menaria

Заметила, что заметно увлекательно

НА ФОРУМЕ Арка... Разбитый карниз, Своды, колонны и стены. Это обломки кулис Сломанной сцены. Здесь пьедесталы колонн, Там возвышалася ростра, Где говорил Цицерон Плавно, красиво и остро. Между разбитых камней Ящериц быстрых движенье. Зной неподвижных лучей, Струйки немолчное пенье. Зданье на холм поднялось Цепью изогнутых линий. В кружеве легких мимоз Очерки царственных пиний. Вечер... И форум молчит. Вижу мерцанье зари я. В воздухе ясном звучит: Ave Maria!

Моя Печаль все шепчет мне О днях осеннего ненастья, Что краше не бывает дней - Деревья голые в окне, Луг, порыжевший в одночасье... Все шепчет мне, что осень - рай. Все хочет повести с собою: Как тихо после птичьих стай! Как славно стынет сонный край, Одетый звонкой сединою. Нагие сучья на ветру, Туманы, вязкая землица - И снова шепчет: все к добру, И если я глаза протру, То не смогу не согласиться. Как объяснить, что не вчера Я полюбил ноябрь тоскливый. И стоит ли... Моя сестра, Печаль... Ненастная пора Со слов твоих - вдвойне красивей. Роберт ФРост

ГИТАРА Начинается Плач гитары. Разбивается Чаша утра. Начинается Плач гитары. О, не жди от нее Молчанья, Не проси у нее Молчанья! Неустанно Гитара плачет, Как вода по каналам - плачет, Как ветра над снегами - плачет, Не моли ее О молчанье! Так плачет закат о рассвете, Так плачет стрела без цели, Так песок раскаленный плачет О прохладной красе камелий, Так прощается с жизнью птица Под угрозой змеиного жала. О гитара, Бедная жертва Пяти проворных кинжалов!

главное, что это интересно и красиво не меньше стихов:hi: Мне кажется эти суждения помогают лучше и тоньше воспринимать поэзию

Искусство и скука Пустые места, пустые минуты невыносимы. Красочность этих пустот рождается из скуки, -- подобно тому как образы пищи рождаются в пустом желудке. Так активность рождается из пассивности, так лошадь стучит копытом -- и так приходит воспомина­ние -- рождается греза: между действиями. Усталость чувств исполнена творческой силы. -- Пу­стота творит. Мрак творит. Тишина творит. Случайность творит. Все творит -- за исключением того, что скреп­ляет произведение подписью и несет за него ответ. Эстетический предмет есть некое ценное выделение, подобное другим ценным выделениям и отходам: лада­ну, мирре, амбре... Ничто так не свойственно литературе, как упускать из виду самое главное. Было написано множество "Дон Жуанов". О Дон Жуане писали тысячи раз. Но, насколько я знаю, никто не пытался понять (или вообразить) причи­ну стольких успехов in eroticis. Никто не говорит о том, каким знатоком и практи­ком он должен был проявлять себя на поприще, кото­рое требует, разумеется, и природных талантов, но так­же ума, искусства и, следовательно, большого труда. Дон Жуан не только соблазнял, он никогда не разочаровывал; и (что отнюдь не то же, что соблазнять) он оставлял женщин безутешными. В этом существо дела 11. Поэзия Я ищу слово (говорит поэт), которое: было бы женского рода, двусложным, содержало бы Р или F, кончалось немой, употреблялось в значении: "трещина", "разрыв"; и не ученое, не редкое. Шесть условий -- по крайней мере. Сонет построен на одновременности. Четырнадцать одновременных строк, явственно обозначенных в этом качестве сцеплением и неизменностью рифм: тип и струк­тура неподвижного стихотворения 12. Преамбула Существование поэзии в принципе спорно; и она мо­жет черпать в таковом своем качестве непосредственные мотивы к гордыне, ибо не значит ли это уподобиться самому Богу? Можно быть к ней глухим, как можно быть к нему слепым. Последствия незначительны (не­различимы). Все, что обязано только мне, для меня спорно. Произведения Форма -- это скелет произведения; но есть произве­дения, которые совсем его лишены. Все произведения смертны, но те из них, которые имели скелет, живут в этих бренных останках гораздо дольше, чем те, которые состояли только из мягких частей. Произведения больше не трогают, не возбуждают. -- Они могут начать вторую жизнь, когда к ним обраща­ются за советом; и третью, когда к ним обращаются за справкой. Сначала -- радость. Затем -- техническое пособие. И, наконец, -- документ. Живопись позволяет увидеть вещи такими, какими были они однажды, когда на них глядели с любовью.

Литература У писателя есть преимущество перед читателем: он все продумал заранее, он приготовился, -- инициатива на его стороне. Но если читатель уравновешивает это преимущество; если сюжет ему знаком; если автор не воспользовался превосходством во времени, чтобы углубить свои поиски и уйти далеко; если читатель обладает быстрым умом, -- тогда всякое преимущество уничтожается; остается лишь единоборство умов, в котором, однако, автор без­гласен и парализован... Он обречен. Есть нечто более ценное, чем оригинальность: это -- универсальность. Первая содержится в этой последней, которая ее использует или нет в зависимости от потребностей. Сколько мы приобретаем в познании своего искусст­ва, столько утрачиваем в своей "индивидуальности" -- прежде всего... Всякое внешнее обогащение убыточно для "я" -- естественного. Ум посредственный более не способен отыскать дорогу к своей натуре; но кое-кто вновь находит себя, полностью овладев средствами, ко­торые уподобились его органам, и обладая еще небыва­лой способностью оставаться собой. В человеке неподражаемо для других именно то, че­му он сам не в состоянии подражать. Мое неподражае­мое неподражаемо и для меня. Подражать самому себе. Художнику необходимо уметь подражать самому себе. Таков единственный метод создания произведения, который не может быть ничем иным, как борьбой с превратностью, непостоянством мысли, энергии, настрое­ния. Образцом для художника становится его наилучшее состояние. То, что он сделал лучше всего (в его собст­венном убеждении), служит ему ценностным эталоном. Не всегда хорошо оставаться собой. В литературе нет ничего привлекательного, если толь­ко она не является высшим упражнением интеллекту­ального животного. Необходимо, следовательно, чтобы она заключала в себе использование всех умственных функций этого жи­вотного, взятых в их предельной точности, изощренно­сти и могуществе, и чтобы она осуществляла их сово­купное действие, не порождая иных иллюзий, кроме тех, какие она сама создает или же вызывает своей игрой. Так, Танцовщица, нам кажется, говорит: мне -- ощу­щение моих послушных мускулов; тебе -- идеи, внушае­мые фигурами моего тела, которые плавно сменяются согласно какому-то замыслу или рисунку, что и есть -- Танец. Мысль должна присутствовать: скрыто или же явст­венно. Она плывет, держа поэзию над водой. Литература не может -- без риска и без ущерба -- обойтись без какой-либо из тех функций, о которых я говорил, Она оказалась бы беззащитной перед взгля­дом особенно строгим и проницательным, -- перед ко­торым, впрочем, она беззащитна всегда. Поль Валери.

Поэзия есть попытка представить либо восстановить средствами артикулированной речи то единое или же многое, кото­рое смутно силятся выразить крики, слезы, ласки, по­целуи, вздохи и т. д. и которое, очевидно, стремятся вы­разить предметы, поскольку им присуща видимость жиз­ни или скрытой целенаправленности 4. Это нечто иначе определить невозможно. Оно сродни той энергии, которая расточает себя в непрерывном при­способлении к сущему... Поэзия есть не что иное, как литература, сведенная к самому существу ее активного начала. Ее очистили от всевозможных идолов, от натуралистических иллюзий, от вероятного смешения языка "истины" и языка "твор­чества" и т. д. И эта по-своему творческая, условная роль языка (каковой между тем возник из потребностей практиче­ских и безусловных) становится предельно явственной благодаря хрупкости или произвольности сюжета. Сюжет стихотворения так же ему чужд и так же не­обходим, как человеку -- имя. В то время как интерес прозаических сочинений как бы оторван от них и рождается из усвоения текста, ин­терес поэтических произведений от них неотделим и обо­собиться от них не может. Лирика есть развернутое восклицание. Лирика есть поэтический жанр, предполагающий го­лос в действии -- голос, чей непосредственный источник либо возбудитель заключен в вещах, коих присутствие видимо или ощутимо. Долго, долго человеческий голос был основой и прин­ципом литературы. Наличие голоса объясняет древней­шую литературу, у которой классика позаимствовала форму и восхитительный темперамент. Все наше тело представлено в голосе; и в нем же находит опору, свой принцип устойчивости наша мысль... Пришел день, когда люди научились читать глазами, не произнося и не вслушиваясь, в результате чего лите­ратура изменилась до неузнаваемости. Переход от внятного к ускользающему -- от ритмиче­ского и связного к моментальному -- от того, что прием­лет и чего требует аудитория, к тому, что приемлет и схватывает на странице быстрый, алчущий, неудержи­мый взгляд 5. Все качества, которые можно выразить с помощью человеческого голоса, должны изучаться и выказываться в поэзии. "Магнетизм" голоса должен находить выражение в необъяснимом, сверхточном единстве идей и слов. Главное -- непрерывность красивого звучания. Идея Вдохновения содержит в себе следующие идеи: То, что дается даром, наиболее ценно. То, что наиболее ценно, должно даваться даром. И еще одну: Больше всего гордись тем, что меньше всего тебе обя­зано. Какой позор -- писать, оставаясь глухим к языку, слову, метафорам, связности мыслей и интонаций, не понимая структуры развития произведений, ни обстоя­тельств, его завершающих, едва догадываясь о цели и вовсе не зная средств! Краснеть оттого, что ты Пифия... Два рода стихов: стих данный и стих рассчитанный. Рассчитанный стих есть такой стих, который всегда предстает в форме проблемы, требующей решения; его отправные условия определяются сперва данным сти­хом, а затем -- рифмой, синтаксисом, смыслом, уже за­ложенным в этой данности. Всегда -- даже в прозе -- мы приходим к потребности и необходимости писать не так, как хотели, а так, как велит то, чего мы хотели 6. Рифма вводит порядок, не зависящий от сюжета, и может быть уподоблена внешнему маятнику. Избыток, множественность образов порождает в на­шем внутреннем взоре сумятицу, диссонирующую с то­ном. Все расплывается в пестроте. Невозможно построить стихотворение, в котором бы не было ничего, кроме поэзии. Если в произведении нет ничего, кроме поэзии, зна­чит, оно не построено и не является поэтическим произ­ведением. Некое помрачение памяти подсказывает неудачное слово, которое вдруг становится наилучшим. Это слово рождает школу, а это помрачение становится методом, предрассудком и т. д. Произведение, чья законченность -- суждение, пред­ставляющее его законченным, -- обусловлена только тем, что оно нам нравится, никогда не бывает законченным. Есть какая-то органическая неустойчивость в суждении, сопоставляющем последнее состояние и состояние окон­чательное, novissimum и ultimatum. Эталон сопоставле­ния изменчив. Удачная вещь есть трансформация вещи неудачной. Следственно, вещь неудачная является таковой лишь потому, что была оставлена. Глазами автора -- варианты. Стихотворение никогда не бывает законченным -- только случай его заканчивает, отдавая читателям. Эту роль выполняют усталость, требование издате­ля, -- созревание нового стихотворения. Однако само состояние вещи никогда не показывает (если, конечно, автор не глупец), что ее нельзя углубить, перестроить, рассматривать как пробный набросок или как источник дальнейших поисков. Я лично считаю, что один и тот же сюжет и почти одни и те же слова могут использоваться до бесконеч­ности и способны заполнить целую жизнь. "Совершенство" -- это труд. Мы приходим к форме, стараясь предельно ограни­чить возможную роль читателя -- и, больше того, свести к минимуму неуверенность и произвольность в себе. Плоха та форма, которую мы порываемся изменить и изменяем непроизвольно; хороша -- та, которую мы воссоздаем и наследуем, безуспешно пытаясь ее улуч­шить. Форма по своей природе связана с повторением. Следовательно, культ новизны противоположен забо­те о форме. Если вкус никогда вам не изменяет, значит, вы ни­когда глубоко в себя не заглядывали. Если у вас совсем его нет, значит, углубляясь в себя, вы не извлекли из этого никакой пользы.

Malvira, спасибо за возвращение блудных стихов

В спор вступают мудрецы, Стоя на трибуне, И летят во все концы Слюни, слюни, слюни! Нет души и смысла нет В буре словопренья. На любой вопрос - в ответ Слюновыделение. Мне милее дураки! Умный спор затея, Разменяли на плевки Мудрость грамотеи. Будь хоть трижды мысль важна, Не добьешься славы, Если речь твоя влажна, А слова - слюнявы. F.Nicshe Осенних дней - что в мире холодней? Улетай! улетай! Солнце крадется вверх - Выше, выше - И медлит на каждом шагу. Ах, вымер вольный мир! Песня ветра едва слышна В усталом поблескивании паутины. Плакать не след Надежде вослед. Осенних дней - что в мире холодней? Улетай! улетай! О, плод с древа, Падешь, дрожа. Какую тайну поведала тебе ночь, Какой ужас Заставил увять твои пурпурные щеки? Не отвечаешь? молчишь? Речи излишни. Осенних дней - что в мире холодней? Улетай! улетай! Я не прекрасна, - Так говорит астра, сестра звезд. Но людей люблю И людей утешаю; Пусть полюбуются на последние цветы, Наклонятся надо мной, Сорвут меня - Ах! в их очах вспыхнет Воспоминание. Воспоминание о более прекрасной, чем я, - Так - и только так - жажду я умереть. Осенних дней - что в мире холодней? Улетай! улетай!

Поэту 1 Горн свой раздуй на горе, в пустынном месте, над морем Человеческих множеств, чтоб голос стихии широко Душу крылил и качал, междометья людей заглушая. 2 Остерегайся друзей, ученичества, шума и славы. Ученики развинтят и вывихнут мысли и строфы. Только противник в борьбе может быть истинным другом. 3 Слава тебя прикует к глыбам твоих же творений. Солнце мертвых, - живым они намогильный камень. 4 Будь один против всех: молчаливый, тихий и твердый. Воля утеса ломает развернутый натиск прибоя. Власть затаенной мечты покрывает смятение множеств! 5 Если тебя невзначай современники встретят успехом, Знай, что из них никто твоей не осмыслил правды: Правду оплатят тебе клеветой, ругательством, камнем 6 В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает, В дни, когда спазмы любви выворачивают народы, В дни, когда пулемет вещает о сущности братства - 7 Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся. В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога. 1925 Voloshin

ИРИНА МАУЛЕР Поиск слова Перепрыгивая, глотая звуки, Знаками не прикрытое - снова Рвется вверх, отбивая руки, Дикое, неукротимое слово. Путая точки и запятые, Пульсом невыносимо жестким Разбиваются в лист пустые Звуки - нищенкой на погосте. Хвост отбрасывая змеиный, Вьется вечным вопросом вечность Ускользающим пилигримом Пересекающим бесконечность Параллельных - без окончаний НЕСОИЗМЕРЕНЬЯ ВСУЕ ЛАБИРИНТОВ СЕМИ ЗВУЧАНИЙ ВОЗНОСЯЩИХСЯ АЛЛИЛУЕЙ. СКЛАДКОЙ ЛИЛОВОЙ ЗАКАТ РАСПЯТ СЛОВО РАСПЯТО НА СТАККАТО Разноголосицей крест накрест Криво выкроена соната. Пересекая несовместимость Точки и многоточья - смело Рвется вверх, набирая силу СЛОВО - ГАДКИМ УТЕНКОМ - В НЕБО.

Последний день. Последний месяц осени. Последнюю листву деревья сбросили, как каторжники наземь - кандалы. Даны тебе и мне, обоим вышло - поровну. Дороги две - в одну и ту же сторону, чтоб нам не заблудиться в темноте. А тем, которые вослед глядят да щурятся, - дай Бог им - дом и золотую курицу, и чашу, чтоб всегда была полна вина. Пусть пьют и по утрам не похмеляются, и среди пьяниц - не казаться пьяницей, но самым нищим среди нищих - быть. И жить, как Бог - Отец ли, Сын - положит на душу двоим, две - как одну - дороги радужных. И на всевечный путь благословит... Летит, летит издалека снежинка первая, за ней еще одна видна. Они, наверное, растают до явления зимы. Как мы.

И хорошо любить, потому что любовь — трудна. Любовь человека к человеку, быть может, самое трудное из того, что нам предназначено, это последняя правда, последняя проба и испытание, это труд, без которого все остальные наши труды ничего не значат. Поэтому молодые люди, которые только начинают свою дорогу, еще не умеют любить; они должны этому научиться. Учиться всем своим существом, всеми силами и всем своим одиноким, нелюдимым, ищущим добра сердцем. Но учение требует времени и сосредоточенности; вот почему любовь — уже надолго вперед, на долгие годы жизни — есть одиночество, глубокое, ни с чем не сравнимое одиночество любящего. Такая любовь еще совсем не способна отдать себя, расцвести и соединиться с Другим Человеком (как могут соединиться двое, если у них еще нет зрелости, завершенности и ясности?), это — возвышенный повод для того, кто любит, обрести зрелость, обрести себя и свой мир, создать в себе свой, особый мир ради любимого человека, это большая и небудничная цель, ради которой он избран среди других людей и призван в дальнюю дорогу. И только так, как требование работать над собой ("и слушать, и трудиться день и ночь"), должны молодые люди принимать ту любовь, которая им подарена. Отдать себя, дать чувству полную свободу, вступить в союз с любимым человеком — все это еще не для них, им еще долго, долго придется копить и собирать силы, это последняя цель, для которой сейчас, быть может, едва хватает всей нашей жизни. Молодые люди так часто и горько ошибаются, нетерпеливые по природе, они бросаются друг другу в объятия, когда на них нахлынет любовь, и тратят себя, тратят все, как есть, отдавая другому свои мрачные мысли, свою неуравновешенность и тревогу... Что же будет потом? Что остается жизни делать с этой грудой черепков, которую они называют взаимностью и были бы рады назвать своим счастьем и будущим, если бы только это было возможно? Каждый из них теряет себя ради любимого человека, и теряет и эту любовь, и все, что ему еще предстоит. И он теряет свои возможности и дали, теряет близость и отдаление тихих и чутких вещей — ради бесплодной растерянности, которая уже ничего не обещает в будущем. Ничего, или разве одно лишь разочарование, отвращение и скудость, и бегство в одну из тех условностей, которые, как надежные кровли, расставлены в большом числе на этом опасном пути. Ни одна область человеческой жизни не обставлена столькими условностями, как эта... Здесь есть и спасательные пояса самых различных видов, и лодки, и плавательные пузыри; общественное мнение создало самые разные защитные средства, оно всегда склонялось к тому, чтобы видеть в любви удовольствие, и должно было устроить все очень легко: дешево, безопасно и надежно, как устроены все прочие общественные удовольствия.

Элегия четвертая Когда придет зима, деревья жизни? Мы не едины. Нам бы поучиться У перелетных птиц. Но слишком поздно Себя мы вдруг навязываем ветру И падаем на безучастный пруд. Одновременно мы цветем и вянем. А где-то ходят львы, ни о каком Бессилии не зная в блеске силы. А нам, когда мы ищем единенья, Другие в тягость сразу же. Вражда Всего нам ближе. Любящие даже Наткнутся на предел, суля себе Охотничьи угодья и отчизну. Эскиз мгновенья мы воспринимаем На фоне противоположности. Вводить нас в заблужденье не хотят. Нам неизвестны очертанья чувства, - Лишь обусловленность его извне. Кто не сидел, охваченный тревогой, Пред занавесом сердца своего, Который открывался, как в театре, И было декорацией прощанье. Нетрудно разобраться. Сад знакомый И ветер слабый, а потом танцовщик. Не тот. Довольно. Грим тут не поможет. И в гриме обывателя узнаешь, Идущего в квартиру через кухню. Подобным половинчатым личинам Предпочитаю цельных кукол я. Я выдержать согласен их обличье И нитку тоже. Здесь я. Наготове. Пусть гаснут лампы, пусть мне говорят: "Окончился спектакль", пускай со сцены Сквозит беззвучной серой пустотой, пусть предки молчаливые мои Меня покинут. Женщина. И мальчик С косыми карими глазами, пусть... Я остаюсь. Тут есть на что смотреть. Не прав ли я? Ты тот, кто горечь жизни Из-за меня вкусил, отец мой, ты Настоем темным долга моего Упившийся, когда я подрастал, Ты, тот, кто будущность мою вкушая, испытывал мой искушенный взгляд, - Отец мой, ты, кто мертв теперь, кто часто Внутри меня боится за меня, Тот, кто богатство мертвых, равнодушье Из-за судьбы моей готов растратить, Не прав ли я? Не прав ли я, скажите, Вы, те, кто мне любовь свою дарили, Поскольку вас немного я любил, Любовь свою мгновенно покидая, Пространство находя в любимых лицах, Которое в пространство мировое Переходило, вытесняя вас... По-моему, недаром я смотрю Во все глаза на кукольную сцену; Придется ангелу в конце концов Внимательный мой взгляд уравновесить И тоже выступить, сорвав личины. Ангел и кукла: вот и представленье. Тогда, конечно, воссоединится То, что раздваивали мы. Возникнет Круговорот вселенский, подчинив Себе любое время года. Ангел Играть над нами будет. Мертвецы, пожалуй, знают, что дела людские - Предлог и только. Все не самобытно. По крайней мере, в детстве что-то сверх Былого за предметами скрывалось, И с будущим не сталкивались мы. Расти нам приходилось, это верно, Расти быстрее, чтобы угодить Всем тем, чье достоянье - только возраст, Однако настоящим в одиночку Удовлетворены мы были, стоя В пространстве между миром и игрушкой, На месте том, что с самого начала Отведено для чистого свершенья. Кому дано запечатлеть ребенка Среди созвездий, вверив расстоянье Его руке? Кто слепит смерть из хлеба, - Во рту ребенка кто ее оставит Семечком в яблоке?.. Не так уж трудно Понять убийц, но это: смерть в себе, Всю смерть в себе носить еще до жизни, Носить, не зная злобы, это вот Неописуемо.