Перейти к публикации

Самvел

Advanced
  • Публикаций

    3 923
  • Зарегистрирован

  • Посещение

О Самvел

  • День рождения 27.03.1991

Посетители профиля

Блок последних посетителей выключен и не отображается другим пользователям.

Достижения Самvел

Молодой форумчанин

Молодой форумчанин (3/8)

  • First Post
  • Collaborator
  • Posting Machine Редкая
  • Conversation Starter
  • Week One Done

Последние медали

12

Репутация

  1. Хачакап(Кущи), здесь находится знаменитая церковь Таргманчац, основанная, по предания Месропом Маштоцем при содействии Гардманского князя Хурса. Геташен, Северный Арцах Соседний Мартунашен(Карабулак) Селение Эркедж Шаумянвского района Селение Бухлух Шаумянвского района Селение Восканапат(Зурнабад), Ханларский район, Северный Арцах. Селение Киранц Дашкесанского района, Гардман Селение Бада(Бадакенд) Шамхорского района. Наиболее близкое к северо-восточной Армении село, которое от Шамшадина(село Чинари) находится всего в 15 км. Камо, Ханларский район Гюлистан....
  2. Фотографии села Северного Арцаха и Гардмана от Самвела Карапетяна Село Гарнакар он же Барсум(Шамхорский район, Гардман) Чардахлу, тот же район Селение Джагир(Нагорный Джагир) Шамхорского района Селение Հարցհանգիստ(հарцангист, Човдар) Дашкесанского района, Гардман селение Кетишен(Гетишен, не путать с Геташеном). Кетишен- на Берегу реки Шамхор, Гардман Селение Пип(Заглик). Дашкесанский район. Как уже писалось, оно было крупнейшим в Северном Арцахе и Гардмане с населением более 5 тыс. человек в 50-ые годы. Затем, из за сильнейшего оттока населения в города(преимущественно Кировабад, Абовян, Ереван)уступило место Геташену, поскольку последний в советское время практически не терял население и был в гораздо лучших экономических условиях. селение Вериншен, Шаумяновский район, Арцах Селение Армянские Борисы(Ай Парис), Шаумяновский район, Арцах Селение Мирзик Ханларского района, северный Арцах Селение Бананц(Баян), Дашкесанский район, северный Арцах
  3. Мюаллим, там на следующий день прошел первый совместный армяно-российский парад, и флаги были вывешены, типа союзники и т.д.. Хотя с тобой согласен, надо было или военные знамена СССР, то же военное знамя Таманской дивизии,например, или же флаги всех 15 республик. Ну или 14, одну республику опустим А вообще должен отметить, что ничего страшного в российских флагах нет- вот на день победы и в столице Северной Осетии тоже вся центральная площадь в осетинских и российских флагах поочередно. А еще когда Олланд в Ереван приезжал, на Проспекте всюду были французские флаги, и что интересно- чувство от города совсем изменилось, даже армянские лица на улице стали вдруг казаться французскими, и люди все стали милые и культурные, пока кто-то не спросил- ахперс зажигалка чунееес)))) П.С. зажигалка чунеи.
  4. Тут устанавливается довольно убедительная связь между гаплогруппой R1b с первичными носителями индоевропейских языков. Именно эта гаплогруппа наиболее распространенная из всех прочих у армян(до 30-35 %), причем распространена именно западная модификация, связанная с большей частью населения "кельтской Европы" http://www.eupedia.c...R1b_Y-DNA.shtml
  5. Спасибо, Севар джан. Да, мне бананцские тут рассказывали про ситуацию в Нрнадзоре и Алдере, про это разделение по регионам. Т.е. мало того что разделение идет по линии местные-приезжие, еще и сами приезжие разделяют друг друга на своих и чужих. В селах это вообще смешно, бывает что соседи между собой почти не общаются. И самое эффективное средство преодоления, кстати,- это браки. Типа династических браков в средневековье)) А про бананцских, что во Владике)) Их тут живет 55 семей, все в одном районе. На прошлой неделе в Минводах, Ессентуках, Краснодаре были три свадьбы и еще одни похороны их односельчан. Так представь, колонна из десяти машин ехала из Владика на все эти мероприятия. Сплоченные товарищи во всем))
  6. Как бы не превозносилась полиэтничность, в постсоветских условиях это всегда фарс и прикрытие- доминирования одного этноса над остальными, которые воспринимаются как гости, как второстепенные и неполноценные граждане. Азербайджанцы и армяне, в каком то смысле, оказались только наиболее прямолинейными, теми, кто решили довести дело до своего логического завершения, поскольку друг в друге они видели полностью отличных, Других, которых невозможно ассимилировать, растворить. В других местах господствующий этнос всегда находил особое удовлетворение в факте своей гегемонии над подчиненными, с другой стороны- всегда питал надежду на их ассимиляцию.
  7. Ну что, был я в начале февраля в бывшем азербайджанском селе Мец Айрум на севере Лори, где ныне живут беженцы из бывших же армянских сел Шаумяновского(Эркедж, Манашид, Ай Парис), Ханларского(Восканапат(Зурнабад), Азат, Камо) и Дашкесанского(Кущи(Хачкап)) районов Азербайджанской ССР. Удалось поговорить с четырьмя разными людьми из разных сел и давно уже хочется поделится впечатлениями, но времени не хватает. Хочется остановится на двух эпизодах - беседе с бывшим старостой сел Азат и Камо и жительницей села Эркедж Шаумяновского района. Я попытался максимально точно восстановить в памяти все то, что мне говорили, потом некоторые моменты хотел удалить, поскольку понимаю, что многим не понравятся- но история именно такая, какая была и пост-фактум воевать с ней не имеет смысла. Текста получилось очень много, но по теме хотелось высказаться исчерпывающе. Села Мец и Покр Айрум находятся на самом севере бывшего Туманянского района, на равнинном плато, лежащем над каньоном Дебеда, на левом берегу реки. Узкое и длинное плато, ширина которой от 2 до 3 км, а длина- до 10, постепенно переходят в невысокий, покрытый лесом хребет Вирахайоц, протянувшийся по левому берегу Дебеда и пересекающий границу Армении и Грузии. Склоны хребта у Айрума обращены к востоку и югу, поэтому снег здесь тает раньше и тепла достается больше, чем на противоположном берегу Дебеда- отсюда и более сухой климат, бедный лес, но более сладкие фрукты. О том,что в селе проживает староста бывших армянских сел Азат и Камо Ханларского района -Папик Арушанян, мне сообщили в здании сельской администрации Айрума, куда я направился по приезду в село для сбора общей информации о жизни беженцев. Эпизод с обороной Азата и Камо, продержавшихся до конца марта 1990 года(т.е. ровно 24 года назад), всегда был для меня интересным, но доступная информация об этих событиях всегда была скудна, в отличие от истории самообороны соседних Геташена и Мартушнашена, депортированных в ходе операции "Кольцо". В день приезда в Айруме было холодно, дул сильный ветер. К дому старосты ведет сельская грунтовка, ответвляющаяся от основной трассы в центре села. "Выход" на грунтовку оформлен старым, туфовым зданием слева, на котором читается надпись ржавыми и покореженными металлическими буквами- "УНИВЕРМАГ" и который теперь служит складом для сена, как это можно понять по торчащим из окна пучкам сена. Справа от дороги- маленькое здание сельской часовни, построенное на средства жителей села несколько лет назад. Квадратное сооружение, облицованное желтым туфом с крошечным четырехгранным куполом, собранным и пластиковых профилей выглядит совсем карликовым- кажется, будто здесь не поместится и один человек. В памяти всплывают "понтовые" сооружения армянских церквей, строительство которых является делом общинного престижа в разных городах России. Услышать что-нибудь о церкви в армянской деревне почти невозможно. Апостольская церковь ведет пропаганду в диаспоре, в крупных городах, но там,где собственно и живет большая часть искренне верующей и нуждающейся в опеке паствы- там нет ни священников, ни желания "спасти души". Армянская церковь,вместе с остальным набором елейной этнической символики из далекого прошлого, переместилась в диаспору и туда, где попросту больше денег. Там, где относительно легче развести риторику, но не надо решать серьезных проблем. Спросите армянского священника- и он вам и об Армянском вопросе расскажет, и "правильную политическую позицию" сформирует, но достаточно завести речь о проблемах какого-нибудь простого человека из далекого Хамзачимана- и вот тупик. Там, где надо сталкиваться с "живой жизнью", выходить за рамки выученных текстов- возникают серьезные проблемы. Особенно чужды церкви эти дикие сельчане "лесной Армении", буйные и непокорные, как писал о них еще католикос Симеон Ереванци в 18 веке. Грунтовка далее поднимается мимо здания сельской школы, окруженной большой пустошью, и поворачивает направо- где и должен быть дом сельского старосты. Пустырь перед зелеными металлическими воротами замело гладким снегом, во дворе-ни души, так, что кажется в этом доме никто не жил несколько лет. Только дым из дымохода на крыше выдает наличие жизни. Стучу в ворота несколько раз, однако никакого отзыва. Дом маленький, одноэтажный, стоит на земле. Открываю калитку, прохожу по двору, стучусь уже в дверь дома. Меня уже заметили и дверь отворяет седой старик с крупными, но правильными чертами лица. В маленькой комнате, обставленной диванами, столом и печкой в углу, в холодную погоду расселись все жильцы- невестка с грудным ребенком, бабушка и мальчик лет 3-4. Я представляюсь, объясняю чем интересуюсь. Старик одобрительно кивает, притягивает стул, просит сесть. Говорит на литературном армянском, хотя периодически прибегает к помощи русских слов, ну и в целом чувствуется слабый, но характерный архцахский акцент. Я взял с собой фотоаппарат и планирую записать видеоролик, поэтому начинаю общие разговоры об истории сел, жизни в советские времена. Рассказываю, что слышал следующие версии происхождения названия Азата, записанные известным этнографом начала 20 века Ервандом Лалаяном. По первой из них, Надир шах освободил село от налогов, отсюда и пошло название, свободное- т.е. Азат. Другая версия связывает название с походами Тамерлана. По преданию, разграбив село и пленив его жителей, его воины вошли в местную церковь и разграбили реликвии. После этого Тамерлана схватил недуг, шея искривилась, лицо онемело и что ни делали его врачи, не могли вылечить. Тогда один из армянских монахов обещал вылечить Тамерлана, если тот освободит народ и вернет реликвии на место. Тамерлан выполнил просьбу старика, после чего тот и вылечил его. Также Азат- единственное из сел этого района, предки жителей которых выходцы из Хоя. Староста меня внимательно слушает, говорит, что версия о названии ему не знакома. Сообщает только, что другое название Азата- Сулук. Жители действительно, потомки хойцев и говорили на хойском диалекте, в отличие от жителей родного ему Камо, где говор карабахский. -У нас был один сельсовет- Азат, Камо и молоканское село Михайловка- села лежали очень близко друг к другу, в нескольких сотнях метров. Совкоупное население было около 2300 человек. Выращивали очень крупный(показывает руками) и сладкий сорт груш. Везли их на юг России, в Кировабад и продавали там тоннами. Если собрать хороший урожай- хватало на жизнь на несколько лет. Местность была относительно высокогорной, но рос виноград. Зима была очень снежной, но теплой и мягкой. Я прошу рассказать о событиях 1988-1990 на камеру. Он отрицательно качает головой, говорит что не доверяет журналистам и настрадался от них много раз. Приходится внимательно слушать рассказ, дабы запомнить подробности. -В 88 году в молоканском селе Михайловка постепенно обосновались азербайджанцы, молокан осталось совсем немного. Именно из Михайловки они и начали нападать и стрелять. Наши села от Михайловки отделяла небольшая речка и овраг- мы вырыли на нашем берегу окопы. В 1989 вырили окопы и со стороны бывшего армянского села Кушчи Армавир, занятого уже азербайджанцами, но нападения все же шли со стороны Михайловки. К югу от нас был уже Геташен, мы как бы прикрывали его-передовая шла у Азата, поэтому у них в этот период было относительно спокойно. Начиная с 1988 года несколько раз вооруженные ружьями азербайджанцы с колоннами легковых и грузовиков приезжали к нам- чтобы напугать, а потом разграбить и унести имущество. Мы несколько машин сожгли, постреляли из охотничьих ружей-они разбежались. К началу 89 года все армянские села нашего района, за исключением наших сел и Геташена с Мартунашеном были депортированы. Пока главой района был мой хороший друг- Искандаров- он предупреждал мне об этих вылазках с их стороны, пытался как-то остановить их и остудить. В санаториях Аджикента в это время скопились варденисские азербайджанцы, в основном из Зода. Искандаров им предлагал поселиться в других покинутых армянами селах, но они хотели именно наши села, были непреклонны. Потом Искадарова сменили на Тофика Кямалова- варденисца. Он уже сам был крайне враждебно настроен к армянам и нападения на наши села стали более частыми. Мы пытались защищаться, но оружия у нас было немного- охотничьи ружья да самодельные автоматы, дула которых сгибались после десятого выстрела. У них с 89 года действовала уже милиция. Тут в дом заходит сын Папика и гость, - он кивает им головой, говорит, что осталось рассказать совсем немного. Потом продолжает. -Особенно ситуация осложнилась в январе 90-го года- непрекращающиеся обстрелы и нападения. Я попросил помощи у Шагена Мегряна- у меня была рация и мы с ним были постоянно на связи. У нас в целом была связь с Шаумяновским районом, мы тоже хотели выйти из Ханларского района и войти в состав Шаумяновского. Шаген обещался помочь и прислал два БТР-а. Ребята приехали воодушевленные, рвались в бой. Я пытался их остановить, говорил им, что лучше им подождать, занять огневые позиции, и только тогда, когда азербайджанцы перейдут в наступление- открыть огонь. Они были непреклонны, требовали показать путь к азербайджанским позициям. Сели в БТР и быстро промчались по мосту, который нас от Михайловки отедлял. Вскоре раздались какие -то выстрелы, но быстро прекратились. Мы долго ждали, но БТР-ы так и не вернулись. На следующий день, азербайджанцы заняли высоты над селом и начали обстреливать из "Алазани". Многие дома в селах сгорели, нам нечем было ответить. Помощи со стороны не было, из Геташена постоянно нас подбадривали, но оказать помощь не хотели. Вечером же из того же холма, откуда стреляла "Алазань", повалил дым и ужасный, трупный запах. Потом узнали,что сожгли экипажи наших БТР-ов. -Старик нервно качает головой и растерянным взглядом смотрит в сторону. Я сам уставился в пол и в который раз пробегаюсь по выученным наизусть узорам кафеля на полу, хотя внимательно слушаю. Четырехлетний внук со светлыми волосами и проницательным, орлиным взглядом следит за рассказом деда. Остальные домочадцы тоже сели вокруг и внимательно следят за рассказом, видно, что многие вещи узнают впервые. -13 января был самый тяжелый день- начали стрелять со стороны Михайловки, ранили моего племянника, а он такой здоровый, тридцатилетний сельский парень. Я 500 метров, ползя по земле, тащил его на себе до безопасных позиции, оттуда наши его забрали, отвезли в Геташен и смогли спасти. Ситуация уже была критической, я писал письмо Горбачеву, руководству Арм. ССР. На вертолете прилетел в Ереван, зашел к Арутюняну. Там сидел сам Арутюнян и Лукьянов, комендант по Армении. Я доложил о ситуации в селе. Меня успокоили, сказали что в село будут введены части внутренних войск, со мной отправили генерала Суркова. В село ввели войска. До этого я писал Горбачеву, но мое письмо было переправлено Поляничко (второй секретарь ЦК Азербайджана). Тот, якобы приняв его к сведению, начал вести еще более жесткую политику. Власти района предлагали нам "добровольно" покинуть село, обещали компенсацию за имущество, транспортировку до Армении. При этом, несмотря на наличие внутренних войск, нападения азербайджанцев не прекращались. Многие в селе начали протестовать, жаловаться. Дескать я превратил их в заложников, в живую мишень. Жаловались на то, что вся помощь, которая приходит из Армении, остается в Геташене,- пошли даже слухи, что геташенцы бросают в Кюракчай колбасу, а у нас даже не хватало муки для выпечки хлеба- такие слухи поднимали волну недовольства. В Геташене у меня было много друзей, молодой староста- Гюрджян,неплохой парень, но там он решал очень мало- помощь оттуда почти не шла. Периодически у нас появлялись несколько фидаинов из Армении, Липаритян даже приезжал, но этого не хватало. Из Геташена и Шаумяновска меня все время просили не позволять жителям уезжать, но ничего не помогло- жители начали постепенно покидать Камо и Азат. Последним, в конце марта уехал я со своим заместителем. На границе Армении, в Иджеване- остановили фидаины, распотрошили машины, взяли что понравилось.. Приехал в Ереван- меня поймали АОД-овцы, избили, завязали глаза и повезли в какой-то подвал, держали там долго. Сейчас, насколько я понимаю, это где- то у Ереванского озера. Обвиняли в предательстве национальных интересов, грозились убить и т.д.. Как выпустили, - приехал в Айрум, устроился работать в местном совхозе, получил этот дом. Я еще раз внимательно рассматриваю обстановку в комнате. Пол застлан новым кафелем, видно, что над домом поработали, привели в порядок- но толстые, кривые стены и грубо обработанные деревянные двери выдают азербайджанское прошлое дома. Я помню как в первый раз попал в один такой дом в бывшем азербайджанском селе Верин Ахатала, и как меня удивила обстановка. Комнаты казались слишком маленькими, дома слишком грубо построенными- грубая кладка, толстые и кривые стены, более грубые деревянные полы и потолки- все это отличалось от двухэтажных домов в соседних армянских селах, которые имели совсем иную планировку и более изящную архитектуру. Безусловно причина была в том, что быт азербайджанцев был более простым- в основном они занимались скотоводством, семьи, даже к 70-ым и 80-ым годам оставались очень крупными- отсюда и жили беднее армян, и дома были скромнее. К 80ы-м годам, когда уровень жизни стал несколько выше- в Айруме можно заметить и другие дома- двухэтажные, с балконами, как в соседних армянских селах. Такая же картина была и в Карабахе, и в регионе Гандзака. Архитектура армянского народного жилища в этих краях была особенно изящной и колоритной. Я спрашиваю, что наверняка жителям было непривычно и трудно, когда променяли армянские дома на подобные полуподвальные. Он кивает головой- в Камо я оставил большой двухэтажный дом. -Тут вообще дома очень простые, этот вообще напоминает хлев. В Камо наш род всегда жил зажиточно- были старостами, занимали руководящие должности. В 19 веке мои предки переехали из мартакртского Арачадзора. Обосновались в Бахшике(так называлось Камо до революции). И с тех пор в селе наш род был одним из главных. Тут в Айруме я тоже был старостой целых 15 лет. Место тут неплохое, была бы вода- земля очень плодородная. Наши односельчане вообще разбежались сейчас- нигде не живут компактно- кто в России, кто в Ереване, Абовяне- по все остальной Армении. Связи почти не сохраняем. В нашем селе, насколько знаю, живут варденисцы. Азат же сейчас называется Йени Зод. Потом он начинает расспрашивать меня- откуда сам, почему возник интерес к этой теме. Завязывается беседа,к которому подключается и гость, оказавшийся из соседнего армянского села Чочкан- откуда у меня родня с материнской стороны. Я быстро выпиваю кофе, благодарю и извиняюсь за то, что побеспокоил, на прощание крепко пожимаю руку Папику Арушаняну. Возникает какое-то человеческое уважение к этому старику, который был в центре крупных исторических событий, потом, как это бывает, крупная волна истории забросила маленького и беспомощного на этом фоне человека в далекий и глухой угол. Могло быть и хуже. Возникает уважение к этому человеку и за то, что смог подняться на ноги и на новом месте, создать для семьи крепкую основу. Скорее всего, эта семья и дальше останется в Айруме, в отличие от многих семей беженцев, эмигрировавших в Россию. До ворот меня провожает сын Папика- уже с типично сельским выражением лица и манерами, в отличие от аристократичного отца. Еще раз благодарю и прощаюсь на ходу, направляясь по новому адресу- к жительнице села Эркедж Шаумяновского района, которая, как мне сказали, держит небольшой магазин в этом квартале. После недолгой прогулки, за время которой, впрочем,успеваю серьзно замерзнуть - над крутым поворотом показывается старая будка, которая и должна быть этим самым магазином. Внутри на тахте сидит женщина лет 50 с румяными щеками, укутавшаяся в шаль. За ней деревянные полки с несложным выбором продуктов. Я здороваюсь, объясняю цель приезда. Она оживляется, просит мне сесть у самой плиты- холодно ведь. Спрашивает, хочу ли чаю, кофе или чего нибудь- долго убеждаю, что нет. На вопросы о том ,что она может рассказать об Эркедже, тут же залпом отвечает, что знает все, потом задумывается, и через полминуты начинает. -В Эркедже работала продавщицей в универмаге. Жили хорошо, был большой дом. Я интересуюсь больше историческими моментами, спрашиваю что знает об истории села, событиях 1988-1992, какие памятники вокруг Эркеджа, но она постоянно соскальзывает с них на бытовые сюжеты. И я начинаю понимать, что это, быть может,намного ближе к истине. Когда вы читаете что-нибудь о селах этих беженцев, об этих краях,- такое ощущение, что вы читаете описание музея или памятника. Это какой-то особый мир хачкаров, церквей, красивой природы, - эпитеты древняя земля, чудесный край, райский уголок, потерянная Родина и т.д.. Если что и говорится о людях, которые здесь жили, то либо о количестве(в Шуумяновском районе жило столько то армян, они составлил столько то процентов и т.д.), либо некий общий набор слов. Кого интересует их жизнь, жизнь простого жителя села Эркедж, кто бы вообще этим интересовался, если бы не было связи с популярной темой карабахской войны, с оккупацией Шаумяновска? -Никого. как никого сегодня не интересует жизнь человека из апаранского Меликгюха или севанского Ераноса. Это даже естественно. Решаю не поправлять ее и слежу за всем, что она рассказывает. - Кстати, ведь родилась- то я не в Эркедже, а в Карачинаре. Там климат на местный очень похож- тоже тепло -растут инжиры, персики, гранаты. Потом вышла замуж в Эркедже. У нас в селе была большая церковь, хачкары, там места были святые. -Слушай, ну зачем это тебе, ты ведь все ровно не знаешь, где это находится. А что про бои- до 90-го года у нас было спокойно. Стреляли иногда из Тодана- соседнее азербайджанское село. Но у нас все ровно было безопасно. В 1991 году уже стало особенно неспокойно. 5 мая мы увидели большой столб дыма из-за гор, в направлении Мартунашена. Потом узнали ,что советские солдаты вошли в село и подожгли . Через несколько дней - 10 мая, кажется, танки появились и у нас- от Бузлуха до Тодана, знаешь же где Бузлух- это намного выше от нас - сотни танков было - 6-ая украинская армия(так она называет части 4-ой советской армии, принимавших участие в операции "Кольцо"). -Когда в первый раз советские войска пошли на Эркедж, решили, что женщины выйдут навстречу, перекроют дорогу. Мы перекрыли дорогу к селу, они нас долго пугали, что задавят, но все таки остановились. Мы им говорили, что такие же советские граждане, что не имеют права нас депортировать, а должны нас защищать. Они развернулись обратно в Тодан. Потом уже из вертолетов начали вещать, чтобы мы покинули село, иначе будет хуже. Мы собрали все что могли унести, пешком пошли в сторону Вериншена- через лес, перевал. Многие мужчины остались защищать село. Рядом с нами в Вершиншен шла и Светлана(так она называет Цветану Паскалеву)- именно рядом с нами- сынок, она всегда рядом с нами держалась. Потом нас перевезли в Ленинаван(Марагу), оттуда- в Степанакерт. Я сразу поняла,что не могу жить в Сетпанакерте- город бедный, магазины и буфеты- пустые и вообще, место мне не понравилось. В Шаумяновск же не было смысла возвращаться- я это поняла тогда сразу, я вообще такие вещи сразу чувствую- и она многозначительно кивает головой. - Поговорила с мужем, говорила, что надо перебираться в Армению. Заплатили экипажам вертолета, 12 тысяч рублей это стоило- платишь, и они могли сделать специальный рейс,- перевезли часть наших вещей в Ереван. Тут нашли бабушку из Баку, которой дали дом в Айруме. Она привыкла жить в городе и не могла там жить- сразу же продала нам- был такой полуподвальный дом- не дом даже. Мужу тут было тяжело, он хотел в Россию, все время меня уговаривал. Но я ему сказала, что в России жить не могу. Это все-таки Армения, своя земля. -А там откуда я знаю, что будет с моими детьми, смогу я там их так же воспитать, как здесь. И она начинает рассказывать об испорченных нравах в России, о том, какие угрозы там бы ждали ее детей, о том, что специально не позволяла дочке уехать в Россию, пока не выдала замуж за шаумяновца и только тогда успокоилась. Я спрашиваю, какова была жизнь в Шаумяновском районе в советские годы, были ли контакты с НКАО, с азербайджанскими селами, с Арменией. Она с таким же пылом продолжает рассказывать. -С НКАО? -Нет, мы всегда были отдельными, совершенно отдельный район- я это всегда говорю. Мы даже девушек за карабахцев не выдавали. -Ты же знаешь, наши шаумяновские девушки самые красивые - румяные, светлые, стройные. И когда приезжали эти черные карабахцы- мы над ними смеялись. Я помню как приезжали к нам свататься из села Талыш- худые, загорелые. Они же не виноваты конечно- в Талыше были хлопковые поля. И они целое лето работали под палящим солнцем- отсюда и загар. Карабахцы вообще жили очень бедно- они очень много работали, чтобы выполнить план, но все уходило в Баку. Им не давали возможности жить, там было очень строго с продуктами, всюду был контроль, проблемы с изучением армянского. Шаумяновск же был всегда отдельно. У нас были три азербайджанских села- за Карачинаром сразу были Зейва и Шефек, но связи с ними мы почти не поддерживали. Наших студентов отправляли только в Ереван, многие там же оставались- делали все, чтобы не уезжал кто-нибудь в Баку, с нашего района там почти никого не было, разве что вышли замуж. Азербайджанцы много раз пытались расформировать наш район, но народ поднимал шум- писали письма в Москву, выступали против,- очень сплоченные были. В Карабахе этого не было. Хотя должен тебе сказать, что карабахцы- очень работящие. И правдолюбы- что думают, то и говорят, за это я их всегда уважала. А что касается невест(тут она подносит ладонь ко рту и наклоняется в мою сторону- будто раскрывает страшную тайну)- выдавали за них только в случае, если что-то с невестой было не так. Многозначительно улыбается. Я внимательно слежу за ее глазами, мимикой- она рассказывает с большим оживлением- ей это действительно все интересно. И несмотря на мой внутренний протест, я в этот момент безмолвно констатирую, что являюсь регистратором исчезающих сплетен Шаумяновского района. И ведь это и есть настоящая, живая история- полная предубеждений, насмешек, мифов, мелких бытовых штрихов. Именно это скрывается за мертвым описанием церквей, хачкаров, данных переписей о 1205 человек в том или ином селе. 1205 человек, среди которых были студенты, вернувшиеся из учебы в Ереване и распространяющие просвещение в сельских масштабах, и мудрые старушки- которых уважали и к советам которых прислушивались, и неуправляемая молодежь- которая устраивала драки, и женщины сплетницы квартального, сельского или межпоселенческого маштаба, и красивые невесты- для своих-шаумяновцев, и некрасивые- для карабахцев и т.д.. Отдельный мир со своими представлениями, нормами, четким делением на своих и чужих. Она же продолжает рассказ об Эркедже. - Осенью 1991 наши снова взяли Эркедж. Тогда многие наши родственники туда вернулись- те кто оставались в Карабахе. Потом, в июне 1992 года, когда азербайджанцы начали наступление -народ снова бежал на юг- пешком, через Мравский хребет, через лесные ущелья- десятки километров, говорят многие погибли. Говорят были случаи, когда женщины вместе с деьтми бросались в пропасти, многие старые люди умирали от усталости, многие пропадали. Прибыли в Степанакерт, потом- Ереван. Им легко давали визы в США, Францию, Россию и большая часть наших шаумяновцев сразу перебрались в эти страны. Она подробно рассказывает то, в какую страну какие родственники переехали, какие были между ними связи и т.д. Я прошу ей рассказать о том, какие были первые впечатления от приезда в Айрум. - Тут климат хороший. Карачинар напоминает. В Эркедже, все же, было прохладнее. Земля хорошая, была бы вода. Когда приехали- дома азербайджанцев были для нас непривычны. У нас был почти что подвал- я ее за это время еще отстроила,привела в порядок. При азербайджанцах тут много народа было, в начале 90-ых тоже нас много было. Потом многие уехали в Россию- сейчас у нас, можешь смотреть, там список всех жителей села- намного меньше. Она открывает ящик стола и достает список жителей села- 542 человек. Это те, кто проживает в селе. Несколько сот человек уехали в Россию. -Тут все живут изолированно. За это время так и не преодолели эти сельские границы- шаумяновские общаются с шаумяновскими, ханларские- с ханларскими, переехавшие из соседних сел- со своими. Не знаю, почему так, но прошло больше двадцати лет как живем вместе, но между собой почти не общаемся. Когда мы тут приехали, нам чочканцы говорили, дескать мы вас тут не ждали. Между собой называют нас турками. Я им сотню раз объясняла, что разве может нормальный человек бросить по своей воле родной дом и переехать в неизвестно куда? Да и сравни их имена и наши. Она перечисляет имена своих родственников - все армянские. Потом вспоминает имена чочканских армян- разные полуклички, мусульманские или сокращенные русские имена- Волод, Миша, Хасан. - Вот сравни это, сынок, и скажи, у кого настоящие имена? При турках они тут с ними общались, у нас же в районе не было такого. Тут до сих пор несколько азербайджанцев живет, только фамилии поменяли. Я только киваю головой- все это мне знакомо. В разговорах с местными много раз слышал пренебрежительные мнения о приехавших. Разумеется, уже за время контактов многое поменялось- те,кто постоянно общаются с беженцами, говорят скорее наоборот. Продавщица в главном айрумском магазине, которая также оказалась родилась в Чочкане, сообщила мне, что приезжие- намного более трудолюбивые, готовые прийти на выручку, нежели местные. Многие в Чочкане сами потомки выходцев из Арцаха, и об этом сохранились родовые предания. Поэтому со временем отношение меняется больше на нейтральное или положительное. Да и в целом многое связано с контекстом. Сельское сознание почти не знает идеологического тотального обобщения, поэтому отношение к одному и тому же явлению может меняться в зависимости от контекста. Я задумчиво смотрю в окно, за которым свистит холодный зимний воздух, поднимающий снежную пыль. Продавщица тоже задумалась, но потом продолжает. - Сын у меня хороший, внук есть. Учится в школе, невеста и дочка там же преподают. Я спрашиваю о карабахском диалекте- при разговоре она часто переходит на шаумяновский говор. Она говорит, что теперь только старшее поколение говорит на диалекте. -В доме только я вот и говорю. Сын меня вечно ругает, говорит, что уже больше 20 лет в Армении, а ты так и не научилась на литературном разговаривать. Внук уже на чистом литературном говорит, подсмеивается над нашим говором, вечно меня исправляет. Он уже хайастанский совсем. Вспоминается отрывок из "Книги историй" Аракела Даврижеци, который описывал состояние армян, насильно переселенных в Персию при Шахе Аббасе: -"все старики, родившиеся в Армении и переселившиеся оттуда в Персию... была у них мечта вернуться в страну свою, но осуществить ее они не смогли... А потомки их, кто родился в Персии, там были вскормлены, полюбили эту страну, поэтому живут там"... Я хочу поменять тему разговора, спрашиваю про праздники- как и что отмечали. -Отмечали Пасху, Вардавар. На Вардавар садились в грузовики, всем селом ездили в Орекаванк(монастырь в Мараткертском районе, у села Талыш, бывший духовный центр Гюлистанского меликства, куда входило, помимо Шаумяновского района, еще и мартакертское село Талыш), делали там матах, - жарили шашлыки, радовались, разжигали огромные костры. Вардавар у нас, в отличие от лорийского, в конце августа всегда был. У вас же тут в конце июля. Хорошо было. Она внимательно смотрит в сторону, вспоминает что-то. - Хорошо было, сынок. И тут она начинает плакать. -Конечно хорошо было. Свой дом как никак, да могилы многие мои там остались, сынок, как я могу забыть? А какая у нас природа была... Наш Мрав, наши горы... Она вытирает слезы. Я не знаю что сказать, совершенно по новому смотря на этого человека,которая, казалось, с таким же равнодушием может рассказывать о войне, как рассказывает о погоде. В уме я проклинаю себя за то, что довел человека своими бессмысленными расспросами до такого состояния- зачем мне это надо, зачем лезть человеку в душу, будить старые воспоминания? Но она быстро приходит в себя. -Пойдем к нам, сынок,- я познакомлю тебя с моими сыном- посмотришь какой он умный, накрою стол - пошли, давай. Я отказываюсь, говорю что надо уже уезжать. Еле убеждаю, напоследок спрашиваю ее имя- Седа, Седа Диванян. Прощаюсь. Выхожу на пустую улицу и иду по сельской грунтовке. Кровь прилила к голове и она вся гудит. На горизонте показывается здание школы- старое, какое-то безжизненное, с мрачными окнами, часть которых уже без стекол. У меня в голове рассказы Папика, Седы. Воспоминания живых людей о темах, ставших музеями национальной памяти. О них принято вспомнить строго с определенных точек зрения, кажется, что эти истории всегда существовали как истории, эпопеи, но не могут быть частью жизни обычных людей, утонувших в повседневных заботах. В их воспоминаниях часто нет той патриотической тоски, которая представляется в стереотипах, нет каких-то правильных сюжетов. И вообще в голове у этих людей все намного сложнее- они намного практичнее,они уже освоились на новых местах, живут повседневными заботами и прошлое превращается в набор поучительных истории, сюжетов, в выцветшую декорацию. Седа говорила, что конечно, Шаумяновск лучше, но и здесь она чувствует себя дома- это ведь Армения- это тоже родина. Патриотизм- лишь одна из сторон их сложной жизни, в которой главные сюжеты и ценности многократно менялись. Но в каждом из них чувствуется желание рассказать, рассказать о том мире, в котором они жили до этого, и который был совсем другим. Это напоминает рассказы эмигрантов, которые десятки лет не были дома. Всем близким они рассказывают о своем старом мире, который очень сильно отличался от их настоящего- настоящего, к которому они привыкали слишком долго, болезненно, с которым так до конца и не смирились. Но стоит многим из них снова оказаться в старых местах, и они стремятся оттуда убежать, поскольку уже чувствуют себя совсем чужими. Им кажется, что реальность старых мест- реальность, которая не похожа на их воспоминания- оскорбляет их старый мир еще больше. В этом смысле у беженцев нет выбора, и им, быть может, повезло больше- они всегда будут считать старый мир чем- то особенным, лучшим, поскольку больше не могут туда вернуться. То, что никогда не будет, всегда оказывается лучше реальности. Лучшие герои всех времен и народов- всегда уже мертвые герои, те, кто уже ничего не сможет сказать и сделать за себя. Прямо у дороги, которая идет выше школы, замечаю могильные плиты. Кладбище не загорожено, как это бывает обычно, скорее всего забор разобрали еще в 90-ые годы. Могильные плиты неестественно высокие- на закате эти камни можно принять за застывших неподвижно людей. Неестественно- для привычных мне армянских кладбищ, растягивающихся горизонтально. Могилы не ухожены, местами обвалилась кладка, большая часть могильных плит стоят, некоторые упали. Видно, что целенаправленно их никто не разрушает, но время делает свое монотонное дело. На одном из упавших плит успеваю прочитать "Хафиз оглы" и машинально отвожу взгляд и ускоряю шаги. Это не только кладбище азербайджанцев, но и кладбище Айрума, которому можно поставить отдельную плиту- здесь похоронен азербайджанский Айрум. Точно так же армянский Эркедж похоронен где то далеко от этих лорийских гор, и единственное, что осталось от него- это память- легкая, как эфир, беспомощная перед дыханием времени. Меня почему-то мучает вопрос, кем же был этот Хафиз оглы при жизни? Азербайджанцы, которые здесь жили, оказались в такой же ситуации,как и эти беженцы. Что они знают об этих армянах, о Папике, Седе- кроме того, что это армяне, враги? Какими глазами они смотрят на такие же армянские кладбища, которые есть во всех тех селах, в которых они поселились после 1988 года. Какими глазами на эти упавшие камни смотрят нынешние жители Айрума, быть может они думают об оставленных могилах, которые могут быть в таком же состоянии? Что они знают об историях тех домов и родов, в домах которых сейчас живут? Определенно ничего. И армяне, живущие в домах азербайджанцев, и азербайджанцы, живущие в домах армян- относятся к своим жилищам с некоторой опаской, чуждостью, но в то же время постепенно видоизменяют их, делают их своими. Я много раз пытался понять, кем же для местных армян были азербайджанцы, жившие здесь до 1988 года. Кто-то вспоминает школьные драки село на село после футбольных матчей, кто-то вспоминает буйволов, которых держали только азербайджанцы, и молоко которых приходилось покупать, поскольку именно из него готовят лучший мацун. Кто-то вспоминает стоматолога Джамаля, которого тут очень любили все и которого, по слухам, убили в Казахе или Баку, когда он пытался защитить армян. Кто-то вспоминает также и негативные истории и персонажей, радуется, что наконец избавились от таких соседей. То, что отличается от других случаев, - местные армяне никогда не боялись азербайджанцев- не было этого страха перед "турками", который характерен для многих регионов Армении. Здесь не было никогда прямого мусульманского правления, не было мусульманского большинства, не было и кровавых страниц в прошлом- поэтому отношение было более равнодушным. К ним относились несколько высокомерно- как к пастухам, гораздо более сельским, отсталым людям, что, в общем-то, было правдой, но в то же время ценили их простоту. Эти же условия привели к тому, что местные азербайджанцы почитали хачкары и другие святые места армян. Сознание местного населения было интересным тем, что мир делился на два подданства- подданные христианского Бога и подданные Аллаха. Каждая сторона считала своего бога лучше, но в глубине души признавала и бога другого. В каком то смысле это напоминало родное для армянского язычества манихейское разделение на добрых и злых богов, которые все-таки почитались в рамках своих "компетенции". Те, с кем соотносили в 88 году этих азербайджанцев- были турки- турки,вырезавшие армян в Ване, Муше, Карине. И этот образ всплыл, когда появились первые беженцы из Варташена в ноябре 1988 года. Только это позволило как-то оправдать их изгнание, хотя различие между образом и реальностью было очевидным, и это рождало многочисленные рассказы-исключения о хороших айрумцах. При этом к азербайджанцам Казаха, обстреливавшим приграничные села, отношение было кардинально противоположным. Они полностью отождествлялись с турками со всем вытекающим отношением. Такими же методами пытались примирить в своем сознании образ врага и непосредственный жизненный опыт азербайджанцы соседних с армянскими сел будь то Азат, Камо или Варташе дифференциацией армян на своих и "хайастанских", что, в свою очередь, дифференцировало отношение от негативно-оправдывающего до абсолютно враждебного. Разумеется, здесь многое зависело и от поведения "жертвы", и если он пытался защитить свои права, то демонизировался, полностью отождествляясь с образом чистого врага. То, что случилось с 88 года слишком сложное и все еще актуальное, чтобы можно было трезво проанализировать. Все, что будет говорится в период противостояния, разумеется, лишь она сторона медали, еще точнее- лишь одна из граней призмы. В зависимости от того, под каким углом эта призма будет повернута к солнечным лучам, она по разному будет преломлять эти лучи. Но одно сегодня можно сказать определенно. При всей трагичности случившегося, при всем травматическом эффекте, который перенесли сотни тысяч армян и азербайджанцев, был все- таки важный момент. Те, кто видит в армяно-азербайджанском обмене только трагедию- игнорируют важное обстоятельство. Да, это была трагедия, но она избавила и тех и других от участи второсортных граждан в чужих государствах, которая им была бы уготована, если бы ничего не изменилось. Каким бы трагическим, тяжелым не были эти события- они дали возможность сотням тысяч людей почувствовать себя полноценными хозяевами земли ,на которой они живут. Как бы не превозносилась полиэтничность, в постсоветских условиях это всегда фарс и прикрытие- доминирования одного этноса над остальными, которые воспринимаются как гости, как

×
×
  • Создать...