"ЧЁРНЫЙ ЯНВАРЬ". Баку, 1991г.

mk · 21 декабря 2005

"ЧЁРНЫЙ ЯНВАРЬ". Воспоминания русского морского офицера о бакинской резне 1991-го года. Часть I.

Уже почти год улицы города украшают танки. Конечно же, они не везде, а только на участках, которые почему-то считаются особо важными. Кто определяет, что сейчас самое важное, неизвестно, но с обеих сторон железнодорожного моста, называемого в народе Багировским, на каждой обочине расположилось по десятку этих грозных машин, с небольшим добавлением БМП. Не думаю, что кому-то придет в голову захватывать или взрывать этот мост, но наверху, видимо, считают иначе.

Экипажи живут в боевой технике, туда им доставляют пищу в термосах, и солдаты скармливают привезенное бездомным собакам. Собаки привыкли к постоянной и обильной кормежке, растолстели и далеко от танков не отходят. Солдаты играют с ними, когда выбираются наружу поразмять ноги.

Сами воины с самого прибытия перешли на подножный корм, то есть снабжаются местным населением. Армяне таскают солдатам всякие вкусности, заглядывают в глаза с надеждой: «Вы ведь нас защитите?» Азербайджанцы не отстают, но вопрос у них другой, но тоже важный: «Вы ведь в нас стрелять не будете?»

- Конечно, не будем! – успокаивают их воины. – Если вы будете себя хорошо вести.

Азербайджанцев ответ не устраивает, и они уходят, чтобы на следующий день, руководствуясь инстинктом торгашей, принести еще больше.

Им нужны гарантии при любом развитии событий.

Стволы некоторых машин еще с Нового года украшены елочными игрушками.

В городе комендантский час с двадцати трех до пяти часов, полно военных патрулей.

Они здесь на каждом шагу и, в отличие от мирного времени, с автоматами.

Все знают, что при попытке не подчиниться требованию патруля он будет стрелять, и никто идти на нарушения не решается.

В остальном на первый взгляд все спокойно, предприятия заработали после возвращения рабочих-армян, изгнанных перед введением чрезвычайного положения. Тогда все стояло.

Выгнали армян, русские стали паковать чемоданы. И руководство республики поняло, что без квалифицированных кадров не обойтись, и принялось уговаривать изгнанных вернуться, гарантируя им безопасность, а те имели неосторожность обещаниям поверить и вернулись.

Бакинцы к чрезвычайке привыкли, а вот приезжие сразу замечали царящее в городе напряжение и удивлялись тому, что в таких условиям можно жить и работать.

Все, в том числе и азербайджанцы, считали, что кровь не пролилась только благодаря первому коменданту города.

Старый вояка сразу понял, с кем имеет дело, и на требование руководства «Народного фронта» убрать всех инородцев, немного подумав и что-то подсчитав в уме, поведал борцам за чистоту расы, что ему достаточно четырех суток для эвакуации некоренных жителей, после чего он превратит город в мусульманское кладбище. Желающих экспериментировать не нашлось, и «народные защитники» сразу попрятались.

О генерале же все говорили с уважением.

На флотилии отобрали несколько офицеров армян (по принципу знания языка и традиций) и откомандировали в НКО агитировать за примирение.

Мой однокашник капитан 2 ранга Юрий Макаров был в их числе и по возвращении рассказывал:

- Ну как я могу их переубедить, когда простой водитель автобуса на линии Степанакерт-Агдам резонно спрашивает, почему в Баку ему установили план вдвое больший, чем водителю азербайджанцу на той же линии, но работающему в Агдаме. Они там убеждены, что их хотят выжить из НКО, как раньше выжили из Нахичевани. А между тем нам показывали церкви и могильные плиты тех времен, когда об Азербайджане даже слухов не было.

Миссия потерпела неудачу.

Масло в огонь подлила центральная пресса, сообщив на страницах одной из газет информацию о продаже на известном аукционе самой древней географической карты.

Фотография карты прилагалась, а на ней Армения от Черного и Каспийского моря, и никакого Азербайджана.

За одну ночь с машин «скорой помощи» исчезли красные кресты и на их месте возникли полумесяцы.

А среди бела дня на глазах у всех в центре города толпа сожгла армянскую церковь, священника избили, а пока церковь горела, воспользовались лестницами прибывших пожарных машин и срубили на ней все кресты.

Этого им показалось мало, и в дополнение был тут же раскурочен фонтан «Семь красавиц», украшающий площадь. Оставили только азербайджанскую красавицу.

По христианскому кладбищу, почему-то называемому Армянским (там хоронили немусульман), прошлись бульдозерами.

Республиканские газеты в те дни писали: «В Армении специально не трогают наших мечетей и кладбищ, чтобы говорить, что мы – звери и варвары, а они – цивилизованная нация!»

Вот так, не больше и не меньше.

В городе появились азербайджанцы – беженцы из Армении. Их называли еразами (в смысле ереванскими азами). Я сам видел передачу азербайджанского телевидения, на которой их представители рассказывали, что их никто не выгонял, наоборот, уговаривали остаться, но они, опасаясь оказаться крайними за бесчинства своих соплеменников, предпочли уехать.

Все усилия ведущего передачи добиться от них обвинений в сторону армян успеха не имели.

Еразы не понимали, чего от них добиваются, и лгать не хотели, а передачу опрометчиво пустили в прямом эфире.

Неожиданно город загудел, как растревоженный улей.

- Топ Хана! Топ Хана! – только и слышно на улицах. Что такое «Топ Хана», никто толком не знает.

Пытаюсь выяснить, что послужило поводом для волнений.

- Топ Хана для азербайджанцев – это то же самое, что Бородино для русских! – просвещает меня мичман Керимов Зейнал Агабаба-оглы, еще год назад требовавший у меня справку, освобождающую его детей от изучения азербайджанского языка.

Тогда я потратил немало времени, убеждая его, что занятия по родному языку не могут быть лишними, а, пытаясь уклониться от них, они лишь настроят против себя учителей и одноклассников.

- Вы прям как их директор школы рассуждаете, - возражал он. - А я сказал ему, что хочу, чтобы мои дети получили нормальное образование и стали приличными людьми, а не торгашами и жуликами, а для этого им нужен русский, а не азербайджанский язык.

Теперь в нем неожиданно проснулось чувство патриотизма.

- Что-то не припомню, чтобы Азербайджан с кем-нибудь воевал, - искренне изумился я, - тем более кого-то побеждал. Насколько я знаю историю, Азербайджан всегда сдавался без боя. У вас и национальный герой Искендер Двугорий, больше известный как Александр Македонский! Вон вся станция метро «Низами» мозаиками по произведениям о нем украшена: «Искендер и пастух», «Искендер и Лейла». О каком азербайджанском Бородино ты говоришь? Откуда ему взяться?

Скоро история с Топ Ханой прояснилась.

Оказывается, действительно есть место с таким названием.

Никакой победы там никто, естественно, не одерживал, а представляет оно собой ничем не примечательную местность с небольшой рощей, где-то не то на территории НКО, не то рядом с административной границей.

Вот эту самую рощу и вырубили. Какая в этом была необходимость, никто не знал, но рабочие, проведшие вырубку, были армянами, и этого было достаточно. А вот нанял их и руководил «поруганием святыни», как позже выяснилось, азербайджанец. Его искали. Но, естественно, не нашли.

Только с Топ Ханой разобрались, как новая история приключилась.

Небольшая речушка разделяла два селения, азербайджанское и армянское. Там все и произошло. Жители азербайджанского села метались по улицам и вопили, что проклятые армяне заманили к себе их подростка и убили его. Кто взбаламутил людей и откуда поступила информация, было неясно.

Не особо раздумывая, жители вооружились и двинулись к соседям вершить правосудие. Женщины рвали на себе волосы, мужчины грозились полностью вырезать армянское село.

Численное превосходство примерно в пять раз и фактор внезапности, поскольку соседи ничего не подозревали, придавали нападающим смелости.

Остановить толпу не удалось срочно приехавшему секретарю райкома партии.

Спасла положение женщина, председатель колхоза, депутат Верховного Совета республики и Герой Социалистического Труда (увы, не помню ее фамилии).

Она бросила перед ревущей толпой свой головной платок, и толпа остановилась.

По азербайджанскому обычаю, дерущихся мужчин может разнять уважаемая женщина, бросив между ними платок. Тут к ней и секретарь райкома присоединился. Выхватив из толпы самого горластого, он предложил ему и еще нескольким представителям отправиться вместе с ним к соседям и выяснить, что там произошло, пригрозив: в случае, если сведения об убийстве подростка окажутся провокацией (знал секретарь свой народ) передать крикуна в руки милиции.

Как и куда исчез горластый, никто не заметил, выяснили только, что в селе его никто не знает.

В это время за рекой раздался выстрел. Перебравшись через речушку, установили, что при попытке под шумок ограбить местную сберкассу убит их неоднократно судимый односельчанин.

Но это не имело значения. Главное – он был азербайджанцем, а убили его в армянском селе.

Пресса подняла страшный шум.

Облом наступил тогда, когда следствие установило, что вора пристрелил милиционер, хоть и живший в армянском селе, но чистокровный азербайджанец.

Потерпев неудачу еще в нескольких подобных случаях, работающая на «Народный фронт Азербайджана» пресса вплотную взялась за еразов. Газеты и телевидение трубили об их бедственном положении и предлагали потребовать от руководства Армении за счет республики построить для них жилье на территории Азербайджана. Решать проблему помощи им взялись проходимцы всех уровней. Однажды по пути домой я наблюдал такую картину. Во дворе, где находился наш ЖЭК, табором расположилась группа еразов. Группа была небольшая, но шумела сильно. Дирижировал этим спектаклем начальник ЖЭКа – известный вор и взяточник.

По его сигналу женщины щипали детей, и те орали во все горло. Качая головой с трагическим видом, дирижер, обращаясь к собравшимся, на шум говорил, что придется расселить несчастных беженцев, уплотнив армян и русских, занимающих чрезмерно большую площадь.

Азербайджанцы из зевак шумно одобряли его инициативу, ведь им уплотнение не грозило.

Пришлось вмешаться. Это оказалось для участников инсценировки так неожиданно, что удалось прекратить спектакль. Позже я узнал, что начальник ЖЭКа уже заготовил чистые бланки ордеров на квартиры армян, русских и военных и после резни в январе 1990 года продавал их еразам.

Лето и начало осени прошли довольно спокойно.

Азербайджанцы были заняты торговлей овощами и фруктами.

Остальные воспользовались затишьем и стали уезжать. На станции отправки контейнеров образовались огромные очереди. Людей не останавливало даже то, что перед отправкой контейнер поднимали краном и грохали оземь, превращая годами нажитое имущество в груду обломков.

Искать управу на творимый беспредел было бесполезно, и каждый надеялся, что ему повезет и его имущество сохранится. Но везло немногим, и люди платили за то, чтобы их имущество не ломали.

К ноябрю соотношение сил изменилось настолько, что рассчитывать на отпор бандитам уже не приходилось. И тотчас же возобновились митинги «Народного фронта». Снова на площади перед Домом правительства горели костры, в бездействующих фонтанах резали и разделывали баранов, здесь же гадили. Вывели на митинги людей с лозунгами, под которыми и я подписался бы: «До каких пор бесплатное образование и лечение у нас будут платными?», «Долой взяточников!» и т.д. Но под этими справедливыми словами говорили совсем о другом. Когда мне пришло в голову сходить посмотреть на это действо, я сначала даже не поверил своим глазам и ушам. Руководил всем на площади некто Папахов. Утверждали, что он был простым рабочим на заводе им. Лейтенанта Шмидта. Вот этот самый рабочий, взобравшись на трибуну, с которой руководство республики обычно наблюдало за парадами и демонстрациями, дирижировал толпой, как оркестром. Оркестр был азербайджанским национальным, и потому исполнял что-то совершенно непонятное нормальному человеку, как непонятны их мугамы европейцу. Поднимет Папахов руку, и толпа затихает, опустит – взрывается диким нечеловеческим воем.

- Кто сейчас не сядет, тот не азербайджанец! – взывает Папахов, и тысячи людей послушно садятся на асфальт.

- Теперь все азербайджанцы пусть встанут! – глубокомысленно изрекает этот выродок, и толпа вскакивает, готовая растоптать того, кто не выполнил команду.

- Гардаш (брат!) – просит пожилой азербайджанец, - помоги встать. Поясницу прихватило, - а в голосе его страх перед расправой за недостаточную лояльность.

Так ковалось единство нации. А одному знакомому армянину сосед-азербайджанец за игрой в нарды сказал, что если опять будут гнать и убивать армян, то он сам его зарежет, чтобы никто не мог заподозрить его в дружбе с врагом азербайджанского народа. Так и случилось. Среди обычной галиматьи с трибуны прозвучало: «Во всем виноваты армяне! Смерть неверным собакам!» - и по городу начала гулять резня.

А пока ограничивались разговорами, хотя все знали, что на заводах почти открыто изготовляли оружие, готовились списки адресов армян и военных – первая очередь, и русских – вторая.

Обе стороны стали проявлять повышенный интерес к истории, где пытались отыскать хоть что-нибудь в свою пользу.

После провала версии с Топ Ханой азербайджанская сторона вдруг заговорила о родстве с персами (Иран), вспомнили персидского царя Дария, притязавшего на завоевание мира, но 300 спартанцев еще раз сбили спесь теперь уже с новоявленных персов. Пришлось искать других героев. Для облегчения поисков прорвали границу с Ираном и принялись шастать туда – погостить. Разговоры о родстве прекратились, как только выяснилось, что населяющие северный Иран (южный Азербайджан, как его называли на этой стороне границы) азербайджанцы не только живут крайне бедно, но и считаются людьми второго сорта, даже говорить на родном языке им запрещено. Иранские азербайджанцы также посетили приграничные районы и смели с прилавков лопаты, мотыги и прочий сельскохозяйственный инвентарь. Новоявленные родственники им не понравились.

- Богато живут, - говорили гости из Ирана, - а им все мало. Работать не хотят, только воруют и обманывают. У нас им давно руки поотрубали бы.

А обманывали их лихо. Один знакомый азербайджанец, сам сбегавший почти до центральной части соседнего государства, рассказывал, что вместо денег с ними зачастую расплачивались старыми лотерейными билетами, пользуясь тем, что забитые родственники понятия не имели о том, как выглядят советские деньги, и шли с ними через границу за покупками, а там над ними смеялись. Одним словом, не сошлись характерами. Пришлось искать новую родню, и азербайджанцы заявили, что они турки.

- Турками нас даже армяне называют, - аргументировали они. – За нас против армян будут воевать «Серые волки» (боевая организация радикальных мусульман в Турции).

Но и тут им не повезло. Турки от такого родства отказались, выступил по радио один из высокопоставленных турецких чиновников и сказал, что вообще не знает в мусульманском мире такого народа, что когда Османская империя расширяла свои границы за счет соседей, то за ее армией тащился всякий сброд, промышлявший мародерством и грабежами на захваченных территориях. Вот они-то и были предками азербайджанцев, а занимаемую территорию им турки подарили, но признавать их себе равными не собираются. Это выступление надолго отбило у азербайджанцев охоту ворошить историю и родню там искать.

Мы как раз со старшим лейтенантом азербайджанцем чай в кают-компании пили, когда это выступление передавали. Нелегко ему было узнать, что его предки были проходимцами, и достойного места в мусульманском мире им не занять. На следующий день он сам рассказал сослуживцам об услышанном.

Армяне в своих исследованиях так далеко не забирались, считая, что доказательств их древней культуры более чем достаточно, зато откопали какого-то царского генерала Андроника, который во время резни то ли пятого, то ли пятнадцатого года со своим корпусом пришел на помощь армянам, прогнал турок и собирался перебить азербайджанцев, активно помогавших туркам грабить и убивать (в силу генетической памяти), но незлопамятные армяне по просьбе азербайджанских старейшин за соседей заступились.

- Смотрите, - якобы сказал им генерал, - когда они вас снова резать будут, за мной не посылайте. - Сказал и отправился дальше турок бить.

Только он ушел, как азербайджанцы опять за свое принялись. Отблагодарили поручителей. Андроник вернулся и погромщиков перебил, после чего совершил рейд по Турции, нагоняя на турок ужас, и зачем-то повел свое войско на Париж, где и упокоился с почетом.

Все это мне рассказал сосед по дому, естественно, армянин, с соответствующим именем Армо. Пересказываю по памяти и за подлинность поручиться не могу, хотя, помнится, Армо мне даже фотографию бравого генерала показывал.

И еще его доводы: при царе азербайджанцев на военную службу не брали по причине слабого умственного развития, трусости и продажности.

Так мы и жили.

Комендантский час отменили, войска вывели, оставив только части, постоянно дислоцирующиеся в республике, сохранив им повышенную боевую готовность.

А на заводах продолжали делать оружие. Когда все закончится, это оружие выставят на обозрение в гарнизонном Доме Офицеров. А пока шла подготовка.

Тут случилось землетрясение в Армении. В один день весь мир узнал о неведомых до этого городах Спитак и Ленинакан. С содроганием смотрели люди репортажи с места трагедии, отовсюду предлагали помощь, а азербайджанцы праздновали это событие с фейверками и танцами на улицах, с криками «Слава Аллаху!».

Советский Союз еще не был разрушен, все республики обязали послать помощь в зону бедствия, и Азербайджан послал железнодорожный состав с топливом. На цистернах было написано: «Поздравляем с землетрясением! Желаем повторения!»

Состав отослали назад, и стало ясно, что примирения не будет. Такого не забывают и не прощают.

Новый год встретили спокойно, но напряжение нарастало с каждым днем.

Дней через десять на всех кораблях изъяли стрелковое оружие, погрузили на законсервированный СДК и отбуксировали на рейд, где и поставили на якорь, оставив для охраны двух офицеров и четырех матросов.

Кто распорядился разоружить нас перед самыми событиями, неизвестно до сих пор.

Накануне Старого Нового года нам выдали денежное довольствие и разрешили отпустить половину офицеров и мичманов отвезти деньги семьям.

Я поехал во вторую очередь, 13 января.

Передав матери деньги, я зашел к родителям моего старого друга.

Сам друг давно жил в Москве, а родители и дочь оставались в Баку. И были они, увы, армянами.

Вот я и отправился предупредить их об опасности и посоветовать уехать хотя бы на время.

Отец друга, подполковник железнодорожных войск в отставке, заслуженный инженер республики, награжденный орденом «Знак Почета» за строительство большинства железных дорог в республике, не верил, что его могут убить в родной стране только за национальную принадлежность. Там я застал друга дочери, его недавно сбила машина, нога была в гипсе, и он отлеживался у них. Олег, так его звали, занимался видеосалонами. Был тогда такой бизнес. Он скептически отнесся к моему совету уехать, стал уверять, что им ничего не грозит, что все его партнеры по бизнесу – азербайджанцы, при необходимости прикроют, поскольку он у них за главного, и, кроме того, он наполовину еврей, а евреев азербайджанцы считают своими. Только он изложил свои доводы, как раздался телефонный звонок. Трубку снял Георгий Яковлевич, молча выслушал побледнел и сказал:

- Балаянов громят! Бэлу избили, сына куда-то увезли, а дочь за волосы таскают по двору. Значит, сейчас и к нам придут.

Балаяны – это семья его приятеля и сослуживца, к тому времени уже умершего.

Я предложил им немедленно идти к нам, русских еще не трогали, а мою мать принять за армянку мог разве что слепой. Но семидесятилетние люди настолько растерялись, что были совершенно не способны пройти два квартала до моего дома. Второй телефонный звонок касался уже меня.

Мать сообщала, что звонили из части, на флотилии объявлена «Боевая тревога», и мне надлежит немедленно прибыть на корабль, а еще звонил мой мичман и сказал, что он за мной заедет.

Уйти сразу я не мог, пришлось подождать, пока приедут вызванные Олегом приятели, и, убедившись, что семьей друга занимаются, я отправился домой.

Я еще успел переодеться, пока подъехал мичман на своей машине.

По пути мы видели, как действуют погромщики. Группы молодых вооруженных азербайджанцев, численностью человек по двадцать-тридцать, врывались в квартиры армян, зверски убивали хозяев, не считаясь с возрастом и полом, после чего приступали к грабежу.

К ним с энтузиазмом присоединялись соседи жертв, тут же захватывая освободившуюся квартиру, дрались между собой, не поделив что-нибудь из награбленного.

Трупы выбрасывали из окна, и на улице над ними продолжали глумиться. Женщин и мальчиков, прежде чем убить, по очереди насиловали на глазах у всех. Дети не отставали от взрослых, тащили все, что могли унести, под одобрительные крики родителей.

На площади «Украины» примерно сорок этих зверей насиловали пятнадцатилетнюю армянку, сменяя друг друга под восторженное улюлюканье их же женщин и детей.

На улице Камо на балконной решетке распяли девочку лет десяти, она висела там до самого ввода войск. Около кинотеатра «Шафаг» на костре живьем жгли детей.

А мы бездействовали.

Люди бежали к нам за помощью, а командование флотилией давало только одно приказание: «Ждать команды!»

Правда, людей пропускали на территорию флотилии, но я не уверен, что это делалось с ведома командования.

С началом погромов произошло и первое нападение на военных.

С десяток местных захватили детский сад, в котором было много детей офицеров. Потом они говорили, что собирались прикрываться детьми, если военные начнут действовать, или менять их на оружие. Одной из воспитательниц удалось выскочить на улицу и сообщить об этом группе офицеров, спешащих по тревоге в часть. Ребята не стали дожидаться решения командования и бросились на выручку. Все было сделано так стремительно, что эти суки растерялись и были обезоружены голыми руками.

На следующий день толпа примерно в пять тысяч особей приблизилась к территории флотилии.

На корабли передали приказание организовать оборону.

Очень разумное приказание, если учесть, что оружия ни у кого не было.

- Что делать будем? – спросил прибежавший ко мне командир СКР, стоящего на ремонте. – Ты не сможешь меня из гавани вытащить? (Ремонтирующийся корабль лишен хода, боезапаса, топлива, и вообще у него мало что работает).

- Только от стенки смогу оттащить, а в канал мы вдвоем не поместимся. Разворачивай орудия на ворота завода. Они оттуда пойдут. Попробуем на испуг взять.

Орудия сторожевика развернули вручную, а мы нарубили кусками кабель берегового питания, получились неплохие дубинки.

- Дожили! – констатировал один из матросов. – Флот дубинами воевать собрался.

- Ничего не поделаешь, будем отбиваться до последнего! – пытался ободрить я подчиненных. – Попадать им в руки живыми нельзя, ремней со спины нарежут. В крайнем случае, попробуем выйти в море, если они фарватер не заблокировали.

Оборудовали ложные пулеметные гнезда… В общем, создали грозный вид.

К счастью, до схватки не дошло. Даже этим ослам не пришло в голову, что нас заранее разоружило собственное командование, а целый корабль, загруженный под завязку стрелковым оружием, как специально им подставило: бери не хочу.

Вот они и не отважились нас штурмовать, остановились на подходах, подогнали бензозаправщики к жилим домам, и, угрожая сжечь их вместе с людьми, приступили к переговорам, одновременно занявшись более безопасным занятием, чем стычка с войсками, - выбрасыванием младенцев из окон роддома им. Крупской.

Продолжение следует.