Перейти к публикации

13 ЯНВАРЯ 1990г. ПОГРОМЫ АРМЯН в Баку


Dedo

Рекомендованные сообщения

Воспоминания Карена Арутюняна об армянских погромах в г. Баку в январе 1990-го года

Я родился 28 октября 1978 г. в г. Баку. Моя семья имела две квартиры. Одна находилась на “8 километре”, другая на Разина: ул. Кирова дом 7 квартира 48. До сих пор помню индекс - (370040), и телефон - 25-10-75. Двор у нас был многонациональный, кого только не было: азербайджанцы, армяне (они почти все вовремя уехали), немцы, русские, евреи, лезгины и др. Одним словом город был многонациональным. Я до Сумгаитских событий и не знал, какой я нации. Нация тогда не имела значения. Ничто не предвещало этих событий. До последнего моя семья верила в Партию. Не буду говорить о предпосылках, они и так всем известны.

Для моей семьи все началось 1-го декабря 1989 г. В этот день моего отца уволили с работы из-за армянской национальности. Он выехал в Россию в поисках работы с семейным общежитием для нас. Но увы, ничего не найдя, в том же месяце вернулся обратно.

13-го января 1990 г. в субботу я был в школе. Тогда мы учились по субботам. Жизнь шла по привычке. Мой одноклассник азербайджанец (не помню его имени) сказал мне в тот день, что завтра (т.е. 14-го января) начнется война между армянами и азербайджанцами. Я тогда не понял о чем речь. Через несколько часов я все осознал.

Приблизительно в 22 часа 13-го января 1990 г. (в это время по телевизору шел фильм “Донки Ход” грузинской постановки) к нам в дверь постучали неизвестные люди. Они сказали, что хотят купить нашу квартиру. Мы объяснили, что квартира не продается. Несколько раз они из-за двери требовали открыть дверь. Мы не открывали. И тут началось. Они начали ломать нашу дверь. Как назло, в парадной у нас стоял мангал. Им они и воспользовались. Благо, что наша дверь была обита железом. Телефонный кабель они вовремя отрезали. Кое-как, криками, мы вызвали милицию. Никто из соседей даже не вмешался. Я уже не помню, что тогда милиция сказала. Ну, приехали они, посидели немного и уехали. После их отъезда, отец меня и сестру через балкон по доске для глаженья переправил к русским соседям. С того момента я слабо, что помню. Родители рассказывали, что еще дважды нам ломали дверь, дважды приезжала милиция. Отец к двери подвинул диван. Наша дверь открывалась внутрь. Азербайджанцы сказали, что “завтра вы увидите что мы с вами сделаем”. Ночью к нам (к родителям) спустился сосед азербайджанец с ножом, типа охранять нас. (Нам он зла не желал. Он был анашистом. Ему было лет 35. Несколько раз сидел в тюрьме). Родители передали ему на хранения некоторые ценные книги и что-то еще. Не знаю, что было дальше, но утром 14-го января за нами зашел отец, мы быстро вышли и пошли к дороге. Единственное, что я заметил - это разбитое наше окно. Нас ждало такси. Мы ехали в центр Баку. Там у мамы жила подруга, еврейка горская. Как я понял, такси две ходки сделало. В первую вывезли бабушку с некоторыми вещами первой необходимости, а потом за нами заехали. Таксист был лезгином, к нам нормально относился. Он сам был обижен на азербайджанцев.

14-го января мы провели у маминой подруги еврейки. С двух часов дня все началось. Начались повальные армянские погромы. Мамина подруга выходила в город, и она рассказывала, что армян на улицах убивали. Мы сидели очень тихо, что бы соседи ни донесли. А на следующий день начался ужас.

15-го января мы выехали в город на вокзал с целью уехать. Поездов не было. Моя семья состояла из пяти человек. Не помню, как доехали до вокзала. У нас было несколько сумок с вещами первой необходимости. Я с отцом переносил вещи на вокзал с привокзальной площади. Мы не могли “толпой ходить”. Могло вызвать подозрение. Мама и сестра остались на вокзале. Когда я с отцом пошел за бабушкой, мы ее не нашли. Мама сказала отцу, чтобы он оставался с сестрой, а я с мамой пошел ее искать. Мужчин армян убивали. Но мы ее опять не нашли. (Как потом выяснилось, ее азербайджанцы забрали в кинотеатр “Шафаг”. Это был “отстойник” для армян. У бабушки отобрали все ценное, даже выбили зубы с золотыми коронками, а затем отправили на паромный причал.). Когда мы явились на вокзал, мы не нашли отца с сестрой. Милиция сказала, что они отлавливают армян и переправляют на паромный причал. Нас вывели на вокзальную площадь, там ждал автобус (деревенского типа, на базе “Газ”-а). В автобус нас сажали азербайджанские строители и русские солдаты. Помню, что они занавесили все окна. Когда мы ехали, я видел страшную картину. С дворов на грузовиках вывозили избитых армян, а вокруг стояли азербайджанцы и что-то выкрикивали. На паромном причале мы не нашли ни бабушку, ни отца с сестрой. Мама решила, что они могли вернуться к ее подруги. Мы кое-как добрались до нее. Но там их не оказалось. (Как потом мы узнали, они были в “отстойнике”, бабушка 15-го января была на пароме перевезена в Красноводск, а отец с сестрой 16-го). Мама позвонила своему завучу азербайджанцу (она работала в музыкальной школе), что бы он дал бы немного денег. У нас было всего лишь 2 копейки.

16-го января мы встретились. Помню, что азербайджанцы у всех мужчин проверяли документы. Он дал кое-какие деньги и проводил нас в какой-то “отстойник”. (Впоследствии мы узнали, что его свои же азербайджанцы убили). Кажется, это был дворец офицеров. Там были русские военные и пушка. Затем за нами заехал автобус ПАЗ и повез нас на паромный причал. Это был ужас. Разбитые, избитые армяне. В основном были дети, старики и женщины. Армян мужчин убивали. Последнее что я видел в Баку - это дом Правительства и памятник “26 Бакинским комиссарам”. Нас несколько часов продержали в автобусе, затем автобус пропустили на причал. Я впервые увидел солдат в черной форме и с щитами. Для меня это было в диковинку. Вечер был холодный, до утра нас держали на причале, дул холодный ветер. Вечером помню, азербайджанцы подвезли хлебную машину. Всем раздавали булки и воду. И вот рано утром подали паром. Солдаты оцепили причал. Люди рвались на паром, азербайджанцы за оцеплением что-то орали. Я стоял лицом к лицу со щитом солдата. Затем нас начали запускать на паром. Нам еще повезло. Мы ехали в салоне. А некоторые в машинном отделении. Нам рассказывали, что первый паром был потоплен азербайджанцами, благо он был пустой. Паром, на котором ехали отец с сестрой азербайджанцы хотели потопить, но с Красноводска вылетел не то самолет, не то вертолет и потопил азербайджанский катер. Я помню, мы вышли на палубу. Мне стало страшно. Был шторм, а может мне так показалось, ведь я впервые выходил в открытое море. На пароме была волейбольная сетка. Не помню, сколько мы плыли.

18-го января, кажется утром, мы прибыли в Красноводск. Нас подвели к одному дому. Стояла толпа. Там нам выдали “Листок Беженца”. До сих пор его храню. Никак не могу понять, когда их успели напечатать. Затем нас туркмены накормили рисом, а потом нас всех разделили. Кто хотел ехать в Москву, тех отправляли поездом, а тех, кто хотел ехать в Ереван - отвозили в аэропорт. Когда я сел в самолет я сразу заснул, а проснулся от посадки.

Вот такая история моей жизни. Благо мы все нашлись. Отец нас ждал в аэропорту “Звартноц”, там нас кормили булками и чаем. Мы все остановились у родственников. Так я стал беженцем. Конечно, я всех подробностей не помню. Может это и к счастью. Обидно, что об этих событиях мало кто говорит.

Арутюнян Карен Сергеевич

Москва. Январь 2005 г

Есть люди в которых живет Бог, есть люди в которых живет дьявол, а есть люди в которых живут только глисты.

Фаина Раневская
 

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • Ответы 160
  • Создано
  • Последний ответ

Лучшие авторы в этой теме

Проникающее ранение

Анатолий Головков

Нам выпало жить в немилосердное время. Когда-нибудь перед нами откроется полная панорама трагедии в Закавказье. Еще будет рассказано о том, как от искры в Нагорном Карабахе взметнулось пламя беды. Мы еще содрогнемся от подробностей погромов армян в столице Азербайджана, когда заговорят документы, — резни, устроенной молодчиками, выдававшими себя за Народный фронт. Еще станет известно, как и почему ситуация вышла из-под контроля... Еще мы прочтем о том, как бывший первый секретарь ЦК компартии республики будто нарочно выжидал в дни, когда каждая минута множила число жертв... Еще узнаем на каком-нибудь очередном Съезде народных депутатов подробности осады города войсками... Нам еще доложит очередной генерал, кто отдал приказ о срочном призыве резервистов, как Советская Армия и граждане СССР стреляли друг в друга на улицах столицы Азербайджана... И, хочется верить: наступит день суда, открытого, гласного, когда поведают нам всем, гражданам этой не знающей покоя страны, как одно преступление, словно по цепной реакции, рождает десятки других...

В начале января бакинских армян предупреждали: убирайтесь, иначе будет худо. Однако еще в декабре прошлого года Всесоюзный совет общественных организаций беженцев-армян из Азербайджанской ССР писал в адрес второго Съезда народных депутатов о том, что ситуация требует «...немедленно восстановить правопорядок в Азербайджанской ССР и безопасность проживающего в республике армянского населения и лиц других национальностей, ввести дополнительный контингент воинских частей и подразделений МВД». Думается, Политбюро ЦК КПСС, правительство располагали и другой исчерпывающей информацией о надвигающейся угрозе. Но радикальных мер не приняли.

Связи с Баку долго не было, а потом вдруг в редакции отчаянно зазвонили телефоны. Застучал телетайп с сообщениями, похожими на сигнал бедствия из штормового океана. Нас, журналистов «Огонька», возмущенно спрашивали из Еревана и Баку: «Почему нет правдивой информации о событиях в Азербайджане? Что требуется телевидению, чтобы передать подробные репортажи, разве не хватает видеокамер и самолетов? Почему никто, кроме западных радиостанций, не сообщает, что в Баку продолжаются бои?» И люди за тысячи километров, рискуя жизнью, выносили на балкон телефонные аппараты — сквозь помехи доносились взрывы, автоматные очереди. Сжималось от беспомощности сердце...

А потом мы увидели беженцев.

Как только заработала паромная переправа в Красноводске, они хлынули в Москву тысячами, заполнили вокзалы и аэропорты. Старухи, о руки которых расисты гасили сигареты, полураздетые дети в домашних тапочках, женщины и мужчины с потухшими от горя глазами. Мы видели армян, которые оказались виноватыми лишь в том, что рождены армянами, и азербайджанцев, которых изгнали лишь за то, что мать, отец, жена или муж другой национальности...

Вот их голоса, записанные на диктофон. Наберитесь мужества, послушайте...

Артем Александрович Данилян, 81 год:

— Я из Баку. Пятьдесят шесть лет своей жизни работал, воевал на фронте. Когда нам стали угрожать, я, дочь и две внучки неделю жили в подвале. Потом пришли военные и забрали нас. Армян там, наверное, уже не осталось. Может быть, некоторые еще прячутся...

Леонид Алтунян:

— 16 января к нам пришел участковый, майор милиции, вместе с человеком, который назвался представителем Народного фронта. Сказали: «Покидайте квартиру, иначе вас будут убивать». Мы подчинились — все-таки официальные лица. Неделю нас продержали в запертом помещении. Жену отпустили, поскольку она русская. Меня с отцом и других — там было человек двадцать — избивали несколько раз в день... Только потом под охраной солдат переправили в Москву.

Дмитрий Сергеевич Папику, 48 лет:

— Я видел все с самого начала. Видел, как поджигали машины с инвалидами, громили инвалидные коляски, выбрасывали из окон имущество, хватали людей на улицах... Меня взяли 13 января как заложника, несколько дней держали в комнате, кажется, метров десять квадратных, где нас было около сорока человек. Мучали каждые полчаса, пытали, избивали. Меня били коваными ботинками, заставляли мыть туалеты. Слава Богу, что вырвались...

Рауф Али-оглы Алискеров:

— Я азербайджанец, но мать — армянка. Нас тоже выселили, когда я был на работе. Они забрали все деньги и били мою мать. Об этом она рассказала, когда я ее нашел. Меня тоже стали избивать, приговаривая: «Откажись от матери, иначе ты не тот человек...» Все они были с ножами. Спасибо солдатам, которые охраняли нас на пароме и дали еды...

...Голоса этих людей прозвучали на Курском вокзале Москвы 22 января 1990 года. На магнитофонной пленке — десятки рассказов очевидцев, и подавляющее большинство из них не «чистые» армяне и не «чистые» азербайджанцы, немало и русских. Чем же провинились эти обездоленные люди перед землей, где родились, работали, жили, язык которой знали не хуже родного? Убежден: в средневековом разбое, учиненном головорезами, нельзя обвинять весь азербайджанский народ, преследовать целые народы могла только сталинская клика. Многие азербайджанцы прятали своих соседей-армян так же, как в июне прошлого года некоторые узбеки- турок-месхетинцев.

Несколько десятилетий эксплуатировали нашу веру и при помощи насилия, страха удерживали «Союз нерушимый республик свободных». Сколько еще песен было сложено о «братской дружбе», сколько бумаги переведено зря! Новая федерация не создана. Старую — пытаются удержать силой оружия ради сохранения прежних порядков.

Как бы там ни было, колокол пробил, кровь пролилась; месть принесет лишь новые бессмысленные жертвы.

Надо остановиться! Никакая национальная или державная идея не может оправдать гибель сограждан в мирные годы. Никогда еще кровавая вендетта никому не приносила благополучия и покоя.

Ни один народ земли не был счастлив за счет чужого горя.

Предав наших мертвых земле с честью и достоинством, подумаем о живых... Тысячи беженцев хлынули за пределы Азербайджана, в том числе и русские, в основном из семей военных. Все наши газетные и телеразговоры о милосердии останутся пустым звуком, если не позаботиться о людях, которые надолго, если не навсегда утратили кров на родине, потеряли родных.

Межнациональная война в Закавказье, которая продолжается за пределами Баку, еще не вполне осознана как национальное бедствие. Российские города, в том числе и Москва, оказались не готовы принять и обогреть изгнанных армян, азербайджанцев, русских, позаботиться о детях и стариках, беспомощных, больных, без денег и документов. Это не только те, кто пострадал от погромов, от стычек на горных перевалах и штурма бакинских улиц, — все наше общество, которое мы перестраиваем с таким трудом, получило проникающее ранение, и рубцы этой немыслимой войны еще долго будут мучить людей.

Ничто живое не подлежит убийству.

Но только один вопрос не дает покоя, хочется спросить всех вас и самого себя: что же со всеми нами случилось?

"ОГОНЕК", № 6, 1990

Есть люди в которых живет Бог, есть люди в которых живет дьявол, а есть люди в которых живут только глисты.

Фаина Раневская
 

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

В шаге от погромной смерти (свидетельство выжившего бакинца)

Вильям Русян

Те, которые не смогли вырваться из лап озверевшей толпы, уже никогда ничего не расскажут. А те, кому удалось выжить, они скажут главное: кто-то помог. Иногда их, помогавших, было несколько человек, и эти несколько звеньев помощи должны были еще соединиться со случаем, с уступкой судьбы, с удачей, если только слово удача можно применять по отношению к жертве погрома. И тогда ты остаешься в живых, с искалеченной душой и телом. Но так уж устроен человек, что лица тех, кто убивал, расплываются в едином образе, бесформенном, злобном, яростном, а лица друзей всегда вспоминаешь так, как будто видишь их рядом с собой...

В Баку я жил на проспекте Ленина 32, угол 1-ой Свердловской. В 1950 г. окончил Институт народного хозяйства. Работал в Министерстве финансов Азербайджана, затем ушел на производство. В 1987 г. по рекомендации моего хорошего товарища Фикрета Шарифова меня взяли на ткацкую фабрику города Сумгаита. Фабрику эту уже собирались было закрывать, мне удалось провести несколько удачных преобразований. Фабрика "задышала", мое положение упрочилось, начальник был доволен, у меня сложились очень хорошие отношения с сослуживцами.

Первое предупреждение

Второе предупреждение

Отъезд и возвращение

В гуще погрома

В больнице

Вмешательство друзей

Бегство из больницы

Спасительный вылет

Первое предупреждение

В самый разгар сумгаитских погромов, ничего не подозревая (в Баку никакой информации о погромах не было), я из Баку на своих "Жигулях" направился, как всегда, на работу в Сумгаит. По дороге с удивлением наблюдал танки - вроде бы здесь они не частые гости. В Сумгаите и вовсе: стрельба, горящий автобус, лежат мертвые люди. Казалось бы, реакция любого нормального человека должна быть совершенно однозначной -побыстрее уехать отсюда. Но я поехал на фабрику! Не могу сказать почему. И мысли не было о том, что мне что-то может угрожать. Начальник, увидев меня, пришел в ужас: "Ты что, не знаешь, всех армян убивают?" Спрашиваю: "За что?" "Не знаю, - отвечает он, - я сейчас дам тебе трех вооруженных ребят, проводят тебя до Баку". Надо сказать, что в Сумгаите и в советское время оружие не было редкостью. Случались и убийства, но, как правило, из-за денег, а не по национальному признаку.

Один из сопровождавших сел за руль, я разместился сзади между двумя вооруженными парнями. До Баку доехали нормально, без происшествий. Начальник настоял, чтобы из соображений безопасности я две недели не приезжал на работу и вообще в смутное время меньше появлялся на улице. Чтобы поддержать меня, он со своим шофером даже присылал мне домой продукты. Это была, конечно, больше моральная поддержка, ведь в деньгах я не нуждался. Я не был бедным человеком. Позже выяснилось, что мои друзья лучше осознавали грозящую мне опасность, чем я сам. Где-то через пару недель начальник позвонил и сообщил, что в Сумгаите вроде все успокоилось, можно приступать к работе.

В этот раз судьба меня пощадила. Появившись в Сумгаите в разгар погромов, я уехал невредимым. И, если говорить честно, особых выводов не сделал. Мои друзья-азербайджанцы относились ко мне по-прежнему хорошо, и это меня успокаивало. О том, что завтра мне могут встретиться другие, незнакомые, для которых я буду не товарищ и друг, а враг-армянин, я не думал. Да разве я один!

Второе предупреждение

Следующее предупреждение я получил в Баку примерно через полтора года после сумгаитских погромов. Я ехал трамваем 14-го маршрута из Завокзального района к 1-ой Свердловской, когда в вагон ворвалась толпа азербайджанцев с палками, человек пятнадцать, и набросилась на армян. Я был жестоко избит. Весь в крови, я бросился к 8-му отделению милиции, находившемуся недалеко от 1-ой Свердловской улицы. Это было время, когда государственная машина СССР еще функционировала. Если движущийся трамвай был "свободной территорией погрома", то милиция - тогда это был все же государственный орган. Сразу же вызвали скорую, мне сделали перевязку. Некоторое время, пока не зажили раны, я отлеживался дома.

Хотя после этого происшествия я и принял окончательное решение уехать из Баку, но, как показало дальнейшее, некоторые иллюзии у меня все же сохранились, и они, эти иллюзии, стали позже причиной самых страшных событий в моей жизни. После жестокого избиения первая мысль была, конечно, о сыне - выпускнике бакинского Политехнического института. Сын уехал из Баку в Ереван, оттуда в Москву, затем попросил убежище в США, где и остался. Я же не мог представить себе, что буду жить в другой стране. Такие ощущения были типичны для большинства бакинских армян старшего и среднего возраста.

Отъезд и возвращение

Я уехал к дочери, которая жила в Москве. В Баку я был обеспеченным человеком, имел хорошую квартиру, отличную дачу, положение. Теперь я стал просто беженцем. Родной город - это не просто место жизни, а круг друзей, знакомых, твой мир, твое будущее. И дом - это не просто помещение. Это часть человека, и каждая вещь в твоем доме имеет свое место и свой смысл. И вот так, сразу, все оборвать - не приведи Бог никому пережить это. Но настоящее испытание ждало меня еще впереди.

У меня оставались дела в Баку, и я решил на несколько дней съездить туда. То ли официальная пропаганда ("положение постепенно нормализуется"), то ли большое число друзей в Баку придавало мне уверенности,- трудно сказать, что притупило обыкновенный инстинкт самосохранения. Двенадцатого января, в самый канун последнего акта армянской трагедии в Баку, я прилетел туда на самолете. Добрался до дому, созвонился и встретился с друзьями. Решил пару своих дел.

13 января в 6 часов вечера я заглянул в сберкассу неподалеку от моего дома. Мне сказали, чтобы пришел завтра - сегодня, мол, денег не выдают. Позже я понял, что информация о погромах давно распространилась среди "нужных людей", и судьба армянских вкладов уже была решена. Нельзя было допустить "рассеивания" армянских денег. Но в тот момент об этом я и не подумал.

В гуще погрома

Я был недалеко от проспекта Ленина, когда увидел огромную толпу азербайджанцев, которая спускалась к Дому Правительства. Несколько десятков человек бросились ко мне. Начали избивать. Они грубо отталкивали друг друга, каждый хотел иметь меня своей добычей. Кто-то ударил меня железной трубой по голове - у меня и сейчас нет кусочка черепа. Чем-то твердым ударили по левому глазу, рассеклась бровь, кровь залила глаза. Кто-то пырнул ножом в бок. Кровь била струёй. Один держал меня за куртку, чтобы я не вырывался, другие били. Когда речь идет о жизни и смерти - мелочей не бывает. У меня была импортная куртка, не на пуговицах, а на кнопках. Я был крупным, крепким человеком: мой рост 183 см, весил я тогда 120 кг. Одним рывком я расстегнул куртку и буквально выскользнул из нее и пиджака, которые остались в руках погромщика. Сам же в сутолке бросился во двор. За мной ринулось с десяток человек. Но, по-видимому, это были не местные. Они не знали, что двор сквозной, имеет выход на проспект Ленина.

Я выбежал прямо к 8-му отделению милиции, где стоял страж порядка, безучастно наблюдавший за происходящим. Активисты народного фронта Азербайджана уже контролировали работу органов МВД. Я понимаю, что сегодня кто-то может даже усмехнуться словам, с которыми я бросился к милиционеру: "Я еврей, меня приняли за армянина". Но для меня это был единственный шанс спастись. "Сегодня все может случиться", - сочувственно ответил милиционер, затолкнул меня в подъезд и захлопнул дверь. К нему подскочили несколько человек из толпы, не видел ли он армянина. "Никаких армян здесь нет - отрезал милиционер. В это время в нескольких шагах от подъезда толпа нашла новую жертву. Через щелочку в двери я видел, как десятки ног топтали человека. Погромщики, подошедшие к милиционеру, забыв обо мне, ринулись к очередной жертве.

Оставшись один, милиционер быстро вошел в подъезд, спрашивает: "Ты жив?" Говорю: "Да". "Сейчас я вызову скорую, - продолжает милиционер. - Когда приедет машина, я на секунду открою дверь подъезда. Ты должен успеть сразу прыгнуть в машину". Сказав это, он поспешно вышел на улицу. В спасительной цепочке -после выскальзывания из куртки и сквозного бакинского двора - этот незнакомый милиционер был третьим звеном.

Через некоторое время приехала скорая, водитель открыл заднюю дверь, милиционер рывком распахнул дверь подъезда, и я буквально одним прыжком (до сих пор удивляюсь, как у меня, раненого человека, хватило сил на такой рывок) влетел в машину. Водитель, прямо с открытой задней дверью (каждая секунда могла стать роковой), рванул с места и поехал против движения. Водитель был азербайджанец. "Это звери", - сказал он о толпе. Говорю об этом, чтобы подчеркнуть истину, которую я хорошо понял: кто был человеком, тот остался человеком и во время погромов. Я истекал кровью - главным образом из ран на голове и в боку. За время езды я обдумал, как назвать себя. Ясно, что армянскую фамилию указать я не мог. Но совсем чужую называть не хотел. Удивительно, но меня не столько страшила смерть, сколько то, что я могу умереть безымянным. Эта мысль была ужасна. Я решил сохранить сходство с моей действительной фамилией, чтобы те, кто знает меня, могли догадаться, о ком идет речь на самом деле. Это решение, как выяснилось позже, было еще одним, может быть, решающим звеном в цепочке моего выживания.

В больнице

Быстро доехали до больницы им. Семашко. Первый вопрос в приемном покое: "Кто ты по национальности?". Говорю: "Еврей. Русман Вильям Леонтьевич" (так я переделал свое имя "Русян Вильям Левонович"). Смотрят недоверчиво. "Хорошо, приведите врача-еврея. Пусть они поговорят по-еврейски". Я немного воспрял духом. Дело в том, что я знаю немецкий язык. "Евреи -умный народ, - с надеждой думал я. -Если я немного намекну по-немецки, он сразу же поймет ситуацию, поддержит меня". Вернулась санитарка, посланная за евреем: "Все евреи разбежались по домам" (речь шла о европейских евреях, говоривших на идиш). "Хорошо, выясним завтра, ведь утром они придут на работу", - решает пославшая ее женщина.

С меня сняли всю окровавленную одежду, никакой новой не дали. Я остался в трусах, босиком. И здесь произошла та случайность, на которые так горазда судьба. Мое лицо было кровавым месивом, и я до сих пор не могу понять, как одна из медсестер все же смогла опознать меня.

" Бу эрмяниди" (это армянин), - с ненавистью крикнула она. Лицо этой женщины также показалось мне знакомым, хотя я никак не мог припомнить, где мы с ней встречались. Я стал доказывать, что я еврей, что она ошибается.

Поскольку мое еврейское происхождение все же не исключалось, несмотря на протесты медсестры, меня направили в хирургическое отделение. Хирургом был горский еврей, который сразу же занялся ранами на голове. В этот момент врывается неугомонная медсестра: "Это армянин, не надо делать ему перевязку". Хирург отвечает:

" Кого присылать ко мне - это не мое, а ваше дело. Но если человек уже попал сюда, - будь это хоть африканец, - я сделаю все, что надо".

" Главное - обработать голову, - сказал он мне, - рану в боку я уже не успею обработать, видишь, сколько людей". Кругом была страшная картина: окровавленные, обезумевшие от боли люди, стоны, крики. Хирург наложил мне 6 швов на черепные раны и 3 шва на рану над левым глазом. Я с благодарностью вспоминаю о нем -без него бы я, конечно, не выжил. Бывшие бакинцы хорошо знают, что бакинские армяне всегда имели отличные отношения как с европейскими, так и с горскими евреями -очень своеобразным, трудолюбивым народом, говорящем на диалекте персидского языка.

Я прошел в палату. Медсестра сумела заронить в медработников сомнение. Никто ко мне не подходил. Кровь из ножевой раны в боку текла не переставая. Вся моя постель была в крови. Я уже не верил в спасение.

Вмешательство друзей

И здесь - новый поворот судьбы. В Баку я летел вместе со своим товарищем Аликом - армянином, который был похож на типичного азербайджанца. Внешность делала его практически неуязвимым в этой ситуации. В самолете мы договорились встретиться вечером 13-го января, и когда я не пришел на встречу, он забеспокоился и на следующий день отправился к моему другу-азербайджанцу, который заведовал отделением в больнице. Я назову его Гасановичем. Даже сегодня я боюсь назвать подлинную фамилию этого достойного человека: ведь он, рискуя собственной жизнью, помог армянину.

Алик с Гасановичем решили начать с морга. Позже Алик рассказал мне, что не только в морге, но и около него штабелями лежали трупы. Пытаться кого-то опознать среди них было немыслимо. Гасанович предложил Алику посмотреть все же журнал поступлений пострадавших: может быть, я только ранен. И здесь он наткнулся на запись "Русман Вильям Леонтьевич". Конечно же, он сразу догадался.

Через щель двери я увидел Алика и Гасановича. Они подошли к моей кровати, но меня не узнали. Я сказал: "Это я, Вилли". Говорю: "Помоги". "Я потому и пришел", - отвечает Гасанович. Я продолжаю: "У меня кровь шла всю ночь". Мой друг был человеком выдержанным, интеллигентным. Но когда он увидел ножевую рану, узнал, что ко мне за ночь так никто и не подошел, а постель залита кровью, он пришел в ярость: "Я их маму.." Бакинцы знают: русский мат в городе имел специфические формы выражения. Бросился за ватой. Я лежу в одних трусах - зима, холод. Гасанович вернулся, осмотрел рану, говорит: "Твое счастье. Если бы всего на несколько миллиметров правее, были бы задеты почки. Тогда бы тебе не выжить". Я опять подумал о судьбе. В тот страшный момент, когда меня избивала многорукая толпа погромщиков, каждый отталкивал другого, стремясь лично принять участие в расправе. И как знать, может быть, тот, кто оттеснил остальных, желая сам нанести удар, случайно и подарил мне эти несколько миллиметров. Сделав перевязку, Гасанович ушел выяснить обстановку.

Встревоженный, возвращается через некоторое время: "Медсестра ходит по всей больнице, говорит, что в палате лежит армянин. Представители народного фронта теперь знают о тебе. Один уже заявил, что, если ты действительно армянин, тебя надо убить." И продолжает: "Здесь тебя обязательно убьют. Я говорил с доктором Юнусом Мамедьяровым, повезу тебя к нему. Взял бы к себе, но у меня уже есть одна армянская семья". Я говорю: "Хорошо, но я гол". Гасанович отправился вызволять мою одежду, но быстро вернулся: "Окровавленную одежду не отдают. Боятся, что повезешь в Москву и станешь предъявлять как свидетельство погромов. С трудом удалось отвоевать твои туфли 44-го размера".

Бегство из больницы

Алик дал мне плащ. Так, в плаще на голое тело, в туфлях на босу ногу, обессиленный от потери крови, от всей этой немыслимой обстановки, стонов, криков несчастных людей, я отправляюсь со своими друзьями.

Гасанович говорит: "Выходите с Аликом через задний ход. Я подгоню машину. Ложись на заднее сиденье. Алик пусть садится спереди".

Удачно выбрались из больницы и подъехали прямо к дому Юнуса. Тот встретил нас в большом беспокойстве: дом в течение последних часов обшаривали погромщики в поисках спрятавшихся армян. Юнус провел меня в одну из своих комнат, а дверь в нее занавесил большим ковром, так что посторонний и не догадался бы, что здесь вообще есть еще одна комната. Предусмотрительность Юнуса я оценил, когда через некоторое время опять пришли охотники за армянами. Юнус твердо ответил: "У меня нет никаких армян". Ковер же полностью скрывал дверь в комнату, где находился я, ожидая своей участи. Все обошлось.

Юнус, который был хирургом, сказал, что утром сделает мне перевязку. Гасанович возразил: "Приеду утром, сам сделаю. Разве тебе, с твоими железными пальцами, можно что-то доверять". Гасанович был детский врач и перевязку делал очень деликатно. Так, подшучивая друг над другом, а может быть, и скрывая, за шутками свое беспокойство, друзья расстались.

Утром Гасанович, как и обещал, пришел, но, Боже мой, в каком состоянии! Его лицо не так уж сильно отличалось от моего. Медсестра! Эта жестокая, бесчеловечная, кровожадная медсестра!

Она сообщила в народный фронт, что Гасанович сделал перевязку армянину и увез его из больницы. Человек двадцать с яростью охотников, упустивших добычу, ворвались в его кабинет, избили, ударили телефоном по голове, бросили в него стул -к счастью, стул не попал в голову.

Гасанович приходил каждый день, делал перевязку. У меня был крепкий организм, раны затягивались, я почувствовал себя лучше. Надо было уезжать.

Спасительный вылет

Когда толпа избивала меня и я выскользнул из куртки и пиджака, все мои документы остались в пиджаке. Юнус пошел к заместителю начальника гражданской авиации Азербайджана, с которым был в приятельских отношениях. Раскрылся: друга, армянина, надо без документов переправить в Москву. Тот задумался, риск был немалый. Когда узнал, что речь идет обо мне, обещал помочь, лично приехать на машине рано утром: мы хорошо знали друг друга. Я считал неудобным заранее говорить Юнусу об этом. Каждый рисковал, помогая армянину, и прямой просьбой можно было поставить человека в щекотливое положение. Лучше было, если с просьбой обращался кто-то третий.

У меня - ни копейки денег. Юнус - небогатый человек. Дал мне, что мог, - 25 рублей. Ровно в 6 часов утра, как и обещал, подъехал заместитель начальника. Я выскакиваю и бросаюсь в машину. Поздоровались, он извиняется передо мной. Говорю: "Ты чего извиняешься, ты-то в чем виноват?"

По дороге народофронтовцы совместно с работниками милиции проверяют все машины. До аэропорта нас останавливают в 5 местах, но узнав машину высокопоставленного начальника, пропускают без проверки. В аэропорту, увидев какой-то самолет у взлетной полосы, заместитель начальника подъезжает прямо к нему. Просит позвать командира. И здесь -снова удача. Когда командир пришел, была шумная встреча, объятья: "Ты?!" Оказалось, что они учились вместе в летном училище. Этот самолет оказался в Баку случайно. Он летел из Краснодара, но по какой-то технической причине вынужден был сесть в Баку. Через двадцать минут самолет улетал в Москву. Мне освободили 1-ое место, командир распорядился накормить меня. Через некоторое время вылетели. В Москве командир подошел ко мне, извинился.

В аэропорту спрашиваю шофера такси, может ли он за 25 рублей довести до Профсоюзной улицы. Шофер соглашается. Приехал к дочери, позвонил. Вышла дочь, спрашивает: "Вам кого?" Не узнала! Месяца два я лечился в 1-ой Градской больнице. Вот и вся история моего спасения.

Что можно сказать в заключение?

Первое и самое главное: ни один из моих друзей меня не предал, и я горжусь тем, что у меня такие друзья.

Второе: мне помогли и незнакомые люди, сумевшие сохранить человеческий облик и в погромной ситуации.

Третье: человек полностью беззащитен перед государством. Государство может в любой момент организовать погром, смешать с пылью не только любого человека, но и любую группу людей, выделенную по национальному, религиозному, партийному или любому другому признаку.

Поэтому именно порядочностью государства должна измеряться подлинная безопасность личности или национального меньшинства. Хорошо, что у меня были друзья. А те, у кого их не было, кто не смог уйти от толпы организованных погромщиков, - разве не государство должно было обеспечить им право на жизнь?

И, наконец, последнее, может быть, самое горькое для бакинца: погромы в Баку не могли бы состояться без молчаливого согласия по крайней мере части азербайджанской интеллигенции. Это тоже истина, без честного восприятия которой никогда нельзя будет подвести черту под страшной, позорной реальностью армянских погромов в Азербайджане. А подвести такую черту надо. Два соседних народа должны смотреть не назад, а вперед. Месть и вражда могут только принести новые беды и армянам, и азербайджанцам. Разве мало того, что уже случилось?

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Заложники неизвестности

И. Афанасьев

Передо иной сидят женщины, разные — молодые и пожилые. Русские учителя. Беженцы! Их рассказы о случившемся с ними и их семьями в Баку в последнюю неделю нельзя слушать без содрогания.

Сегодня на улицах Баку стоят танки, дома одеты в черные траурные флаги.

— На многих домах надписи: «Русские — оккупанты!», «Русские — свиньи!». Моя мама приехала по распределению из Курска в глухое горное азербайджанское село учить ребятишек русскому языку. Это было тридцать лет назад. Теперь она пенсионерка. Я второй год работала в школе... Пришла неделю назад в школу, а в коридоре надпись: «Русские учителя, идите в уборщицы!». Я говорю: «Вы что, ребята?». А они в меня плюют... Я их азбуке учила. Теперь вот мы с мамой здесь. Родственников в России у нас нет. Денег нет, работы нет... Куда? Как? Ведь моя родина — Баку.

Женщины-учительницы, с которыми я беседовал в маленькой комнатке, то и дело утирали невольные слезы обиды.

— Я убежала с дочкой с одной сумкой, за три минуты. Жуткая обида! Я же не политик, я детей учила и не виновата в тех бедах, что были в республике. Я не видела на лозунгах Народного фронта фамилии Алиева. Зато Горбачева они представляли не в лучшем виде. Обидно, потому что я знаю этот народ, у меня там друзья, вся жизнь моя там.

Я не называю имен и фамилий этих женщин — они так просили. В Баку остались их родственники, мужья. Мало ли что...

— Экстремисты прекрасно организованы, чего не скажешь о местных властях. В конце прошлого года жилищные конторы по всему городу потребовали всех заполнить анкеты, якобы для получения талонов на продукты. В анкетах нужно было указать и национальность. Когда начались погромы, в руках экстремистов оказались точные адреса: где живут армяне, где русские, где смешанные семьи и т. д. Это была продуманная националистическая акция.

— За мной прибежал муж, велел мне и ребенку быстро одеваться. Муж у меня военный, но в этот день был в штатском. Я увидела, как он вынул пистолет и положил в карман. Сказал: «В метро идите впереди меня, чтобы я вас видел». В метро русских почти не было. На нас оглядывались, лица у всех напряженные. Только в аэропорту я поняла, что мы улетаем.

— Вам еще повезло. За мной муж приехал на машине. Пятнадцать минут на сборы. У аэропорта нам преградили дорогу экстремисты. Пришлось нашему «газику» таранить их «Волгу». Чудом остались живы.

— Наша семья отдала российскому и советскому флоту триста лет. В Баку у меня остался бесценный архив нашей семьи по истории флота. И сейчас мои племянники служат на военных кораблях на Каспии... Трудные для меня времена и трудно говорить. Я одна воспитываю дочь. Тридцать лет отдала школе, математик. В школе ко мне относились очень хорошо до последнего дня. Но как жить, если дом оцеплен бандитами и они требуют убираться, если приходишь в магазин, а тебе не продают даже хлеба, потому что ты русская. Хотела сиять с книжки деньги, кассирша швырнула мне ее обратно: «Для тебя денег нет!».

— Моя мама уже два месяца не получает пенсию, в Баку русским пенсионерам ее не выдают.

— Многие из нас прилетели в Москву почти без документов. Как быть с трудовыми книжками? Как с ордерами на бывшие квартиры? Ведь мы же должны получить что-то взамен?

— Думаю, что ордера мам не понадобятся. Сама видела, как только армянина изгоняли из квартиры, тут же появлялся новый хозяин с официальным ордером. Словно в райисполкоме он был уже давно готов, только даты не хватало...

— Я не знаю, что делать. В России у меня нет родственников. Пойду в азербайджанское постпредство в Москве и расскажу им, что триста лет моя семья верно служила Родине, мы трудились на благо Азербайджана, мой отец был репрессирован. А я тридцать лет учила азербайджанских ребятишек математике! У меня в кармане сто рублей, выданных государством, и ничего больше. И пусть постпредство думает, где мне купить за счет Азербайджана квартиру, которую сегодня я бросила и которую наверняка уже заняли. Я не претендую на Москву. Я претендую на Россию.

— Может быть, вам обратиться в Министерство народного образования РСФСР? — посоветовал я.

— Не думаю. Если бы у них болело сердце о русском учителе, они бы за эти дни сами к нам пришли... Многим из нас и на улицу в мороз не в чем выйти. Ведь мы же бакинцы...

Мы — бакинцы... Это звучало в словах каждой русский учительницы. И несмотря «а горечь, на боль, на утраты, они где-то в глубине души надеются, что когда-нибудь настанет день, когда они сядут в самолет и борт-проводница скажет: «Мы совершаем рейс по маршруту Москва — Баку. Счастливого пути!».

Но... Я выхожу в коридор военных казарм Московского высшего пограничного командного училища КГБ СССР, где сегодня живут эти женщины. По длинному блестящему коридору ходят курсанты с повязками, на стенах самодельные указатели со стрелками — «междугородный телефон», «детская кухня». Бегают ребятишки, которые неизвестно когда и где снова пойдут в школу. Тихо ходят грустные русские женщины. Мужья многих из них сегодня там, в Баку, охраняют жизнь азербайджанских детей.

Каждый день в училище прибывают более четырехсот женщин, стариков, детей. Всего в Москве и Московской области русских беженцев из Баку более 20 тысяч.

«Учительская газета», № 5, 1990

Есть люди в которых живет Бог, есть люди в которых живет дьявол, а есть люди в которых живут только глисты.

Фаина Раневская
 

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

НЕИЗЖИТАЯ ТРАГЕДИЯ

[стр.1]

"ЦЕЛУЮ неделю, день и ночь, ни на минуту не прекращались армянские погромы в Баку". Так писали многие газеты: "Целую неделю". Однако еще за четыре дня до 13 января 1990 года, то есть до даты, которую чуть ли не официально принято считать началом армянских погромов в Баку, парламент Армении обратился к председателю Верховного Совета СССР Михаилу Горбачеву: "В результате открытых вооруженных действий со стороны экстремистских сил Азербайджана против армянского населения, проживающего в Баку, Шаумяновском и Ханларском районах, в селах Геташен, Азат, Камо и других населенных пунктах, возникла чрезвычайная обстановка. Страдают невинные дети, женщины, старики. Имеют место убийства, поджоги, блокируются дороги, мосты, захваты заложников. Все это привело к крайнему обострению обстановки в Армении. Учитывая сложившуюся в регионе ситуацию, Верховный Совет республики обращается к Вам с просьбой принять безотлагательные меры по обеспечению безопасности армянского населения, пресечению варварских действий, которые могут привести к непоправимым катастрофическим последствиям во всем регионе".

В тот же день, 10 января 1990 года, глава государства подписывает Постановление Верховного Совета СССР "О грубых нарушениях Закона о Государственной границе СССР на территории Нахичеванской АССР". Постановление это, увы, было принято уже после того, как на протяжении почти всех семисот километров в течение месяца громили, демонтировали границу с Ираном. Словом, в день, когда Горбачев с непростительным, уже традиционным опозданием откликнулся на вандализм в Нахичеване, горели армянские дома не только в Баку, но и по всей территории Азербайджана. В тот же день в газетах рядом с Постановлением Верховного Совета СССР была помещена информация ТАСС: "В Гадрутском районе Нагорного Карабаха во время пресечения противоправных действий сотрудниками азербайджанской милиции были ранены лейтенант И.Цымбалюк и младший сержант Э.Сапилов.

Сегодня лейтенант Цымбалюк скончался в военном госпитале Тбилиси... Совершены вооруженные нападения на села Манашид, Эркедж, Бузлух, Армянские Борисы Шаумяновского района".

Однако еще долго союзные средства массовой информации не реагировали на происходящее в Азербайджане. Так сказать, определялись, ждали установки. Лишь "Бакинский рабочий" дал информацию в две строки о том, что 14 января в Баку прибыли кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС, председатель Совета Союза Евгений Примаков и секретарь ЦК КПСС (курирующий вопросы национальностей) Андрей Гиренко. Армянская газета "Коммунист" сообщила о том, что в Ереван прибыли член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС Николай Слюньков и заместитель председателя Совета министров СССР Иван Силаев. Буквально через час после них в Ереван доставили первых армянских беженцев из Баку. Лишь 16 января московские газеты напечатали первые сообщения о бакинских погромах.

Есть люди в которых живет Бог, есть люди в которых живет дьявол, а есть люди в которых живут только глисты.

Фаина Раневская
 

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Черный январь 1990-го в Баку

13 лет назад, 13 января 1990 года, в некогда «самом интернациональном» городе Баку начались невиданные по своему размаху армянские погромы. Советская армия, как и ранее в Сумгаите, «опоздала», но уже не «на три часа», а на неделю.

1. От Сумгаита февраля 1988-го до Баку января 1990-го.

Первый армянский погром на территории Азербайджанской ССР произошел в Сумгаите 27-29 февраля 1988 г. Погромщики врывались в квартиры, имея на руках заранее составленные списки проживающих там армян. В результате продолжавшихся трое суток бесчинств были разгромлены и сожжены десятки, ограблены сотни квартир и домов. По официальной версии было зверски убито 26 человек, многие десятки армян были зверски избиты. По неофициальным данным, погибших было намного больше. В ноябре-декабретогоже года по Азербайджану прокатилась целая волна армянских погромов. Наиболее крупные произошли в Баку, Кировабаде, Шемахе, Шамхо-ре, Мингечауре. Осенью-зимой 1988г. были депортированы жители десятков армянских сел ряда сельских районов АзССР. Такая же участь постигла население более 50 армянских населенных пунктов северной части Нагорного Карабаха, - горных и предгорных частей Хан-ларского, Дашкесанского, Шамхор-ского и Кедабекского районов, включая 48-тысячное населениеар-мянского Гандзака (Кировабад, ныне Гянджа). После этих событий в бывшей Азербайджанской ССР, исключая оставшуюся под контролем армян часть Нагорного Карабаха, осталась лишь незначительная часть от почти что 600-тысячного армянского населения, - главным образом в Баку, около 40 тысяч человек (в начале 1988 г. лишь в Баку жили около240тысяч армян).

В течение всего 1989 года в Баку не прекращались систематические нападения на армян, избиения и убийства, погромы отдельных квартир, выселения из жилья. Точной статистики не велось, уголов-ныедела«спус кались натормозах», но известно, что втечение года случаи убийства армян исчислялись десятками. Всплескуличныхнападений на армян и убийств приходится на август-декабрь 1989 г. Люди продолжали уезжать, и к январю 1990-го года в Баку, по приблизительным данным, оставалось около 30-35 тысяч армян, в большинстве своем - пожилыелюди, которые не могли или не желали уехать.

2. Черному бакинскому январю 90-го предшествовала без-наказанность убийц и погромщиков: скупые свидетельства прессы.

Хотя советская пресса пыталась всячески скрыть и исказить происходившее в тогдашней АзССР, зарубежная была достаточно откровенной. Тем не менее, даже в советских СМИ изредка появлялись правдивые материалы и репортажи. Ниже мы приводим некоторые выдержки из статей и свидетельств очевидцев, опубликованных в советской и зарубежной прессе того времени. Они дают наглядное представление о том, что творилось в «интернациональной» Азербайджанской ССР в период, предшествовавший черному январю 1990-го.

«Теперь я знаю, что чувствовали евреи Германии в 1938 году» (дневник бывшего бакинца, эмигрировавшего в Израиль).

Еженедельник«Круг» («KRUG»), Тель-Авив, 23.07.1989:

22.11.88. «Шестые сутки подряд народ митингует на площади круглосуточно, но если 4 дня все ограничивалось площадью, то вчера все выплеснулось в город. Шлялись толпы народа, кричали «Карабах!», «Сумгаит!» и т. д... Ходят типы с повязками а-ля иранские смертники... С утра в Арменикенде уже швыряли камни,асейчас, говорят, что уже переворачивают машины...На площади собралась огромная толпа. Энтузиасты там пьют, едят и спят. По ночам жгут костры. Набульваре расположились брезентовые палатки , в одной штаб с казначеем, в другой - голодающие. Демонстрантам бесплатно раздают жратву и питье, по слухам, ЗейнабХанларова прислала в подарок грузовик с сервелатом. Доска почета, металлические конструкции для портретов вождей увешаны лозунгами: «Армяне-вон из Азербайджана», «Армяне, убирайтесь», «Свободу Ахмедову» (это сумгаитский убийца, его огромный портрет висел на Доме правительства). Рядом висятпортретыХомей-ни и рядом с ним Алиева и Мус-лим-заде (прим. ред. Джангир Муслим-заде - был I секретарем Сумгаитского ГК КП Азербайджана в период Сумгаитской резни). Я видел у демонстрантов плакаты с карикатурами: молодцеватый азербайджанец пинком под зад выгоняет из своего дома подлого вида красноносыхармян, среди которых -женщинас отвислыми грудями и крестом на шее».

23.11.88 «Вчера по местному телевидению (центральное молчит, какЗоя Космодемьянская) показывали митинг на площади. С трибуны выступали братья-палестинцы в своих одеялах. Их пригласили, очевидно, поделиться опытом...Теперь я знаю, что чувствовали германские евреи в 1938-м. Недавно на ВП, где я работаю, однахомейниобраз-ная дама, обращаясь ко мне, кипятилась: «Они едят наш хлеб и плюют нам в лицо! Вся история Армении - это гадость!». Про Сумгаит упомянутая дамазаявила: «Сумгаит-это город, где азербайджанцы

героически защищали армян». Резню, конечно, спровоцировали армянские подстрекатели. Армяне переда-ли подсудимых в РСФСР, чтобы скрыть свои грязные делишки. В газетах появилась статья о некоем всемирном армянском заговоре».

24.11.88. «Сегодня ночью введено особое положение и комендантский час. Запрещены демонстрации, митинги. Но, несмотря на это, народ шляется, причем несет портреты убийц Сумгаита. С площади не расходятся. По площади Ленина ходит собака с привязанной к ней надписью «Вазген».

28.11.88.«.. .Опять по телевизору выступаютзнатные азербайджанцы. Один из них рыдал, говоря, что азербайджанцы в своей собственной республике подвергаются дискриминации, что все лучшие рабочие места, должности, квартиры занимают армяне, евреи, русские, что надо принимать меры».

1.12.88. «Продолжается массовое бегство, усиливающееся с каждым днем. Кто в Ереван, кто подальше. Через 2-3 года в Баку не будет ни армян, ни евреев. Все будут довольны... Выясняется, что Сумгаит -это не самое худшее, что могло быть».

5.12.88.«. ..Опять демонстрации под крики «Карабах!», «Месть!» и т.д. Последние дни в городе неважно. Бьют армян, громят квартиры».

6.12.88. «Весь день шата-лисьтолпы, их разгоняли, шла стрельба по всему городу. В итоге всего этого, как сообщил на следующий день комендант города, «были убитые и раненые».

7.12.88. «Сегодня все тихо, но город забит танками, БМП, солдатами. И слава Богу, это здесь было бы почище, чем в Сумгаите... Наблюдал вчера отряд армянской Хаганы. На Завокзальной стояли человек 20 с собаками, ждали гостей. Говорят, так было во многих местах. Но ведь «гости» - народ осторожный и при соотношении меньше чем 10:1 визитов не наносят».

12.12.88. «Тутуже поутихло. Имеет место большая народная радость по поводу землетрясения. Во многих городах устраиваются банкеты».

«Нам вместе жить», Константин Михайлов, «Собеседник», №3, январь 1989 г.:

«Огромный стендслозун-гами: «Вернуть Кировабаду имя Низами Гянджеви!», «Восстановить Советскую власть в ИКАО!» Рядом: «Освободить азербайджанскую землю от экстремистов и армян!» Надругой стороне площади, над трибуной, красовался пор-тет Ахмеда Ахмедова, приговоренного к высшей мере наказания зазверства в Сумгаите... В первые дни митинга площадь Ленина видела и зеленые исламские флаги, и портреты аятоллы Хомейни».

«Милосердие и защита», Аида Пределе, «Атмода» (Рига), 27.03.89 г.:

«Семья Амбарцумянов изФизу-ли, десять человек. Их дом разграблен и сожжен. Соседи-азербайджанцы, с которыми всю жизнь ладили, с наступлением темноты били окна, камень попал и в моего собеседника. В Физули 130 армянских домов. Они разграблены, многие -сожжены. Одна из дочерей Амбарцумяна, учительница, однажды в 7-м классе была встречена выкриками: долой армян! Да здравствуют наши сумгаитские герои!»

«Грустно все это», Г.Цверава, «Смена» (Ленинград), 30.12.89 г.:

«Когда неомусаватисты, взявшие полноту власти в Азербайджане, увидели, чтоСумгаитсошел с рук, и никто из вдохновителей не пострадал, да и исполнители-изверги отделались легким испугом, то решили, что им все сойдет с рук. А ведь Сумгаит имеет корни: вспомним армянские погромы в 1 905 году, затем в 1918-20 годах в Баку. Можнотолько поражаться мягкотелости и нерешительности Москвы. Неужели сильнее кошки зверя нет?»

«Раскаленный январь», Андрей Пральников, «Московские новости», 21.01.1990г:

«На митингах в Баку призывают упразднить статус автономии Нагорного Карабаха. Год назад, в декабре 1988-го, я слышал такиежетребования, видел «подкрепляющие» их лозунги: «Смерть армянам!», «Слава героям Сумгаита!». Сейчас они сработали. С новой силой вспыхнули погромы, число убитых на прошлой неделе в Баку армянуже превысило список сумгаитских жертв. Эта новая трагедия - прямое следствие того, что попытались, по сути дела, замолчать первую. Не было дано должной оценки резне, учиненной в конце фев-раля-начале марта 1988 года».

Там же, Авет Демурян из Еревана: «В понедельник вечером в Ереван начала прибывать новая волна беженцев из Азербайджана. По трапу самолета, прилетевшего из Крас-новодска, куда армяне доставлены паромом, спустились в основном старики. Большинство из них избиты и перевязаны... У 37-летнего Семена Григоряна пытались ножовкой отрезать ноги, затем уши. Сходя с трапа, он все время повторял: «Спасся чудом».

3. Черный январь 1990-го: как это было.

В конце декабря 89-го Народный фронт Азербайджана (НФА) организовал массовые акции на со-

ветско-иранской границе; в ходе этих акций к началу января 1990-го на протяжении почти 700 км были полностьюуничтожены или повреждены пограничные заграждения. В городах и районах шли антиармянские митинги, имели место акты захвата власти, повсеместно формировались вооруженные отряды НФА. В декабре в Баку резко участились нападения на армянские дома и квартиры, убийства, насилие и грабежи.

К 12-13 января армянские погромы в Баку приобрели организованный и повсеместный характер. 13 января 1990 года после 17часовтол-паоколобОтысяччеловек, вышедшая с митинга на площади Ленина, разделившись на группы под руководством активистов НФА, стала методично, дом за домом, "очищать" город от армян. Существуют многочисленные свидетельства о зверствах и убийствах, совершенных с исключительной жестокостью, включая сожжение заживо. Точное числоубитыхдо сих пор неизвестно - по разным данным было убито от 150 до 300 человек. Поскольку большинство сохранившегося к тому времени армянского населения Баку составляли пожилые люди, многие беженцы погибли и вскоре после депортации-нетолько из-за причиненных побоев, но и от пережитого потрясения Тех из армян, кого оставляли в живых, отправляли в порт - для посадки на паромы, идущие через Каспий в Туркмению. Все это происходило под контролем и при непосредственном участии как официальных властей, так и НФА. Согласно показаниям многих сот беженцев из Баку, схема действий погромщиков была однотипной. Вначале в квартиру врывалась толпа из 10-20 человек; начинались избиения и насилие. Затем появлялись представители НФА (зачастую с оформленным по всем правилам ордером на квартиру), предлагавшие немедленно отправиться в порт. Людям иногда разрешали брать с собой кое-что из вещей, но при этом отбирали деньги, ценности, сберкнижки. В порту находился пикет НФА; беженцев обыскивали, снова избивали, после чего депортировали.

Ярким штрихом к поведению бакинской милиции и солдат внутренних войск МВД СССР в дни армянских погромов в Баку служит свидетельство одного из лидеров НФАЭтибараМамедова, сделанное им на пресс-конференции в Москве: «Я лично был свидетелем того, как недалеко от железнодорожного вокзала убили двух армян, собралась толпа, их облили бензином и сожгли, а в двухстах метрах от этого находилось районное отделение милиции Насиминского района, и там было где-то около 400-500 солдат внут-ренних войск, которые на машине проезжали в 20 метрах от этих горевших трупов, и никто не предпринял попытки по оцеплению района и разгонутолпы» ("Новая жизнь", независимая социал-демократическая газета, 1990, №5(14)). Сваливая всю винулишь на коммунистические власти, лидеры НФАпыталисьтаким образом «отмыть» свои руки, по локоть обагренные армянской кровью, В дни погромов в Баку в Кировабаде погромщики ворвались в Дом престарелых, вывезли за город и зверски убили 12 беспомощных стариков-армян-женщин и мужчин. Тог-даже вооруженные отряды НФА пред-приняли ряд нападений на армянские села в Ханларском и Шаумянском районах Нагорного Карабаха, однако с большими потерями были отброшены местными армянскими силами самообороны: перед лицом кое-как вооруженных армянскихсельчан даже много превосходящие числом и вооружением погромщики поджали хвосты и позорно бежали, бросив убитых и раненых.

Горбачев и Кремль не вмешивались в происходящее, хотя в городе находился достаточный по силе гарнизон армии и силы внутренних войск МВД СССР, которые могли бы быстро навести порядок.

Погромы продолжались вплоть до 20 января, когда погромщикам стало уже просто не до этого, ибо в город вошли части Советской армии. Входе погромов Баку был полностью очищен от армян - за исключением нескольких сот человек в смешанных семьях, которых позже буквально "выуживали" по спискам для последующего обмена на плененных входе карабахской войны азербайджанцев.

Среди убитых и пострадавших в ходе погромов были также русские и представители других национальностей. Свыше 100 тысяч русских жителей Баку, десятки тысяч евреев и представителей других национальностей навсегда покинули город сра-зуже после армянских погромов и столкновений вооруженных отрядов НФА с войсками. Сегодня в некогда многонациональном Баку, где русские, армяне и прочие «немусульманские» этносы составляли две трети населения, славянское лицо встретишь не чаще, чем белого европейца в столицах Западной Афри ки.

4. Покончили с армянами, взялись за русских и прочих «неверных».

В советской прессе события освещались крайне мало, а поначалу и откровенно тенденциозно. Более или менее ясной и полной информации так и не было представлено. Лишь позже, незакрытом заседании Верховного Совета СССР от 29 марта 1990 года, посвященном событиям в Баку, ряд высших должностных лиц СССР, включая министров обороны, внутреннихдел и председателя КГБ СССР, с полной откровенностью рассказали о резне, с приведением такихжутких подробностей, которыетак никогда и не появились в центральной советской печати. Да и это было сделано в ответ на требование азербайджанской делегации создать комиссию по расследованию действий армии в Баку после 20 января (наподобиетой, которая расследовала разгон демонстрации 9 апреля 1989 года в Тбилиси).

Тем не менее, и в советскую прессу просочилось немало сведений и свидетельств беженцев из Баку самых разных национальностей, некоторые из которых мы приводим ниже.

«Рассказывают беженцы», Д.Демидов, «Труд», 25.01 .1990г.:

« -Нас вывозили из военного городка неоткрытом грузовике, - вступает в разговор жена военнослужащего. - Было много народу-женщины, дети, старики. Кактолько отъехали от городка, по машине открыли огонь. Пришлосьлечь на дно кузова.

- Родился и вырос в Баку, знаю азербайджанский язык, - говорит мальчиклет пятнадцати. - Знаете, это страшно, когда на улице тебя попрекают: ты-русский.

Все, с кем довелось беседовать в казармах, резко высказывались в адрес центральных средств массовой информации: сообщения особы-тиях в Баку даются сглаженно, и создается впечатление, будто не так уж все плохо. Говорили, что боевики будто бы видят в этом проявление слабости властей».

«Заложники неизвестности», И.Афанасьев, «Учительская газета», №5, январь 1990 г.:

«- На многих домах надписи: «Русские - оккупанты!», «Русские -свиньи!» Моя мама приехала по распределению из Курска в глухое горное азербайджанское селоучить детишек русскому языку. Я второй год работала в школе... Пришла неделю назад в школу, а в коридоре надпись: «Русскиеучителя, идите в уборщицы!» Я говорю: «Вы что, ребята?» А они в меня плюют... Я их азбуке учила.

-Экстремисты были прекрасно организованы. В конце прошлого года жилищные конторы по всему городу потребовали всехзаполнитьанкеты, якобы для полученияталонов на продукты. В анкетах нужно былоуказать национальность. Когда начались погромы, в руках экстремистов оказа-лисьточные адреса: где живут армяне, где русские, где смешанные семьи и т.д.

- Но как жить, если дом оцеплен бандитами и онитребуютубираться, если приходишь в магазин, атебе не продают даже хлеба, потому что ты русская. Хотела снять с книжки деньги, кассирша швырнула мне ее обратно: «Для тебя денег нет!»

- Мужу меня военный, но в этот день был в штатском. Я увидела, как он вынул пистолет и положил в кар-

ман. Сказал: «В метро идите впереди меня, чтобы я вас видел». В метро русских почти не было. На нас оглядывались, лица у всех напряженные. Только в аэропорту я поняла, что мы улетаем».

«Свидетельствуют очевидцы бакинских событий», «Правда Украины» (Запорожье), №24,1990 г.:

«- Нас заставили уехать, - голос Е.Р.Суровцевой прерывается от волнения. - Приходили какие-то люди и вначале просили покинуть республику, потом требовали, чтобы мы убирались, угрожали, а затем начались погромы...

- Экстремисты начали с армян. А когда те у ехал и, взялись за русских, - говорит Александра Гузнова».

«Беда... Вам будет плохо...», Л. Жукова, «Литературная Россия», 02.02.90 г., №5:

«Они установили пулеметы на крыше роддома и неврологической больницы, и, когда выходили женщины с детьми, чтобы перейти и укрыться в военную часть, - по ним стреляли, а когда выходил азербайджанец из своей машины, - прекращали стрелять.

...Последний год тяжело было ходить в магазин. Смотрят косо, подсовывают самое гнилье, кто-то из очереди кричит продавщице: «Русски мне отпускай! Пусть к себе едут!» Обзывали оккупантами, фашистами, а ведь мы работали вместе с ними на равных. Мулла призывал: «Изгоняйте русских, но без крови!» И сколько же нашлось желающих изгонять!..»

«Затишье в Карабахе», Андрей Пральников, «Московские новости», 4.02.1990 г.:

«...Можно понять заботуо безопасности солдат, стремление не пролить кровь. Но генералу докладывали: бойцы, пилоты вертолетов видели вХан-ларском районе виселицы с телами на них».

5. «Шахид» - значиттер-рорист-смертник. В Баку есть целая аллея шахидов. Азербайджанская пропаганда пытается исказить суть черного бакинского января 1990-го: армянские погромы 13-20 января навязчиво подменяются трауром по «жертвам ввода советских войск в Баку» 20 января. В отличие от Сумгаита, Советская армия «опоздала» в Баку не на три часа, а на целую неделю. Да и для пресечения погромов с лихвой хватило бы сил бакинского гарнизона СА и войск МВД СССР; в дни безнаказанных бесчинств они трусливо охраняли сами себя в блокированных погромщиками из НФА военных городках, базах, в гавани. Войска СА вошли в уже заблокированный погромщиками город не для прекращения погромов, а для предотвращения окончательного перехода власти в Азербайджанской ССР в руки НФА, который был запланирован последним на 20 января. Войскам было оказано серьезное вооруженное сопротивление, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что в период с 20 января по 11 февраля погибли и скончались от ран около 140 бандитов-боевиков и случайных гражданских лиц и более40 военнослужащих. Соотношение потерь-почти один к трем, даже учитывая преимущество вооруженной армии перед якобы "безоружными" гражданскими бандитами из НФА. Такого «неблагоприятного» для армии соотношения не было даже при первом штурме Грозного зимой 1995 года, в первую Чеченскую кампанию!

В беседе с беженцем из Баку Ра-фиком Акоповым после январских событий командир 175 дивизии генерал-майор Антонов, принимавший участие во вводе войск в Баку, рассказывал: бакинская бухта была блокирована судами Каспийского пароходства, с парохода «СабитОруджев» велась радиосвязь со всеми блокирующими судами, здесь располагалась вооруженная группа боевиков НФА в 100 -140 человек. Для того, чтобы разоружить их и захватить судно, потребовалисьусилиядесанта.

Войска входили в город с трудом, вся дорога от аэропорта «Бина» до центра была блокирована грузовиками, автобусами, металлическими ежами, конструкциями, баррикадами. Войскам потребовалось много времени и усилий, чтобы войти в город. Были блокированы боевиками Сальянские казармы, штаб и части Каспийской флотилии. Всебылотщательно спланировано, организовано и управлялосьумелой рукой с помощью властей и из единого центра.

Несколько дней в одном из городских троллейбусов «ехал» труп убитого старика- армянина со спицей в боку ... мертвая рука сжималась на поручне троллейбуса...

Верхом цинизма является тот факт, что убитые погромщики и случайные жертвы уличных перестрелок и хаотичной стрельбы 20-го и последующих дней похоронены рядом, на так называемой «аллее шахидов». Еще большим цинизмом являетсято, что аллея эта и мечеть находятся на месте старого армянского кладбища и часовни, где были похоронены тысячи жертв армянской резни сентября 1918-го в Баку, после штурма города турками и мусаватистами.

Погромщики и террористы захоронены рядом с жертвами из числа простых горожан разных национальностей; так что сегодня, в соответствии с протоколом, любой высокопоставленный российский чиновник и даже президент, посещая Баку с официальным визитом, вынужден посетить и «аллею шахидов». Вспоминая при этом «Норд-Ост», захваченный такими же «шахидами»?

Информационно-аналитический центр «Ноева Ковчега»

Тел.: 971-79-28 Факс: 971-70-54 Наши реквизиты

E-mail: [email protected] Создание сайта:

Virtual Web Studio

Всё в этом мире относительно

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Александр Гольдштейн

Родился в Баку. Окончил филологический факультет Бакинского университета. С 1990 г. живет в Израиле. Автор книги эссе «Расставание с Нарциссом» (1997, премии «Анти-Букер» и «Малый Букер»), книги прозы «Аспекты духовного брака», романа «Помни о Фамагусте».

Темнеющий воздух

Год в Баку начался раньше календарного срока — дебелой, сродни закавказской виноградине, осенью. Сквозь ее наливное бахвальство глаз впервые без возражений увидел, что с армянами в этой столице еще разберутся, и если кому померещилось, будто для счастья достанет дежурного Карабаха и сумгаитских отмщений, то чтоб не надеялся на такой мелкий исход. Несколько выдуманных или реальных событий (тогда это был один черт, страх инородцев, как повсеместно в истории, откликался на любые дрожания окоема, и все они обещали расплату за грех соу частия в интересной эпохе) оказались оракулом неизбежного. Активисты Народного фронта, ширился слух, обходили домовые конторы, чтобы не торопясь выявить расово чуждых и подлежавших трансферу жильцов. Кому-то, опознав характерную внешность, врезали прямо средь улицы. Пара-тройка ворюг забралась на невысокий балкон к старой армянке, и та, полагая, что настала минута возмездия, с криком по собственной воле выпала вниз, а парни, желавшие только ограбить и ничего ценного не найдя, от злости с того же балкона побросали вслед тетке ее деревянную рухлядь. Она вдрызг разлетелась на асфальте близ трупа самоубивицы, и якобы за эпизодом, смеясь, наблюдала милиция. В этом мне уже чудится сценический перебор, по-восточному орнаментальное украшенье рассказа. Но отчего б не поверить — и не такое случилось потом.

Как ты можешь здесь оставаться, немедленно уезжай! — месяца за полтора до погромов орал по телефону застрявшей в городе оптимистке мой давний приятель, органист и порхающий консерваторский доцент, любимый волоокими, с непреходящим культурным запросом, женщинами разных кровей и местной, не меньше того кровосмесительной, интеллигенцией. (Многократно привечали меня в этой квартире — просторной, с грудами книг, перезвонами хрусталей, обязательным из трех блюд и десерта обедом, окнами на знаменитый, по уверению многих, бульвар и портретом Мандельштама, если не Оливье Мессиана, на фортепьяно — впрочем, они были оба инкрустированы в приморскую композицию, поочередно дыша друг другу в затылок. Знать бы, кто теперь шаркает по тем навощенным паркетинам, но нет, лучше не знать.) Неюный уже человек, унаследовавший, несмотря на изнеженность, еврейские родовые повадки сопротивления, он сейчас колесит по Нью-Йорку меж своих работенок, музицируя в протестантских церквах и синагогах американского реформизма, отвергаемого ортодоксальным раввинатом Израиля. Главное, сказал он мне на каникулах в Тель-Авиве, не забыть, где ермолку надеть, а где снять. В остальном жизнь интересна, хоть порой утомительна. Тише, я тебя умоляю, может, еще ничего и не будет! — стенала заслуженный доктор республики, его энергичная мать, чьим усердием держался тот дом. — Осторожней с посудой, Валюша, не берите сразу так много, — другим голосом обращалась она к домработнице и, морщась, делала жест, отгоняющий движение недостойных масс воздуха, как бы густеющих табачных клубов или даже испарений спиртного. — Да то же графинка что камень, упадет — не сломается, Дора Моисеевна, — дыша в сторону от хозяйки, колдыбала до раковины Валюша.

Фактическая канва обязывает к предуведомлению: я не намерен в рамках данного текста солидаризоваться с какой-либо из сторон азербайджано-армянской распри народов и, в отличие от демократической русской общественности, затрудняюсь осмыслить, кому именно в этой схватке выпало глотать жертвенный дым под штандартами справедливости. Я нередко смотрел в девяностом году московское телевидение, восторгаясь свободолюбием молодых ведущих, блеском их карих, светлых, даже без преувеличения, зеленых и голубых глаз. Еще больше меня восхищало обаяние прогрессивных речей их старших, но отлично сохранившихся соговорников, этих профессоров и завлабов, советников и референтов, плотных, с тонзуркою, капуцинов, так убедительно, не опасаясь начальства, твердивших о вольноотпущенной, как Тримальхион, экономике, о разрешении национальных вопросов. Мне очень недоставало их веселой уверенности, ни в то плюсквамперфектное время, когда рассудок был смят местоположеньем еврея, которому в нарушение всех конвенций дозволили со стороны приобщиться к чужому погрому, ни тем паче сейчас, на Ближнем Востоке, где я вместе с прочими удостоен неизлечимой позиции в другом справедливейшем братоубийственном прении и вынужден до скончания дней дискутировать с двоюродным племенем Ишмаэля. Находясь меж зубов этого цикла, я чувствую, что все чаще из глотки проскальзываю в пищевод, опускаюсь ниже и ниже, дабы затем возвернуться наружу с блевотиной.

Очень жарко вдобавок, тело мое истекает солоноватою жидкостью, запотел даже кафель на кухне съемной квартиры; Вадим Россман, друг и востоковед, однажды изрисовал его иероглифами даосов и конфуцианцев, а вскоре покинул Израиль, не обретя тут душевного мира. Потными пальцами я тычусь в клавиатуру компьютера и, конечно, промахиваюсь, набираю неточные буквы. Новый Шатобриан из последних страниц Замогильных записок (очарован оккультною действенностью его латинского журнализма), я, подобно моему покровителю и инспиратору, под утро сижу у окна, распахнутого в смазанность очертаний, но если он, омытый прохладою ноября, созерцал бледную луну над шпицем Дома Инвалидов, освещенного золотыми лучами с востока, — одна эпоха померкла, уповательно воссияет другая, и ему, предрекшему эту багрянородную кафоличность, услыхавшему клекот истории, уготовано чаемое бессмертье за гробом, — то мой умственный взор не находит знаков грядущего и принимается озираться окрест, ловя фосфорический отблеск тель-авивской улицы Бен-Йегуда.

Взор блуждает вдоль ее антикварных, ковровых, закусочных лавок, восходит к излучине улицы Алленби и стремглав ниспадает к полузаброшенной автостанции, круглые сутки кишащей гастарбайтерской беднотою труда. Чистенькие азиатские женщины выскребают виллы господ, выгуливают ашкеназскую дряхлость, а в оставшиеся часы обитают в этих трущобах филиппинским и таиландским, надеюсь, без собакоедства, кагалом, обучая своих малых детей, родившихся уже здесь, близ вечносущих ключей иудаизма, молитвословиям христиан — God bless daddy. Румыны спиваются, надорвавшись на стройке, их небритые карпатские лица стали дублеными и отсутствующими, так выглядят те, кому вместо жизни дали судьбу. Черная Африка развинченно суетится в ночи и не сливается с фоном. Настырно продает стоптанную обувь, футболки и сигареты какая-то беспрозванная шушера. Шевелят губами во сне три смрадно истлевших клошара. Неподалеку, в массажных притонах краснофонарного переулка торгуют собой наши русские сестры. Обманчиво скрытые пунцовыми занавесками, этими зовущими вожделение полумасками плоти, они выглядывают в нижнем белье или просвечивающих хитонах соблазна. Крепкие щеки, скабрезные бедра, иногда татуировки на голенях и предплечьях, ухватистый и зазывный иврит. Написал эти слова и устыдился — так можно изображать женщин из дикого племени, индианок намбиквара и бороро, а не наших сестер. Однажды я наблюдал, переминаясь у входа. Вошел и метнулся назад близорукий, по обыкновению торопящийся ешиботник в глухо задраенном, как подлодка, черном костюме и шляпе, надетой на воспаленный талмудическим изощрением мозг. Заглянул, а потом передумал оливковый пыльный солдат с рюкзаком и винтовкой. Долго втискивался калека на костылях, сильными руками затаскивая свой искривленный организм. Я не собрался переступить этот порог: мнителен, брезглив, не слишком-то любопытен и не хотел проверять, чем распустится цветок наслаждения. Ты совершенно не подготовлен, бросила она мне вдогонку, тщетно пытаясь меня спровоцировать.

Верно замечено, я не готов оценивать правоту территориальных притязаний народов и даже не в силах по достоинству оценить азербайджанский народ, с которым соседствовал первые тридцать лет своей жизни. Он в означенный год убивал, но ведь не в полном национальном составе, о нет — это свершали отдельные многочисленные группы его, главным образом беженцы, изгнанные из домов победоносным напором армян. Беженцев с корнем вырвали из земли и в нее же втоптали, они лишились всего: прошлого, будущего, многие — жизни, им оставили только возмездие. Они были эмблемой несчастья, своего и чужого, гончими крови, сборщиками смертей. (В армянских карательных акциях, представляется мне, преобладали военно-полицейские рациональность и регулярность — вероятно, научились у турок; азербайджанцы отвечали порывом и экзальтацией, чересчур увлекаясь художественной красотою поступков, их кроветворным мстительным пафосом). Вывихнутые, отпетые, обездоленные, беженцы, или, как их называли, еразы, черными тенями кружили в январском Аиде, впечатываясь в пространство сознанием, что жилища армян теперь безраздельно отданы им. Они перемещались компактными ордами, гудящими стаями, несли топоры, ломы, заточки, дубье. Об их приближении извещал темнеющий воздух, омраченная искренность атмосферных явлений, воющих голосов. Врывались в дома, разоряли, потом неумело устраивались, руководило ими отчаяние. В головах толп часто шли женщины, изнуряя себя протяжными криками и судорогой телодвижений, намекавших на долго утаиваемую, но вот без помех откровенную прелесть обряда.

Едва не столкнувшись с процессией, я догадался, что стал очевидцем всей пронзительности мухаррама — страдальческой, вопленной, раздирающей кожный покров мистерии шиитов, чьим слезам, льющимся на угнетенную ли самокалечением плоть или на трупы врагов, не суждено уврачевать древнюю рану утраты. Мухаррам, траурное оргийное празднество в честь геройски погибшего внука Мухаммеда, ордалия мусульман, плачевновахический кенозис ислама, неусыхаемость слез из глазниц ежегодно, под взвой рассекающих тело бичей и цепей, возвращения неизбывной беды, на сей раз умноженной новым рыдающим песнопением, — погром выдался еще одним, внеочередным мухаррамом и высоким достижением творчества, ибо в нем было все, что отлетело от современных искусств: жестокость, свет, бескорыстие (квартиры — только предлог), мучительный энтузиазм, прямое обращение к чувству, религиозная вера в непосредственный отклик реальности.

Еразов многие поддержали, отношение колебалось от вяловатого одобрения до припадочной солидарности. Еразы были батальоном реванша, штурмовавшим захваченную крепость надежды, их использовали и опасались, что они выйдут из повиновения, но опасались напрасно. Мухаррам — скоротечное действо, в огне его ритуалов душа способна продержаться недолго, а потом остывает до повседневности пепла, шелестящей жалобы и покорности. Политкорректность мне сейчас безразлична, потеряно много большее, и я бы играючи, всего лишь из прихоти и вздорного нрава (на мой взгляд, пишущий, если он не достиг ангелического состояния, обязан демонстрировать вздорный характер) наговорил много запальчивых слов, но что-то удерживает. Быть может, воспоминание о писательском сыне, ставшем заикою после того как увидел, что делают его соплеменники, или образ манифестации скорбящих (черные нарукавные ленты, медленный шаг, непокрытые головы), не убоявшихся заявить о своем единении с жертвами, или знакомство с теми, таких было немало, кому площадные радения масс не помешали прятать и укрывать, или известия о том, что другая сторона тоже не в бирюльки играла. Имелось и еще одно, самое важное обстоятельство, должное оправдать азербайджанский народ на страшном суде всех конфессий. В квакающем бакинском пруду, основой которого была семейственность и безмозглость, существованье мое и моих рассеявшихся по глобусу сопластников было сносным, временами приятным, для кого-то и вовсе прекрасным и сладостным — отчего не сказать эти слова, если к ним потянулось перо […]

Вершина года пришлась на январь; я не преувеличиваю, не путаю локального с общим, не случайно впечатлительный публицист написал, что перестройка завершилась в Баку. 13-го числа корпел в публичной библиотеке над национал-большевизмом, подошел приятель, сказал, надо отсюда валить, только что звонил он домой, пиздец, громят, началось. Было светло, но в супремати ческой белизне зимнего неба уже отворилось чердачное оконце, откуда, густея и расширяясь, лилась чернота и закрашивала пейзаж. На ближайшей стене нацарапали надпись Вазген — гетверан, где Вазген — католикос всех армян, гетверан же, на тюркских наречиях, — употребляемый в задний проход, что — мерзость пред Господом.

За неделю из города, проявив невероятную волю к расовым очищениям, вышвырнули около двухсот тысяч армян. Москва выжидала, булькая в телеящике о нарушении невесть каких норм, кажется, человеческих, а может, национальной политики. Пока она телепалась и соболезновала, толпы повстанцев, в которых преобладали уже не еразы, но идейно подкованный контингент, закончив с инородцами, обложили главное здание республиканского парткурятника и, по слухам, установили муляжные или даже настоящие виселицы. По всем признакам выходило, что долги будут взыскивать с набежавшим процентом, запахло низложением власти, сверкнули античные вертикали исламского государства, Хомейни недаром вгрызался в Платона, одолжив у него двухъярусное строение правящей касты: философы-аятоллы и стражи, преторианская гвардия революции. Кремль этого не стерпел, покушались на его ставленников и холопов. Около полуночи (Телониус Монк наяривал в небесах) на танках влетели войска, одним махом положив прорву народа, в абсолютном большинстве невиновного, кровью чужой не замаранного, — ненасильственных сопротивленцев, зевак, любопытных, ночных случайных гуляк. Мечта Бретона о простейшем сюрреалистическом акте, о револьвере, направленном в брюхо толпы, исполнилась на улицах закавказского града, и мэтра не покорежила б замена будуарной игрушки проливной скорострельностью пулеметов.

Потом снова себя истязал мухаррам, погребенье стонало и пело в зимней безветренной чистоте нагорного парка, куда снизу вверх текли черные реки расставаний с убитыми, бесконечные реки, усеянные тысячами красных, в петлицах, гвоздик, и весь город был в черных знаменах, он ими укрылся как единое похоронное тело. Сырость могил мешалась с танковой вонью солярки, а нам, безгласным свидетелям, все открылось до последних, невидимых крох: отныне мы беззащитны. Центр сдал нас, как на живодерню собак. Это была его закатная политика — пусть уроды и чурки, да хоть бы и русские, до единого себя перережут в колониях, лишь бы не тронули партактив, худо-бедно позволявший удерживать земли. Чуть позже ничем не стесненное, ничего не стеснявшееся московское ханство похерило даже эту сверх меры циничную, но все-таки остаточно-имперскую линию; оно предательски избавлялось, отпихивая их, от территорий вместе с людьми — пропади они пропадом, у самих больше, чем нужно, говорящих по-русски, никто не давал клятву оберегать их от новых национальных владык. Спешу заявить, что не состою на довольствии у евразийцевв-державников и нет у меня картавой спецвыгоды держаться за попугайский костюмчик разносчика слов, которыми полнится любой лево-правый листок, но могу побожиться: есть в этих словах своя правда, а если она оскорбительна — не читайте.

Российские события года вспоминаю сквозь пелену, они шли в стороне, стороной, а у меня собственных дел было по горло, одолевали предотъездные паника и маета.

[…] Отваливались целые полосы старого опыта, еще негде было найти им замену. Девяностый лежал промежуточным годом меж советским и несоветским мирами, в нем был зачат их разрыв, разлучение. Переходность ощущалась тактильно, особенно в провинции, на окраинах, уплывавших, не прощаясь, от центра, где я, впрочем, подолгу не жил, и сравнения мои недорого стоят. Раньше почти не ходил в синагогу, потом пришлось зачастить, с некоторых пор там игрались выездные бенефисы израильской пропагандной конторы, украшавшей агитку в пользу и без того неизбежного бегства приторными, без зазрения совести, шехерезадными россказнями. Нет, вы мне скажите, инженеру-нефтянику в Израиле можно устроиться по специальности? — всхлипывал выпученный предпенсионный нефтяник. — Разумеется, на вашу профессию имеется спрос, — растекался посланец. — А теплотехнику? Учителю музыки? Рентгенологу? Адвокату? — Немедленно приезжайте, мы вас ждем всех, — по-канторски сладкогласо выводил эмиссар, и толпа, раскачиваясь, мычала в ответ. На обратном пути из молельного дома зачем-то за пять рублей купил в магазине бердяевские «Истоки и смысл русского коммунизма», незапамятно читанные по самиздатным листкам, сел на скамейку просматривать и впервые за долгую практику выбросил книгу в урну — полная ахинея. Не текст и не автор, а вообще процесс чтения, книга как таковая, история, коммунизм, его смысл и истоки, я сам, читающий на скамейке, вместо того чтобы в остатние месяцы обучиться толковому ремеслу и не сдохнуть от голода на прародине. До самого трапа и в самолете я все читал, заслоняясь. Произошло так, что уехал и тот, кто остался, ибо не осталось того, кто бы не применял к себе идеи отъезда. Оседлость, подобно невинности, оказалась утраченной.

Наша семья принадлежала к солидному слою, и московские перед вылетом дни удалось провести в особняке на Станкевича, в азербайджанском постпредстве. Странно — мы отбывали, беспаспортные, а удостоились напоследок дармового комфорта. Шлялся по улицам, встретился на прощанье с Кариной, обитавшей в гостинице беженкой, с которой за пару лет до того у меня был скоротечный роман, скрипач в ресторане чередовал «Боже, царя храни» и «Семь сорок», следующим вечером я кормил ее в постпредстве, у мусульман, косившихся на подозрительно вражеский облик, было приятно сделать им гадость. В бухарестском транзитном аэропорту румын посулил двести долларов за золотую цепочку, в страшном сне прежде не ношенную, но провезенную впрок, из страха перед будущей подзаборностью, коммерцию осуществили в уборной, пересчитав, убедился, что вместо двухсот получил девять, даже за эти деньги (а также за дешевую водку, скверные сигареты, за всякую дрянь, потому что расстрел четы дракул не отвратил унижений, протянувшихся из Третьего мира) можно было нанять ораву носильщиков, желтел мамалыжный ноябрь, год неопровержимо кончался.

Если б советская власть устояла, я бы ходил с животом и портфелем, я бы евреем при губернаторе строчил доклады для института восточной словесности. Приставленный молодой аспирант (субтропики, трудное детство, цитрусовая плантация, деньги в конвертах) уважительно прибавлял бы к моему имени муаллим, то бишь «учитель», и таскал мне продукты с базара. Этого не случилось.

http://seance.ru/n/27-28/vertigo/temneyuschiy-vozduh/

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

  • OpenArmenia Club

Из личных воспоминаний.

В дни бакинских погромов Ереван был взбудоражен. Прибывали самолеты с избитыми, искалеченными людьми. Моя мачеха работал в больнице "Эребуни" и в один день от нее стало известно, что прибыл самолет со стариками, дедушками, и почти у всех диагностируется "разрывы прямой кишки"! И что дедушки плачут в палатах от стыда!

Для меня это был шок...

Обращаюсь к азербайджанцам.

Если гибель гражданского населения в ходе боевых действий двух армий еще можно как-то объяснить ( хотя с огромной натяжкой и только в сравнении!!), то погромы в мирном городе, в столице страны, сопряженные с убийствами, издевательствами в отношении беззащитных граждан не титульной национальности- НИКОГДА!!!

Та погромная мразь, которая была уничтожена "подмороженными русскими партизанами генерала Лебедя", не достойна никакого снисхождения! К гибели мирных азербайджанцев, попавших под обстрел советских войск, отношусь с сожалением и пусть земля им будет пухом!

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Из личных воспоминаний.

В дни бакинских погромов Ереван был взбудоражен. Прибывали самолеты с избитыми, искалеченными людьми. Моя мачеха работал в больнице "Эребуни" и в один день от нее стало известно, что прибыл самолет со стариками, дедушками, и почти у всех диагностируется "разрывы прямой кишки"! И что дедушки плачут в палатах от стыда!

Для меня это был шок...

Обращаюсь к азербайджанцам.

Если гибель гражданского населения в ходе боевых действий двух армий еще можно как-то оправдать ( хотя с огромной натяжкой и только в сравнении!!), то погромы в мирном городе, в столице страны, сопряженные с убийствами, издевательствами в отношении беззащитных граждан не титульной национальности- НИКОГДА!!!

Та погромная мразь, которая была уничтожена "подмороженными русскими партизанами генерала Лебедя", не достойна никакого снисхождения! К гибели мирных азербайджанцев, попавших под обстрел советских войск, отношусь с сожалением и пусть земля им будет пухом!

+1000000

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Если гибель гражданского населения в ходе боевых действий двух армий еще можно как-то объяснить ( хотя с огромной натяжкой и только в сравнении!!), то погромы в мирном городе, в столице страны,  сопряженные с убийствами, издевательствами в отношении беззащитных граждан не титульной национальности- НИКОГДА!!!

Та погромная мразь, которая была уничтожена "подмороженными русскими партизанами генерала Лебедя", не достойна никакого снисхождения! К гибели мирных азербайджанцев, попавших под обстрел советских войск, отношусь с сожалением и пусть земля им будет пухом!

Изменено пользователем AndreAg (история изменений)
Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Очевидец событий января 1990-го года в г.Баку - Владимир Туаев

Владимир Туаев, проживал по адресу: г.Баку, ул. Баринова, 12, кв.9

Я начну свой рассказ с конца, когда из окна своего дома я увидел вошедшие в город войска. Я понял, что мы выжили. В тот момент в квартире кроме меня находились отец, мать, брат, его жена (армянка) и моя двухмесячная племянница. Самое страшное, что крутится у меня в голове по сей день, что я увижу как ворвавшееся зверье разрывает мою племянницу. Иногда мне это снится по сей день.

Когда все это начиналось, я думал что все будет не так больно и страшно, как оказалось на самом деле. Когда начались погромы, помимо моей племянницы и жены брата, к нам пришла соседка и попросила спрятать двух детей.

Когда я увидел толпу, направляющуюся в нашу сторону, единственное что хотел в этот момент, чтобы меня убили первого. Вспоминая эту ночь, очень страшно было видеть и слышать обезумевшую толпу. Это был вандализм, хотя наверное это слишком мягкое слово. В нашем дворе жило очень много армянских семей, к счастью, к этому времени многие уехали из города. При каждом звуке шагов и треске ломающихся дверей, по спине пробегала дрожь. Вспоминая эту страшную ночь, хочу отметить что все мы были беззащитны и всех нас спас Бог и случай. Я выглянул в окно и увидел, как за волосы тащут семидесятилетнюю старуху. Когда я увидел ее лицо, мое сердце остановилось. Это была бабушка моего друга детства. Она всегда баловала меня рыбными котлетами. Ей повезло. Ее сердце не выдержало. Ее глаза не увидели весь этот ужас, который творился во дворе. Чувство бeззащитности пугало и съедало. Когда толпа побежала в наш подъезд, моей племяннице закрывали рот, чтобы вдруг они не услышали детского плача. Под нами жила еврейская семья. Мать дружила с ними и переживала за соседку - она была пожилой женщиной. Мама хотела пойти вниз и посмотреть, как она там. Ее не пустили и пошел я. Я встретился с ними на лестнице. Мне не хватит и целой книги, чтобы описать, что я почуствовал в эту минуту. Слава Богу, пронесло. Они шли по заказанным адресам. Вернувшись домой, я услышал, как они ломают дверь квартиры девочек, которые прятались у нас дома. Когда девочки поняли, что ломают их дверь, они стали плакать. Ни они, ни мы не знали, есть ли кто-нибудь в этот момент в их квартире. Рядом жила русская женщина с двумя дочерьми. В этот момент, я понял что такое русский характер. Она сама вышла к ним на встречу и стала объяснять им, что все армяне давно уехали. Ей не поверили. Вернее половина поверила, а другая нет. Те, что остались, взяли батарею, что лежала между этажами и стали выламывать дверь. Дверь долго неподдавалась, но потом им удалось ее вскрыть. По шуму наверху, я понял, что в квартире никого не оказалось, и почуствовал глубокое облегчение. Вынеся все что можно, они ринулись по другим подъездам.

В подъезде напротив жила состоятельная армянка. У нее стояла железная дверь. Они не смогли ее открыть. Но понимая, что там есть, что вынести, они подогнали кран со стрелой и один полез по стреле к ней в окно. Забравшись в квартиру, он стал слушать наставления вождя племени, который кричал ему, чтобы он выносил видео. На вопрос, что такое видео, вождь ответил, что это то, что рядом с телевизором. Через три минуты он выглянул в окно, держа в руках телевизионный трансформатор. По смеху на улице, он понял что ошибся и трансформатор полетел вниз. Из ее квартиры выносили все, что было можно унести. Уверен, не зная даже предназначения половины вещей. Пройдясь по нашему двору, они двинулись в соседний. Через некоторое время, за соседскими девочками пришел отец и они покинули город.

Заканчивая свой рассказ, я понимаю, что то, что согревало и наполняло мою жизнь ушло и никогда больше не вернется.

Прошло уже много лет. Мне очень трудно смириться с тем, что я остался без своего Баку, который я так любил и дорожил им.

Дай Бог, чтобы такое больше не повторилось никогда и нигде. Мира и счастья Вам.

Записано для Сумгаит.инфо Кириллом Багировом

Москва. Декабрь 2003г.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Никогда не забудем черный январь 1990. Да будут прокляты организаторы, исполнители, сочувствующие, безразличные вместе со своими семьями, детьми на 5 поколений вперёд

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

а между тем дорогие армяне вот вам моск азерполитологии Дохтур Юнус. Выходит и там армяне приложились. А щас через пару дней начнутся вселенские вопли по поводу отважных шехидов, положивших свои жизни для отстаивания независимости Азербайджана.

Цитата(emin_411 @ Jan 17 2009, 18:34 ) *

Здраствуйте Ариф муаллим!

Сразу после январских событий в Баку, а также определенное время среди населения муссировались слухи о неких таинственных резервистах, преимущественно армянского происхождения, набранных из юга России, которые использовались в ночь на 20 января 1990 года. Даже в прессе иногда публиковались сообщения по этому поводу. Если не ошибаюсь это был какой то печатный орган Академии Наук Аз-на, где даже частично приводился список этих самых резервистов. Действительно ли большинство личного состава ВС СССР, участвоваших в этой операции - армяне? У Вас есть днные по этому поводу?

Спасибо

К сожалению, это было. Действительно, тогда призвали много резервистов из Краснодарского и Ставропольского краев, плюс Ростовской области, сейчас уже есть и в России публикации об этом, читал как-то. Правда, не сказал бы, что большинство составляли армяне, думаю, это сильно преувеличено. Но они были, это - правда, список публиковался и во многих газетах, а не только в газете Академии наук "Билик" (там действительно опубликовали). Но у нас нет точных статистических данных и вряд ли будет теперь. И к тому же большинство призванных из этих регионов были настроены антиазербайджански еще перед вторжением. Сейчас таких в России именуют патриотами, которые готовы залить кровью все, что против их России. А тогда - СССР. так что тут не только дело в армянах было. Их быстро потом вывели из города, их основная задача была пролить много крови в первые дни, а потом их заменили на резервистов из других регионов СССР.

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

А вот еще одна свежая мысль современного азербайджанца. Армяне оказывается и тут были зачинщиками. Это ж надо такой трусливой мразью быть, чтобы не иметь в себе сил признать уродство этих зверей. Всё таки и тут армяне были виноваты..

...Собственно, то что стало погромами, задумывалось как принуждение к отъезду страхом - к армянам приходили и требовали покинуть город. Но кое-где армяне встречали этих людей весьма неприветливо и даже пытались в ответ на угрозы и оскорбления отвечать силой. Вот тогда и появились первые жертвы. И после одного из митингов, где было сказано с трибуны, что некий армянин зарубил двух азербайджнцев пришедших к нему с угрозами, и начались настоящие погромы...

Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

этот дохтур Примус сначала яд колит , потом улыбаясь ваточкой затирает

Изменено пользователем AndreAg (история изменений)
Ссылка на комментарий
Поделиться на других сайтах

Создайте аккаунт или войдите в него для комментирования

Вы должны быть пользователем, чтобы оставить комментарий

Создать аккаунт

Зарегистрируйтесь для получения аккаунта. Это просто!

Зарегистрировать аккаунт

Войти

Уже зарегистрированы? Войдите здесь.

Войти сейчас

  • Наш выбор

    • Ани - город 1001 церкви
      Самая красивая, самая роскошная, самая богатая… Такими словами можно характеризовать жемчужину Востока - город АНИ, который долгие годы приковывал к себе внимание, благодаря исключительной красоте и величию. Даже сейчас, когда от города остались только руины, он продолжает вызывать восхищение.
      Город Ани расположен на высоком берегу одного из притоков реки Ахурян.
       

       
       
      • 4 ответа
    • В БЕРЛИНЕ БОЛЬШЕ НЕТ АЗЕРБАЙДЖАНА
      Конец азербайджанской истории в Университете им. Гумбольдта: Совет студентов резко раскритиковал кафедру, финансируемую режимом. Кафедра, финансируемая со стороны, будет ликвидирована.
      • 1 ответ
    • Фильм: "Арцах непокорённый. Дадиванк"  Автор фильма, Виктор Коноплёв
      Фильм: "Арцах непокорённый. Дадиванк"
      Автор фильма Виктор Коноплёв.
        • Like
      • 0 ответов
    • В Риме изберут Патриарха Армянской Католической церкви
      В сентябре в Риме пройдет епископальное собрание, в рамках которого планируется избрание Патриарха Армянской Католической церкви.
       
      Об этом сообщает VaticanNews.
       
      Ранее, 22 июня, попытка избрать патриарха провалилась, поскольку ни один из кандидатов не смог набрать две трети голосов, а это одно из требований, избирательного синодального устава восточных церквей.

       
      Отмечается, что новый патриарх заменит Григора Петроса, который скончался в мае 2021 года. С этой целью в Рим приглашены епископы Армянской Католической церкви, служащие в епархиях различных городов мира.
       
      Епископы соберутся в Лионской духовной семинарии в Риме. Выборы начнутся под руководством кардинала Леонардо Сантри 22 сентября.
       
      • 0 ответов
    • History of Modern Iran
      Решил познакомить вас, с интересными материалами специалиста по истории Ирана.
      Уверен, найдете очень много интересного.
       
      Edward Abrahamian, "History of Modern Iran". 
      "В XIX веке европейцы часто описывали Каджарских шахов как типичных "восточных деспотов". Однако на самом деле их деспотизм существовал лишь в виртуальной реальности. 
      Власть шаха была крайне ограниченной из-за отсутствия государственной бюрократии и регулярной армии. Его реальная власть не простиралась далее столицы. Более того, его авторитет практически ничего не значил на местном уровне, пока не получал поддержку региональных вельмож
      • 4 ответа
  • Сейчас в сети   9 пользователей, 0 анонимных, 139 гостей (Полный список)

  • День рождения сегодня

  • Сейчас в сети

    139 гостей
    Vito vanski Good Boy lord17 Firefly OLD MEN ст. л-т stephanie S Lun
  • Сейчас на странице

    Нет пользователей, просматривающих эту страницу.

  • Сейчас на странице

    • Нет пользователей, просматривающих эту страницу.


×
×
  • Создать...