для благословения..»

То, что смерть в бою еще в дохристианскую эпоху сочеталась с представлениями о некой особой посмертной участи, видимо схожими с представлениями древних германцев о Вальгалле, свидетельствуют другие отрывки из того же автора. Смерть в бою, на коне была не только долгом воина, но и фактически была желанным явлением, воспитываемым в будущем аристократе с детства. Более того иная смерть была для воина была не только горем, но и позором. Когда слуги царя Вараздата убивают спарапета Мушела Мамиконяна его последними словами были: «Хоть бы эта смерть настигла меня на коне». Он смог произнести лишь столько и больше ничего». Более развернуто описание смерти Мануела Мамиконяна, умирающего в постели от болезни: «..После этого Мануел открыл перед ними все свое тело и показал, что на нем не было ни одного места даже величиной в одну монету, которая не была бы поражена в боях...Начал плакать и говорить: «С детства я вырос в войнах....и почему мне не выпало счастья умереть на войне? Почему я умираю так, как скотина ? Как было бы прекрасно, если бы я умер в бою за страну...Хоть бы мне выпало счастье умереть за природных государей нашей страны – Аршакуни, за наших женщин и детей, за братьев, друзей и близких родичей. Я вел себя очень дерзко, но все равно мне выпало умереть худшей смертью – в постели»».

Последний отрывок четко показывает, что не только долг, но и стремление к смерти в бою, были составной частью воинского кодекса. Смерть от болезни в постели, считалась худшей смертью, более того смертью достойной бессловесной твари, «скотины». А смерть в бою – не только даже желанием, но и особым даром небес, показателем божественного благоволения – только так можно объяснить слова Мануила, о том, что ему не «выпало счастье» умереть на войне. В мифологических и ритуальных представлениях древних – «счастье» было не только теоретическим этическим понятием как у нас, а считалось особой «долей» которым боги наделяют смертных. Так, в древнеиранском пантеоне было даже особое божество «Бхага» - в переводе – «божественная доля, счастье» и именно это слово, заимствованное из иранских стало основой для русского слова «Бог». Потому-то мы и можем смело предполагать наличие в Древней Армении представления об особой посмертной участи для воинов погибших в бою, т.е. умерший на войне, был человеком особым образом отмеченным божеством, судьбой, избранным им. Эти представления были частью воинского кодекса, связанного с религиозными представлениями эпохи.

Интересно, что продолжали существовать и древние представления о возможности воскресения умерших воинов. Так, когда умирает Мушел Мамиконян «...домочадцы не поверили в его смерть, хотя и видели его голову отделенную от тела....Некоторые надеялись, что он воскреснет. Потому пришили голову к телу и положили на вершину высокой башни, говоря: «Так как он был храбрым человеком, аралезы спустятся и оживят его». ...Ждали его воскресения». Это еще раз подтверждает связь древнего Воинского Кодекса с религиозными представлениями. Видимо существовала вера не только в лучшую посмертную участь для воинов, но в их воскресенье. Вера в воскресенье представляет довольно уникальным и редким явлением в контексте древних религиозных представлений. В Армении же, судя по этому и другим сообщениям источников, она была составной частью воинского культа и возможно также по этой причине христианское учение о воскресенье в Армении не казалось сильной экзотикой (как могло казаться другим народам).

Кроме верности и жертвенности, атрибутом идеального воинства считалось единство. «Под началом военачальника Васака собралось...около 60 тысячи человек....единые, единодушные ...» или «..Сын Васака Мушел – спарапет Великой Армении, избрал 40 тысяч преданных людей из знати и из своих родичей, единых и единовольных...». Персидский царь Шапух, согласно Павстосу восклицает: «Да, блажен владыка армянского полка, такого государелюбивого, единого и верного войска». И этот идеал также имеет древние аналогии в воинских традициях индоевропейских народов. Хеттский царь Хаттусили обращаясь к своим воинам на народном собрании призывал их «быть единым целым» (буквально «объединится как волчий род»). В Ригведе воспеваются небесные воины Маруты во всем единодушную «стаю» вооруженную копьями, блестящими как молнии.

Насколько можно понять непосредственно после сражения о нем слагали краткие эпические песни (эта традиция была жива еще в период партизанской войны в Западной Армении в конце 19 века). Например Агатангелос приводит отрывок из такой песни о царе Трдате III (287-330) «Как горделивый Трдат, который своей дерзкой смелостью разорил речные дамбы и осушил морские пучины». Описания битв у Павстоса также оставляют часто впечатление цитат из эпических песен: «Яростный полк Мушела, ... от этого полка исходили огонь и пламя и знамена были подобны пламени пожара проходящему сквозь тростниковое поле». Последняя цитата явно навевает ассоциации с гимном Ваагну – богу войны, главный храм которого находился во владениях Мамиконянов в Тароне – «из горлышка тростника возносилось пламя...».

Кроме этого в воинский кодекс Мамиконянов входили и иные проявления рыцарственности. Так, когда к Мушелу Мамиконяну в плен попадает гарем царя Шапуха «Армянский военачальник Мушел не допустил какого-либо бесчестия к женам царя Шапуха, а повелел приготовить для всех носилки и всех их отпустил на свободу к их мужу Шапуху. ...А персидский царь...удивился доброте, храбрости и благородству Мушела, т.к. он не нанес ему какого-либо бесчестия посредством его жен. У Мушела был белая лошадь, и когда Шапух брал в руки кубок вина...он говорил: «пусть пьет вино обладатель белого коня»». За этот поступок Мушелу пришлось оправдываться перед армянским царем, т.к. страна ждала мести за армянскую царицу Паранздем, мать Папа, уведенную в плен и замученную персами до смерти.

Понятие чести (å³ïÇí), кроме своего абстрактого значения имело и материальное воплощение. «Честью» называли особые знаки отличия которые даровались царем наподобие нынешних орденов. Важное значение в сословной чести имел и т.н. «бардз», т.е. то место, которое занимал перед царем во время совета или пира представитель того или иного княжеского рода. Нарушения этого порядка считались большим оскорблением для чести и часто имели весьма экстремальные последствия. Так историк позднего времени Степанос Орбелян передает следующее предание о князе Андоке Сюни, (отце царицы Паранздем). Во время угощения у персидского царя Андоку достается 14-ое место («бардз») среди иных армянских князей. Это место Андок посчитал неподобающим себе «...и не отведал ничего во время этого радостного пиршества. Царские слуги дали знать царю об оскорбленности Андока и о жаждущей крови злости чувствующейся на его лице, но царь не придал этому значения». После этого персидский царь покидает свою столицу, отправляясь на войну с кушанами. «А Андок, вместе с 1700 избранными людьми уклонился и ...спрятал свое войско вокруг царской столицы Тизбона...И когда рассвело войско Андока неожиданно вторглось в город и взяли неисчеслимое количество сокровищ....из домов персидских князей. И взяв огромное количество добычи, собрали в Балаберде ». Т.о. в ответ на нанесенное ему по понятиям того времени бесчестие Андок ограбил иранскую столицу.

Таким образом бесспорно в наличие в Древней и раннесредневековой Армении наличие не только особых представлений о воинской сословной чести, но и об особой системе, которую можно назвать Воинским кодексом, и который имеет весьма древние истоки, связанные с особыми религиозно-мифологическими представлениями. Кроме того, бесспорно наличие весьма развитого чувства родной страны и раннего развития особой идентичности, что представляет одну из уникальных особенностей армянской истории.

[aygestanci]

Это откуда?

[Gentle Giant]

Это мое. Написанно весной для одного проекта, который потом приостановился. Сейчас вспомнил - чего уж будет пылиться у меня на хард диске, поделюсь с родным народом. Статья с претензией на научно-популярную. Местами не отредактирована по указанной выше причине.

[Ширванзаде]

Хорошая статья, GG. Поздравляю.

Думаю, что нормы и представления армянства того времени о чести, достоинстве, патриотизме, cправедливости, воинском долге, о Боге наконец - cуть отражение этико-религиозных Законов, которые условно(!) можно назвать армянским "митраизмом"...

[sunikeci]

"Так, Писак Сюни, обвиняет армянского царя Тирана (338-350) перед персидским вельможей Варазом, в том, что Тиран «..задумал отнять Персидское царство у рода Сасана, потому что, он говорит, что эта держава была нашей и наших отцов; я, говорит, не успокоюсь, пока ... не верну наше прежнее царство его родным отпрыскам, т.е. моему роду, моему дому и мне». Царь Шапух обвиняет своих христианских подданных: «..вы хотите, чтобы вашими владыками были Аршакуни, и преследуете эту цель». Аршак говорит Шапуху: «..Вы, слуги, выкрали престол у нас – своих господ, но я не допущу этого, пока мы вновь не займем наше место»."

Действительно поначалу борьба с персами носила характер не национально-освободительной , а междинастической . Когда свергнутые Сасанидами Аршакиды укрепившись в Армении пытались вернуть себе главный трон . Помоему это сыграло своё негативную роль как в отношение персов к Армении , так и в отношение населения Армении к царскому роду .

[gugo]

o Kodekse chesti est' izvestnaya rabota Ayvazyana

http://www.armenianway.com/AW/Artsakhworld/Library.htm

esli hochesh' mogu postavit' ryadom tvoye

[Gentle Giant]

Про работу Айвазяна знаю, ну и читал конечно. Armenianway это же тот же Арцахворлд? А что тогда с Hrachom? Т.е., сорри, вопрос может личный и не в тему, просто немного не врубаюсь...

[Gentle Giant]

Хорошая статья, GG. Поздравляю.

Думаю, что нормы и представления армянства того времени о чести, достоинстве, патриотизме, cправедливости, воинском долге, о Боге наконец - cуть отражение этико-религиозных Законов, которые условно(!) можно назвать армянским "митраизмом"...

[Ширванзаде]

GG! :up:

"Я думаю можно еще выйти на то, что у армян было представление об особом воинском рае (типа Вальгаллы) и некое учение о воскресении."

Естественно, вспомни Ара Прекрасного, погибшего на поле боя и воскресшего. (Версия Хоренаци была сформулирована уже с оглядкой на жесткую цензуру со стороны церкви в подобных вопросах)...

Если не ошибаюсь Мушега Мамиконяна тоже возносят на башню в надежде на его восрешение...

Что касается названия рая, то я более склонен к славянской параллеле, - Ирий, тем более Ирий конкретно сопоставим с Ара-Арий (небесный Арарат?)...

"Еще мне кажется, можно выйти на существование мистерий в Армении, связанных с именем Митры и/или Ара, которые восходят к подобным мистериям Халди (или наоборот - мистерии Халди восходят к мистерием Ара, это в данном случае не важно)."

Вне сомнений, в Армении существовала мистерия Ара Прекрасного.

Вообще, в эзотерике образов Ара, Ваагна, Мгера (Митры) - наблюдается нечто общее, которое возможно вызвало те этико-религиозные нормы мировозрения и поведения древних армян, о которых ты рассказал.

C другой стороны, по некоторым данным, западный(римский) митраизм формировался на территории Армянского Нагорья и Киликии...

Не являюся ли образы Ваагна и Мгера, носящие иранские имена, воплощениями-ипостасями исконно армянского Ара, армянские имена которых были позабыты?.. Не эта ли религия была основой, из которой в последствии развилась та, которая получила название римского митраизма?

"А потом представить в том числе в популярном виде. Конечно в этом направлении есть работы - скажем того же Армена Петросяна, но есть еще многое, что я нигде не видел, но интиутивно чувствуется."

Армен Петросян - умница.

Расскажи, пожалуйста, больше о своих размышлениях на эту тему.

А интуиция - вещь паразительная. Поверь, я знаю что говорю...

[Lion]

последние, не очень значительные территориальные изменения произошли в 37 г., т.е. более 300 лет страна оставалась в одних и тех же границах

[Robbit]

В высшей степени интересная статья. Однако, некоторые утверждения мне представляются спорными.

1. Вы утверждаете,что представление о себе и своем месте в мире в течение 4-ого века претерпевали изменения от "могущественной и богатой страны" до более слабого по сравнению с соседями народа, которому необходима внешняя опора /новая тенденция/. В качестве аргументов вы приводите /противопоставляете/ деятельность и высказывания Аршака-Васака и следующих за ними деятелей.

ИМХО, деятельность Аршака и Васака резко выделялась и явлалясь для Армении 4-ого века скорее исключением, попыткой выхода из русла упадка, ведь недаром деятельность Аршака-Васака занимает около трети текста Павстоса Бузанда. И до и после Аршака армянские нахарары и цари независимой политики не вели- они имели или проримскую или проперсидскую ориентацию. Лишь Аршак и Пап попытались вести более независимую политику,однако оба в конечном счете потерпели неудачу.

В то же время, уже в 4 веке, появляются и иное самоощущение, представление о себе как о более слабом по сравнению с соседями народе, которому необходима внешняя опора. Эта, по-видимому, новая тенденция более выпукло представлена у Хоренаци: «..Мы хотя и небольшая грядка, и ...обделены могуществом...», но первые ее элементы видны уже у Павстоса.

[Lion]

Роббит джан

В общем у тебя расхождения с Джентл скорее такое...Он напысал про идеал, про доминирующую и официальную идеалогию, которому в разной степеин придерживались разные люди, а ты про реальную жизнь... Это особенно касаетса этого

Спорно. Наоборот, заговоры против собственного государя были в порядке вещей. Множество примеров и у Павстоса и у Хоренаци, и античных авторов. Самый яркий пример- Трдата Великого по версии Хоренаци отравили нахарары. Вспомним также чехарду на армянском престоле в 1-ом веке н.э. до воцарения Аршакуни, когда армянские нахарары свергали ставленников Рима одного за другим...

Во-вторых, Мушеха за сохранение жизни Урнайра по головке не погладили, а наоборот, другие нахарары начали всячески злословить по этому поводу перед Папом...