О том, чего уже нет

[Patologist]

Книга о фактах, разоблачающих антиармянскую политику Азербайджана, опубликована в Великобритании 16:50 | 29/ 07/ 2009  ЕРЕВАН, 29 июля /Новости-Армения/. Книга «Выдуманная история Азербайджана. Азербайджан и Армения, воображения и факты», посвященная фактам, разоблачающим антиармянские фальсификации Азербайджана, опубликована в Великобритании в 2009 году.  Как сообщил в среду автор книги, бывший почетный консул Армении в Великобритании (1992-2000 гг.), эксперт в области картографии, профессор Рубен Галичян, книга предназначена для широкого читателя и имеет цель опровергнуть азербайджанскую антиармянскую агитацию, периодически проводимую Азербайджаном на протяжении последних 50-ти лет.  «Начиная с 1960-х годов 20 века, Азербайджан периодически ведет антиармянскую агитационно-пропагандистскую деятельность, которая усилилась, особенно в последние 20-25 лет, получив общегосударственную поддержку и финансирование», - сказал Галичян, добавив, что это крайне опасное явление.  По его словам, изданная с тиражом 2500 экземпляров книга поможет узнать истинную историю Армении и Азербайджана, в частности то, что заселенные на территории современного Азербайджана азербайджанцы вовсе не являются предками кавказких албанцев, а это кавказские татары, которые создали государство лишь в 1918 году.  «Азербайджанцы утверждают, что они являются наследниками кавказских албанцев, но это не соответствует истине, иначе как можно объяснить тот факт, что азербайджанцы целенаправленно уничтожали те ценностные памятники и церкви в Новой Джуге, которые якобы были построены их предками несколько веков назад, или то, как албанцы исчезли в 12 веке, тогда как (как свидетельствует множество фактологических источников) ими были построены храмы в 13 или  15 веках», - прояснил эксперт.  Вместе с тем профессор отметил, что книга выпущена пока на английском языке, но скоро будет представлена также на армянском и русском языках.  В то же время он добавил, что им уже выслано более 200 экземпляров этой книги в ведущие мировые библиотеки, и что эта акция впредь будет продолжена.  Книга «Выдуманная история Азербайджана. Азербайджан и Армения, воображения и факты», объем которой составляет 130 страниц, состоит из 63 цветных и 8 черно-белых фотографий, карт с 130 ссылками на научные источники, а также четырех дополнительных информационных документов и статей.  Книга содержит видеодиск (DVD), описывающий церкви в Нахичевани и события вокруг уничтожения хачкаров Новой Джуги. -0-

[Гость Funky]

http://www.archaeology.org/online/features/djulfa/index.html

On the banks of the River Araxes, in the remote, windswept region of Nakhichevan, is a small area of land known as Djulfa, named for the ethnic Armenian town that flourished there centuries ago. Today, Nakhichevan is an enclave of Azerbaijan. Surrounding it on three sides is Armenia, and on the fourth, across the Araxes, is Iran.

Hundreds of years ago, almost all of Djulfa's residents were forced to leave when the conquering Shah Abbas relocated them to Isfahan in Persia. But Djulfa was not left completely empty: its cemetery, said to be the largest Armenian graveyard in the world, survived. Inside it were 10,000 or so headstones, most of them the intricately carved stone slabs known as khachkars. Long after the town was emptied, the khachkars, which are unique to Armenian burials, stood like "regiments of troops drawn up in close order," according to nineteenth-century British traveler William Ouseley.

Those stone regiments are gone now; broken down, all of the headstones have either been removed from Djulfa or buried under the soil. No formal archaeological studies were ever carried out at the cemetery--the last traces of a community long gone--and its full historical significance will never be known.

[image] The region of Nakhichevan, situated between Armenia and Iraq. "NKR" indicates the contested region of Nagorny-Karabakh. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

A History of Violence

The oldest burials in the Djulfa (Jugha in Armenian) cemetery date to the sixth century A.D., but most of the famed khachkars are from the fifteenth and sixteenth centuries, when the town was at its most prosperous as a stop on the silk and spice trade routes between Asia and the Mediterranean. After the forced resettlement of 1604, the graveyard endured, and was visited by travelers from within and outside of the Caucasus over the next few centuries. They saw slabs of pink and yellowish stone, between six and eight feet high, intricately carved in relief. Most khachkars, which were believed to aid in the salvation of the soul, were decorated with crosses and representations of Christian holy figures, as well as depictions of plants, scenes of daily life, geometric designs, and epitaphs in Armenian.

By the twentieth century, the carved stones that had survived the forces of time and nature faced a human threat. In 1903 and 1904, part of a railroad line connecting Djulfa to the Armenian city of Yerevan was laid through the cemetery, and a number of khachkars were demolished to make room for the tracks. In 1921, the newly established Soviet government, which had recently gained control over the Caucasus, gave the regions of Nakhichevan and Nagorny-Karabakh, historically part of southern Armenia, to Azerbaijan as part of a divide-and-conquer strategy for controlling the Caucasus. After the new borders were drawn, Nakhichevan was separated from the ruling government of Azerbaijan by Armenian territory. Over the next 70 years, the Azeri population in Nakhichevan grew and almost all of the remaining Armenians emigrated because of political pressure and economic hardship. The Azeris often broke down the stone memorials of Djulfa for use as building material, and by 1998, according to the nonprofit organization Reserch on Armenian Architecture (RAA), there were only 2,000 khachkars left.

RAA, an Armenia-based awareness organization which documents Armenian architectural monuments located outside the borders of the modern republic of Armenia, has studied and published material on the recent history of the Djulfa cemetery. According to RAA, the destruction continued after the fall of the Soviet Union, and local vandals were no longer the only group accused of contributing to the demolition. In 1998, the Armenian government claimed that Nakhichevan's Azeri authorities were deliberately wrecking the cemetery in an act of symbolic violence and had destroyed 800 khackhars. The Armenians appealed to UNESCO and the International Council on Monuments and Sites (ICOMOS), trying to get "the entire international community up in arms," according to deputy culture minister Gagik Gyurdjian. UNESCO responded by ordering an end to all destructive activity in Djulfa. However, the demolition began again in 2002, according to RAA and local witnesses. The last remains of the cemetery were obliterated this past December. Over a period of three days beginning on December 14, 2005, a large group of Azeri soldiers destroyed the remaining grave markers with sledgehammers, loaded the broken stones onto trucks, and dumped them into the waters of the Araxes. That is what witnesses who watched the devastation from across the river in Iran say happened. Among them were representatives from the Armenian Apostolic Church Diocesan Council in the Iranian city of Tabriz, who were able to take photographs, and an Armenian film crew, which captured a significant amount of the event on camera. The video footage from this has been broadcast online through the Armenian community news service, Hairenik.

[image] Intricate designs on a broken khachkar. Photo by Zaven Sargissian, 1987. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

The Djulfa episode is only the latest in a string of controversies and tragedies that have marred the relationship between the modern nations of Armenia and Azerbaijan. Tensions have run high between the two countries since soon after the fall of the Soviet Union, when, as they asserted their independence, the nations laid competing claims to the Nagorny-Karabakh region, which was under Azeri authority but whose population had remained largely Armenian. The region's local parliament voted to secede and join with Armenia, and fighting erupted between the secessionists and Azeri authorities. The conflict escalated into a full-scale war that involved both armies and unofficial citizen militias from Armenia and Azerbaijan and left thousands dead on both sides. Precariously positioned, Nakhichevan escaped being engulfed in the violence largely because its Armenian population had dwindled to less than 4,000 people and thus was not viewed as a threat by Azeri authorities.

Though a ceasefire was declared in 1994, Armenia and Azerbaijan have not yet reached a permanent agreement regarding Nagorny-Karabakh, and the hostility between the two countries makes the Djulfa destruction even more contentious. There can be little doubt that historical grievances and political land claims have played a part in this attempt to eradicate the historical Armenian presence in Nakhichevan.

[image] A standing row of khachkars. Photo by Zaven Sargissian,1987. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Reacting to the Ruins

Outraged at the destruction of the historic site, Armenians and members of the international Armenian community launched a public and political campaign to bring the issue to the eyes of the world. RAA published print materials and created online exhibits to raise awareness of the incident and its repercussions for Armenians. One RAA brochure states that, "Following the example of the Taliban who destroyed the statues of Buddha in Bamian, Afghanistan, Azerbaijan is obliterating Nakhichevan's centuries-old historical monuments, thus hoping to prove that the region was never an Armenian territory." Armenian foreign minister Vartan Oskanian protested in a letter to UNESCO dated December 16, 2005, calling the destruction "tantamount to ethnic cleansing." The Armenian National Committee of America led a fax campaign to American secretary of state Condoleeza Rice, demanding the United States condemn the devastation.

Azeri authorities wasted no time in firing back. After U.S. Congressional Armenian Caucus co-chairmen Joe Knollenberg (R-MI) and Frank Pallone (D-NJ) condemned the Djulfa incident in letters to Azeri officials, Azerbaijan's ambassador to the United States Hafez Pashayev responded with his own letter, dated January 9, 2006. In it, he asserted that it was impossible to identify either the cemetery as Armenian or the perpetrators as Azeri based on the videos shown on Hairenik. "Any accusation can be made against anybody based on that footage," he wrote, adding that the Azeri Ministry of Defense confirmed that none of its personnel had been involved with the Djulfa incident. He affirmed his nation's commitment to protecting the cultural heritage of all peoples. Pashayev then concluded that the Armenian accusations are "groundless" and meant to divert attention from Armenian destruction of Azeri heritage sites, destruction that includes, according to his count, 1,585 mosques, 20 museums, and 969 libraries. A few Azeri cultural and political organizations do list names of mosques and other sites allegedly destroyed by Armenians on their websites (see for example, this site), with a large portion of the destruction said to have happened during the Nagorny-Karabakh war. However, these claims have not yet been verified by international news services.

[image] Khachkars and a carved ram's head stone. Photo by Zaven Sargissian,1987. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Adding to the contrversy over Djulfa is the widespread belief in Azerbaijan, whose population is majority Muslim, that the Christian burial monuments were the work of the Caucasian Albanians (unrelated to the Albanians of the Balkans), and not the Armenians. Speaking to the BBC last December, Hasan Zeynalov, the permanent representative of Nakhichevan in the Azeri capital of Baku, strongly dismissed all concerns over Djulfa. "Armenians have never lived in Nakhichevan, which has been Azerbaijani land from time immemorial, and that's why there are no Armenian cemeteries and monuments and have never been any," he explained.

Despite this dramatic war of words and the best efforts of Armenian organizations, the coverage of, and response to, the incident by international news services, organizations, and Western governments has largely been tepid. The European Parliament issued a resolution condemning the events at Djulfa in February 2006. As for the United States, deputy assistant secretary of state Matthew Bryza called the incident a "tragedy" at a press conference in Armenia the following month, but added "the United States cannot take steps to stop it as it is happening on foreign soil." American ambassador designate to Azerbaijan Anne Derse, at her confirmation hearing in May 2006, responded to questions concerning Djulfa by saying that she "encouraged Armenia and Azerbaijan to work with UNESCO to investigate this incident." Not surprisingly, these statements have created little increase in concrete action or major news coverage, with articles from the London Times and The Independent being the lone exceptions. Clearly, the international community would rather sacrifice cultural heritage for stability, however temporary and precarious, in a region that has seen so much violence recently.

[image] Khachkars broken down, probably for use as building material. Photo by Zaven Sargissian, 1987. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Beyond the Armenian community, many archaeologists and scholars have also decried both the razing of the cemetery and the lack of response from the international community. The destruction of the cemetery at Djulfa is "a shameful episode in humanity's relation to its past, a deplorable act on the part of the government of Azerbaijan which requires both explanation and repair," says anthropologist Adam T. Smith of the University of Chicago, who has excavated in Armenia.

Smith, along with other archaeologists and students from six Western nations, sent a letter to Armenian cultural associations and sent copies to American and international archaeological and preservation organizations, members of the United States Congress and UNESCO. In it, they expressed their anger over the destruction of the historic cemetery, calling it "a violation of the memories of ancestors and an assault upon the common cultural heritage of humanity." At the same time, the signers condemned the Armenian government for decrying the loss of the cemetery while failing to protect cultural heritage sites within its own borders that are threatened by industry, development, and the weak authority of its ministry of culture. As of mid-June 2006, the scholars have received no responses to their letter.

[image] One section of the cemetery, cleared of its khachkars. Other stone monuments remain standing higher on the hill. 1998. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Searching for the Truth

Four months after the last of the khachkars were broken up and removed from the cemetery, according to observers in Iran, outsiders finally traveled to Djulfa to investigate. In April 2006, an unamed staff reporter from the nonprofit, London-based Institute for War and Peace Reporting, the first outside journalist to investigate the issue on site, traveled to the Djulfa area. Accompanied at all times by Azeri security officers, and not permitted to visit the actual site of the cemetery, he was close enough to see that the landscape had been entirely stripped of any monuments. Where earlier photos had indicated that there were magnificent stone grave markers, there was only bare ground.

Later that month, ten European Union Members of Parliament (MEPs) were denied access to Djulfa by Azeri authorities after they traveled to Nakhichevan to investigate the eyewitness reports. Azerbaijan insists that it will not allow such a delegation to view the sites unless it also visits alleged sites of Armenian destruction of Azeri cultural heritage. This refusal aroused suspicion among many Armenian and international observers of Azerbaijan's claims of non-involvement. Said Hannes Swoboda, an Austrian MEP and member of the barred delegation, in The Independent, "If something is hidden we want to ask why. It can only be because some of the allegations are true."

[image] The cemetery, partially cleared of khachkars. According to eyewitnesses, railroad cars like the one in this photo were used to cart away broken stones. Photo by Arpiar Petrossian, 1998. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Regardless of any conclusions drawn from the video footage and eyewitness accounts, Djulfa sits just across the Araxes from Iran. As it is a border zone, Azeri government forces patrol the area heavily, and it is unlikely that such an incident could have occured without their knowledge, if not complicity or involvement. As the European Parliament noted in its February declaration, Azerbaijan ratified the UNESCO World Heritage Convention in 1993. By failing to safeguard the khachkars and other headstones it has violated its agreement under that convention to preserve and protect cultural heritage. Azerbaijan, a member of the Council of Europe, is also held to the statutes of the Valetta Convention of 1992, which requires member states to protect archaeological heritage within their borders. Thus, regardless of the identity of the perpetrators, the events of December 2005 represent Azerbaijan's violation of, or failure to live up to, the international agreements it has signed. Even if, as Pashayev asserts, the Azeri government did not commit the desecration at Djulfa, it was still responsible for protecting the khachkars.

[image] Khachkars knocked to the ground. 2002. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

Breaking the Pattern

The politically motivated desecration of cultural sites, including cemeteries, is not unique to the southern Caucasus. During the recent war in Kosovo, Muslim Albanian extremists destroyed numerous Serbian Christian cemeteries and accompanying churches. In several instances, remains were disinterred from graves and scattered around the cemeteries, in a powerful message to discourage the ethnic Serbs from returning to their villages.

In March 2003, graffiti was discovered on a large memorial at the Etaples Military Cemetery in Pas-de-Calais, France, where 11,000 British soldiers, most of whom died during World War I, are buried. Messages spray-painted on the monument attacked England and its ally in the war in Iraq, the United States, and included the phrases "Dig up your rubbish, it's contaminating our soil," "Rosbeefs [a derogatory slang term for the British] go home," and "Sadam [sic] will win and spill your blood." A majority of French citizens oppose the war in which England and the United States are engaged, and the vandals attempted to air their political grievances against modern people by attacking their opponents' sacred past.

Last year in Mogadishu, the capital city of Somalia, the local government strongly condemned the vandalism of a colonial-era cemetery, where the bodies of more than 700 Italian expatriates were exhumed and scattered. Regional governor Abdullah Hassan Firimbi, speaking with the online daily Arab News, said that the vandals who committed these acts were anti-government rebels, and the desecration was a protest against the new Somali government, which is dependent on foreign aid from Italy.

[image] Another field of broken, scattered khachkars. 2002. (Courtesy of Research on Armenian Architecture)

The recent destruction in Djulfa is one example of many where symbolic violence against the dead is used as an expression of modern enmity. In the southern Caucasus, a bizarre Soviet geopolitical relic has fueled animosity, violence, and cultural devastation. But is there a way forward from the events at the Djulfa cemetery?

In their letter, Smith and his fellow scholars called for the Azeri government to immediately commission an international team of conservators and archaeologists to restore the cemetery as much as possible. They also called for a conference on heritage management in the south Caucasus that would write and enforce guidelines for the preservation of historic sites and materials in the region, thus "bring[ing] a positive commitment to heritage preservation from a tragic event." The damage to the Djulfa cemetery is irreversible, but it could mark the end of such tragedies and be the starting point of a fresh commitment to preservation here and elsewhere.

Despite the back-and-forth blaming between the Armenians and Azeris, and questions surrounding the ultimate perpetrators, the graveyard at Djulfa, a place of unique beauty and cultural importance to the Armenian community, has been erased. It is important that the perpetrators are brought to justice, but it may be more important that this event receive much greater attention from the international community than it has. It is a cautionary tale, and the destruction of priceless cultural sites, like this cemetery on the Araxes, must not be allowed to happen again.

[hracher]

http://www.armportal.ru/news/93-evropejjskijj-sud-po-pravam-cheloveka.html

hinnyut e bayts moratsel eq teghadrel!

Европейский суд по правам человека рассматривает вопрос уничтожения армянского кладбища в старой Джуге

Запостил Benz в раздел Новости

[Европейский суд по правам человека рассматривает вопрос уничтожения армянского кладбища в старой Джуге]

В Европейском суде по правам человека проходит рассмотрение вопроса уничтожения армянского кладбища в Старой Джуге, сообщил историк, известный специалист по армянской архитектуре Самвел Карапетян.

При попустительстве властей Азербайджана древнее армянское кладбище в Старой Джуге в Нахичевани отныне не существует и превратилось в азербайджанский военный полигон.

«Европейский суд по правам человека принял иск по поводу уничтожения армянского кладбища в Старой Джуге, и процесс идет уже около двух месяцев», - сказал Карапетян в среду в Международном пресс-центре «Новости».

При этом он отметил, что иск был представлен Национальным советом армян Западной Армении, который зарегистрирован во Франции.

«Эта структура объединяет в себе несколько армянских общественных организаций, действующих во Франции», - пояснил историк, добавив, что все факты и документальные свидетельства по данному делу были собраны и представлены армянской общественной организацией «Исследование армянской архитектуры».

Разрушение армянских хачкаров азербайджанской стороной началось еще в 1998 году, но после осуждения фактов вандализма европейскими странами, оно было приостановлено. Однако массовое разрушение армянских культурно-исторических памятников возобновилось в 2003 году и в декабре 2005 года.

В результате варварских действий многие хачкары (крест-камни) были погребены под землей, остальные разрушены и сброшены в реку Аракс. Посредством бульдозеров обширная территория кладбища была выровнена, полностью уничтожены 3500 хачкаров из 10 тысяч, которые еще сохранялись к декабрю 2005 года.

[Desperado Хайский]

Самвел Карапетян: Азербайджан вновь лжет

Историк, специалист армянской архитектуры Самвел Карапетян сегодня в ходе пресс-конференции прокомментировал распространенную МИД Азербайджана и рядом азербайджанских СМИ информацию, согласно которой в Агдамском районе и других территориях Нагорного Карабаха якобы уничтожаются азербайджанские кладбища и памятники.

«Те фотографии, которые были продемонстрированы параллельно с лаконичным текстом, представляют кладбище советских времен. На надгробных плитах на переднем плане фотографии можно различить надписи, которые относятся к 1950-ым годам.

На фотографиях две-три упавшие надгробные плиты, однако, на заднем плане надгробные плиты в целости и сохранности», - подчеркнул историк.

Самвел Карапетян сообщил, что на фотографиях изображено не кладбище города Агдама, а прилегающее к нему деревенское кладбище советского периода.

«Не соответствует действительности также то заявление, что эти надгробные плиты имеют двухсотлетнюю историю, поскольку они установлены не раньше 1950 года», - сказал специалист.

«Эта очень знакомая политика, атакуя, азербайджанская сторона пытается сокрыть свои реальные и имеющие совершенно другие масштабы преступления. Исторические памятники тысячелетней давности могут сравниваться с землей или уничтожаться с помощью техники или армии. И после этого, без стыда показывать какое-то кладбище советского периода, практически в сохранном состоянии, называть нас «оккупантами» нашей же родины, выдвигая обвинение?!» - отметил С.Карапетян.

Он сообщил, что на нынешней территории Нагорного Карабаха есть многочисленные нехристианские памятники, которым уделяется особое внимание. «Эти памятники под охраной и изучаются, поскольку это – часть нашей родины», - отметил специалист.

20.11.2009, 17:19

Aysor.am

[Гость Funky]

Хороший линк по теме

http://wiki.hayqpress.com/index.php?title=Old_Jugha_Cemetery_%28photo_gallery%29

[Гость Funky]

Video on Armenian Old Jugha, medieval city currently included in Azerbaijan, and despite the fact of being part of UNESCO World Cultural Heritage it was completely bulldozed in 2005 by Azerbaijan. Up today NOTHING is done to condemn official Azerbaijan for that cultural genocide of the about 10,000 unique khachkars collection and thousands of tombstones, as well as remains of dozens of Armenian churches and chapels.

Film by "Research on Armenian Architecture" organization.

http://vimeo.com/11402481

[СолнЫчка]

все обсуждения по этой теме перенесены сюда

[Aratra]

Даханавар, также Дашнавар (Դախանավար) – в древнеармянcкой мифологии вампир, который проживает в горах Ултиш Альто-тэм. Он прославился тем, что никогда не убивал жителей, которые жили на его землях.

Даханавар, по легенде, владел 366 долинами и никогда не пускал к себе чужаков. Обладая нечеловеческой мощью, он долгие годы защищал людей, не давая врагам пройти горное ущелье Ултиш Альто-тэм и захватить Армению: когда кто-то вторгался

[shmidt]

..речь идет о "джанавар"е, который на турецком или даже на персидском :"чудовише", так же как и "пери","бахт","дев"(арм. : чарк)...

..что за "грамотей" писал это ?..

.а тут вообше вранье:

[sacred]

Это фотография моего хорошего знакомого, фотографа путешественника Jelle Verheij.Он снимает все,что связано с Зап Арменией.Это село Аралез в 5 километрах к северу от г Ван.Там когда то было 192 армянских хозяйств.Тут находились церкви Мариам Аствацацин и часовня Сурб Пркич.Еще и знаменит эта местность тем,что на вершине скалы находится языческий храм,Где (по упоминаниям летописцев Хоренаци и Мар Абас Катины) царица Шамирам (Семирамита) хотела воскресить убытого в бою Арм Царя Ара Прекрасного с помощью собака подобных существ аралезов.Ну и в конце ,как всегда на язык приходит .....туркери маман..

Изменено 23 сентября 2012 пользователем sacred (история изменений)

[Ardzan]

Cпасибо за фото, Cакред джан.

У меня есть фото этого села и скалы 100 летней давности. На нем еще видны развалины храма Ара Прекрасного на вершине скалы.

Село называется Лезк, а вот Аралезом называется скала.

Это село, скала и храм на ней, - было центром культа Ара Прекрасного в древней Армении.

Скала Аралез - праобраз скалы Голгофа, на которую был поднят и воскрес Ара Прекрасный. Также поднимали на высокую башню таронского Льва Мушега в надежде на его воскрешение.

По всей вероятности, в армянской религии был ритуал поднятия умершего на возвышенность и отпевания его там.

Вариант Хоренаци несколько иной. - У него Ара Прекрасный воскресает не на скале, но его тело забирает Шамирам к себе во дворец...

[sacred]

[shmidt]

Это фотография моего хорошего знакомого, фотографа путешественника Jelle Verheij.Он снимает все,что связано с Зап Арменией.Это село Аралез в 5 километрах к северу от г Ван.Там когда то было 192 армянских хозяйств.Тут находились церкви Мариам Аствацацин и часовня Сурб Пркич.Еще и знаменит эта местность тем,что на вершине скалы находится языческий храм,Где (по упоминаниям летописцев Хоренаци и Мар Абас Катины) царица Шамирам (Семирамита) хотела воскресить убытого в бою Арм Царя Ара Прекрасного с помощью собака подобных существ аралезов.Ну и в конце ,как всегда на язык приходит .....туркери маман..

[Aleks101]

Незнаю куда выставить ссылку.Думаю подходит по названию "о том, чего уже нет"

Модницам будет интересно.ИМХО

http://www.liveinternet.ru/users/olirnka/post213273399/

[sashok]

Если не в тему, то пожалуйста перенесите в соответствующую тему.

Нарушаю авторские права, но решил запостить, так как у нас очень маленький круг читателей.

Эта повесть в первую очередь будет интересна нашим бакинским армянам.

Рецензию к повести можно здесь почитать http://happybookyear.ru/mariya-martirosova-fotografii-na-pamyat/

Мария Мартиросова

Фотографии на память

1

Фотографии. Толстая пачка выгоревших снимков, обернутых в плотную серую бумагу. Ни за что не добралась бы до них, если бы не дядя Вова. Последнее время он в каждом письме спрашивает, распаковала ли я бакинскую коробку.

Я сдула пыль с верхних карточек и начала их разглядывать. Старый оштукатуренный дом. Черная кошка на лавочке под тутовым деревом, мальчишеская футбольная команда…

Раньше в центре Баку напротив Приморского бульвара стояло несколько ветхих двухэтажных домов. Грязно-розового цвета, с разномастными маленькими балкончиками, просторными заасфальтированными дворами.

Хотя, наверное, дворы были не такие уж и просторные. Но десятилетнему Алику Самедову казалось, что его двор по размерам не уступает футбольному полю. Все лето он с друзьями гонял во дворе мяч. Половинки битого кирпича символизировали ворота, Витька Скворцов приносил из дому трофейный немецкий мяч, Сейфали выпрашивал у отца-милиционера свисток, и игра начиналась. Прерывались они ненадолго. Только чтобы перехватить дома чего-то на скорую руку, подставить под струю холодной воды потные, стриженные «под ноль» головы.

Игроков в команде было столько же, сколько и во взрослом футболе. Но не все ребята жили в одном дворе. Вратарь и защитник приходили из соседнего дома. Соседка, тетя Сара, часто ворчала: «Не дом, а бандитский притон. Мало своих хулиганов, так еще из соседних дворов сюда приходят». Особенно она возмущалась, когда мальчишки затевали игру во время ее больших стирок.

Алик был нападающим. Бегал он быстро, ловко обводил противников, точно и сильно бил по воротам. Его даже хотели выбрать капитаном. Но Витька был на два года старше, поэтому капитаном стал он.

После войны, в 1947 году, во дворе появились новые соседи. Худощавый седой мужчина и мальчик. Сейфали выяснил, что это отец с сыном, а мальчика зовут Гарик. Целых два дня все ждали, когда Гарик выйдет во двор. Но новые соседи долго устраивались. Мыли полы, расставляли мебель, распаковывали коробки.

Но вот как-то утром Гарик влез с книжкой на единственное во всем дворе тутовое дерево. Долго читать ему не пришлось. Ведь нужно было установить, на какой ступеньке в дворовой компании он будет находиться. Устанавливали это при помощи драки. До первой крови. Сейфали сказал, что мальчику сейчас двенадцать с половиной лет, почти столько же, сколько и Алику. Значит, первым драться должен был Алик. Потом Сейфали (он старше на полгода), а последним Витька.

— Ты что это на мое дерево влез? — задрав голову кверху, приступил к делу Алик.

Гарик затерялся в листьях и ветвях. Виднелись только его длинные ноги, обутые в аккуратно вычищенные ботинки. Это осложняло дело. Алик не знал, какое сейчас выражение лица у противника. Если испуганное, победить его будет что раз плюнуть. Если возмущенное, — драка может получиться основательная. Алик пнул ствол дерева и крикнул:

— Глухой, да? А ну, слезай с моего дерева!

Сверху послышались шорох, возня, и мальчик неуклюже соскользнул вниз. Тощий, узкоплечий, с копной кудрявых темных волос. В руках он сжимал зеленую потрепанную книжку.

— Твое дерево? — удивленно спросил он. — А почему оно твое?

— Потому что я его посадил! — уверенно ответил Алик. И, подумав, прибавил: «Двадцать лет назад».

Мальчик внимательно посмотрел на Алика, прикидывая в уме, сколько тому лет, а потом сказал:

— Ладно. Если ты против, я больше на него не полезу.

И, усевшись на скамейку под деревом, снова раскрыл свою книгу.

«Слабак, — подумал Алик, — Сейчас я ему покажу!»

Он вскарабкался на дерево и начал бросаться незрелым тутом, свернутыми в тугой комок листьями. Мальчик сначала недоуменно посматривал вверх, не понимая, откуда на него сыплется этот мусор. Потом, заметив между ветвями стоптанные подметки сандалий, пересел на другую скамейку.

Алик с тоской взглянул на окна Витькиной квартиры. Сейфали жестами показывал, как разделаться с новеньким. Витька, нахмурившись, кивал в сторону Гарика: «Ну, давай, чего тянешь?». Алик вздохнул, слез с дерева, подошел к скамейке:

— Эй! Мы с тобой подраться должны.

— Зачем? — не понял Гарик.

Алик терпеливо объяснил ему законы двора.

— А что, — драться обязательно? — неуверенно спросил новичок.

— Конечно. Так полагается. Правила такие, — убежденно ответил Алик.

— И давно у вас эти правила? — поинтересовался Гарик.

— Всегда были… Сто лет уже!

Гарик вздохнул. Видимо, почтенный возраст неписаных дворовых законов произвел на него должное впечатление. Единственное условие, которое он поставил, — не хватать за рубашку, не рвать одежду. «Слабак,» — еще раз подумал Алик.

Во двор высыпали ребята, взяли мальчишек в кольцо и начали ждать драки.

Гарик дрался неохотно. Он вяло давал сдачи, долго приходил в себя после каждого удара. Видно было, что ему хочется побыстрей покончить с этим делом. Постепенно такое же настроение передалось и Алику.

— Ты что не дерешься? — в открытую спросил он. — Боишься, да? Слабак да? Слабак-слабак-слабак! — радостно завелся он, надеясь этим разозлить противника.

— Не люблю я драться, — ответил Гарик и шмыгнул расквашенным носом. — Может, хватит уже, а?

Алик вопросительно посмотрел на Витьку. Тот задумался. Считать Гарика во дворе самым последним нельзя, — ведь самым последним был Тофик, которому только-только исполнилось семь. Витька оценивающе посмотрел на Алика и на Гарика. Гарик был на несколько сантиметров выше, так что еще не ясно, кто кого поколотит, если драться по-настоящему. Пока Витька раздумывал, новенький, прижав к носу медную монетку, спросил своего противника:

— Как тебя звать?

— Алик, — ответил тот, забыв, что по дворовым правилам нельзя называть свое имя противнику, пока не установишь, какое место он будет занимать в компании.

— А меня Гарик, — вежливо представился новенький.

Наконец Витька решил, что драку придется продолжить. Но не сегодня, потому что с минуты на минуту на обед должен был придти отец Сейфали.

2

Драться с Гариком больше никому не пришлось. На следующее утро он сказал Витьке, что согласен считаться во дворе четвертым. После Алика. Но только чтобы без драки. А через неделю Гарик уже стоял в воротах дворовой футбольной команды. Бывшего вратаря Вагифа Витька уже давно подозревал в том, что тот подыгрывает своему двору.

Все быстро привыкли к Гарику. Как и остальные мальчишки, он выклянчивал у отца пятачок на газированную воду с сиропом, участвовал в набегах на соседские виноградники и так часто пересказывал приятелям на пляже «Отверженных» Виктора Гюго, что, в конце концов, его самого переименовали в Гавроша.

По вечерам ходили в кино. В «Бахаре» все лето крутили трофейные фильмы. Детей, конечно, на вечерние сеансы не пропускали. Да и кому из них пришло бы в голову покупать билеты?! Они смотрели кино, взобравшись на низенькую ограду кинотеатра.

Здесь были свои неудобства. Во-первых, приходилось ждать, когда окончательно стемнеет. Иначе директор, одноглазый усатый фронтовик, гнал безбилетников без всякой жалости. А во-вторых, мальчишек набиралось так много, что сидеть на узенькой ограде становилось опасно: в спину постоянно толкали те, кому не хватило места.

В июне 47-го в «Бахаре» целый месяц шла «Серенада солнечной долины». Алик часами, не фальшивя, насвистывал мелодии из фильма, пощипывая струны отцовой гитары.

В тот вечер фильм показывали в последний раз. Алик с Гариком прибежали к кинотеатру задолго до начала сеанса. Но вокруг «Бахара» уже бродили мальчишки с полными карманами семечек. Кто-то тайком попыхивал папиросой, спрятавшись за облупленную будку кассы. Безбилетников было вдвое больше обычного, и держались они компаниями.

— Не удержимся. Точно спихнут, — грустно констатировал Гарик.

Алик медленно обошел здание кинотеатра, обшаривая глазами местность. Пока не заметил в отдалении высокое старое дерево. Похоже, экран с него будет виден, как с ладони. Гарик, кряхтя, подсадил Алика, и тот пополз вверх к толстой удобной ветке.

— Эй-эй! Мальчик! Голова есть-нет?! Ты обезьяна или человек? Зачем на дерево полез? Слезай, сейчас милиционера позову! — издали крикнул директор «Бахара», гневно посверкивая своим единственным глазом.

Алик торопливо съехал вниз, обдирая ладони о шершавую кору, и мальчики нырнули в кусты.

— Придем, когда стемнеет, — зашептал Алик Гарику, — одноглазый в темноте наверняка не заметит!

Стемнело. Одноглазый неторопливо скрылся за дверями своей будки. Алик ринулся к дереву. В темноте карабкаться вверх было гораздо труднее: ночь скрыла все удобные ветки и впадины. Вдруг со ствола соскользнула левая нога, потом правая, и мальчик повис на одной руке. Пальцы, немея, постепенно разжимаясь. Алик со страхом посмотрел вниз. Гарик бегал вокруг дерева, давая советы:

— Держись, держись, не отпускай ветку.

Вдруг Алик почувствовал, как кто-то крепко ухватил его за шиворот и потащил вверх. Он перехватил руку, уцепился за сук, нашел ногой опору и с трудом подтянулся повыше. На толстой ветке удобно устроился худенький мальчик с большим биноклем на шее. Отдышавшись, Алик благодарно пожал ему руку.

— Друг? — кивнул мальчик на оставшегося внизу Гарика.

— Ага! — вспомнил Алик.

Мальчик вытащил из кармана аккуратный моток веревки, один конец закрепил на ветке, другой кинул вниз. Через минуту Гарик уже был наверху.

В темноте были видны только блестящие, широко раскрытые глаза незнакомого мальчика, бесшумно повторяющего непонятные английские слова.

— Как тебя зовут? — шепнул Алик.

— Вова, — ответил мальчик.

— А меня Алик. Его — Гарик.

— Я тебя знаю. Ты нападающий в Витькиной команде.

— Если тебя кто-нибудь обидит — скажешь. Мы с Гариком мигом ему морду начистим, — пообещал мальчишке Алик и покровительственно приобнял его за худенькие плечи.

С тех пор Вова часто приходил во двор на улице Карганова. Тетя Сара в первый же день внимательно оглядела Вову, спросила его фамилию и удивленно покачала головой. Вечером она рассказывала своему парализованному отцу:

— Помнишь Борю Бумбриха, папа? Какой был фотограф… Владимир — его сын. Очень приличный мальчик. Не пойму, как наши хулиганы с ним познакомились?

В июле вернулись из лагеря Витька с Сейфали. Их застукали в палате с папиросами в зубах, так что «прости-прощай», вторая смена! Витька с грустью вспоминал лагерные футбольные баталии, окидывал приятелей безнадежным взглядом и вздыхал:

— Разве это команда? Сброд. Даже защитника своего — и то нет…

Мальчишки виновато переглядывались и тоже вздыхали. Вова сидел на скамейке рядом с Аликом. Он рассеянно слушал Витьку, то и дело поправляя лежащий на коленях черный конверт.

— Что там у тебя? — спросил Витька.

Вова улыбнулся, встал со скамейки и начал раскладывать на освободившемся пространстве фотографии.

Карточки были отличные! На них были Алик, Гарик, Лятиф, дворовая кошка Майка, тетя Сара… И все выглядели немножко лучше, чем в жизни.

— Это я папиным аппаратом нащелкал, — объяснил Вова. — Потом проявил, напечатал…

— Ха, — усмехнулся Ровшан, защитник из соседнего двора. — Ты, небось, только на кнопочку нажимал, а пахан все остальное сделал. «Проявил» он, «напечатал»! — передразнил Ровшан Вову.

В это время на лестнице послышался стук каблучков. Это спускалась племянница тети Сары, Офелия. Все пацаны еще с прошлого года повлюблялись в Офелию, такая она была красивая. Высокая, с длинными светлыми волосами, тонкой талией. Если Офелия наведывалась к тете Саре, мальчишки целыми часами околачивались во дворе, чтобы не пропустить момент, когда она будет уходить.

— Какие шикарные фото! — остановилась Офелия. — Кто снимал?

Ребята дружно кивнули на Вову.

— Молодец, — похвалила Офелия. — А меня сможешь так? В следующий раз, когда я приду. Договорились? — и она зацокала своими каблучками к воротам.

Все молча смотрели на Вову. Он смущенно улыбался, выравнивая и без того ровную стопку фотографий. От них попахивало сладкими духами Офелии.

— Пристроился… — вдруг прошипел Ровшан. — Умеете же вы, жиденята… Небось пахан бабки лопатой на работе загребает, так еще и сыночка пристраивает!

Вова побледнел:

— Папа на фронте погиб, — срывающимся голосом проговорил он. — В сорок втором, в Севастополе…

Ровшан был уверен, никто за Вову заступаться не станет. Он ведь из чужого двора.

— Как ты его назвал? — отрывисто спросил Витька.

— Жиденком, — ухмыльнулся Ровшан. — А что?

Витька медленно подошел к нему, уставился исподлобья и тихо, почти неслышно, сказал:

— Катись отсюда. И из нашей команды тоже выкатывайся, фашист!

Лятиф, который всего несколько дней как научился свистеть, засунул в рот два грязных пальца и пронзительно свистнул.

— Фашист, — в один голос проговорили Гаврош и Алик, подталкивая Ровшана к воротам.

— Фашист, — присоединился к ним Сейфали.

— Гитлер! — заорал Лятиф.

Когда Ровшан покинул двор, Витька критично осмотрел невысокую Вовину фигурку. Пощупал мышцы на его руках и ногах, заставил побегать наперегонки с Лятифом.

— Завтра утром приходи. В защиту встанешь.

Потом спросил:

— Мяч-то хотя бы есть?

— Нет… — покачал головой Вова.

— Ну, ком-мандочка подобралась, — сплюнул на пыльную землю Витька. — Сброд какой-то…

И погладил свой старый потрепанный мяч.

3

Тренировки начинались в восемь. К двенадцати, когда солнце начинало уже припекать вовсю, Витька пинками загонял мяч домой. Кошка Майка устраивалась на солнцепеке, плотно зажмурив глаза и настороженно поворачивая левое ухо в сторону мальчишек.

Команда усаживалась под тутовым деревом, и Витька начинал обсуждать игру. Алика он обычно хвалил за ценные для нападающего качества — быстрые ноги, мгновенную реакцию и точный удар. Алик принимал похвалы с деланным равнодушием. Отворачивался, отколупывая ногтем краску с дворовой скамейки. На вопросительный взгляд Гавроша Витька одобрительно кивал. Прошли времена, когда Гарик испуганно «кланялся» любому мячу. Теперь он по-хозяйски подпрыгивал в воротах и отчаянно нырял за мячом на мягкий от жары асфальт, оставляющий на рубашке серые несмываемые пятна.

Вову почему-то не ругали вообще, хотя вначале у нового защитника ничего не получалось. Он суетливо крутился вокруг Алика, не в силах отнять мяч.

— Н-да, все-таки у Ровшана настоящий подкат был, — иногда задумчиво ворчал себе под нос капитан. Но ему тут же напоминали:

— Так зато «фашист» по ногам молотил, когда судья не видел, а Вовка честно играет.

Вечером в воскресенье на крохотном тети-сарином балкончике устроилась болельщики: мама Вовы, сама тетя Сара и парализованный дядя Моисей.

Через несколько минут должен был начаться матч с командой из соседнего двора.

Этот день выбирали очень долго, чтобы он совпал с выходным отца Сейфали. Иначе где бы мальчишки раздобыли настоящий судейский свисток?

Витька, нахмурившись и плотно сжав губы, бегал по полю. Его команда проигрывала. Ровшан играл за команду противников, и пройти его не мог никто. Зато в воротах Гарика мяч побывал уже дважды.

В перерыве пацаны угрюмо уселись под деревом. Разговаривать не хотелось.

— Хоть бы вничью… — тихо пробормотал Гарик.

— Ага, держи карман шире! — отозвался Лятиф, осторожно дотрагиваясь до запекшейся ссадины на колене.

Резко свистнул Сейфали. Второй тайм.

Один гол удалось сквитать сразу после свистка. Алик со злостью вколотил мяч в ворота противников: «Хоть не всухую!»

Затем отличился Витька.

Счет сравнялся.

Гарик, чуть согнув колени и вытянув перед собой руки, напряженно застыл в воротах. Вова крутился вокруг верзилы-нападающего, стараясь выбить у него из-под ног мяч.

Во дворе было слышно только старательное пыхтение и могучий топот.

— Да по костылям, по костылям надо было врезать! — досадливо бормотал Витька. — все равно не увидят!

Никто так и не понял, как это получилось. Вова отнял мяч у нападающего, финтом убрал с дороги противника и резко пробил с полулета. Мяч взмыл свечкой, по длиннющей дуге пролетел над головами игроков, миновал растерявшегося вратаря и… пересек отмеченную кирпичами линию ворот.

— Гол! — хрипло крикнул с балкончика парализованный дядя Моисей.

— Чистейший, мамой клянусь! — засмеялся Сейфали.

Противники спорить не стали. Даже они знали: стоит Сейфали взять в руки милицейский свисток отца — и на целом свете не найдется более честного и справедливого судьи, чем он.

Вова вдруг о чем-то вспомнил, подбежал к скамейке, на которую он еще до матча положил маленький кожаный футляр.

— Снимок на память! — Вова умело построил всех в три ряда. Отступил на несколько шагов, склонил голову к правому плечу, пригляделся. — Улыбочка…

Фотоаппарат тихо щелкнул, сверкнула вспышка.

Я перебрала старые выгоревшие снимки. На них все, кроме дяди Вовы. Строго сдвинув брови и зажав под мышкой ободранный кожаный мяч, прямо в объектив смотрел капитан команды, дядя Витя. Нападающий, дядя Алик, показывал рожки из-за круглой стриженой головы дяди Лятифа. Судья, дядя Сейфали, выпятил грудь, на которой блестел большой никелированный свисток. А в первом ряду, с закрытыми глазами, смущенно улыбался вратарь. Гарик. Мой папа. Он всегда боялся пропустить момент, когда нужно замереть, широко раскрыв глаза. Готовился к этому изо всех сил, даже бледнел от волнения.

Но почти всегда получался с закрытыми глазами.

4

Дядя Вова никогда не обещал, как другие фотографы, что из объектива вот-вот вылетит птичка. Просто улыбался, на секунду присаживался на корточки и щелкал затвором. А через несколько дней приносил родителям мои фотографии. В нашей бакинской квартире они висели на стенах, лежали в коричневом старом альбоме, стояли на маминых книжных полках. И даже на папином письменном столе в редакции газеты «Бакинский рабочий».

Я была поздним ребенком. Родилась, когда папе исполнилось 40, а у мамы в волосах начала появляться седина. Это папа предложил назвать меня Маргаритой. Он с гордостью говорил всем, что мое имя означает «жемчужинка». А мама добавляла, что так звали самую красивую французскую королеву — Марго.

Вот я в детском саду — с огромным надувным котом в руках, в плюшевом костюме медведя — на новогодней елке. А это — с классом на торжественной линейке. В руках табличка «Школа № 47, 5-й „Г“».

В десять лет мне ужасно хотелось быть мальчишкой. Пусть недолго. Хотя бы часик. И не таким, как мой сосед по парте, худенький очкарик Гриша Рубинер. А высоким, широкоплечим, сильным. Первым делом я подошла бы к долговязому второгоднику Джафарову Джаванширу (он сидел за последней партой в правом ряду) и без всяких разговоров врезала бы ему разок-другой. За подпаленный хвостик моей косы. За разбитые Гришкины очки. За оплеванную спину старенького школьного вахтера.

Джаваншир, ясное дело, ко всем без разбора не цеплялся. Со старшеклассниками и с нашей старостой, коренастой дзюдоисткой Наргиз Кулиевой, он никогда не связывался. Наргиз вообще все в классе слушались, потому что она, как говорил Гришка, была нашим формальным и неформальным лидером. Организовывала классные праздники, знала, где можно собрать побольше макулатуры. А иногда придумывала что-то особенное, за что потом на школьных линейках нашему 5 «Г» вручали грамоты.

Например, шефство над Домом ребенка.

Однажды мы скинулись по трешке, купили несколько игрушек, отпросились у директора и пошли к своим подшефным. У всех было отличное настроение: весна, тепло, с уроков отпустили… Даже Джаваншир увязался за нами.

Конечно, мы все сделали не так, как надо. Пришли не вовремя (у детей вот-вот должен был начаться тихий час), принесли не то, что требовалось (таких игрушек в Доме ребенка — навалом, а вот цветных карандашей и альбомов не хватает). Но Наргиз упросила директора, и нас впустили. Ненадолго, только чтобы посмотреть на своих подшефных. Это была старшая группа — трех-четырехлетние дети. На них уже натянули одинаковые байковые пижамки, уложили в кроватки. И тут входим мы, 5 «Г» в полном составе. Я никогда не думала, что в комнате может быть такая тишина. Дети молча разглядывали нас, а мы стояли, нелепо улыбались и протягивали им резиновых уточек, плюшевых медвежат, лупоглазых кукол. Вдруг один рыжий веснушчатый мальчишка вылез из-под одеяла, подошел к Грише, встал на цыпочки и потянулся к его лицу.

— Это из-за очков, — объяснил нам Гришка, подхватывая малыша на руки, — маленькие, знаете, как очкариков любят?

Сразу стало шумно. Дети отбрасывали одеяла, подбегали к нам и, не обращая внимания на игрушки, карабкались к нам на руки. Маленький темнокожий мальчишка крепко обнимал Джаваншира, прислонясь «каракулевой» головкой к широкой груди своего «шефа». У меня на шее висела хорошенькая девочка с шелковистыми светло-русыми волосами.

— Мама? — спрашивал у Наргиз стриженный наголо мальчишка.

У Наргиз по щекам текли слезы, она вытирала их плюшевым медвежонком.

— Все, спать, — распорядилась директор. — Марш по кроватям. Света, Армен, Боря, Эльдар, Федя!.. Шефы придут к нам еще. Потом, когда не будет тихого часа.

Мы медленно отступали к дверям. Дети уже лежали в кроватках и смотрели на нас во все глаза. Поэтому мы пятились, не могли повернуться к ним спинами.

Игрушки мы оставили в кабинете директора. А когда проходили мимо спальни, оттуда выбежал босой Джаванширов негритенок и начал совать нам цветные карандаши. Поломанные, отточенные, длинные, короткие… Мне достался желтый. А Джаванширу негритенок подарил длинный, хорошо отточенный, — красный!

5

Мой самый большой друг — Гриша Рубинер. Наша классная говорит, что мы с ним как иголка с ниткой, везде вместе. Сидим за одной партой, болтаем на переменах, ходим друг к другу в гости. В классе к этому так привыкли, что уже года три как не дразнят нас женихом с невестой.

Все в классе считают, что Гриша — жадина. Не мчится, как все, после уроков в кино или за мороженым. И еще на переменах он ест домашние бутерброды. Но я-то знаю, что жадность тут ни причем. Когда мы скидывались, чтобы пойти в Дом ребенка, он первый предложил сдавать не по рублю, а по трешке. И даже мне одолжил. Просто Гриша копит деньги на книги. Он покупает их в магазинах, по макулатурным талонам, с рук. У него дома настоящая библиотека. Большую часть, ясное дело, купили родители. Но есть и Гришкины полки тоже. Гриша ужасно дорожит своими книгами. Если и дает мне что-то почитать, то каждый раз напоминает, чтобы я не забыла про обложку.

Раиса Иосифовна, Гришина мама, очень рада нашей дружбе. Она говорит, что это необычайно благотворное взаимовлияние. Мне Гриша не дает скатиться на «тройки», а я препятствую его превращению в дистрофика. Когда я прихожу к Рубинерам, Раиса Иосифовна немедленно усаживает нас за стол и заставляет съесть полноценный обед. Полноценный обед — это суп, фаршированная рыба или кусочек куриной грудки и чай с каким-нибудь «полезным» вареньем. Я уплетаю все это за обе щеки. Глядя на меня, ест и Гришка.

Раиса Иосифовна иногда спрашивает меня про папину работу. Ей интересно знать, как папа пишет свои статьи. Действительно ли директор мебельной фабрики такой жулик, как про него напечатали, и не ожидается ли денежной реформы?

— Ну, что папа говорит про Карабах? Неужели до резни дойдет? Ужас! Сегодня на базаре такое говорили!..

Тогда мы все жили в одной стране, и Карабах был автономной областью Азербайджана. Говорят, когда-то он принадлежал Армении. Когда началась перестройка, карабахские и ереванские армяне потребовали Карабах обратно. А в Баку считают, что это исконная азербайджанская земля. И что армяне хотят присвоить чужое. И если так пойдет дальше, то кое-кого придется поставить на место…

— Раиса Иосифовна, не верьте всяким сплетням. Какая резня?! Мы же в XX веке живем! Еще Варфоломеевскую ночь припомните! — ответила я.

Так говорил и папа, когда мама, напуганная слухами, возвращалась с базара. Но папа-то лучше знает! Он ведь у меня журналист, а значит, владеет самой достоверной информацией.

Услышав папины слова, я сразу полезла в энциклопедию. Что там за Варфоломеевская ночь такая? Ага: «События Варфоломеевской ночи — позорное пятно на славной истории французского государства…». В эту ночь французы-католики убивали французов-гугенотов. Представьте, из-за евангельских текстов! И еще у них религиозные обряды отличались. Сколько же тогда народу погибло!

Но дальше было написано, что Варфоломеевская ночь случилась несколько столетий тому назад. И мне сразу стало легче. Нет, папа прав: такое сегодня точно невозможно. Как-никак, конец XX века на дворе…

6

Папа часто брал меня на демонстрации. 7 ноября и 1 Мая мы шли в колонне редакции «Бакинский рабочий». Папа нес транспарант, я размахивала розовым гигантским цветком из гофрированной бумаги. Радостные крики разносились по улицам. Я замечала в окнах улыбающиеся лица людей, оставшихся дома. Мы доходили до площади Ленина, оглушительно и дружно в ответ на «Да здравствует» кричали «ура». А потом сдавали транспаранты, искусственные цветки и торопились домой. По дороге папа покупал для мамы тугой пучок холодных мокрых ландышей или пахучих пурпурных хризантем.

А в 1988-м году демонстрации начались задолго до ноябрьских праздников. Из-за Карабаха. Папа то и дело повторял, что ничего ужасного в этих демонстрациях нет. Ведь сейчас не культ личности, не застой, а перестройка и гласность. А значит, любой имеет право на выражение своего мнения, тем более нельзя запрещать мирные демонстрации. Но каждый раз, когда с улицы доносился тяжелый мерный топот и ритмичное, по слогам: «КА-РА-БАХ!», мама бледнела и наглухо задергивала занавески.

У нас в классе появилось двое новеньких. Годом раньше их, наверное, ни за что не взяли бы в наш класс, ведь у нас и так полно народу — 34 человека. Но несколько дней назад освободилось два места, и новеньких приняли. Они уселись за последнюю парту в среднем ряду. Молчаливые, неулыбчивые, без учебников и тетрадей.

— Из Армении, — сказал Гриша, осторожно оглядываясь назад. — Беженцы.

Теперь каждую перемену весь класс — кто незаметно, а кто и в открытую — рассматривал новеньких. Джаваншир вертелся около их парт, прислушивался к негромким разговорам, то и дело вставляя вопросы:

— А правда, что армяне там над вами издевались? А сколько азербайджанцев в вашем селе убили? Вы теперь за это бакинским армянам мстить будете?..

Новенькие не отвечали. Только изредка перебрасывались между собой короткими фразами на азербайджанском. По-русски они говорили плохо. Из-за этого учителя их почти не вызывали.

Раньше за этой партой сидели близнецы Даниеляны, Тигран и Ерванд. Они на переменах каждый раз какой-нибудь номер выкидывали: то разыграют кого-нибудь, то математичку изобразят. Мы все ухохатывались. И сейчас — чуть перемена, я по привычке поворачиваюсь к их парте. А там совсем другие, незнакомые ребята. Даниэляны ведь переехали в Краснодар.

Когда я дома про Тиграна с Ервандом рассказала, мама страшно всполошилась, сказала, что и нам стоит поискать варианты обмена. У нас ведь хорошая квартира, в центре города, с отдельными комнатами, со всеми удобствами… Но папа вдруг резко и отрывисто произнес:

— Дезертиры! Бегут, как крысы с тонущего корабля. А я не побегу из этого города, мы никуда не поедем!

Мама тихо, как будто кто-то мог услышать, сказала:

— Гарик, посмотри, сколько в Баку беженцев из Армении. Их же оттуда гонят. А вдруг и нас… так же?

— Кто «нас так же»? — удивленно спросил папа. — Алик? Сейфали? Лятиф? Они ведь азербайджанцы, помнишь? Это они меня, армянина, из Баку выгонят?

— Нет, — грустно покачала головой мама. — Не они. Но есть и другие… Теперь каждый день на площади Ленина митинги.

Родители еще долго спорили. Мама доказывала, что в городе уже начались беспорядки, националисты по ночам врываются в квартиры бакинских армян, грабят, убивают. А папа с улыбкой качал головой:

— Назови мне имена, телефоны этих «пострадавших», и я с удовольствием напишу статью об этих «налетах». Не знаешь? Этого и следовало ожидать. Все пугают друг друга такими историями, но никто не знает имен этих «жертв». А все потому, что их нет.

В конце концов папа все-таки переспорил маму. Было решено не паниковать, не слушать глупых сплетен, но меня на всякий случай одну из дома не выпускать.

7

На географии с последней парты правого ряда по классу пошли записки. Джаваншир без конца толкал в спину меня или Гришу и совал желтоватые, сложенные вчетверо листочки:

— Кулиевой Наргиз, Гаджиевой Нигяр, Аскерову Руслану, Салаеву Эльдару, — громко шептал он.

Вообще-то ужасно неохота было эти записки передавать. Известно, что Джаваншир в них изобразил. Нарисует, к примеру, свиную морду и подпишет: «Ах, какая я свинья, ведь написано „нельзя“!». Сложит листочек, а сверху громадными буквами нацарапает: «Секрет НЕЛЬЗЯ». Я такое послание от него в третьем классе получила. Очень остроумно!

Листочки медленно передавались из рук в руки, пока не доходили до адресата. Но, кажется, на этот раз записки были не из обычной серии. Наргиз, во всяком случае, свою очень внимательно прочла, потом аккуратно сложила и сунула в портфель. Руслан скользнул по своей взглядом, нахмурился, скомкал и бросил под парту. А Нигяр уставилась в листочек до конца урока, будто хотела выучить его наизусть. И все плечом записку от соседки прикрывала.

На перемене Джаваншир влепил Руслану подзатыльник, поднял с пола листочек, разгладил и процедил сквозь зубы:

— Из-за таких, как ты, в этом городе до сих пор эти, — Джаваншир кивнул в мою сторону, — живут!

Отличник Эльдар только сейчас развернул свою записку: он никогда на уроках не отвлекается. Поправил на носу очки и начал читать. Я неслышно подошла к нему сзади и заглянула в листочек. Бледными типографскими буквами на нем было напечатано: «Карабах — исконные азербайджанские земли!.. Не оставлять в Баку ни одного живого армянина!.. Как истинный азербайджанец, ты обязан…». А внизу неровным Джаваншировым почерком было написано: «Ованесян Лева, Манукян Марго, Багдасарова Аня, Арутюнян Карен, Саркисов Рафик, Цатурян Ася. Эте армяне до сех пор учаться в тваем класи!»

На следующий день в нашем классе началось «великое переселение народов». Так сказал Гриша, когда увидел, что Гаджиева Нигяр села не на свое обычное место рядом с Аней Багдасаровой, а устроилась на первой парте, с Ленкой Тучиной. Джаваншир, войдя в класс, одобрительно кивнул Нигяр и потащился к своей парте.

— Интересно, как теперь Нигяр будет писать диктанты, а Аня — контроши по математике? — усмехнулся Гришка.

Нигярку с Аней в нашем классе называли «твердая тройка». Это было прозвище не каждой девчонки по отдельности, а обеих вместе. И не только потому, что по всем предметам, кроме физры, они получали по трояку и не больше. Каждой из них причиталась равная доля от этого трояка. Анька на твердую тройку знала все, что связано с русским языком и литературой, а Нигяр «специализировалась» на математике. В общем, ужасно удобно, особенно на контрольных.

Через неделю на изложении Нигяр по привычке скосила взгляд вправо, но увидела только плотное Ленкино плечо, загораживающее страницу. А в среднем ряду Аня Багдасарова без конца поправляла на парте свою тетрадку, поворачивая ее так, чтобы соседке слева было удобнее списывать.

Раньше в нашем классе все друг с другом по-русски общались, не то, что сейчас. Я азербайджанский язык неважно знаю. Гораздо хуже русского. Могу произнести несколько простеньких разговорных фраз, да в голове сидят вызубренные тексты из учебника. И вообще не слишком приятно, когда в твоем присутствии разговаривают, а ты ничего не понимаешь. Гриша вначале по этому поводу шутил, но потом стало не до шуток. В разговорах то и дело слышалось слово «эрмяни». Можно не переводить: и так понятно, о ком речь идет.

8

До чего мне не хочется идти сегодня в школу! Тащиться вместе с Гришей и Раисой Иосифовной, слышать в сотый раз, что мне жутко повезло. Я ведь совсем не похожа на армянку. Русые волосы, зеленые глаза, короткий вздернутый нос, светлая кожа.

— Если тебя когда-нибудь спросят, какой ты национальности, говори: русская. Или еврейка, — тихо шептала по дороге Гришина мама. — Слава Богу, детям паспорт не положен, никто не проверит.

На первом уроке всегда смотришь, кто из ребят еще уехал. Обычно их места день или два бывают свободны. Никто на них почему-то не садится. Даже если парты около окна. Потом в класс приходят новенькие, беженцы из Армении.

Почему никто из наших ребят не говорит заранее, что завтра он в школу не придет? Вернее не завтра, а вообще больше никогда в нашу школу не придет? Джаваншир говорит, что кишка тонка. Знают, что никто не захочет с ними прощаться. Выкатились — и ладно. Пусть радуются, что ноги унесли. Когда учителя на уроках перекличку делают, Джаваншир со своей «камчатки» раньше старосты Наргиз орет, что Ованесян и Арутюнян больше в нашем классе не учатся.

Не хочу больше притворяться, что не понимаю, почему Наргиз с девчонками сразу замолкает, когда я к ним подхожу. Не хочу больше слушать, как наша историчка на каждом уроке как попугай твердит, что победа в Великой Отечественной войне была результатом объединенных усилий воинов разных национальностей. Мол, русские плечом к плечу сражались с латышами, украинцы с грузинами, а армяне с азербайджанцами. Она же не видит, как Джаваншир над ней смеется и крутит указательным пальцем у виска.

Но не идти в школу нельзя. Ни в коем случае. Иначе мама поймет, что дело совсем плохо. По вечерам, когда родители думают, что я сплю, папа, накапывая маме валокордина, говорит, что в городе, в общем-то, ничего страшного не происходит. Так, небольшие волнения. Иначе он ни за что не отпустил бы меня в школу. Папа думает, что я не замечаю, как он каждое утро потихоньку идет за мной, Гришей и Раисой Иосифовной до самой школы.

7 декабря 1988 года мы с родителями узнали, что в Армении, в Спитаке и Ленинакане, произошло страшное землетрясение. По телевизору показывали развалины домов, застывшие машины скорой помощи, раненых на носилках, разбросанные по снегу листочки из яркой детской книжки, игрушки… Диктор что-то рассказывал о баллах по шкале Рихтера, о том, какие союзные республики и зарубежные государства направили гуманитарный груз в Армению. Длинные очереди в пункты сдачи крови… А мы с родителями молча смотрели на экран. На неподвижную детскую ручонку, высовывающуюся из-под бетонной плиты.

Я не хочу идти сегодня в школу! Ужасно не хочу!

— А, Руслан! Салам алейкум, поздравляю! — говорит на перемене Джаваншир. — Как это с чем?! Смотрел вчера новости? Мой брательник сказал, что мы этим эрмяни тоже гуманитарный груз должны послать. Составы со всяким мусором… Вот им от нас помощь!

Ну и что, что я не высокий широкоплечий парень 15–16 лет? Я достаю до ненавистной рожи Джаваншира и луплю по ней изо всех сил:

— Там же дети погибли! Ты же смотрел телевизор, видел кровь? Ты не человек, ты фашист! Гитлер!!!

Я не чувствую боли. Просто кожа на моем лице, на руках и плече как будто заледенела. Но я ни за что не заплачу. Я разлепляю разбитые губы и кричу Джаванширу:

— Помнишь того негритенка в Д