Кто такой азербайджанец?

[Ман]

[elquseyn]

эта писулька как она правильно сказала в своей книжке я бы добавил книженции большим хорошим названием я бы не назвал

она сама понимая свою бездарность в свое книжке не изучает историю своего народа почемуто хочет изучать Азербайджанскую историю

на верно мы хорошая огромная заноза в её заднице...(наверно хочет получить доктора от Армении) писать бредни об

якобы истории Азербайджана самый легкий способ ........... учитывая болезнь умственную....хотя чего нет у вас ... тупость и упорство о

котором моглибы позовидовать в Гитлеровской Германии вы хотите докозать всему миру об исключительном происхождении вашего народа

будто вы типа арии ,какого хрена,(я ничего против не имею Азербайджанцев ,пускай мои колеги проч. и скажут свое мнение)лицемерная

сучка, у вас что нет детей есть наверное как вы их в ненавести к всему остольному миру растите а вы их так и растите посмотрите

сколько у вас по миру террорестических оргонизаций партий , сколько лет вами манипулируют вашим сознанием , какая во обще разница

какой ты национальности главное чтоб ты человеком слышете ЧЕЛОВЕКОМ а дерьмо не имеет национальности оно и в африке дерьмо

ну допустим ктото гдето нежил я повторяю допустим и чтож по мнению этой тупоголовой нужно вырвать скорнем всехтех кто здесь

когдато не проживал, ну давай начнем с Америки там к стати тоже много ваших , переселим всех европейцев обратно в европу,АМЕРИКА

ДЛЯ ИНДЕЙЦЕВ, Австралия для оборигенов дальше продолжим Южная Америка,ЮАР,Африку Арабы отдодут Неграм ,Россия пусть всю

Сибирь отдаст Алтайским народам ах кстати вас обратно вернем в Индию там кстати демграфический кризис....всеже это обсурт

вы сами подумайте насколько вас отровили ваши политики и ваши лже ученые....давайте всетаки все оставим как есть и наче получется

белеберда..........

[СолнЫчка]

а почему в Идниюю, а не на Балканы? )))))

ПС. оценила порыв души мятежный. Садись. Пять ))))

[u-2]

Азербайджан и азербайджанцы глазами живущей в Париже азербайджанки

(Размышления по поводу книги Банин «Кавказские дни»[1])

Александр ТОПЧЯН

От редакции: первая версия настоящей статьи Александра Топчяна была опубликована в газете «Вечерний Ереван» под названием «Потерянный рай, или Обыкновенный фашизм», Ереван 8-9 авг., 1991г. Сокращенный вариант – в русскоязычной газете «Зеркало» 17, 29 апр. - 5 мая 1992г. Переработанное и дополненное издание - в газете «Аравот», 10 и 24 сент. и 27 окт. 2009г. Однако актуальность проблемы, исследуемой А.Топчяном, заставила нас опубликовать новую версию статьи, без купюр. Полагаем, она даст много пищи для размышлений как рядовому армянину, так и ответственным за внешнюю и культурную политику страны. Ибо статья азербайджанки Банин – самая справедливая и верная характеристика азербайджанскому народу.

Об этом авторе я слышал давно. Много лет назад, на одном из многочисленных всесоюзных совещаний, периодически организуемых Союзом писателей в Москве, вне повестки совещания зашел разговор о диаспоральной, иными словами – эмигрантской литературе. Присутствовавший среди нас азербайджанский писатель упомянул Банин, отметив, что она – одна из крупнейших личностей в современной французской литературе, почти равная Натали Сартр.

Я, представляющий Шахнура и Костана Зарьяна, Сарояна и Майкла Арлена, Адамова и Ваге Кача, отнюдь не имел причин для зависти от подобного заявления, тем более что прозвучавший откуда-то сбоку ответ закрыл тему: «Натали Сартр все прекрасно знают, современных французских прозаиков тоже худо-бедно, но знаем, однако упомянутое вами имя никогда не слышали». Позднее пару раз вновь заходил разговор об этой писательнице, и каждый раз – как об одном из крупных представителей современной французской, европейской и мировой литературы.

Дочь нефтепромышленника, мусаватисткого министра, мультимиллионера Шамси Асадуллаева, французская писательница азербайджанского происхождения Банин родилась в 1905г. в Баку, в дни армяно-татарских столкновений. В 1924-ом эмигрировала в Париж, где и прожила всю свою жизнь – до смерти в 1996г. Опубликовала несколько книг (причем в достаточно престижных издательствах), из которых мне посчастливилось прочесть только мемуары «Кавказские дни» – 260 страниц со множеством фотоиллюстраций[2].

Таким образом, за прошедшие десятилетия я был обречен частенько встречать имя Банин. Самой впечатляющей из них, пожалуй, была пространная публикация азербайджанского литературного критика и прозаика Эльчина в «Литературной газете», занимавшая целую полосу. Казалось, газета из кожи вон лезла, чтобы хоть как-нибудь смягчить впечатление от описаний ужасающих, леденящих кровь событий в Сумгаите, Баку и Гандзаке, чтобы создать по возможности положительный образ азербайджанца в представлении читателей солидной газеты, издающейся почти четырехмиллионным тиражом – читателей, значительная часть которых не видела разницы между армянами и азербайджанцами.

Более того, не сведущий в ситуации человек не мог не преисполниться уважением по отношению к данному автору, может, и к азербайджанцам, после таких строк: «…и Париж для нее был уже населен друзьями – Арагон, Сартр, Элюар, Монтерлан, Триоле, К.Рой… Париж был пристанищем друзей – эмигрантов Бунина, А.Толстого, Шаляпина, З.Гиппиус, Теффи…» (Литературная газета», 26 июля, 1989).

Конечно, нам прекрасно знакома кухня подобных публикаций. Кроме того, трудно сказать, что дружба в подобных обстоятельствах может быть профессиональной характеристикой упомянутых людей. В конце концов, известен французский политес, когда полученные и подаренные книги в большинстве своем прочитываются и, как того требует неписаный закон литературной элиты, в ответ отправляется резюме в виде нескольких расхожих поощрительных и благодарственных фраз. Кстати, если кто-нибудь, владеющий французским, не поленится и полистает, допустим, малую часть архива Шаана Шахнура, который безмятежно покоится в нашем литературном музее, то там, наряду с высокими оценками и отзывами, найдет бесчисленное множество таких «вежливых» документов за подписью грандов французской литературы.

И, тем не менее, публикация Эльчина оставляла впечатление, даже если ты хорошо знаком с внутренней кухней. Ссылка на столь известные имена делала свое дело, а впечатление усиливали фрагменты переписки ханум с Иваном Буниным. Не знаю, случаен ли был выбор этих фрагментов, но впечатление получалось неизгладимое – словно нобелевский лауреат, великий русский классик внимательно и безмолвно слушал уроки и советы восточной женщины опустив голову, словно прилежный ученик.

У Банин есть книга о Бунине (простите за невольный каламбур), и видимо, оттуда и можно узнать о причинах этого морально-назидательного казуса. Не знаю, прочтет ли читатель эту книгу, но что верно, то верно – публикация в «Литературной газете» прочно вбила в его сознание образ европеизированной, цивилизованной – если хотите, аристократичной азербайджанки.

Вот так вот. Прекрасный урок армянским интеллигентам к тому, как непритязательный литературно-культурный опус, приправленный средненьким персонажем и некоторыми европейскими мифами, превратить в оружие политической борьбы. С одной стороны людоедствуй, режь, грабь, а с другой – корми читателя светской хроникой. Думаю, в данном случае нет нужды в комментариях, тем более что есть необходимость поговорить о другой встрече – моей, заочной встрече с Банин. <br class="pg"> <br class="pg">В номере от 3 июня 1990г. газеты «Յառաջ», издающейся в Париже, была опубликована статья Марка Ншаняна «Актуальный принцип» на французском языке, с которой я был знаком давно, еще в неопубликованном варианте, однако с первого же взгляда заметил незнакомые абзацы, и – о диво! – о Банин на сей раз писал французский литературовед-армянин.

Вкратце представив азербайджанскую писательницу, М.Ншанян пишет, что Банин «в январе этого года опубликовала в «Монд» некое письмо, в котором объясняет, что Карабах не может принадлежать армянам».<br class="pg">Эта восьмидесятипятилетняя мадам «язичи»[3] постепенно становилась для меня довольно серьезным предметом все возрастающего интереса. Подруга Арагона и Сартра, в вопросе Карабаха она становилась на платформу Анара и Вахаб-заде. Особо подчеркиваю – Сартра, интеллектуала, который в пятидесятых годах прошлого века, наряду с Камю и другими выдающимися представителями французской культуры, требовал деколонизации Алжира.

Однако неожиданным было не заявление относительно Арцаха. Строки Банин, приведенные в статье М.Ншаняна, поражают своей наглостью, цинизмом и садизмом. Эта книга – предмет обсуждения, вообще от начала до конца написана в жанре мемуаров. В одном из эпизодов автор рассказывает о Тамаре, дочери одного из соседей – существе неземной красоты, дочери армянки и османца.

«Тамара дорого платила за то, что ее мать армянка», - пишет Банин. Затем она повествует о том, как ее 13-14-летние кузены, близнецы Асад и Али постояно измывались над ней – за ее единственный и непоправимый «грех».<br class="pg">«- Тамара, ты презренная, грязная армянка, - говорил Али, больно ущипнув за руку…<br class="pg">Тамара вскрикивала от боли, затем подавленно стонала и опускала свою прелестную головку. <br class="pg">- Тамара, дай я поправлю твой кривой, грязный армянский нос, - кричал Асад и со всей силы дергал ее маленький, безупречно прямой носик.<br class="pg">Слезы градом лились из ее красивых глаз, но она не произносила ни слова…». (стр.65-66)

Как видим, «действующие лица» – еще совсем дети, но это дети богачей, нефтепромышленников, и вряд ли они вынесли эту жгучую, патологическую ненависть к армянам из собственного жизненного опыта. Дети повторяют то, что постоянно слышат дома. Армянофобия, расизм вообще, крайнюю нетерпимость ко всем другим нациям и особенно лютую – к христианам, они унаследовали от своих родителей, Это даже нечто вроде ритуального, обрядового наследства, передаваемого из поколения в поколение и не подлежащего критике. Иными словами, ритуал бережно передается из рук в руки, и ни один из тех, кто получил его, не обязан выяснять его происхождение и необходимость. Это равноценно тому, чтобы пытаться выяснить происхождение и нужность свадебных или религиозных обрядов… так что – выполняй и не размышляй.

Нижеприводимое пространное описание лишь подтверждает сказанное нами. Продолжая описывать измывательства и издевательства над несчастной турчанкой Тамарой (даром что мать армянка – ну и что ж, говорят, мать Абдула Гамида тоже была армянкой), Банин в довольно нейтральном стиле повествует: «В праздники мы играли в армянские погромы – эту игру мы предпочитали всем остальным. Опьяненные шовинистическими страстями, мы приносили Тамару в жертву на алтарь ненависти предков. Для начала мы вдоволь обвиняли ее в убийствах мусульман и множество раз прямо на месте казнили ее – дабы постоянно подпитывать и освежать чувство удовольствия (подчеркнуто нами – А.Т.). Затем, уже вконец опьянев от вида крови, Тамару возвращали к жизни – по наши законам, чтобы затем убить ее по всем правилам искусства (речь, видимо, идет об «искусстве» убийства – А.Т.). Мы связывали ей руки и ноги и бросали на землю, затем отрезали по кусочку тела, язык, голову, вырывали сердце, выпускали кишки и кидали их собакам на съеденье – для вящей убедительности нашего презрения к ее армянскому телу. Наконец, вдоволь насладившись собственным варварством, и когда от несчастной девочки не оставалось ничего, мы начинали плясать над ее «трупом», размахивая нашими деревянными ружьями и издавая дикие звуки…». (стр.66)

Я не имел «счастья» видеть позднее, во времена «Широко шагает Азербайджан[4]», в какие игры играли азербайджанские дети, и в произведениях писателей «братской» республики об этом не читал, да и не мог прочитать: в отличие от проживавшей во Франции соотечественницы, их произведения пропускались через цензуру. Однако без тени сомнения можно сказать, что бесчинствующие толпы, совершавшие массовые погромы и массовые преступления в Сумгаите, Гандзаке и Баку, состояли именно из таких «детей», с той лишь разницей, что они не родились и не росли в роскошных особняках, не играли Моцарта и Листа на привезенных из Германии роялях, и уж тем более не воспитывались выписанными из-за границы боннами и гувернантками. А интересно, во времена Гитлера играли ли немецкие дети в «еврейские погромы»?.. Об этом, наверно, должен был написать в своем предисловии Эрнст Юнгер.

За описанием этой сцены, однако, следуют столь же ужасающие предложения: «Когда в поле зрения попадалась какая-нибудь воспитательница или просто взрослый человек, мы тут же «воскрешали» и ставили на ноги полумертвую Тамару, брали ее за руку и, распевая детские песенки, заводили дружный хоровод». (стр.66)

Должен заверить читателя, что постарался максимально дружески представить текст Банин и, переводя некоторые эпитеты, оставаться верным завету Отелло: «Ни добавить, ни убавить злонамеренно». Да и необходимости в том не было. Логика текста такова, что любое вмешательство в него – с добрым ли намерением или со злым умыслом, не может существенно изменить его – как говорится, зачем добавлять перцу в и без того острый соус.

То, что Банин в самом деле без прикрас представила фрагменты своего «счастливого» детства, читатель отметит с первых же страниц, так что, представляя читателю гнусную сцену двуличия и лживости, автор стремилась привлечь внимание к некой особенности. Писала, потому что помнила. Не меняя ничего, не редактируя ни строчки, записала то, что сохранила память. И рассказала безучастно, нейтрально, безразличным тоном. Словно рассказывала о кухне или хаммаме в их доме… хотя, извиняюсь, описания кухни и бани довольно живы.

Подруга Монтерлана и Элюара, спустя годы вспоминая все это, не посчитала нужным пересмотреть, подкорректировать свои воспоминания, переоценить свои поступки (пусть и «детские») в свете новых человеческих ценностей. Да, правда, события имели место в далеком прошлом, в полуфеодальной среде, но ведь автор давно уже живет в Париже, она уже вращается в такой литературно-культурной, наконец – нравственной среде, которая просто настоятельно требует пересмотреть многие и многие ценности, самокритично относиться к собственному прошлому, если нужно – попросить прощения, даже покаяться. Однако эта ханум, дающая уроки Бунину, даже живя в сердце Парижа, не считала необходимым вносить коррективы в свои представления, пересмотреть свое собственное и отношение своего народа к той огромной части человечества, которое составляют не турки и не азербайджанцы.

Иначе говоря, насколько европейская культура отшлифовала и облагородила Банин и (через нее) азербайджанцев? В какой степени они привнесли свое, национальное, добавив его в общечеловеческое? Цивилизованность и культура – это те сферы, которые исключают простое и одностороннее потребление. Облагораживается тот, кто вносит свое самобытное в общий процесс, и облагораживается соответственному своему вкладу. Хоть и чуточку, хоть и незначительно. Главное – внести свою лепту. Главное – стремление.

Сегодня чрезвычайно важно понять: все эти полученные и усвоенные в богатых бакинских особняках хоралы Баха, уроки французского, английского и немецкого – стали ли они теми библейскими семенами, которые, попадая в плодородную, удобренную почву, дают всходы? Ничего, что речь идет о мусульманке, ведь библейская истина – она же общечеловеческая. И понятно, что дело не только в личности самой Банин и ее творчестве: это очередной повод убедиться, каким будет дальнейший путь наших соседей в человеческом обществе. Тот приукрашенный, подправленный парадный фасад, которым они предстают миру – станет ли он когда-либо содержанием? Будут ли они и дальше в своем собственном доме убивать, насиловать и сжигать инородцев, а, только завидев «чужака», брататься с зарезанной жертвой, «заводить дружный хоровод и распевать детские песенки», причем на глазах у всего мира?

Как бы ни были вышеприведенные слова ужасающими по своему впечатлению, тем не менее я все же надеялся, что в целом книга должна отличаться. Если оставить в сторону мой солидный, многолетний опыт литературного критика и журналиста, а также известное высказывание «чтобы ощутить вкус моря, достаточно и одного глотка», я продолжал свято верить в благотворно-очищающее влияние цивилизации, я предполагал, что проживя более шестидесяти лет в этом городе Света, эта мадам-ханум должна была пересмотреть свои представления и отношение к инородцам вообще и к армянам в частности. Это необходимо нам. Да и почему только нам? Это необходимо и им самим.

Именно эти соображения и надежды заставили меня прочитать «Кавказские дни» Банин.

***

Первая мысль, посетившая меня по прочтении этой книги, была следующая: будь у меня желание скомпрометировать азербайджанцев на весь свет, так, как усердствовал Зия Буниатов (а теперь его достойные преемники) для очернения армян, то я бы зря не тратил силы – я бы только издал книгу Банин «Кавказские дни», тем более что автор и сама с ними одной крови, азербайджанка, и тем более что сама азербайджанская интеллигенция так прославляет эту женщину.<br class="pg">И второе мое наитие: довольно сомнительно, что Эльчин и другие, кто воспевает Банин, действительно читали эту книгу. Наоборот, можно быть твердо уверенным, что не читали, в противном случае вряд ли они, столь упорно тщась казаться цивизизованными, сделали бы из этого опуса жупел. Они сейчас настроены слышать только приятные для их слуха славословия, малейшая критика, прозвучавшая даже из уст друга, приводит их в неистовство, в маниакальное помутнение. Нет, быть того не может, чтобы кто-то из них читал эту книгу.

Как бы то ни было… оставим эту проблему самим азербайджанцам. Что же касается меня, то с каждой прочитанной страницей исчезали мои даже малейшие надежды найти хоть что-то человеческое в книге этой мадам, вхожей в литературные салоны Парижа. При этом совершенно не нужно было с лупой в руках искать свидетельства варварств – они прекрасно сохранились в глубинах сознания, уже более полувека как вывезены из Баку и в целости и сохранности доставлены в Париж, и буквально на любой странице можно наткнуться на нечто позорное.

Начнем, однако, с наиболее интересующей нас темы – ее отношения к армянам, что, как мы уже сказали, должно было хоть немного измениться за время, прожитое в Европе. Но увы, мне пришлось убедиться, что армянофобия стала в ней каким-то чувством автоматического включения. Вот пожалуйста, такое признание автора: «И я складывала англичан в тот же ларчик, где уже находились армяне и греки. Ларчик, который был предназначен для тех наций, которые я считала скрытными и опасными» (стр. 86).

Ну ладно, насчет армян понятно, почему автор так считает. Да и насчет греков не трудно догадаться, почему они попали в этот «черный ларчик», но совершенно непонятно с англичанами, поскольку азербайджанцы, как и их братья-турки, любое мнение о каком-либо народе – хорошее или плохое – составляют исключительно из прагматических соображений. В таком случае… что, ханум запямятовала, что англичане внесли серьезный вклад в передачу Карабаха азербайджанцам?

Но меня ожидало открытие покрупнее. А именно то, что больше армян, греков и англичан Банин ненавидит собственную нацию. Возможно, я сформулировал мысль несколько неточно: ненависть порой имеет честные, оправдывающие ее причины. Скорее, Банин смотрит на свой народ свысока, презрительно, брезгливо.

Она связана со своей нацией преимущественно кровью и, в некотором смысле, генетически. Последнее выразилось больше в традиционно-ритуальных ситуациях, о чем мы уже говорили. Жизнь, которой жила Банин со дня своего рождения, должна была создать некий стоящий на социально-историческом распутье тип, который ничего не может взять у своего народа, своей земли, а богатые культурные наслоения, образовавшиеся из иных культур, создали некую амальгаму из ценностей, в которых начисто отсутствует гуманизм – эта животворная кровь культуры.

Что связывает автора с собственным народом? Язык? Свое детство – самое благодатное время для формирования языка, она характеризует как «полувосточное, полунемецкое, позднее – русское» (стр. 80). Говоря об отношениях сестер (из коих она была самой младшей) и бабушки, Банин пишет: «Мы, выросшие в совершенно чуждой для нее (бабушки – А.Т.) атмосфере, олицетворяли собой отрицание прошлого. Мы едва говорили на языке азири (она так и пишет, l’aziri – А.Т.). Правда, нам порой не хватало самых распространенных слов, но зато наш запас ругательств благодаря ей (бабушке – А.Т.) стал на удивление богатым. Я вспоминаю ее постоянно бранящейся, ругающейся и ворчащей» (стр.30).

Почему бы и нет, бранные слова также составляют часть языковых умений, но при условии, что полностью или хотя бы удовлетворительно владеешь целым. Однако вопрос в том, что автор и ее сестры «еретички» смотрели на свой родной язык исключительно сквозь призму «музыки» брани: «Разговорный азири, вернее – язык шума и гвалта, звучал за нашим столом грубо и беспорядочно. Я никогда не любила этот язык и, несомненно, именно по этой причине и не могла никогда прилично говорить на нем» (стр.38).

Язык усваивается в результате ежедневного общения, симпатий и антипатий. В детских воспоминаниях Банин последние явно преобладают. Родную бабушку она вспоминает вечно ругающейся и злой: «Она восседала на дырявом стуле, словно Людовик XIV, и на нем и проводила большую часть дня, а рядом стоял таз для подмываний» (стр.51). С такой же враждебностью чужого человека смотрит она и на деда – человека просто легендарной скупости. Эпитеты и основные акценты становятся более лояльными, только когда героиня говорит об отце, но я бы не сказал, что в ее словах присутствует теплота. О матери – почти ни слова, поскольку эта женщина умерла при родах, произведя на свет нашу героиню.

С нескрываемой брезгливостью, ненавистью и презрением вспоминает автор многочисленных родственников: «Смачные, мокрые поцелуи моих родственников были не единственной неприятностью. Нескромность просто обуяла их и толкала на подвиги, они врывались к нам в спальни, чтобы покопаться в наших вещах, пощупать наши платья, чтобы определить цену шелка, щупали и нашу грудь, чтобы выяснить, достаточно ли они созрели. Они хотели знать все и постоянно задавали нескончаемые вопросы. Например: кто из нас сексульно более созрела и с каких пор… Они подслушивали за дверью, прилипали глазами к нашим окнам и от всего обалдевали – от вида рояля, заводных игрушек, тенниса…» (стр.58). Автор не скрывает своего презрения и к их детям: «Вшивые, сопливые, вечно орущие – их отпрыски вызывали во мне омерзение, и я вовсе не старалась скрыть это» (стр.57).

Может, нищета в том причина, что эти несчастные люди остались в памяти автора с видом и повадками свифтовских омерзительных «йеху» – человекоподобных существ. Может, деньги, европейский образ жизни, новые отношения шлифовали этот неотесанный и действительно омерзительный сброд. Но увы, или автор продолжает оставаться безжалостным, или даже деньги не в состоянии что-либо усовершенствовать в этих людях. Думаю, и одно и другое, особенно другое – деньги – вместо облагораживания они еще более разнуздывают в таких людях низменные, скотские страсти.

Например, у автора вызывают восхищение некоторые черты и привычки дяди Сулеймана (богач – сын богача). Посмотрим, какие: «Он отказался заплатить берлинскому полицейскому невероятный штраф за то, что возжелал, несмотря на строгие запреты, весь день бродить и плеваться на улицах германской столицы. В другой раз заставил лифтера одного из отелей сто раз – беспрерывно катать его ввер-вниз. В холле Парижской оперы распевал наши песни, мочился с балкона кабака, а в ресторане «Максим» грохочуще икал и рыгал. А возвращаясь из-за границы… он привозил не только подарки, но и вещи, сворованные в отелях…» (стр.118).

Как уже было сказано, эти «черты» приводят автора в «восхищение». Даже больше, дядю Сулеймана, отпрыска обладателя астрономического богатства Тагиева, представляет в «ореоле оригинальности». Такое впечатление, словно автор «мемуаров» задалась целью убедить читателя в том, что скотство – ярчайшая черта ее племени и рода. И если не захочешь поверить ей, все равно – автор последовательно и навязчиво добивается желаемых результатов. При этом она словно задалась целью опозорить не только свой клан, но и весь народ «азири», чего и благополучно достигает. Продолжим, однако, знакомство с членами союза Тагиевых-Асадуллаевых.

Сыновья дяди Сулеймана – асы садизма Асад и Али, можно сказать, во многом превзошли своего отца. Вот как их характеризует автор: «С нравственностью и свободомыслием – более чем просто свободным, они лгали, шпионили, предавали и при удобном случае даже воровали. Украденные ловкими руками деньги плавно оседали в их карманах» (стр. 43).

Дорогой читатель, ты будешь наивнейшим из наивных, если подумаешь, что в этом определении есть какое-то охаивание. Отнюдь! Об этих разнузданных подонках автор говорит с нескрываемым восторженным умилением: «Их дружбы я добивалась с неутолимым желанием» (стр. 43). Да, так и написала – «с неутолимым желанием».

И о чем же говорили, или чем занимались в этом «содружестве», что так вдохновляло «утонченного автора»? Прежде чем перейти к этим деталям, я должен попросить прощения у читателя за то, что буду открыто и в точности включать некоторые слова и явления в собственный текст. Я же обещал не нарушать завет Отелло. Итак, что же такое выдающееся совершали Асад и Али (кроме насилия и изнасилования, вранья и воровства), что оставило столь нестираемое впечатление на Банин? «Они со смаком говорили о процессе пищеварения и финальном этапе этого процесса, споря и разлагольствуя об этом с видом людей, разбирающихся в вопросе – компетентно, информированно…» (стр. 43).

А теперь попрошу читателя зажать нос, ибо после теоретических дефекационных упражнений нам предстоит перейти к асадалиевской практике – в эстетическом смысле и, естественно, туда, где эта практика проходит, то есть в сортир. «Как художник рисует сангиной или пастелью, Асад и Али макали пальцы (нужно уточнять – куда? – А.Т.) и рисовали на белых стенах нужника. Один из этих сортиров, куда они особенно любили ходить на продолжительное время, находился в романтической башенке и весь был расписан их руками. Эти белые стены были покрыты произведениями, в которых был почти лиризм, поскольку цветы они рисовали столь же искусно, сколь и непотребные рисунки» (стр.43). <br class="pg">Поспешим выйти из этого «расписного» сортира, поскольку если сам автор говорит, что этот «ни с чем не сравнимый запах до сих пор остался в носу» (стр. 43), то мы вовсе не обязаны вместе с ней наслаждаться этим «амбре». И наконец, для выяснения причин восторга автора стоит вспомнить и ту «мизансцену» (стр. 55-56), где Асад, фактически ни за что, обливает нефтью одного из родственников и серьезно намеревается поджечь его.

Неукоснительное уважение старости, абсолютный авторитаризм, присущие Востоку, отсутствуют. Все представленные в книге Банин герои достойны осмеяния, иронии, презрения. В сложном и противоречивом психологическом состоянии находится и сама героиня автобиографии. Чем больше она ощущает в себе азири – физически и духовно, тем больше ее стремление к отчуждению, уединению. Порой она брезгует самой собой, своей нацией. Например, азербайджанские женщины, большая часть которых приходится ей родней, вызывают в ней негативные чувства: «Они создавали такой невообразимый шум и гвалт, что по сравнению с этим ночное оглушительное кваканье лягушек казалось нежной трелью» (стр. 55). И не только шум. Автор видит в этом существенный, структурный недостаток. «Эти женщины, почти все, были плохо сложены – возможно, это плата за образ жизни, когда почти все делается сидя на земле. Выдавались только большой живот и обвислая грудь, тело было покрыто волосами, шея короткая и – огромный зад» (стр. 49).

Героиня Банин все время чувствует себя неудобно, виноватой за физическую непрезентабельность, несовершенство своей нации. Все азербайджанские женщины у нее уродливые, волосистые, черные, усатые, лишенные элементарной женственности, обаяния. Например, она рассказывает, как одна из ее сестер – Лейла, «выдирала свои гренадерские усы и брови, занимавшие добрую треть лица» (стр.102). Да и сама героиня вечно страдала от этого недостатка, мечтая проснуться в одно прекрасное утро и увидеть себя блондинкой, как их немка-воспитательница фрейлен Анна – одна из редких светлых лиц.

Эти страдания героини, связанные с комплексом неполноценности, напоминают переживания андерсеновского Гадкого утенка, с той лишь разницей, что здесь среди гусей страдает не прекрасный Лебедь, а такой же гусь. Этими душераздирающими страданиями автор, по сути, подтверждает, что она – типичный представитель своей нации.

Хотя… я бы не сказал, что этого достаточно, чтобы мы почувствовали присутствие «азири» на страницах книги. Можно ли назвать представителем народа миллионера нувориша, просаживающего деньги за карточной игрой? Нельзя назвать народом и садовника, кучера или истопника хаммама. Вернее, это только часть народа.

Цельный образ народа «азири» начала прошлого века мы не увидим в книге, ибо его не видела и сама Банин. Можем только предположить, и коль скоро в предположениях мы будем пребывать беспрерывно, то, видимо, имеет смысл пропустить некоторые безоговорочные высказывания автора через сито недоверия. Допустим, когда она рассказывает, что в то время все были увлечены карточной игрой. Понятно, что это не было обычным занятием рабочих нефтепромыслов.

Или, например, можно ли приписать всему народу «азири» следующие строки автора, хотя сама Банин безоговорочно утверждает, что это почти общенациональная черта: «В Баку процветали два вида гомосексуализма – активный и пассивный… Первым, весьма почитаемым, занимались почти все мужчины, по крайней мере до женитьбы, и в каком-то смысле он считался чем-то весьма общественно-полезным занятием (подчеркнуто нами - А.Т.). Второй тип – наоборот, был уделом провинившихся юношей, которые удостаивались крайнего презрения. Для мужчины оскорбительным было слово «гётферан» (пидер). Но если он принадлежал уважаемому братству «ушахбазов», обвинять его было не в чем» (стр. 64).

Прискорбно, что Банин лишь мимоходом говорит об ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОЛЬЗЕ гомосексуализма, а то эти положения сегодня весьма пригодились бы гомосексуалистам, борющимся за свои права. К сожалению, недавно ханум почила в Бозе, иначе члены «уважаемого братства» наладили бы с ней связи и попросили бы ее «с этого места поподробнее». А мы, уважаемый читатель, имеем ли мы право утверждать, что упомянутое «занятие» может так увлечь всю мужскую половину какой-либо нации? Лично я сомневаюсь, однако Банин настаивает, приводя все более убедительные примеры. К примеру, кем хотел бы стать, о чем может мечтать тринадцати-четырнадцатилетний отрок – летчиком, врачом, спортсменом?.. Трудно сказать. А Банин хочет убедить нас в том, что в этом вопросе для ее обожаемых чудовищ асада-али не было проблем. «Я стану ушахбазом», - твердо и ничтоже сумняшеся отвечает Асад.

Кстати, сами они этим «делом» начали заниматься уже в детстве, и одним из первых объектов стал будущий муж их родной сестры Селим. Иными словами, прежде чем жениться на их сестре, парень «вступает в брак» с ее братьями (стр. 175-176). По всей видимости, тандем асад-али достиг ощутимых результатов, в противном случае сведущий в таких делах дядя Сулейман не метал бы громы и молнии. «Все мы в молодости грешили… но пытаться соблазнить Селима – жениха вашей сестры!!!» (стр. 176).

Мы не склонны думать, что именно эти и подобные воспоминания связывают автора с родной землей и народом. В таком случае – что же связывает? Религия? Трудно утверждать, что она без всякого почтения относится к исламу, скорее она безразлична к нему. «Из Корана я знала всего лишь короткий стих», - пишет она (стр. 24). Религиозные праздники она вспоминает просто как повод повеселиться и, наконец, самые тяжкие воспоминания у нее остались о специальной школе для девочек-мусульманок, где наша героиня имела несчастье провести несколько недель – под надзором жестокой учительницы с монголоидным лицом, из Казани.

А может, эта связь – культура? Песни «азири»? Литература?.. Ни в одной строчке на трестах шестидесяти страницах мне не попалось имя какого-нибудь писателя «азири», художника или музыканта. Зато я наткнулся на такие строки об исполнителях мугамов и баяти: «Местные песни внушали мне ужас, и когда я видела, как певец подносит ладонь к щеке (жест, предшествущий песне), я тут же убегала» (стр. 63).

Родина (если только такое понятие существовало для нее) для Банин – это роскошный особняк в Баку и дача, местонахождение которой мы так и не выяснили. Да и сама Банин не имеет внятного представления о своей земле. Для нее родина – не история (хотя бы придуманная, украденная у соседей), не география, не религия, не культура, не чисто человеческие, дружеские и родственные связи… а всего лишь райское мгновение в этой преходящей жизни, миг, который она прожила давно и который исчез безвозвратно. Словом – потерянный рай по Банин. И после всего этого этот человек без забот и без родины (не в том смысле, что она далека от родины, а в том, что нет родины в ее душе) вдруг начинает разглагольствовать о том, кому может принадлежать Арцах. И не случайно, что советизацию Азербайджана Банин считает «концом света» (стр.40). <br class="pg"> <br class="pg">И это не метафора. Это абсолютная истина. И действительно, кончилась разгульная, беззаботная и бесплодная жизнь. Жизнь, которая не дала ни единого ростка духовности, даже если она играла Баха и ночью втайне читала Мопассана. Должен был настать конец этому искусственному, неестественному миру. Рано или поздно должно было произойти изгнание из рая.

Трудно сказать, каким жильцом стала в новом мире Банин. Статья Эльчина и эпизод переписки с Буниным почти ни о чем не говорят, как до сих пор ни о чем не говорит список произведений того же автора, помещенный в конце книги. Это девять произведений, среди которых есть книга под названием «Парижские дни». Возможно, Банин в какой-то мере свыклась с новой обстановкой. Париж всеяден, каждому там найдется уголок. Но тот факт, что Банин не теряла ни родины, ни культуры, для меня очевиден. Она потеряла всего лишь свою долю несметного богатства своего отца.

Не думаю также, что эту книгу можно было бы принять как жесткую самокритику писателя-патриота, у которого болит душа за народ, каковыми были Патканян, Сундукян, Раффи, Паронян, Отян, Шахнур. Это не боль, не возмущение настоящего хозяина дома. Банин была владелицей дома, даже нескольких домов, но хозяйкой – никогда. Она просто недовольна Аллахом, что родилась «азири». Вот и вся тревога[5].

***

Я понимаю, что книга Банин дает возможность представить наших соседей в самом неприглядном свете. Тем более что, как мы уже сказали, собственную нацию позорит она сама – женщина «азири». Очень легко поддаться такому искушению, особенно имея за плечами весомые причины, которых особенно много накопилось за последние 20 лет. Не говоря уже о том, что если бы такую книгу написал какой-нибудь армянский писатель (ну, представим на минуту), то вполне возможно, что наши соседи созвали бы научную конференцию по этому поводу. Ведь З.Буниатов и др., оказавшиеся на свалке истории, собирают компрометирующие факты об армянском народе. Тем не менее я бы не хотел сослужить своему народу медвежью услугу. Я бы не хотел, чтобы читатель моей статьи (возможно, и обсуждаемой книги) самодовольно потирал руки, злорадствовал и смотрел на соседей сверху. Эти размышления написаны не для того.

Библейская поговорка советует: прежде чем заметить соломинку в чужом глазу, заметь в собственном бревно. И хотя то, что находится в их глазу – вовсе не «соломинка», тем не менее займемся нашими бревнами, которых у нас накопилось много.

Есть и более серьезная причина.

Нельзя свою цивилизацию, какой бы она ни была – экономической ли, культурной ли, определять по чужим недостаткам. А злорадство, чувство собственного превосходства станут первыми шагами к такому определению. И это будет не только тупым самоудовлетворением низменных страстей, опасным самообманом, но и своего рода самоубийством. И потом, недостойное это занятие – собирать пороки ставшего ненавистным соседа на определенном историческом этапе и преподносить их миру. Это занятие, достойное политического импотента, это моральное сам

Изменено 4 сентября 2012 пользователем cameroon (история изменений)

[Ман]

Вот такое послание от одной бешеной диспутанки.

[Schvarc]

Секаса ей не хватает, наверно некому трахать эту бешеную дуру, вместо того, чтоб сидеть на скамейке и сексуальные волнения испытывать, эта тварь всем окружающим жизнь портила.

[RafaelP]

Добавьте новый пункт. Азербайджанец это "человек" который считает Сафарова героем.

[СолнЫчка]

А ей потому что обидно, что Рамилю дали героя, а ей нет, она первая начала громить армян, а ей **й на постном масле ...

апытна тааааа...

надо ильхаму написать, что живет мол в стране такая девочка, которая трахала армян еще со школьной скамьи и задолго - прозорливая была девочка.... )))) Надо бы из нее Рамилю Сафарову сделать - переименовать и наградить....

ПС. Надо же, только лет прошло, а помнит по именам .... видать сама вахует от себя )))

Я никого не трахала по голове, и то, не всех помню, а тут - нунадажи

[Vesmirumir]

чвахенак

[Делина]

Вот такое послание от одной бешеной диспутанки.

)))))я больше чем уверена, что ничего такого она не делала, выдает желаемое за действительное, видимо до сих пор у нее горит.

[Desperado Хайский]

Конечно, не делала. Иначе ее бы выкинули из окна прямо в Каспийское море - советская школа, как никак.

Бурные фантазии в духе Фрейда и маркиза Де Сада :rolleyes:

[Sagittari]

Вот такое послание от одной бешеной диспутанки.

[Aleks101]

)))))я больше чем уверена, что ничего такого она не делала, выдает желаемое за действительное, видимо до сих пор у нее горит.

[Nelsjan]

Она не знает , что не должна говорить что ненависть и неприязнь текла в нашей крови ))))

Ее не предупредили наверно . Ведь по легенде раньще не было у них ненависти к армянам :laugh: :laugh:

[Арарат]

Ну и к какой категории из вариантов голосования в этой теме вы её причислите? :rolleyes: