2 недели в Азербайджане

[SUM]

Дмитрий Чулков

https://medium.com/@chulkovd?source=post_header_lockup

 

В январе 2018 года я пропал во время туристической поездки в Азербайджан. Благодаря моим друзьям новость об этом достаточно широко разошлась в интернете и СМИ. Ниже я постараюсь изложить, что же со мной происходило все эти дни. Самая важная для меня часть этой истории происходила без моего участия, она связана с усилиями десятков знакомых и незнакомых мне людей, пытавшихся меня найти и помочь мне. Этот рассказ от первого лица — прежде всего для них.

Пару слов о себе. В 2012 году я закончил физический факультет МГУ по специальности астрономия и с тех пор работаю младшим научным сотрудником в Институте Астрономии РАН в Москве. Активно занимался популяризацией астрономии и развитием школьного образования в качестве экскурсовода Московского планетария и педагога-организатора Центра Педагогического Мастерства. Примерно с осени 2012 года я начал много путешествовать, сначала в рамках командировок, а затем и самостоятельно. Гибкий график на рабочем месте позволяет мне покупать дешёвые авиабилеты и совершать короткие, недорогие поездки на 3–4 дня. Изредка я могу себе позволить и более длительные и дорогие путешествия.

Итак, ещё 26 июля 2017 года я

Спойлер

 

купил билеты авиакомпании Buta в Гянджу на 3–10 января 2018 года, обошлись они всего в 3481 рубля (около 60 долларов на тот момент) в оба конца. Правда, в эту стоимость не входил багаж, так что незадолго перед вылетом я доплатил 81 манат за возможность его провезти, и реальная цена билетов стала чуть выше 6 тысяч рублей. Это уже не столь дёшево, но для новогодних праздников, когда билеты обычно дорожают, всё равно очень неплохо. Первые несколько дней я собирался провести в окрестностях Гянджи, а дальше хотел отправиться на север страны. Проживание я нашёл на booking.com, на 3–6 января забронировал гостевой дом в Гяндже, на 6–10 января — в Шеки. Проживание недорогое, не дороже 25 манат за сутки, отзывы на booking.com были хорошие. Хозяин гостевого дома в Гяндже связывался со мной сразу после бронирования, просил подтвердить, что я приеду, обсудили мы и достопримечательности, включая пресловутое озеро Гёйгёль. Он сказал, что есть два варианта — либо ехать на такси от города Гёйгёль, куда можно добраться на местном автобусе, либо вместе с турфирмой прямо из Гянджи. Цену он обозначил примерно в 55 манат (30 с небольшим долларов), что в формат моей бюджетной поездки не вполне вписывалось.

3 января я отправился в Гянджу. Пока ехал в московском метро, отправил селфи хозяину — это было необходимо, чтобы меня встретил таксист в аэропорту. На такси я стараюсь не ездить, но общественного транспорта в аэропорт Гянджи не ходит, прилетал я вечером, так что я пошёл по простому пути.

 

 

 

 

Аэропорт Гянджи

Благополучно долетел, на паспортном контроле в Азербайджане спросили, куда я еду, ответил что в Гянджу, после чего без дальнейших вопросов мне поставили штамп в паспорт. На той же самой странице были штампы Армении, вопросов они тогда не вызвали. В зоне прилёта сразу встретил таксист и отвёз меня за 8 манат к месту проживания. Там меня приняла хозяйка, она приходилось мамой человеку, с которым я общался до этого. Встретила она меня гостеприимно и радушно, накормила, хотя и отказывался. С ней мы тоже обсудили планы на поездку, услышав про Гёйгёль, она сказала, что другие её гости как раз завтра туда собираются. Я спросил о возможности к ним присоединиться, но она ответила, что гостей трое, и больше таксист не возьмёт. После этого она мне обозначила достопримечательности самой Гянджи, их я отметил у себя в Google maps. Говорили мы, конечно, не только про достопримечательности, разговор был интересный. Например, она предупредила меня о том, что, если в маршрутке уступить кому-то место, у тебя непременно возьмут сумку, бояться этого не стоит. На завтра я сам с этим столкнулся — уступил место женщине, а она хватает мой рюкзак, улыбается и пресекает мои попытки забрать его обратно.

Утром 4 января хозяйка отправилась на работу, а я вместе с ней поехал в центр Гянджи, где и гулял целый день. Посмотрел не всё, что хотел, но некое представление о городе получил.

Вечером снова много говорили с хозяйкой. Узнав, что я астроном, она попросила объяснить меня смену времён года, что я с удовольствием и сделал при помощи небольшого глобуса. Спросил её, понравилась ли другим гостям поездка на озеро, она ответила, что очень. Тогда же она мне и посоветовала доехать до озера автостопом — люди в Азербайджане отзывчивые, обязательно помогут. Как доехать до города Гёйгёль на маршрутках, она мне подробно объяснила. Вечером помог хозяйке нарвать хурму, которая росла у неё в саду.

5 января

Погода, как и вчера, была облачная, не очень располагала к поездке в горы, но на следующий день нужно было ехать в Шеки, поэтому я решил всё же попробовать съездить к озеру. Оделся я теплее обычного: трекинговые ботинки с плотными носками, тёплые штаны, флисовый верх. Эта экипировка впоследствии оказалась весьма удобной во время моего заключения. С собой у меня был рюкзак с фотоаппаратом Fujifilm X-10 (неплохая, хотя уже потрёпанная, компактная камера), кнопочной Нокией (использую для звонков, мобильного интернета там нет), планшетом (им я пользуюсь как навигатором с помощью Google maps, разьём для Sim-карты я по неосторожности сломал, так что функцию телефона он потерял). Также с собой были запасные аккумуляторы к фотоаппарату, бутылка воды, небольшая косметичка с влажными салфетками для рук и оптики.

Без особых проблем на 3-х маршрутках (проезд- 20 местных копеек) доехал до города Гёйгёль. На автостанции, как и ожидалось, было много скучающих таксистов, и я поспешил от них ретироваться по центральной улице. Центральная улица Гёйгёля отреставрирована в едином стиле и напоминала уютный немецкий городок. В XIX веке там действительно жили немцы, поселение называлось Еленендорф. Пофотографировал с разных сторон главную достопримечательность — немецкую кирху. Хотел зайти внутрь, но было закрыто. Пошёл дальше, как раз в это время закончились уроки в школе, так что вместе со мной по домам шли школьники младших классов. Позвонил мобильный — звонили со следующего бронирования в Шеки, спрашивали, приеду ли. Сказал, что, иншалла, завтра должен быть.

Центральная улица закончилась, тут мне бы стоило посмотреть на навигатор и повернуть налево, я же двинулся дальше вслед за школьниками и поднялся к советским пятиэтажкам. Дальше начался частный сектор, уже не столь нарядный, как в центре. Тут я наконец посмотрел в карту на своём планшете и увидел, что дорога к национальному парку идёт влево. Но свернуть было уже нельзя, была видна застава военной части — караул, серьёзный забор. Возвращаться обратно, делая серьёзный крюк не хотелось, поэтому я решил идти дальше прямо, обойти военную часть и выйти к трассе.

Улица кончилась, впереди был каменный забор, в нём был сделан пролом, для удобного прохода лежал камешек. За ним шла тропинка, было видно, что она часто используется (её видно на спутниковых снимках Google). Выглядело это как барьер для ограждения жилого посёлка от животных, которые могли пастись на поле. Никаких знаков или надписей, запрещающих проход не было. Здания вполне походили на вид заброшенной фермы. Наверное, здесь решающую роль сыграла моя близорукость — одень я очки, скорее всего, понял бы, что передо мной что-то военное, а не загон для скота и старая водонапорная башня. Но погода была пасмурная, красивых пейзажей не наблюдалось, очки лежали в футляре в рюкзаке, ничего дурного в том, чтобы пройти дальше по тропинке, я не увидел. Конечно, можно было развернуться и пойти обратно, но возвращаться той же дорогой, делая большой крюк, не хотелось, так что я решил пройти по полю.

Прошёл через пролом в заборе, впереди была открытая местность, как раз немного стала проясняться облачность, стали проявляться горы вдалеке, так что я достал свой фотоаппарат и сделал 3–4 снимка. Убрал обратно камеру в рюкзак, повернул налево и пошёл в сторону трассы. Вскоре меня окликнули. Я не увидел, кто это сделал, но решил, что идти дальше не стоит и не спеша пошёл обратно. Крикнули второй раз, более решительно, тогда я понял, что лучше подойти и объясниться. Оказалось, что кричал молодой парень в камуфляже с автоматом. (Оговорюсь, что в армии я не служил, в погонах не разбираюсь, поэтому звания сообщить не могу.) Я его поприветствовал (Салам!), и уже по-русски спросил, как мне отсюда выйти. На русском он не говорил, но жестами показал идти обратно. Вскоре подошёл второй военный, жестами позвал за собой, отвёл меня к старшему, который уже неплохо говорил на русском языке. Тот сказал, что это военная часть, ходить сюда нельзя. Я ответил, что в военную часть мне не надо, а нужно на трассу, ведущую к озеру. Нет проблем, но нужно сначала побеседовать.

Он меня провёл к основной территории части, периодически подходили новые люди, очевидно, старшие по возрасту и званию. Вскоре забрали скопировать паспорт, спросили про фотоаппарат, попросили посмотреть фотографии. Снимки, на которые могли попасть военные объекты, я сам предложил удалить, что сразу и сделал. Так что возможности посмотреть, что же такое я сфотографировал, у меня не было. Сначала разговаривали на улице, собеседники периодически менялись, так что приходилось многократно отвечать на похожие вопросы, что несколько утомляло. Военные общались вежливо, многие с удовольствием рассказывали о том, что сами служили или бывали в России. Меня спрашивали как попал в часть (описал свой маршрут), зачем приехал в Азербайджан (туризм, люблю путешествовать), где поселился (забронировал в интернете, адрес наизусть я не помнил), нравится ли мне в Азербайджане (да, отвечал я без задних мыслей), почему путешествую один (лучше ездить одному, чем сидеть дома), в каком районе Москвы живу, служил ли я в армии, почему не служил, занимаюсь ли я спортом, где работаю, сколько получаю, хватает ли этих денег на путешествия, какими языками владею, женат ли я, есть ли родители. То что я в 28 лет не женат, их очень удивляло. Не менее странным для них было и то, что я езжу один — привыкли, что туристы перемещаются группами. Интересовались житейскими подробностями — сколько стоят продукты в Москве, много ли у нас снега и т.д. Добродушно сказали, что хорошо, что я не стал убегать, когда мне крикнул военный — иначе бы застрелили. Отвели в местную столовую, угостили чаем, в это время мы даже договорились, что они меня подвезут к озеру за 20 манат, нужно только немного подождать. Попросили позвонить хозяйке, у которой я остановился. Я попросил её не обижать, она-то уж точно ни в чём не виновата. Ответили, что к ней претензий нет — понимают, что она так зарабатывает. Во время моего звонка трубку она не взяла. Продиктовал военным её номер. Извинялись за задержку, говорили, что если бы действительно подозревали в шпионаже, общались бы со мной совсем по другому, и находился бы я при этом в другой позе. Отмечали, что, приди я в военную часть в России, тоже были бы проблемы. Я соглашался, но отмечал, что у нас объекты, в которые нельзя заходить посторонним, обнесены колючей проволокой, так что внутрь случайно не зайдёшь. На тот момент я не ожидал, что закончится всё арестом, в шутку благодарил собеседников за незапланированную экскурсию по военной части. Мне действительно было интересно пообщаться с людьми, с которыми в обычных условиях я бы не столкнулся.

Потом отвели в штаб, там уже внимательнее полистали паспорт и начали спрашивать про мои поездки в Армению. В загранпаспорте у меня штампы были из трёх поездок, но отметки первой поездки 2011 года практически не читаются, нужно было сильно постараться, чтобы отыскать их на фоне российских и украинских штампов похожего цвета, так что я сказал, что ездил дважды — в 2016 и 2017 году. Спрашивали, в каких в городах я был (Гюмри, Ванадзор, Алаверды), мои общие впечатления, где больше понравилось — в Азербайджане или Армении. Я дипломатично отвечал, что ничего плохого про Армению сказать не могу, люди на Кавказе везде гостеприимные, природа красивая. Очень интересовались Гюмри, спрашивали почему летал туда (потому что туда летает Победа с билетами за 1000 рублей), посещал ли российскую военную часть там. Я сказал, что знаю, что она там есть, но к части я не подходил, поводов общаться с военными не было. Спросили, видел ли военных в Ванадзоре, там, по их словам, армянская часть (в Ванадхоре я провёл лишь одну ночь перед поездкой в Алаверды, так что там толком ничего не видел). Говоря про армян, с удовольствием цитировали Пушкина («Ты трус, ты вор, ты армянин» ), ссылались на Грибоедова. Некоторые, впрочем, не отказывали себе в удовольствии использовать иные слова, которые я здесь не буду приводить. Рассказывали о том, что армяне появились на Кавказе в XIX веке, куда их переселил русский император с территории современной Турции. Но в целом соглашались, что сама по себе поездка в Армению для россиянина нарушением не является, просто вызывает лишнее подозрение, и просили меня с пониманием к этому отнестись.

Общение затягивалось, военные поясняли, что обязаны по уставу доложить обо мне наверх. Мы продолжали мило беседовать, мне рассказали про историю города, про молокан, проживающих в Азербайджане, посоветовали среди них найти себе невесту. По телевизору показывали сюжет с военными действиями, мне пояснили, что Азербайджан построил посёлок на отвоёванной в 2016 году территории. Про события в Карабахе со мной говорили мало, я дал понять, что детально историей не интересовался. Особого возражения это не вызывало, просили почитать в интернете про события в Ходжалы. Заверил их, что когда доберусь до интернета, почитаю. Случилось это нескоро… Сфотографировали на фоне белой стены на свой мобильный телефон. Уже при мне продолжали копировать страницы моего паспорта. Отвели в солдатскую столовую, хотя я и отказывался, накормили как дорогого гостя обедом. Дали с собой яблоко (мне оно потом пригодилось в изоляторе). Иногда в процессе ожидания я оставался в кабинете один, дверь не запирали. Телефон был со мной всё это время, домой или куда-то ещё я не звонил — не ожидал последующего задержания, а пугать и беспокоить по пустякам не хотелось.

Наконец, пришёл товарищ в тёмном пальто, представился, что он из особого отдела. С ним было ещё двое. Сразу дал понять, что дело серьёзное. Сказал мне, что 90% шпионов, попадающих в Азербайджан, с российскими паспортами, поэтому моё проникновение на военную базу вызвало подозрение. С сожалением сообщил, что есть даже азербайджанцы, работающие на армянскую сторону. В отличии от военных, его интересовала техника, которая была у меня с собой. Сначала просмотрел мои фотоснимки (кадры, на которые попала территория части, к тому моменту уже давно были удалены). Потом стал изучать телефон, историю звонков, его интересовали входящие и исходящие звонки на азербайджанские номера (это были контакты в гостевых домах Гянджи и Шеки). Потом перешёл к СМС, но на моей Нокии маленькая память, старые смс я просто удаляю, так что ничего интересного там не было, кроме номера банковской карточки моей мамы. Дальше перешли к планшету, последние СМС-сообщения там более чем годичной давности. Нашёл в памяти одну фотографию — каким-то образом там остался снимок лекционной аудитории на физическом факультет МГУ, для фотографий я планшет не использую. Дальше зашёл в Telegram и начал просматривать мои контакты. Поспрашивал про мою переписку с хозяином гостевого дома (я ему отправлял селфи, чтобы меня встретил таксист в аэропорту), дальше спросил кто такой Лев Шлосберг (я подписан на его публичный канал), в какой он партии. Спросили, интересуюсь ли я политикой, делаю ли комментарии. Ответил, что про российскую политику читаю, но не комментирую. (Это правильно! — ответили мне все хором.) Спросил, есть ли я в фейсбуке, попросил найти меня в своём телефоне. Просмотрел список друзей (в фейсбуке у меня друзья в основном иностранцы с разных конференций или школьных олимпиад). Очевидно, искал среди них армян, потому что первым делом спросил, кто такой Арег Микаелян (это директор Бюраканской обсерватории), и где я с ним познакомился. Про Бюраканскую обсерватории они не слышали, но быстро проверили эту информацию. Удивились, почему я пишу в фейсбуке на английском. Осмотром техники не ограничились, несколько раз спросили, как я попал в часть, и почему перелез через два (!) забора. Я терпеливо описывал свой маршрут, подчёркивая, что через пролом в заборе по тропинке я прошёл один раз, а о том, что там военная база я не знал, тем более на карте в Google maps она не отмечена. Тщательно просмотрел страницы моего паспорта, спрашивая по несколько раз про цели и сроки моих предыдущих поездок. Естественно, интересовали прежде всего поездки в Армению. Нашли подозрительным и нелогичным для туризма, что две мои поездки в Армению были совершены почти подряд, с интервалом в две недели. Поспрашивали про азербайджанские штампы, также их внимание привлекло большое количество украинских отметок (сказал, что ездил к родственникам). В конце концов, отыскал слабо читаемый армянский штамп 2011 года. Порадовался, что поймал меня, поспрашивал про эту поездку (это была молодёжная конференция по астрономии в Ереване).

Наконец, вышли на улицу и все вместе прошли моим изначальным маршрутом, я показал, где попал на территорию части, отметив, что никаких ограничивающих знаков там нет, зато есть тропинка. Спросил, зачем же здесь камень лежит для удобного прохода, если ходить здесь нельзя? Показалось, что вопрос исчерпан, товарищи из особого отдела ушли совещаться между собой, а военные отвели меня обратно в часть, вскоре вернули паспорт, несколько раз попросили проверить, чтобы я ничего не забыл из вещей, сказали что на машине отвезут в Гянджу, попросили больше здесь не появляться. Военнослужащие по прежнему были ко мне приветливы, договорились, что на озеро отвезут меня 9-го, бесплатно. Тепло попрощались, сели в их машину, по дороге они мне показали трассу, ведущую в национальный парк, с просьбой не перепутать дорогу в следующий раз. Высадили из машины почему-то не в Гяндже, а где-то на окраине, около памятника. Сказали, что сильно торопятся, продиктовали номер телефона, по которому нужно было позвонить, чтобы договориться о поездке к озеру. Я записал его на бумажку, их ручка осталась у меня (а вот бумажку позднее изъяли). Я несколько удивился, почему мы не поехали в Гянджу, как они говорили изначально, но придавать этому значения не стал, доехать самому мне было не сложно. К вечеру погода улучшилась, хотя и похолодало. Стало видно гору Кяпаз, так что когда военные уехали, я решил немного пофотографировать памятник и горы, ну а потом уже добираться обратно в Гянджу на автобусе.

Но вернуться в Гянджу мне не удалось. Не успели меня покинуть военные, как спустя долю минуты подъехала полицейская машина. Автомобильное движение было довольно плотное, пешеходов вокруг не было. Сразу стало понятно, что это за мной. Трое полицейских вышли из машины и подошли ко мне. Сразу представились (на русском языке), показали удостоверение, попросили документы. В отличии от военных, общавшихся со мной вежливо, приветливо и абсолютно спокойно, полицейские вели себя весьма грубо, говорили со мной на повышенных тонах, думаю, пытались спровоцировать на ответную реакцию. Я старался не давать поводов. На русском говорил один из них, очевидно, старший, он отдавал указания молодым напарникам. Потребовали досмотреть рюкзак, положили его на асфальт. Затем один полицейский начал обыскивать карманы в моей одежде, а другой одновременно протягивать мне в лицо своё удостоверение. В этот момент первый полицейский нагнулся, ощупывая мои ноги, и с его головы упала фуражка. Зачем ты это сделал?- радостно спросил старший. После этого меня нежно взяли под руки и отвели на заднее сидение полицейской машины. «Это провокация» — спокойно сказал я им. Конечно, было понятно, что задерживают меня не за «сопротивление» полицейским, а по указанию военных (или спецслужб), специально высадивших меня в удобном для задержания месте. Полицейские со мной и не спорили, только отводили глаза. Доклад по рации о моём задержании был сделан на русском, чтобы мне тоже было понятно. Сводился он к тому, что я грубил полицейским при проверке документов и смахнул фуражку.

Доехали до полицейского участка, поднялись по лестнице на один из верхних этажей. Попросили мой рюкзак, отнесли его в кабинет, так что пару минут я его не видел. Потом пригласили туда и попросили предъявить содержимое. Я попросил полицейских извлечь вещи из рюкзака самостоятельно, поскольку другие люди имели к нему доступ и могли положить туда посторонние предметы. Оставлять свои отпечатки пальцев на них мне не хотелось. Потребовали ещё раз, я снова отказался. Наконец, на третий раз мне удалось настоять на своём, и вещи извлекали они сами. К счастью, ничего постороннего в рюкзаке не оказалось. По началу со мной общались на повышенных тонах, кто-то из старших по званию ткнул пальцем на герб, находящийся на фуражке, и спросил, как же я смел уронить его на землю. Я сказал, что герб красивый, но мне очень стыдно за его слова, потому что полицейских я не трогал и не сопротивлялся им. Вскоре в кабинет по очереди вошли два пожилых человека, как позднее выяснилось, адвокат и переводчик. Начали оформлять материалы дела, естественно, на азербайджанском языке. Я просил переводить содержимое, мне, хоть и с неохотой, но переводили. Пояснили, что речь идёт об административном правонарушении, не об уголовном. Статья 535.4, фабула обвинения сводилась к тому, что я агрессивно вёл себя по отношению к полиции. Про военную часть в деле упоминания не было. От адвоката по назначению я отказался, что зафиксировал в письменном виде (на русском языке). На это мне сказали, что ждать, пока из Баку приедет мой адвокат, никто не будет, поэтому государство мне всё равно предоставит адвоката, хочу я этого или нет. Адвокат, старенький дедушка, сидел тихо и со мной не проронил ни слова. В показаниях я написал, что полицейских не трогал и не оскорблял, а фуражку полицейский уронил сам, случайно или намеренно. Давления на меня по поводу показаний не было, признать вину не просили. Оформлявшие документы удивлялись, чего я так переживаю, это же всего лишь административное дело, ничего страшного, полезный опыт для молодого человека… Думаешь, в Москве азербайджанцев не задерживают?.. В процессе оформления бумаг полицейские стали интересоваться тем, как я оказался у военных, так что для них не была секретом настоящая причина моего задержания. Сначала, правда, думали, что задержали меня где-то в районе озера. То, что я до него так и не доехал, их удивило. Поспрашивали про мои впечатления от Гянджи, планы на дальнейшую поездку, жизнь в Москве. Наконец, бумаги оформили, напоследок начальник накричал на меня на азербайджанском языке, ругая за медлительность. Ещё бы, вечер пятницы, всем домой хотелось… Вышли из кабинета, мой рюкзак сначала остался в кабинете, когда мы уже спустились по ступенькам вниз, прибежали и мне его отдали.

Сели в полицейскую машину, поехали, как потом выяснилось, в суд. Прошли в зал на первом этаже. Меня посадили на стул в первом ряду, вдалеке стояла закрытая пустая клетка, секретарь, переводчик, адвокат (от которого я отказался) сидели ближе к судье. Рядом со мной было несколько полицейских. Иллюзий по поводу судебного процесса я не строил, было понятно, что выпишут то, что посчитают нужным. Вошёл судья. Вначале представили участников процесса, спросили нет ли у меня претензий к судье. Я не возражал. Двое полицейских в качестве свидетелей озвучили свои показания, согласно которым я вёл себя агрессивно, отказывался предъявить паспорт и вещи к досмотру. В рамках судебного процесса была возможность задать вопросы свидетелям, я спросил, как же паспорт оказался у полицейских в руках, если я отказывался его предъявить? Мне задали вопрос слегка философского содержания, в Гёйгель ежегодно приезжают тысячи туристов из разных стран мира, но первым задержали именно меня, в чём же дело? Я ответил, что моё задержание никак не связано с тем, что утверждается в обвинении. Слова участников процесса мне переводили в кратком содержании. Наконец, судья удалился для принятия решения. Во время перерыва спрашивали, где мои вещи, в общении полицейских друг с другом звучало слово «депортация». Не самый плохой вариант, подумал я. Наконец, вернулся судья и быстро зачитал решение. Целиком мне его не перевели, только буднично сказали, что дали 10 суток, и у меня есть возможность подать апелляцию. Как это сделать?- спросил я. Приедете, там вам скажут.Всё проходило спокойно, обошлось без наручников.

Поехали обратно в полицию. На этот раз на верхние этажи не пошли, остались внизу. Переводчик поспрашивал меня о впечатлениях от Азербайджана, интересовался, куда я собирался поехать дальше. Вошли в блок, в котором находится следственный изолятор. Переписали все мои вещи, вплоть до каждой одноразовой салфетки для оптики, убрали рюкзак в шкафчик. С собой разрешили взять пальто, бутылку для воды, носовой платок и оставшееся от военных яблоко. Сначала хотели, чтобы я вытащил ремень и шнурки из обуви, но потом махнули рукой. Пришёл врач, осмотрел на предмет телесных повреждений, я подписал, что физического насилия ко мне не применялось. Спросили рост, вес и группу крови­, снова попросили расписаться. Я спросил о возможности сообщить о своём аресте. Сейчас уже поздно, а завтра обязательно — заверили меня. Попросили снять уличную обувь, выдали резиновые тапочки, зубную пасту и щётку (щётка была новая, в упаковке). Спросил про душ — сказали, что раз в неделю, по воскресеньям. Попросил книжки на русском языке, выдали три штуки. Дежурный полицейский предупредил, что далеко не все знают русский, так что с другими сменами придётся общаться жестами.

Наконец, отвели в камеру. Сразу предложили чай. В камере просидел я недолго, дверь открыли, и мы снова пошли наверх, в тот же кабинет, где до этого оформляли материалы дела. Там составляли список всех моих поездок с датами согласно штампам в загранпаспорте. Дело это неблагодарное, учитывая что в паспорте у меня заполнены все страницы, штампы ставились зачастую весьма хаотично, многие читаются довольно плохо. Общались со мной вновь спокойно и приветливо, про сопротивление полиции уже никто не вспоминал, лишь спросили, как я умудрился попасть к военным. Удивлялись, как так можно столько путешествовать, сами они были только в Грузии, России, Турции. С интересом спрашивали про разные страны, узнавали, где больше понравилось. Я обратил внимание, что в соседний Тбилиси приезжают толпы туристов со всего мира, фотографируют на профессиональную фототехнику, и никто их не трогает. Меня заверили, что в Баку туристов тоже полно, и туристов в Азербайджане никто не задерживает. Тут я не мог не спросить про Александра Лапшина (puertto), которого аж из Белоруссии привезли. А Лапшина тут уже нет, отпустили. Составлявший список моих поездок сказал, что знаком с ним, назвал сукой и ругал его за то, что тот полез в чужую войну. По его мнению, либо он работал на армян, либо они его использовали. Обсудили возможность посещения туристами Абхазии и Карабаха, согласились что легально (с точки зрения Азербайджана) посетить Карабах невозможно. Я спросил, будут ли у меня в дальнейшем ограничения на въезд в Азербайджан? Ответили, что нет. Рассказали немного про Азербайджан, подарили цветную брошюру про Гёйгёльский район. В завершение я, естественно, спросил о возможности позвонить домой, или хотя бы в гостевые дома в Гяндже и Шеки. Дома будут думать, что меня убили или похитили в Азербайджане — сказал я. Сейчас уже поздно, завтра позвонишь. Общались мы действительно долго, до двух часов ночи. Ощущения, что меня будут держать все 10 суток на тот момент не складывалось, казалось, что разберутся и отпустят быстрее.

Изолятор

 

1) Дверной проём 2) Дверь в санузел 3) Раковина 4) Унитаз 5) Видеокамера (сверху) и мусорное ведро (на полу) 6) Шкаф 7) Кровать 8) Стол и стулья 9) Окно, батарея

Вопреки моим ожиданиям, камера, в которой мне предстояло провести 10 суток, оказалась не столь ужасна, на первый взгляд, она была похожа на номер в гостинице эконом-класса или хостеле. Рассчитана она была на двух человек, но первую половину срока я находился в ней (и во всём изоляторе) один. Напротив входа, выше уровня глаз находилось пластиковое окно, закрытое металлической решёткой в мелкую сетку. Открывалось для проветривания оно снаружи, в закрытом состоянии сквозняка от него не было. Днём через окно были видны макушки деревьев, сориентировано оно на северо-запад, так что Солнце в камеру не попадало. Под окном располагалась батарея. В дальнем правом от входа углу расположена двухэтажная кровать с лесенкой для подъёма на «верхнюю полку». Постельное бельё было уже заправлено. Не знаю, как часто его меняют, но моё было чистым. Пододеяльника, увы, предусмотрено не было, зато полагалось маленькое, уже несвежее полотенце. Напротив кровати стол, два стула, которые привинчены к полу. К кровати примыкал шкаф, которым за неимением личных вещей я почти не пользовался. Дальше за перегородкой находился санузел, а именно раковина и унитаз европейского типа. Вход в санузел был через дверь, что позволяло добиться относительной приватности даже при наличии соседа. Вода из под крана высокого качества, так как берётся из того самого озера Гёйгёль, куда я собирался поехать. Горячая и холодная, круглосуточно. Дополняла санузел мыльница с туалетным (не хозяйственным) мылом. Туалетной бумаги не было предусмотрено, но проблем с гигиеной это не создавало. Напротив санузла, около входа, стояло ведро для мусора. Посреди комнаты с потолка постоянно, в том числе и ночью, светила жёлтая лампочка, недостаточно яркая для комфортного чтения в тёмное время суток, но слишком яркая для ночного сна. Мне повезло занять нижнюю полку, куда падала тень от верхней. Заснуть сверху мне было бы гораздо сложнее. На входе располагалась металлическая входная «дверь», разумеется, без ручки. В двери сделано прямоугольное отверстие, через него можно было немного высунуться в коридор, также через него передавали еду. «Кормушка» позволяла поставить прямо на на неё стакан с кипятком, или пустую посуду. В принципе, она закрывалась снаружи, но её почти всегда оставляли открытой. Позвать охранников можно было, постучав по металлической двери. В углу над мусорным ведром располагалась неприметная на первый взгляд видеокамера. Наконец, к двери скотчем были приклеены права и обязанности заключённого, разумеется, на азербайджанском языке.

Коридор был разделён металлической решёткой (впрочем, остававшейся открытой) на две части. С одной стороны находилась моя и ещё 3 камеры для заключённых, одна двухместная и две шестиместных. Они оставались пустыми всё время моего пребывания. В этой же стороне коридора находился выход во двор для прогулок. С другой стороны решётки располагались кабинеты для охранников, камера хранения, душевая и т. д. В коридоре был кондиционер, в дальнем торце висели настенные часы.

Обычный день в изоляторе протекал так. Незадолго до подъёма даже через закрытое окно можно было услышать призыв к утренней молитве, доносившийся от расположенной неподалёку мечети. Далее, когда за окном было ещё темно, следовал подъём: Дмитрий, доброе утро! Иногда это сопровождалось постукиванием по двери. Следовало время утреннего туалета. Спустя какое-то время приносили завтрак, он всегда был одинаковый: куриное яйцо (вкрутую или всмятку) и много хлеба. Еду приносили в пластиковой посуде, после принятия пищи её полагалось помыть и отдать обратно охранникам. Кипяток можно было попросить в любое время, охранники обычно предлагали сами. Чайные пакетики выдавали исправно, сахар, соль и молотый перец были в наличии, и при необходимости запасы пополнялись. После завтрака следовала уборка в камере — сначала веником, потом влажная — шваброй. В коридоре и других помещениях приходила убираться уборщица, очень милая женщина. Она прекрасно говорила на русском, долгое время жила в Архызе. Каких-то придирок по поводу уборки ко мне не было. За всё время пребывания в камере насекомое я встретил один раз, так что, в целом, везде было чисто.

Обычно сразу после уборки можно было отправиться на прогулку. Проходила она во внутреннем дворике: вытянутой прямоугольной площадке с высокими стенами, сверху которой натянута мелкая металлическая сетка. Небольшая часть дворика покрыта навесом — очевидно, от дождя. Внешний мир, кроны деревьев, были видны только в одном направлении, также было доступно обзору фрагменты самого здания полиции. Солнце обычно было скрыто либо за стенами, либо за облаками. Впрочем, пару раз во время утренней прогулки я его всё же видел, а один раз, к своему удовольствию, заметил серп стареющей Луны. Строгого ограничения на время прогулки не было, иногда разрешали гулять сколько угодно, иногда просили вернуться раньше, чем мне бы хотелось. Во время прогулки охранники открывали на проветривание окно в камере, как правило, оно оставалось открытым в течение дня до вечера. Далее до обеда было свободное время, которое я старался тратить на чтение. Обед, как и ужин, состоял всего из одного блюда, большим разнообразием они не отличались, но всё же менялись. Это мог быть борщ, некая разновидность горохового супа, варёная картошка, один раз была гречка и жареная карточка. Ко всему этому полагалось огромное количество хлеба. Питание было вполне вкусным, приготовлено со специями, я ел почти всё с удовольствием. А вот количества мне не хватало, к концу своего пребывания я явно потерял в весе.

Между обедом и ужином проходила ещё одна, вечерняя прогулка, ужинали уже в тёмное время суток. До отбоя оставалось ещё много времени, но вечером я старался читать поменьше, чтобы не портить зрение — света от лампочки было недостаточно. От нахождения в замкнутом пространстве при искусственном освещении глаза уставали, поэтому я использовал прогулки как раз для тренировки глаз. Да и во время бесед, которые со мной проводили в дальнейшем, в свободную минуту я жадно смотрел в окно, давая отдохнуть зрению. Наконец, около 11 часов вечера разрешали ложиться спать. Из-за отсутствия какой-либо деятельности время в изоляторе тянется непривычно медленно, и занять его дополнительными часами сна было нельзя. Ручки, бумаги, возможности что-то записать не было. Металлическая кровать была украшена выцарапанными надписями имён предыдущих постояльцев.

Сразу при заселении в камеру я спросил, есть ли у них книги на русском языке. Мне дали три, выбора не было. Сначала прочитал «Сострадание» Татьяны Чаладзе. В книге описаны события Карабахского конфликта, естественно, взгляд со стороны Азербайджана. Я не литературный критик, поэтому лишь коротко замечу, что книга мне не понравилась, подача материала у меня вызвала скорее симпатию к противоположной стороне. Из книги была вырвана пара страниц, на которых рассказывалось о землетрясении в Армении 1988 года. Вторая книга, которую я прочитал целиком- «Кэмпо- традиция воинских искусств». Третью книгу, детектив «Нет орхидей для мисс Блэндиш» Джеймса Хедли Чейза я не дочитал. К середине моего пребывания в изоляторе мне принесли журнал Вокруг Света за ноябрь 2012 года, там даже была статья Сергея Попова про убегающие звёзды. Надо сказать, выбор книг на азербайджанском тоже был невелик, литература была ещё советского времени.

Как я понял, дежурных полицейских было четверо, и они работали в три смены. Роль дежурного в ночную смену сводилась к пожеланию спокойной ночи и доброго утра, а большая часть мероприятий дня от завтрака до вечерней прогулки приходилась на дневную смену. У конкретного полицейского дежурство постоянно сдвигалось, если сегодня он работает в дневную смену, завтра придёт в вечернюю, потом в ночную. Днём приходили и другие сотрудники, так что во время прогулок и прочих «рискованных» операций полицейских всегда было несколько. По одному они, по правилам, не могли даже сходить окно закрыть. Уровень владения русским отличался от минимального до практически свободного. В целом, отношения с ними у меня были хорошими, относились ко мне с симпатией, сопереживанием и некоторым интересом. Один из охранников был религиозным, всегда спрашивал заранее, не нужно ли чего, перед тем как совершить намаз. При общении подчёркивали, что они маленькие люди, и повлиять на происходящее не могут. Важным бонусом работы, по их словам, является ранний выход на пенсию.

6 января

Разбудили, когда за окном уже начало светлеть. Дежурный полицейский из этой смены, Фахри, хорошо знал русский, по его словам, он 8 лет жил в Санкт-Петербурге. Он выразил уверенность, что долго меня держать не будут и, скорее всего, уже до конца его смены меня отпустят. После завтрака пригласили в соседний кабинет, где меня сфотографировали в профиль и анфас на мобильный телефон. Отвели обратно в камеру и к концу дня стало понятно, что сегодня и завтра ждать ничего не приходится — выходные дни, начальства нет на работе. Естественно, я просил дать мне возможность сообщить о своём задержании, мне отвечали, что наверх о моей просьбе сообщили, но сами они дать мне позвонить не могут.

7 января

Как я и предполагал, в воскресенье никакой активности не было. Весь день просил дать мне позвонить и сообщить о задержании. Мне подтверждали, что право у меня такое есть, придёт начальник — ему и скажешь. Во время вечерней прогулки дали посмотреть документ, на основании которой я нахожусь в изоляторе. Он был на азербайджанском, но срок истечения наказания там был чётко отмечен, 18 часов 50 минут, 15 января. После обеда во всём здании пропала вода, и горячая, и холодная. Вечером воду включили, но принять душ мне уже не разрешили — поздно, обещали в другой день. Уже после отбоя разбудили и сказали, что меня хочет видеть начальник. Тот спросил, нет ли жалоб на содержание, нормально ли кормят, за что отбываю наказание. На содержание я не жаловался, только обратил внимание, что не дают позвонить. Услышал традиционное обещание — завтра. Поинтересовался, турист ли я, напоследок с улыбкой пожелал мне хорошего путешествия.

8 января

Понедельник давал надежду на возобновление активности, и я не ошибся. Вскоре после завтрака охранники открыли камеру и позвали в соседний кабинет: Дмитрий, к тебе приехали из Баку. Прошли в кабинет, немолодой человек в форме вежливо поздоровался со мной за руку, спросил как дела, нет ли претензий. Кроме него, присутствовало ещё несколько человек, некоторых из них я видел во время оформления моего дела. В конечном счёте беседовали со мной двое, остальные периодически выступали зрителями. Дмитрий, мы приехали к тебе помочь из Баку, и хотим, чтобы как можно быстрее ты отправился домой. Поблагодарил за помощь, спросил собеседника, как его зовут. Он улыбнулся и сказал, что я всё равно не запомню. После этого стало ясно, с помощниками из каких структур я имею дело.

Разговаривали мы долго и напряжённо, с перерывом на обед, точную хронологию беседы не восстановлю, но некоторые впечатления постараюсь передать. Начали традиционно с вопросов про ФИО, возраст, место проживания, работы, цель приезда в Азебайджан. Вскоре сказали, что у одного из моих электронных устройств был пароль, попросили его написать. На фотоаппарате, планшете и мобильном пароля у меня нет было, он стоял только на ноутбуке, что я и отметил. Ответили, что их люди приехали в гостевой дом, где я снимал комнату. Дело серьёзное, но хотя бы хозяйка теперь знает, почему я пропал — подумал я. Я сказал, что, если пароль нужен, чтобы удостовериться, что я не работаю на зарубежные спецслужбы, а не для доступа к моим банковским картам, то нет проблем. Меня заверили, что только для первого. Написал на бумажке, тут же по телефону его по буквам продиктовали и со второй попытки ввели. Секретной или компрометирующей информации у меня на ноутбуке не было, не берусь судить, к чему привёл бы отказ. Учитывая, что я был в их полном распоряжении, думаю, они нашли бы способ его узнать всё равно. После этого со мной продолжили беседу, периодически отвлекаясь на телефонные звонки.

Вскоре вопросы сфокусировались на том, зачем я пришёл на военную базу и сфотографировал её. Акцент делался именно на фотографировании. Я говорил, что не знал, что это военный объект, а фотографировал горы. Мне отвечали, что не верят мне, так как все шпионы говорят, что они просто туристы. А я, по их словам, вёл себя как шпион. Я отвечал, что не знаю, как себя ведут настоящие шпионы.Ты говоришь, что фотографировал горы, но на твоих снимках нет гор! Была облачная погода! Ты последовательно снял панораму военной части! Я отвечал, что всегда во время поездок делаю много фотографий, в чём легко убедиться, так как до этого я много фотографировал центр Гёйгеля, и эти снимки есть в памяти фотоаппарата. Естественно, ты сделал туристические снимки для прикрытия, а потом уже отправился на задание!

Конечно, вопросы касались не только моего попадания в военную часть. Интересовались, почему я так много путешествую, кто оплачивает мои поездки. Я отвечал как есть, что все мои поездки в Азербайджан и Армению (кроме поездки 2011 года) я оплачиваю сам, езжу по своей инициативе. Было хорошо заметно, что моим словам они не доверяют. В разных версиях звучали вопросы об обстоятельствах и целях моих поездок в Армению, с кем я там общался, контактировал ли с местными военными, посещал ли российские или армянские военные части, приглашали ли меня поехать в Карабах. А когда гулял по Армении, не фотографировал ли ты там военные части?!

Интересовались, что я дальше делаю со своими снимками, кому я их передаю, и где фотографии из моих остальных поездок. Я отвечал, что переписываю фотографии на домашний компьютер, так как на ноутбуке ограниченная память. Спрашивали, выкладываю ли я их в интернет, в фейсбук, например. Не думаю ли я, что кто-то пользуется моими фотографиями? Может быть, даже без моего ведома? Что бы я сделал со снимками, если прошёл бы через территорию военной части незамеченным? Ещё их удивляло, почему я не посмотрел свои фотографии сразу после того, как их сделал.

Спрашивали, есть ли у меня знакомые в Азербайджане, высказывали удивление и сомнение, что я приехал один, и никто меня не приглашал. Я даже вспомнил про сотрудника Шемахинской обсерватории, с которым познакомился на школе в Иране и предложил им найти его на фейсбуке, впрочем, отметив, что с тех пор с ним совсем не общался. Спрашивали, что за азербайджанские номера у меня в памяти телефона (это были контакты гостевых домов).

Разговаривали мы долго, и характер общения периодически менялся, иногда беседовали словно по-дружески, предлагали чай с конфетами, иногда вели себя более агрессивно, пытаясь вывести меня из зоны комфорта — просили отвечать стоя, несколько повышали голос, курили в моём присутствии. Я говорил, что приехал в Азербайджан как турист, как гость, ничего плохого сделать не хотел, и мне жаль, что мои впечатления об их стране будут омрачены таким образом.

Постепенно перешли к прямым вопросам, по чьему заданию я работал, кто меня направил в Азербайджан. Подсказывали и «правильный» ответ: ну скажи, когда ездил в Армению, друзья попросили. Дмитрий, мы хотим тебе помочь, но ты сам себе не помогаешь. Скажи маленькую правду, и сегодня уже всё закончится. Ты сам нам не нужен, скажи только, кто тебя сюда направил? Я стоял на своём — никто меня не приглашал, приехал сам, да и вообще о моей поездке в Азербайджан знают только родители.

Попрощались, напоследок спросили, как мне спалось. Странный вопрос в завершение беседы, подумал я, и ответил, что нормально. Вечер я проводил в раздумьях. Стало понятно, что административный арест — это только предлог, на самом деле, мне грозят куда большие проблемы. Получив доступ к моему компьютеру, спецслужбы могут найти, что я до сих пор от них скрывал свою поездку в Армению 3 недели назад, что вызовет ещё больше подозрений. К счастью, папку под названием «Гюмри» я предусмотрительно перенёс на домашний компьютер с ноутбука буквально в день вылета в Азербайджан, так что фотографий из Армении с собой у меня не было.

Прошёл ужин, время шло, я понемногу читал, охранники, как обычно, предлагали чай. Дежурные полицейские поменялись с вечерней на ночную смену. Я пару раз спросил, нельзя ли уже укладываться спать. Пока нельзя, отвечал охранник, и предлагал чаю или семечек. Наконец, когда я в очередной раз спросил об отбое, дежурный ответил, что вообще-то время уже наступило, но беседовавшие со мной товарищи обещали придти ещё раз вечером. Я вспомнил завершивший нашу беседу вопрос «Как тебе спалось?» и понял, что он был неспроста. Устроился поудобнее на стул, спиной к двери и видеокамере, оперся локтями на стол и, разложив перед собой журнал и семечки, закрыл глаза. Дежурный периодически заходил ко мне, предлагал чай и семечки, я вежливо отказывался. Наконец, спустя неопределённое время он в очередной раз зашёл и сказал ложиться спать. Я спросил , разрешило ли начальство. Он ответил, что нет, но он уже не может смотреть на меня. Я предупредил, что не хочу, чтобы у него из-за меня были проблемы. Ни хрена они мне не сделают, ложись спать. Я последовал его совету и лёг спать, не раздеваясь, прямо на одеяло, закрыв глаза от света полотенцем. Я думал, что человек, следящий за видеокамерой, вскоре пресечёт вольность дежурного, но до утра меня никто не беспокоил, так что мне всё-таки удалось выспаться. Накануне моего выхода из изолятора я обсудил эту ночь с дежурным, он сказал, что отправил меня спать около часа ночи.

9 января

На следующий день со мной беседовали те же двое. Почему-то я не удивился, услышав первый вопрос: Дмитрий, как тебе спалось? Я с улыбкой ответил, что нормально, но дома спиться лучше. Меня переспросили. Я подтвердил, что спалось нормально, и поблагодарил, что, несмотря на тяжёлую ситуацию, в которую я попал, в изоляторе ко мне относятся хорошо, практически как к гостю. Дмитрий, Вы попали в очень тяжёлую ситуацию. Я высказал сожаление, отметив что мне жаль, что столько людей, в том числе и они, вынуждены тратить на меня своё время. Затем продолжили беседу на прежнюю тему — зачем я пришёл в военную часть, и кто меня туда направил. Настаивали, что я действовал как опытный разведчик, и это не первое моё задание. Постепенно, не сразу, в ходе первого дня общения и ночных раздумий сформировалась следующая линия защиты:

В день приезда в Гянджу 3-го января я спросил хозяйку про озеро Гёйгёль, она сказала, что туда завтра (4-го января) поедут другие гости, 3 человека. Я спросил, нельзя ли к ним попробовать присоединиться. Хозяйка ответила, что тоже подумала об этом, но машину с 4 пассажирами остановит полиция, так что мне придётся ехать самому. Не знаю, действительно это так, или это был просто предлог, но навязываться попутчиком я, разумеется, не стал. Если бы я поехал с ними, я бы вообще не оказался в Гёйгёле, тем более в районе военной части. Общественного транспорта в парк нет, на такси одному мне ездить дорого. Там, где я прошёл, запрещающих знаков, колючей проволоки не было, я шёл без очков, так что из-за близорукости и отсутствия соответствующей подготовки мог не опознать военные объекты. Так что на территорию части я вышел по неосторожности и беспечности. Фотографии же я сделал, потому что впервые за весь день вышел на открытую местность и захотел снять окружающий пейзаж. Как только мне сказали, что это военный объект, фотографии я удалил, так что в чужие руки они бы не попали и ущерба никому бы не нанесли.

Собеседники, конечно, подвергали мои слова сомнению, якобы и трёх человек в такси бы взяли, и автобусы есть, и такси недорогое, я настаивал на том, чтобы они проверили мои слова, спросили у хозяйки. В конечном счёте, они признали, что хозяйка думает, что я турист.

Мне, конечно, высказали претензию, что лазить через дырки в заборе и фотографировать всё подряд нехорошо, даже если это не военный объект. С первым мне пришлось согласиться, но я отметил, что уже понёс за свой поступок достаточное наказание. Фотографий же я делаю много себе на память, чтобы в будущем вспоминать о своих поездках. Что касается заказчиков, пусть это прозвучит эгоистично, но путешествую я для себя, и о своих поездках обычно никому не рассказываю и ни перед кем не отчитываюсь.

Собеседники продолжали задавать вопросы. Почему ты нам не сказал, что знаешь персидский? Я, конечно, удивился такому вопросу, за три недели в Иране я освоил только простейшие приветствия. У тебя в телеграме нашли страницу на персидском языке! Я пояснил, что в новогодние праздники в новостях много обсуждались события в Иране, поэтому я подписался на канал, чтобы смотреть видеоролики оттуда. После этого мы немного обсудили International School for Young Astronomers, которую мне довелось посетить в Тегеране. Их очень удивило, что преподаватели там были из самых разных стран мира, включая США. Я предложил им это проверить в интернете, в науке люди активно сотрудничают. В космосе границ нет — мне было приятно услышать эту прописную истину от сотрудника спецслужбы. После этого меня спрашивали, фотографировал ли я в Иране, и очень удивлялись, почему меня там не повязали. Дескать, там порядки построже чем в Азербайджане.

Спросили, есть ли у меня научные статьи, могу ли я их показать. Передали свой телефон, подключённый к мобильному интернету. Я быстро зашёл в Astrophysics Data System и показал свои публикации. Собеседник ловко сделал скриншоты на телефоне и кому-то их отправил. Сами статьи интереса не вызывали, вопросов по содержанию не было совсем. Да и вообще вопросов про астрономию было мало, спросили, есть ли жизнь на других планетах и правда ли, что под поверхностью Марса живут люди. К моему ответу, что не живут, отнеслись скептически.

Немного касались мы и общих вопросов. Спросили, что за портреты висели передо мной в кабинете и на настенном календаре. (Нетрудно догадаться, что там были Ильхам и Гейдар Алиев.) На вопрос о Карабахском конфликте я сказал, что карта в Google maps у меня на планшете проведена согласно конституции Азербайджана, но вы прекрасно понимаете, что, окажись я перед армянскими военными, они бы отстаивали свою правоту. Спросили, считаю ли я, что, поскольку в Армении есть российские военные части, Армения в каком-то смысле является частью России? Я ответил, что в интернете написано, что в одном из регионов Азербайджана, Нахичеване, тоже есть иностранные войска, турецкие, но ведь это не значит, что Азербайджан — несамостоятельный? Мне как-то неуверенно ответили, что турецких войск там нет, Турция только помогает в охране границы. Больше мы к этому вопросу не возвращались. Азербайджан раньше был частью Российской империи, поэтому ты хочешь нас обмануть, ты ставишь себя выше нас. Я ответил, что, напротив, смотрю на мир открыто, поэтому и приехал как гость посмотреть вашу страну.

Дмитрий, ты говоришь всё правильно, но ты не искренен. Помоги нам, скажи маленькую правду. В конце концов, я прямо сказал, что вы просите меня оговорить себя, сказать неправду. Нет, мы хотим услышать правду. Мы хотим тебе помочь, но ты сам себе не помогаешь. Мне лишь оставалось ответить, что правду говорить легко и приятно, и она состоит в том, что я не знал, что передо мной военная часть.

– Ты говоришь неправду, потому что не веришь, что мы приехали помочь тебе.

– Я думаю, вы приехали не чтобы мне помочь, а чтобы разобраться, шпион я или нет. Если не начать мне вбивать гвозди под ногти, ничего другого сказать я не могу.

– Это было бы не по-мужски, ответь нам по-мужски, кто тебя направил.

Естественно, спрашивали про военную службу. Я отвечал, что в армии не служил и никогда не стремился к этому. Для них это было странно — в Азербайджане призывной возраст до 35 лет, и отсрочки по аспирантуре нет. Собеседники всё чаще начали отпускать мне комплименты о том, что я хороший разведчик, и это не первое моё задание. Поначалу я отшучивался, мол, какой я хороший разведчик, если сразу попался. Ну хорошо, Дмитрий, скажи только для нас, мы не будем передавать начальству! Задавая разные вопросы, надеялись, что я проговорюсь.

– Военная часть в Гёйгёле похожа на ту, в которой ты сам служил?

– Я не служил в армии

– А, я забыл, ты говорил, что не служил

– Дмитрий, почему, когда к вам подошли полицейские, вы отдали им честь?

– Вас неправильно проинформировали, или вы сами это придумали, я не отдавал честь

– Нет, Дмитрий, вы отдали честь.

– Я даже не знаю, как это правильно делать. Это как креститься в церкви, лучше уж никак, чем неправильно.

После этого наш разговор ушёл в обсуждение религии и вопросов жизни и смерти. Один из собеседников натурально уснул на диване в это время. Спросили, верующий ли я? Атеист — ответил я. Отметил, что я знаю, что в Азербайджане религия — ислам, свой атеизм я никому не пропагандирую. Ну, это к делу не относится, просто интересно — ответили мне. Кстати, почти все сотрудники ФСБ — атеисты, заметил мой собеседник. Для астрономов это тоже характерно, улыбнулся я.

Дмитрий, ты умный человек, из тебя вышел бы хороший разведчик. Разведчики, как и ты, много ездят в разные страны, путешествуют. Есть те, которые фотографируют, есть те, которые разговаривают, есть те, которые иные задания выполняют. Поняв к чему идёт дело, я сказал, что работа на иностранные спецслужбы — это серьёзное преступление. Зачем же на иностранные, работай на свои! Ездить в другие страны с камнем за спиной мне не хочется — ответил я. Напоследок спросили, если бы я всё-таки признался, что работаю по заданию, кого бы назвал заказчиком. Ответил, если людям, как в 37-м году, вбивать гвозди под ногти, они напишут, кого им скажут.

Во второй половине дня снова позвали к себе. Тон общения несколько поменялся, стал более расслабленным, было похоже, что они убедились в том, что я турист. Сообщили, что решают вопрос о том, чтобы уже завтра я вышел из изолятора и улетел домой. Сказали, что их люди изучали мой компьютер, имели доступ к моей электронной почте, попросили аккуратно расписать на бумаге все мои поездки в Армению, протянули мне ручку и чистый лист бумаги. Отдельно попросили написать, с кем я ездил в Армению в 2011 году. Я перечислил все свои 4 поездки с примерными датами и городами, в которых я ночевал, про поездку 2011 года написал, что она была по приглашению принимающей стороны, цель — доклад по астрономии. Про поездки 2016–2017 указал, что они были самостоятельные, никто меня не приглашал и не просил поехать. Подержав написанный мною от руки текст, меня попросили переписать его начисто. Тогда я предложил напечатать его на компьютере, поскольку тем, для кого русский — иностранный язык, трудно воспринимать рукописный текст. Меня посадили за компьютер (с русскоязычной клавиатурой и Windows), и я воспроизвел рукопись на компьютере. То, что последний раз в Армению я ездил по внутреннему паспорту, для них стало сюрпризом, они не знали о такой возможности. Какого-то дополнительного возмущения или вопросов в связи с этой недавней поездкой ко мне уже не было. Текст напечатали, я попросил его посмотреть уже в напечатанном виде, чтобы убедиться в отсутствии правок. После этого его куда-то унесли, а меня ещё поспрашивали про мои первые два въезда в Азербайджан, они не смогли найти штампы Турции, в которую я направлялся транзитом через Баку.

После этого мы долго ожидали, атмосфера стала ещё более расслабленная и даже в чём-то доброжелательная. Спросили про места, в которых я был в Баку. Когда упомянул про Аллею шахидов, эмоционально рассказали про миллион беженцев в Азербайджане в результате войны в Карабахе и посоветовали мне не просто бездумно гулять, но и разбираться в том, что я вижу. Я заметил, что большая часть людей в России вообще ничего не знает и не хочет знать про эти события, так что я уже сделал немало, просто приехав туда. Спросили, напишу ли я в социальных сетях о своей поездке. Пообещал написать, и о хорошем, и о плохом. Когда со мной стали прощаться, я настойчиво попросил дать мне позвонить домой. Объяснил, что родители сейчас думают, что меня убили или похитили в Азербайджане, и мне не понятно, зачем люди, вроде бы переживающие за свою страну, хотят, чтобы о ней плохо думали в России. Мне сначала ответили, что мои родители думают, что я гуляю в горах в Шеки, с чем я, конечно, не согласился. После этого они сказали, что спросят по телефону разрешения сверху, и выпроводили меня из кабинета в камеру. Больше я их не видел.

Вечером, после ужина, дежурный полицейский подошёл к камере и спросил, есть ли у меня обратный билет. Я ответил, что он у меня электронный, на завтрашний рейс Buta из Гянджи, точное время я наизусть не помнил, но его легко найти в интернете, и предложил им свою помощь. Дежурный ответил, что помощь пока не требуется, и завтра ко мне снова придут. К вечеру 9 января я считал свой вопрос исчерпанным и был почти уверен, что уже вечером следующего дня меня отвезут в аэропорт, и я смогу вернуться домой тем рейсом, на который у меня был билет. Увы, расстаться со мной таким образом не захотели.

10 января

Проснулся я с мыслью, что это, скорее всего, последний мой день в изоляторе, и уже с утра начнутся действия, связанные с моим освобождением, но сбыться этому было не суждено. Никто не приходил, ничего, кроме рутины режима дня, не происходило. Так что где-то к обеду я понял, что рассчитывать на освобождение до 15 января не приходится. Днём, однако, одно важное событие всё-таки произошло: ко мне в камеру поселили ещё одного человека. Называл он себя Айзиком, по-русски не говорил, знал только отдельные слова. Как я выяснил позднее, было ему 45 лет, дали ему 10 суток за неуплату налогов в размере, кажется, 800 манат. Как я понял, он был индивидуальным предпринимателем, это было его первое в жизни попадание в изолятор. Айзик был человеком тактичным, чистоплотным и дискомфорта мне старался не создавать. Было видно, что он расстроен своим попаданием в камеру, на следующий день при общении с дежурным даже немного плакал. В общем, Айзик произвёл впечатление честного и искреннего человека. Постепенно, после того как он освоился, мы с ним вполне мило шутили, описывая «отель», в который я попал в Гёйгёле, или имитируя наши с ним воображаемые телефонные звонки. Он, конечно, выражал мне поддержку, приглашал приехать летом, рассказывая, какая у него прекрасная клубника на участке растёт. С его помощью я выучил несколько слов на азербайджанском. Появление соседа привело и к некоторым негативным моментам- меня перестали угощать гостинцами к чаю, стали более строго относится к режиму подъёма и отбоя. Если ко мне, как к гостю, были какие-то поблажки со стороны охраны, демонстрировать их при задержанном из числа местных они не могли. Вечером самолёт, на который у меня был куплен билет, благополучно улетел без меня.

11 января

Утром приходил Кянан, как я понимаю, заместитель начальника полиции. Общался со мной он дружелюбно, шутил, хотя иногда и весьма своеобразно. Попросил, в частности, больше в Гёйгёль не приезжать — иначе посадит снова. По всей видимости, иностранные задержанные — редкие гости в Гёйгёле, и моё появление принесло местному отделению полиции немало головной боли, работать с местными им привычнее и спокойнее. Кянан принёс бумаги с моим приговором и протоколом суда, вместе с нотариальным переводом на русский язык. (Как мне потом сказали дежурные, он делал его за свои деньги.) Я его бегло посмотрел, он соответствовал тому, что мне переводили во время самого процесса, мои показания были отражены верно, обвинение было в неповиновении полиции. Попросил написать, что с приговором я ознакомлен, и расписаться, мой экземпляр он обещал мне отдать позже. Я подписал. Интересовался, всё ли меня устраивает, не обижают ли меня, нормально ли кормят. Я ответил, что по содержанию особых претензий нет, но очень плохо, что до сих пор не дали сообщить о моём задержании — родные думают, что меня убили или похитили. На это он мне дал понять, что через 4 дня ты отсюда выйдешь и делай что хочешь. Ответ на мой вопрос — Как насчёт апелляции? — был таким же. К тому моменту мне было понятно, что, с одной стороны, есть решение запретить мне взаимодействие с внешним миром, с другой — сделать так, чтобы по бытовым вопросам претензий у меня не было. Я себя чувствовал гостем, к которому вроде бы и хорошо относятся, но держат в клетке. Тогда же я впервые спросил, нельзя ли организовать доставку вещей, которые у меня лежали в Гяндже: ходить всю неделю в одной и той же одежде и белье было уже неприятно. Но ответ был прежним — потерпи ещё четыре дня. А вот посещение душа мне организовали, так что впервые за неделю я смог помыться. Душевая была вполне обычная, дверь закрывалась, никто за мной не подглядывал и не торопил. О том, что я не в отеле, напоминало лишь отсутствие шампуня.

12 января

Это был единственный день, состоявший из рутинного распорядка дня — подъём, уборка, завтрак, прогулка, обед, прогулка, ужин, отбой. К этому дню мой сосед Айзик уже вполне освоился. Он с удовольствием листал со мной брошюру про Гёйгёльский район и, как мог, объяснял что там изображено — больница, школа, водопровод, гостиницы, озеро, церковь… В отличии от меня, он сильно мёрз в камере. Когда он садился на пол, прислонившись спиной к батарее, чтобы согреться, прибегал охранник и просил его так не делать. В последнюю пару дней ему удалось убедить охранников сократить проветривание.

13 января

В середине дня меня пригласили из камеры. Был Кянан, с ним было несколько немолодых людей в форме, видимо какое-то начальство, их я видел первый раз. Сказали мне, что 15-го отвезут в Гянджу, чтобы я собрал свои вещи, а потом меня посадят на самолёт и отправят в Москву. Попросили, чтобы я позвонил родителям и сообщил, что у меня всё хорошо. На листочке написал номер мамы, они его набрали на своём телефоне и в режиме громкой связи передали мне. Дозвонились, я сказал, что нахожусь в Азербайджане, жив-здоров, меня не били, обещают 15-го отпустить. Спросил, как самочувствие у бабушки с дедушкой. После этого Кянан телефон забрал и сам добавил в трубку, что всё будет нормально, не волнуйтесь. Затем он сделал ещё один звонок, якобы знакомому в российское консульство в Гяндже. С кем он говорил, я не знаю, голос я не слышал. Попросил сказать, что у меня всё нормально, я сказал в трубку, что меня не били.

После звонков начальники беспокойно и деликатно спрашивали, нет ли претензий по содержанию, нормально ли кормят. Я ответил что по содержанию в целом нет, но позвонить дали только сегодня. Также заметил, что я с 5-го числа хожу в одном и том же белье, потому что вся моя одежда осталась в Гяндже. Наконец, спросил их, как быть с тем, что мои билеты были на 10-е число, но, поскольку вы меня гостеприимно решили держать дольше, самолёт улетел без меня. Попросили меня ни о чём не волноваться, 15-го тебя посадят на самолёт и в тот же день будешь дома. Ответил им, что буду рад, если будет так, как они говорят. Начальники ушли, я спросил Кянана, не будет ли проблемы, что у меня срок истекает в 18.50, когда самолётов уже нет. Он сказал, чтобы я не волновался, всё сделают как надо. Настроение после этого улучшилось: во-первых, дома знали, что я жив и более-менее в порядке, во-вторых, снизилась вероятность, что после истечения 10 суток ареста мне предъявят новые, более серьёзные, обвинения.

Вечером ко мне снова зашёл Кянан и сказал, что из Гянджи привезли мой чемодан с вещами. Всё было на месте, включая ноутбук и все зарядные устройства. Ценные вещи переписали, на остальное махнули рукой. В конечном счёте, всё было в сохранности. Спросил, можно ли переодеться — сказали что завтра, чтобы лететь домой как новеньким.

14 января

Настроение у всех было приподнятое, сотрудники тюрьмы были очень доброжелательны, много шутили со мной, говорили, что будут рады, если я приеду ещё раз. Я спрашивал с улыбкой, сколько суток дадут в следующий раз. Дали возможность как следует помыться, побриться и переодеться. Но понимания, каким образом будет происходить завтра моё освобождение не было, как я буду возвращаться в Россию, было не понятно. Я ещё надеялся, что обещание, что 15-го я уже прилечу в Москву, будет выполнено, но уверенности в этом не было.

15 января

Утром никакой активности не было, так что скоро стало понятно, что на возвращение в Москву сегодня рассчитывать не приходится. Днём пришёл Кянан и просил подписать в нескольких местах, что я ознакомлен с приговором и получил копию. Сами документы он обещал выдать при выходе на свободу. После этого он начал меня спрашивать про билет на самолёт, как я их обычно покупаю, что для этого нужно. Я напомнил ему, что приходившие позавчера начальники обещали, что сами всё организуют и посадят меня на самолёт. Он кивнул головой и убежал от меня после этого.

Во второй половине дня начались процедуры, предшествующие освобождению. Провели медосмотр, сняли отпечатки пальцев, измазав руки чем-то чёрным. Я спрашивал дежурных, что со мной будет после освобождения, они отвечали, что не знают, но раз я не смог полететь по своему билету из-за ареста, второй раз его покупать не заставят, начальство договорится.

Наконец, срок истёк, выдали обратно вещи, включая паспорт и телефон, попросили проверить, чтобы я ничего не забыл. Карта памяти в фотоаппарате ожидаемо оказалась пустой. Сразу позвонить домой не разрешили. Спросил, где документы, подтверждающие моё заключение? Ответили, что документы передали полицейским, которые повезут меня дальше. Здесь я, конечно, расслабился и допустил ошибку — нужно было попросить в этом убедиться, я же поверил на слово. Тепло, с рукопожатиями и улыбками, попрощались с сотрудниками полиции. Они были обрадованы моему освобождению не меньше меня. Сели в полицейскую машину, спросил ещё раз про документы — показали на толстую папку на переднем стекле. Выехали с территории отделения, вскоре в центре Гёйгёля, около немецкой кирхи, ко мне на заднее сидение сел сотрудник полиции, который занимался переписыванием поездок у меня в загранпаспорте поздним вечером 5 января.

Как и тогда, общался он со мной дружелюбно и был весьма интересным собеседником. Спросил его, куда едем? Он ответил, что в миграционную службу — я превысил 10-дневный срок пребывания в Азербайджане, и нужно было оформить какие-то документы. Обсудил со мной задержание, отметил, что мне повезло. По его словам, первый военный, который меня окликнул, кричал мне на азербайджанском: Стой, стрелять буду. Ну первый выстрел бы он в воздух сделал? — спросил я. Это в полиции первый выстрел в воздух, военные сразу стреляют на поражение. Потом он с удовольствием рассказал, что во время войны 2008 года европейские президенты и премьеры ехали в Тбилиси через Гянджу. А сейчас Азербайджан придерживается нейтрального статуса и, в отличии от Армении, не участвует в учениях НАТО. Это на учениях НАТО азербайджанский военный убил топором армянского? — поинтересовался я. Да, и правильно сделал, я бы на его месте поступил бы также.

Ехали, наверное, около часа, прибыли в миграционный центр. Находился он вдалеке от населённых пунктов, как мне потом сказали, поблизости от Евлаха. Вышли из машины с вещами, прошли на проходную, сидевший со мной полицейский что-то обсуждал на азербайджанском и начал передавать сотрудникам центра какие-то бумаги, в том числе мой паспорт. Я сидел и ждал, меня ни о чём не спрашивали. Наконец, полицейский сказал, что моё дело буду решать в Баку, завтра меня туда отвезут, после чего спешно со мной попрощался. Я лишь успел передать ему ключ от ворот гостевого дома, который оставался всё это время у меня в рюкзаке.

Сотрудники центра были одеты в гражданское, хорошо по-русски говорил только старший. Когда полицейские уехали, меня попросили вытащить все вещи из чемодана, и начали их все переписывать, это заняло длительное время. Попросили вытащить шнурки из обуви, что меня неприятно удивило. Сотрудники центра, в свою очередь, удивились, что меня об этом не просили в полиции. После изолятора, где последние дни ко мне относились как к дорогому гостю, столкнуться со всеми этими процедурами было неприятно и неожиданно. Отдельно переписали оставшиеся у меня наличные деньги и сложили в конверт. Забрали у меня все вещи, разрешив взять с собой только бутылку воды. Попросили подписать бумагу (шаблон был на русском языке), что, в связи с отсутствием у меня денежных средств, прошу разместить в центре (точное его название не воспроизведу). Отвели поужинать, столовая была в отдельном здании, кушали мы вместе с молодыми ребятами, работавшими в центре. Они сами разогрели еду на кухне и ели вместе со мной. Ужин был приятным разнообразием после однообразной пищи в изоляторе- был рис, картошка, курица, сыр, я с удовольствием наелся. Во время ужина немного поговорил c ними на смеси русского и английского. После ужина любезно предложили жвачку, что было очень кстати — в отличии от изолятора, почистить зубы щёткой здесь я не мог. Потом отвели в камеру, и я сразу лёг спать.

Преимуществом миграционного (по сути — депортационного) центра является отсутствие строгого режима, никто не запрещает ложиться спать раньше определённого времени. Но сама камера была даже менее комфортной, чем в изоляторе. Она была совсем маленькая, рассчитана на одного человека, в ней было пластиковое окно (без решётки, но и без возможности открыть), санузел азиатского типа, над ним кран, из которого текла только холодная вода. Кровать с постельным бельём (на этот раз с пододеяльником) располагалась около окна. Дверь была сплошная, с прозрачным окошком, разумеется, изнутри она не открывалась. И, конечно, дополняла антураж светившая круглосуточно холодным светом лампа. Имелась кнопка вызова дежурного. Кажется, во всём помещении в ту ночь я был единственным клиентом. Если в изоляторе настенные часы были хотя бы в коридоре, в депортационном центре их не было нигде, так что о времени можно было только догадываться по освещению за окном.

16 января

Утром, когда за окном уже стало светло, разбудили, дали время умыться. Потом отвели к проходной, там взяли отпечатки пальцев, на этот раз измазав руки чем-то синим. От этой краски руки потом отмывались очень плохо. На экране мониторов у сотрудников был вид камеры, в которой я находился. В поле зрения попадало всё пространство, кроме санузла. Затем отвели позавтракать, на этот раз в столовой был персонал, кушал я снова за одним столом с сотрудником. Это был человек в возрасте, он отлично говорил по-русски. С интересом спрашивал меня про Москву и про пребывание в изоляторе. Потом поинтересовался, есть ли у меня деньги на билет. Я ответил, что вообще-то обещали, что платить не придётся. Он к этому отнёсся скептически, но сказал, что решать будут в Баку. Сам завтрак порадовал разнообразием, впервые за 11 дней было не яйцо, а масло и сыр. После завтрака отвели ненадолго в камеру, а потом отправили в Баку, тщательно попросив удостовериться, не забыл ли я что-то из вещей.

Машина миграционного центра довезла меня и двух сопровождающих лишь до автобусной остановки на автомобильной трассе. К моему величайшему удивлению, сотрудники миграционной службы принялись ловить машину, и в Баку мы поехали на попутном автомобиле, за проезд с меня взяли 10 манат. Сопровождавшие по-русски говорили, но были непривычно немногословны, и интереса ко мне не проявляли. На частном автомобиле за 4 часа, с остановкой в придорожном кафе на чай, приехали в Баку. Нас высадили где-то на окраине, спустя короткое время подъехала машина уже бакинского миграционного центра. Сначала мы сели в неё втроём, но вскоре двое изначально меня сопровождавших из неё вышли, так что я остался вдвоём с водителем. Впереди автомобиля был салон с обычными сидениями, а сзади стояла металлическая перегородка, за которой были расставлены складные места с пластиковыми сидениями.

Подъехали к какому-то административному зданию в Баку, быстро поднялись по лестнице с водителем. Сопровождающий оставил меня сидеть в кабинете, а сам ушёл с моими документами. В кабинете за компьютером сидел интеллигентный молодой человек, он начал со мной общаться. Узнав, что я был в Армении, улыбнулся и сказал, что это плохо. Дмитрий, а вы знаете что Гюмри и большая часть Армении раньше были частью Азербайджана? В этот момент за мной пришли, и мы пошли обратно к автомобилю.

На этот раз меня посадили не в салон, а на места за решёткой в задней части автомобиля. Я был не единственным пассажиром, вместе со мной ехало человек 10 пакистанцев, женщин посадили в салон, а мужчин сзади. Пакистанцы хорошо говорили по-английски, большого желания общаться у меня не было, но узнал, что мой сосед был из Лахора и работал в Баку зубным врачом. Как я понял, все они были с просроченными визами Азербайджана и опасались депортации. Больше всего они боялись, что их прямо сейчас отвезут в аэропорт. Я на столь благоприятный вариант, напротив, не рассчитывал.

Машина привезла нас в депортационный центр недалеко от Баку. Если в Евлахе я был единственным клиентом, и там всё было медленно и довольно спокойно, здесь всё проходило более шумно и хаотично. Процедура регистрации была похожей, но менее скурпулёзной, здесь не требовали вынимать шнурки из обуви. Вещи вновь изымались на хранение. Молодой сотрудник центра разговорился со мной, сказал, что про меня много писали в интернете. Всё будет хорошо, чувствуй себя как дома. В третий раз за два дня с меня взяли отпечатки пальцев, потом взвесили, измерили рост, давление, сфотографировали. Ко мне персонал относился довольно благожелательно, а вот со всё подъезжавшими пакистанцами они не церемонились.

Вскоре меня отвели к начальнику центра, разговор часто прерывался поступавшими к нему телефонными звонками. Он поинтересовался, как у меня дела. Ответил, что более-менее. Спросил за что меня задержали. Ответил, что по бумагам за сопротивление полиции, а на самом деле за то, что прошёл на территорию военной части. Он уже знал об этом. Стало быть вину признаёте, это хорошо! Сказал, что выделил мне отдельную одноместную камеру. В Азербайджан, я думаю, Вы больше не приедете? Ответил, что зря он сделал такой вывод, главное в стране — это люди, и большая часть людей, которые мне встретились в Азербайджане, относились ко мне очень хорошо, даже несмотря на сложную ситуацию, в которой я оказался. Вам нужно уехать отсюда как можно быстрее, сегодня или завтра. У вас ведь есть деньги на билет? Говорю, что я всегда покупаю билеты сильно заранее, пока они стоят недорого. Билет на завтра будет стоить около 200 долларов, для меня это большие деньги. Конечно, вы здесь хозяева, а я — гость, и вы поступите, как считаете нужным. Если нет другого выхода, я смогу заплатить, но очень бы не хотелось. Говорю, что 13-го обещали, что сами посадите на самолёт. И зачем нужно было вести меня в Баку, если за свои деньги я бы мог и из Гянджи улететь, оттуда рейсы дешевле? Обратно в Гянджу мы вас не повезём. Начал рассказывать мне цены на билеты в Тбилиси. Есть и другой вариант, но он вам вряд ли понравится, мы можем вас отвести на границу с южным Дагестаном… Я ответил, что это действительно не слишком удобно. Сказал ему, что у меня был билет на 10 января, который пропал из-за того, что меня держали под арестом. Это меняет дело, мы можем попробовать поменять билет через авиакомпанию. Возможно, придётся доплатить какой-то штраф. Я заметил, что Buta обычному пассажиру ничего менять не будет. Мы государственная структура, мы больше можем. Обещал мне помочь, на этом попрощались.

После этого отвели поужинать, столовая была в отдельном помещении. Ужин был гораздо скромнее чем в Евлахе — макароны и немного курицы. Учитывая отсутствие обеда, я остался голодным. После ужина ко мне прибежал молодой человек и начал на английском языке мне рассказывать, что нужно срочно покупать билет на самолёт, уже идёт регистрация, это последний рейс на сегодня. Билет стоил 370 манат. Я спросил, сколько стоят завтрашние рейсы — 320. Я предложил не торопиться, добавив, что ваш начальник обещал мне помочь с билетом. Молодой человек сперва начал кричать на меня, но потом пошёл вместе со мной к начальнику. Последний сказал, что сам он билетами не занимается, этим занимается молодёжь, раз она говорит, что надо покупать билет — значит надо покупать. Терять время дальше в депортационном центре, когда за меня волнуются дома, мне не хотелось. Я дал возможность Азербайджану попрощаться со мной по-человечески. Не захотели — ну что поделаешь. Так что я решил покупать билет за свой счёт.

Молодой человек опять принялся на меня кричать (до этого на меня кричали только при оформлении документов в полиции в день задержания), что у него заканчивается рабочий день, и нужно срочно покупать билет. Он предлагал два варианта: снять деньги с карточки, чтобы они сами купили билет, или позвонить домой, чтобы билет купили близкие. Выйти в интернет и купить билет самостоятельно он не давал — якобы нет интернета, а в интернет-кафе ехать поздно. Тут я не сориентировался и поступил неправильно. Нужно было звонить родителям и просить купить билет. Получилось бы и дешевле, и поговорил бы лишний раз. Но я решил их не беспокоить и выбрал другой вариант — снять деньги с карточки в банкомате и купить через центр. Стоимость билета он назвал 323 маната (чуть меньше 200 долларов), это вполне соответствовало моим ожиданиям. Поехали на машине к банкомату, я снял там недостающие 280 манат, вернулись в депортационный центр. По возвращению деньги забрали, но выдали взамен расписку (это единственный документ, который останется у меня после поездки).

 

Расписка о получении 280 манат

Спустя какое-то время в центре подошёл уже другой сотрудник и сказал, что билет мне купили, на утренний рейс, точное время и рейс не назвал. Отдал сдачу — 15 манат. Выдать чек или иное подтверждение оплаты он отказался — якобы, уже поздно, и турагентство не работает. Меня это не удивило.

Немного пообщался с дежурным, он хорошо знал русский, и был вполне дружелюбен. Спросил его, получу ли я при отъезде свои документы — тот ответил, что у миграционных центров свои документы, а тебе нужно было требовать в полиции в Гёйгёле. Ответу я не сильно удивился, ещё находясь в изоляторе, я предполагал, что бумаги, подтверждающие моё задержание, мне передавать не захотят.

Депортационный центр в Баку не столь новый, как в Евлахе, он отличался и по режиму. Камеры запирались только на ночь, днём они были открыты и можно было свободно перемещаться внутри помещения. В жилом блоке комнаты располагались по кругу, а в центре находился своеобразный актовый зал — там был стенд с книгами и журналами, телевизор, даже настольные игры. Там же оставляли уличную обувь, надевая взамен резиновые тапочки. Находящиеся в центре приходили туда общаться друг с другом, языком общения был английский, в общем, атмосфера отчасти напоминала какой-нибудь молодёжный хостел. У меня желания к ним присоединиться не было, так что я взял с собой какой-то журнал Geo на русском языке и пошёл в камеру отдыхать. Сама камера была чуть уютнее и просторнее, чем в Евлахе, в ней был шкафчик для вещей, но основные атрибуты — негасимый свет, видеокамера, отсутствие горячей воды были прежними.

17 января

Ночью несколько раз просыпался, узнать время было нельзя, так как часов в камере не было. Всерьёз опасался, что мои деньги ушли на иные цели, нежели на покупку билета. Но в определённый момент дверь всё же открыли, меня подняли и сразу начали орать — поехали в аэропорт, мы опаздываем. Забрали мои вещи, на проходной отдали телефон и паспорт (и только паспорт, больше никаких бумаг), дежурный пожелал хорошего пути. Ехали на частной машине втроём- я, сотрудник центра, с которым мы вчера снимали деньги с карточки, ещё одного я не знал. Когда подъехали к аэропорту, мне показали мой электронный билет на экране мобильного. Спросил, может ли он отправить мне его на email. Нет проблем! — протянул он мне свой телефон, попросил написать адрес. Билет на почту я, конечно же, не получил.

В аэропорту прошли к обычным стойкам регистрации, сдали багаж, потом вместе пошли наверх на паспортный контроль. Я спросил, не будет ли ко мне вопросов, ведь я нахожусь в Азебайджане дольше 10 дней, а бумаг, подтверждающих мой арест, у меня нет. По телефону вызвали какого-то сотрудника, он прошёл вместе со мной к окошку погранслужбы, что-то объяснил девушке, далее я прошёл границу по обычной процедуре, штамп поставили обычный. Я спросил, есть ли у меня ограничения на будущие въезды в Азербайджан. Ответил, что точно не не знает, но, наверное, есть. Показал куда идти к выходу на посадку, там я включил ноутбук и вышел в интернет впервые с утра 5 января. Потом подошёл молодой человек в костюме, представился, что он из российского консульства, вначале позвонил моей маме, потом попросил меня рассказать, что же произошло. Я вкратце изложил историю, делая акцент на то, что у граждан России нет возможности сообщить о своём задержании.

 

Посадочный талон и штампы в паспорте

Моя поездка на этом завершилась. Как я писал в начале, не менее важная часть этой истории связана с усилиями десятков людей, участвовавших в моих поисках. Я не заслуживал и малой доли оказанного мне внимания. Мне повезло: я вернулся живым и здоровым. Самое неприятное выпало на плечи моих родителей, родных и близких. Жаль, что моё путешествие было омрачено таким образом. Спасибо всем, в России и Азербайджане, кто помог мне вернуться домой. Берегите себя!

[annajan]

прям как поездка в какое -нибудь зимбабве или накарагуа

[Firefly]

Повезло пацану что не изнасиловали.

[Толерант]

Что за "сикретноая база" у турецкого помета, что они так сильно затрусили?

[Large]

Очень интересное повествование, сегодня с удовольствием прочитал на одном дыхании. Молодец астроном, умничка.

[Sigo]

Если меня вдруг где то словят,писец мне однозначно,потому как свои пароли будь то соц сети,или мессенджеры я хоть убей не помню.

[SUM]

3 минуты назад, Sigo сказал:

Если меня вдруг где то словят,писец мне однозначно,потому как свои пароли будь то соц сети,или мессенджеры я хоть убей не помню.

Это ты сейчас не помнишь, а там вспомнишь

[Толерант]

1 минуту назад, Sigo сказал:

Если меня вдруг где то словят,писец мне однозначно,потому как свои пароли будь то соц сети,или мессенджеры я хоть убей не помню.

Сходи к лУкошенко и скажи ,что ихотел Мингечаур взорвать для орощения азерских бостанов.

[Sigo]

35 минут назад, SUM сказал:

Это ты сейчас не помнишь, а там вспомнишь

Сум,тебя первого сдам.

[SUM]

Только что, Sigo сказал:

Сум,тебя первого сдам.

а я спасу тебя

шухер поднимем в сети

[Толерант]

Лапшин уже..

Азик не азик, если он не турчатник. Туруси ширванские.

https://puerrtto.livejournal.com/1010385.html

Изменено 9 марта 2018 пользователем Толерант (история изменений)

[SUM]

А вообще, классный пацан, скорее всего. Все красиво написал , да и там как видно, себя правильно повел

[Sigo]

Цитата

Я спросил, есть ли у меня ограничения на будущие въезды в Азербайджан.

Во мудила,одного раза было мало.Ала,аты как Лапшин,украинским паспортом ломись туда.

[khnushinak]

подскажите-в январе хурма бывает на деревьях?

[Толерант]

И яблоки зимных сортов могут быть.

И не только в Гандзаке.В Мать-Армении тоже.

 

р.с.

От  данного блоггера.